***
Ручей с шумом пенился у валунов, несся меж берегов, поросших кустистыми березами и лавром, сбегал по каменистым порожкам и образовывал широкое глубокое озерцо в конце ущелья, прежде чем обрушиться водопадом на следующий выступ горы. В озерце водилась рыба: неясные тени скользили в темной воде. У озера росли высокие стройные березы и один дуб-великан с мощными перекрученными корнями, которые, словно щупальца, пронизывали прелую листву и черную землю. Вокруг все поросло густым и мягким мхом, словно специально создавая ложе для возлюбленных.
Через полчаса, поднявшись от лагеря и поляны, где они играли в бадминтон. Пол с Дженни остановились передохнуть у озерка. Она улеглась, закинув руки за спину, он прилег возле. Она сама не поняла, как случилось, что разговор перешел в нежный обмен поцелуями. Ласки. Шепоток. Он прижал ее к себе, обвивая руками, зарывшись лицом в ее волосы, слегка касаясь языком у нее за ушком.
Внезапно осмелев, она провела рукой по его джинсам, чувствуя, как его тело напрягается под тканью.
– Я хочу этого, – произнесла она.
– Я хочу тебя.
– Тогда мы оба можем получить то, что нам хочется.
Когда они разделись, он принялся целовать ее грудь, лизать напрягшиеся соски.
– Я хочу тебя сейчас, – заявила она. – Быстро. Дольше это будет в следующий раз.
Они ринулись друг к другу с редкостной, мошной и неожиданной чувственностью, которой никто из них до этого еще не испытывал. Удовольствие было упоительным, сильнейшим, оно почти терзало ее, и она видела, что с ним происходит то же самое. Возможно, это было оттого, что они так мучительно давно хотели друг друга и не были вместе с самого марта. Если разлука усиливает стремление сердца к возлюбленному, то равно и тело вопиет о том же, думала она. А может быть, это пронзительное наслаждение было откликом на окружающую природу, на одуряющие звуки, и запахи, и прикосновения дикого леса. Какой бы ни была причина, ему не понадобилась смазка, чтобы войти в нее. Он проник глубже, мощным движением входя и выходя из нее, наполняя ее собою, сливаясь с нею. Она была поражена видом его мускулов: рельефно вылепленные, они перекатывались на его руках, когда, опираясь ладонями, он вздымался над нею. Она положила руки на его ягодицы, твердые, как камень, заставляя его входить в нее еще глубже. Хотя кончила она очень быстро, но так медленно приходила в себя после оргазма, что начинала думать, ему не будет конца. Внезапно, когда ее ощущения стали ослабевать, он тоже мощно закончил, проговорив нежно ее имя.
Сплетясь с нею, он целовал ее грудь, губы, лоб, а потом откинулся и вытянулся рядом.
Она повернулась к нему, коснулась животом его живота и приникла губами к вздымающейся жилке на его шее.
Он держал ее, а она – его. То, что произошло сейчас между ними, казалось, связало их; память словно соединила их пуповиной.
Несколько минут мир вне его не существовал для нее. Она не слышала никаких звуков, кроме биения собственного сердца и тяжелого общего дыхания. Через некоторое время голоса леса, покрывавшего гору, стали долетать до нее: над головой шептались листья, ручей шумел, падая со склона в озерцо, птички перекликались в ветвях. Поначалу она и чувствовать не могла ничего, кроме слабой боли в груди и теплоты семени Пола. Постепенно, однако, она стала ощущать знойность воздуха и сырость земли, так что в их объятиях было уже больше неудобства, чем романтики.
Она нехотя оторвалась от него и перекатилась на спину. Грудь и живот были влажными от пота.
Она проговорила:
– Невероятно.
– Невероятно.
Больше никто из них не мог произнести ни слова. Мягкий ветерок почти обсушил их кожу, когда он, наконец, приподнялся на локте и взглянул на ее.
– Знаешь что?
– Что же?
– Я никогда не знал женщины, которая могла бы так доставлять себе удовольствие, как ты.
– Ты имеешь в виду секс?
– Да, именно.
– Энни это нравилось?
– Конечно. У нас был чудесный брак. Но она так не наслаждалась этим, как ты. Ты выкладываешься целиком. Ты ничего и никого не замечаешь вокруг и не чувствуешь, кроме наших тел. Ты полностью поглощена любовью.
– Что же я могу поделать, раз я такая ненасытная.
– Дело не в этом.
– Ну, гиперсексуальная.
– Дело не только в сексе, – возразил он.
– Ты не собираешься сообщить мне, что ты восхищен моим умом?
– Как раз об этом я и собирался тебе сказать. Ты умеешь всем наслаждаться. Я видел, как ты смаковала стакан воды – другие так дегустируют хорошее вино. – Он провел пальцем у нее по груди. – У тебя настоящая страсть к жизни.
– У меня и у Ван Гога.
– Я серьезно.
Она немного подумала.
– В колледже друзья говорили мне то же самое.
– Ах, вот как?
– Но если это так, – продолжала она, – то благодарить надо моего папу.
– Да? – Он подарил мне такое счастливое детство.
– Твоя мама умерла, когда ты была еще ребенком?
Она кивнула.
– Она умерла во сне. Кровоизлияние в мозг. Еще сегодня она была здесь, с нами, – а назавтра ее не стало. Я никогда не видела ее больной, страдающей, а это очень важно для ребенка.
– Ты убивалась, я уверен.
– Какое-то время. Но папа изо всех сил старался, чтобы я не горевала. Он непрестанно делал мне подарки, постоянно исторгал из себя шутки, игры, смешные истории – все двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Он точно как ты не хотел, чтобы ребенок оплакивал смерть матери.
– Только бы и мне удалось это так же успешно, как Сэму…
– Даже, может быть, чересчур успешно, – заметила она.
– Что это значит? Вздохнув, она отозвалась:
– Иногда мне кажется, лучше бы он тратил меньше усилий на то, чтобы сделать счастливым мое детство, а больше на то, чтобы приспособить меня к реальной ЖИЗНИ.
– Ах, нет, не думаю. Счастье – такая редкость в этой жизни. Не отталкивай его. Хватай каждую минуту, которую оно тебе предлагает, и не оглядывайся назад.
Она покачала головой, совершенно не убежденная в его правоте.
– Я была слишком наивна. Ну, сущий Божий одуванчик. До самого замужества.
– Неудачное замужество может быть и у искушенной, и у невинной в равной мере.
– Конечно. Но искушенная все равно не ощущает такого удара.
Его рука медленно бродила по ее животу.
Поглаживания действовали возбуждающе. Она уже снова хотела его.
Он заметил:
– Если ты будешь заниматься самокопанием, у тебя совсем опустятся руки. Тебе нужно забыть прошлое.
– Ах, я могу это запросто сделать. И его забыть, мужа моего. Никакой беды нет, все вопрос времени. Да и времени нужно совсем немного.
– Тогда в чем же дело?
– Больше я уже не та невинная простушка. Господи Боже, давно нет! Но наивность? Я не уверена, что кто-нибудь способен за одну ночь превратиться в циника. Или даже стать просто реалистом.
– Вместе у нас должно получиться, – сказал он, касаясь ее груди. – В этом я уверен.
– Иногда я тоже в этом уверена. А больше всего на свете мне омерзительна именно уверенность.
– Выходи за меня, – предложил он.
– Как это мы опять вернулись к тому же?
– Я попросил тебя выйти за меня замуж.
– Не хочу нового разочарования.
– Я тебя не разочарую.
– Намеренно – конечно нет.
– Нельзя же жить, не попытавшись рискнуть.
– Я пробую.
– Это будет одинокая жизнь. Она поморщилась.
– Давай не будем портить день.
– Для меня он не испорчен.
– Ну, а для меня очень скоро испортится, если мы не переменим тему.
– О чем же более серьезном мы можем говорить? Она усмехнулась.
– По-моему, тебя сводит с ума моя грудь. Может, о ней и поговорим?
– Дженни, давай серьезно.
– А разве я не серьезна? Мне кажется, моя грудь вполне заслуживает того, чтобы говорить о ней часами, – Ты невозможна.
– Ладно, ладно. Не хочешь говорить о моей груди, не будем говорить о ней, как бы чудесна она ни была. Вместо этого – мы поговорим о твоем члене.
– Дженни.
– Мне хотелось бы попробовать его. Пока она говорила, его член затвердел, стал упругим.
– Биология победила, – констатировала она. – – Ты распутница.
Она рассмеялась и попыталась сесть. Он снова повалил ее на спину.
– Я хочу его попробовать, – повторила она.
– Потом.
– Сейчас.
– Сначала я отделаюсь от тебя.
– И, как всегда, сделаешь все по-своему?
– На этот раз да. Я сильнее тебя.
– Теория самца!
– Как скажешь. – Он целовал ее плечи, грудь, руки, ее пупок и бедра. Мягко провел носом по пушистым волосам внизу живота.
Она вздрогнула и заметила:
– Ты прав. Женщина первой должна получить удовольствие.
Он поднял голову и улыбнулся ей. Улыбка у него была обаятельная, совсем мальчишеская. Глаза такие чистые, такие голубые и теплые, что она почувствовала, что растворяется в них.
"Какой ты восхитительный мужчина!" – подумала она. Голоса горного леса затихали, она слышала лишь биение своего сердца. Такой прекрасный, такой желанный, такой нежный мужчина. Очень, очень нежный.
***
Дом стоял на Юнион-роуд, в одном квартале от городской площади. Бунгало с белой отделкой. Очень миленький домик. Окна с зелеными рамами и такими же ставнями. Под навесом крыльцо со скамейками вдоль перил и ярко-зеленым полом. С одной стороны перила заканчивались частой решеткой до потолка, которую увивал плющ, а с другой росли густые кусты сирени. Выложенная кирпичом дорожка был обсажена ноготками. Перед домом – большая белая керамическая ваза с летуньями. Согласно табличке на декоративном фонарном столбе возле калитки домик принадлежал Маклииам.
В час дня Салсбери поднялся по трем ступенькам к входной двери. В руках у него был диктофон с прикрепленным к нему блокнотом. Он позвонил.
Пчелы жужжали в гроздьях цветущей сирени.
Увидев женщину, открывшую дверь, он удивился. Возможно, из-за того, что во дворе было столько цветов, или оттого, что все вокруг говорило о достатке и ухоженности, непохожей на результат работы одного нервного труженика, он ожидал, что чета Маклннов окажется пожилой. Парочка тощих старичков, которые любят возиться в своем садике, у которых нет внуков, нет нужды проводить время с ними, подозрительно поглядывая на них поверх очков. Однако открывшей дверь стройной блондинке с лицом того типа, который незаменим для рекламы косметики, было лет двадцать пять. Высокого роста, не хрупкая, но очень женственная, с ногами, как у танцовщицы из кордебалета, в шортах и бело-голубом свободном вязаном топике. Даже сквозь переплет дверного окна он разглядел, как она хорошо сложена, он никогда в жизни не касался такого упругого стройного тела.
Как обычно, столкнувшись с женщиной, похожей на тех, что переполняли его фантазии всю жизнь, он растерялся. Он уставился на нее, облизывая губы, и никак не мог придумать, что бы такое сказать.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? Он откашлялся.
– Меня зовут… Альберт Дейтон. Я нахожусь в городе с прошлой пятницы. Не знаю, слышали ли вы.., я провожу одно исследование, социологическое исследование. Я разговариваю с людьми…
– Я знаю, – кивнула она. – Вчера днем вы заходили к Соломанам, это рядом.
– Правильно. – Несмотря на то, что солнце пекло вовсю, Салсбери даже не вспотел, взяв подряд три интервью, но сейчас он чувствовал, как пот заструился у него по лбу. – Я бы хотел побеседовать с вами и мистером Маклином, если вы уделите мне время. Полчаса было бы вполне достаточно. Там около сотни вопросов…
– Простите, – перебила она, – но моего мужа нет дома. Он работает весь день на лесопилке. Но в половине шестого он вернется домой.
Он взглянул на диктофон, решая, что делать.
– Я всегда смогу застать его дома в удобное время, а сейчас, может быть, поговорю с вами и детьми и покончу с этим…
– Ах, мы всего только год, как женаты. У нас нет детей.
– Молодожены?
– Что-то вроде этого, – улыбнулась она. На щеках у нее появились ямочки.
Он почувствовал, как проваливается в опасное болото, как его неумолимо влечет к решению, принятие которого уничтожит его.
– А кто еще с вами живет? Какие-нибудь родственники?
– Только Ричи и я.
– Ричи – это ваш муж?
– Точно.
В прошлую пятницу, в заведении Альтмена, он рисковал провалить весь секретный проект, воспользовавшись кодовой фразой, чтобы поразвлечься с этой официанткой, похожей на Мириам. Все сошло гладко, но он знал, как глупо было позволять эмоциям взять над ним верх. Словно в наказание за такое поведение, он был предельно осторожен в субботу и в воскресенье, даже больше, чем было нужно. Он пользовался кодовой фразой раз двадцать, опрашивая респондентов подробно, отыскивая возможные недочеты в их послушном поведении. Ни к одному из них он не приближался, если была малейшая опасность быть обнаруженным. Однако ему приходилось обуздывать себя. Вкусив полное господство в случае с Элис, этой шлюхой из кафе, он страшно вожделел, мечтая с помощью кода заставить одну из них раздеться и улечься перед ним на полу. Жутко вожделел. А уж эта, стоя перед ним в шортах и маечке, прямо излучала жар, который растапливал всю его волю и осторожность. Он хотел уверить себя, что в отличие от эпизода в кафе, сегодняшняя ситуация не таит в себе угрозы; и само желание поверить было первой ступенькой на пути самообмана.
– Я "ключ".
– Я "замок".
Он облегченно поднял бровь.
– Ты одна?
– Да.
Он начал дрожать, но не от страха, а от возбуждения.
– Ты кого-нибудь ждешь?
– Нет. Никого.
– Кто-нибудь ждет тебя? Ты собиралась навестить кого-нибудь?
– Нет.
– Впусти меня.
Она распахнула дверь.
Вслед за ней он вошел в холл, где работал кондиционер. Справа под овальным зеркалом стоял туалетный столик, слева на стене висел небольшой пейзаж – отчаянно сражавшийся со штормом кораблик.
– Закрой дверь. И запри ее.
Она выполнила то, что он велел.
Короткий коридор, в котором висели еще две картинки с изображением кораблей, вел из холла в кухню.
Слева дверь под аркой вела в гостиную. Комната была со вкусом обставлена. На полу – восточный ковер. Две обтянутые вельветом софы и кофейный столик с темной блестящей столешницей образовывали уголок для приятных бесед. В тон обивке мебели были подобраны вельветовые шторы на окнах. Вдоль стены стеллаж для журналов. Музыкальный центр. Две напольные лампы. И гармонировавшие с цветом ковра снова на стене изображения кораблей в китайской гавани.
– Задерни шторы, – приказал он.
Она переходила от окна к окну, затем вернулась на середину комнаты. Остановившись, опустила руки, глядя на него с покорной полуулыбкой.
Она ждала. Ждала приказов. Его приказов. Она была его куклой, его рабой.
Больше минуты он простоял в проеме арки, не в состоянии решить, что делать дальше. Охваченный страхом, предчувствиями и вожделением, он обливался потом, словно пробежал целую милю. Она была его. Целиком его: ее рот, грудь и бедра, ноги, каждый дюйм ее тела. Более того: ему не приходилось волноваться, удовлетворит ли он ее. Если сказать ей, что она его любит, она будет любить его. И никаких сожалений после. Никаких взаимных упреков. Только сам акт – а там черт с ней. Здесь, сейчас, готовый впервые использовать женщину именно так, как ему хотелось, он обнаружил, что действительность даже более волнующа, чем мечты, единственно которыми ему приходилось довольствоваться долгие годы.
Она вопросительно взглянула на него:
– Это все?
– Нет. – Голос его стал хриплым.
– Чего ты хочешь?
Он подошел к ближней лампе, включил ее и присел на софу.
– Стой, где стоишь, – сказал Солсбери, – отвечай на мои вопросы и делай, что я скажу. – Ладно.
– Как тебя зовут?
– Бренда.
– Сколько тебе лет, Бренда?
– Двадцать шесть.
Достав из кармана носовой платок, он вытер лицо. Потом взглянул на марины с изображением кораблей.
– Твой муж любит море?
– Нет.
– Значит, ему нравятся картины с изображением моря?
– Нет. Он не обращает на них внимания. Салсбери болтал что попало, занятый размышлениями о том, как же все-таки ему с ней развлечься. Однако ее неожиданный ответ смутил его.
– Тогда какого черта тут понавешены эти картинки?
– Я родилась и выросла в Кейп Коде. Я люблю море.
– Но ему-то нет до моря никакого дела! Почему же он позволил тебе развесить всюду эти пейзажи?
– Он знает, что мне они нравятся.
Салсбери снова вытер лицо, убрал носовой платок.
– Да уж, он знает, наверняка, что сними он эту мазню со стен, в постели ты застынешь, как ледышка.
Правда, Бренда?
– Разумеется, нет.
– Сама знаешь, что так бы и было, ах ты, маленькая шлюшка. Ты весьма лакомый кусочек. Да он все сделает, чтобы ты была счастлива. Да и любой бы сделал. Небось мужчины с ног сбивались, выполняя твои приказания, с тех пор, как ты достаточно выросла и тебя можно было трахать. Тебе стоит только пальчиком повести, и они начинают плясать. Так ведь?
Она изумленно покачала головой.
– Плясать? Да нет.
Он неприятно рассмеялся.
– Это игра слов. Ты же знаешь, что я не в прямом смысле говорю "плясать". Ты такая же, как другие. Ты шлюха, Бренда.
Она искоса взглянула на него, нахмурилась.
– Я говорю, что ты шлюха. Я прав? Морщинки ее разгладились.
– Да.
– Я всегда прав. Правильно?
– Да. Ты всегда прав.
– Кто я?
– Ты "ключ".
– А ты кто?
– Я "замок".
С каждой минутой ему становилось все лучше и лучше. Напряжение ушло, нервное возбуждение спало. Он спокоен. Он контролирует себя как никогда. Он поправил очки на носу.
– Тебе хочется, чтобы я раздел и приласкал тебя. Правда, тебе хочется этого, Бренда? Она колебалась.
– Тебе хочется, – сказал он.
– Мне хочется.
– Тебе это понравится.
– Мне понравится.
– Сними блузку.
Закинув руки за спину, она расстегнула кнопку, и вязаная кофточка соскользнула к ее ногам. Обнажившаяся часть тела была белой, поразительно, возбуждающе контрастировавшая с покрытой загаром кожей. Грудь у нее оказалась ни большой, ни маленькой, но восхитительно округлой, высокой. Несколько родинок. Розовые соски, едва ли темнее, чем ее загорелая кожа. Она отбросила блузку ногой.
– Потрогай ее.
– Грудь?
– Погладь ее. Сожми соски. – Он понаблюдал, нашел ее движения слишком механическими. – Ты вожделеешь, Бренда. Ты хочешь, чтобы тебя трахнули. Ты не можешь дождаться, когда я буду с тобой. Тебе это нужно. Тебе этого хочется. Ты хочешь так сильно, как никогда в жизни. Ты просто умираешь от желания.