- Слово геноведьмы - всего лишь формулировка, братец. Само по себе оно не может ничего стоить. Я поступаю так, как считаю более рациональным и безопасным. В данном случае это значит как можно быстрее оказаться за пределами королевства.
- Логично, - пробормотал он с отвращением. - Его величество был прав. Все геноведьмы бездушны и холодны как лед. Только логика, только рациональность. А как же святой дар Человечества - возможность поступать так, как кажется правильным, а не подчиняясь логике?
От взгляда Гретель он осекся - взгляд был насмешливым, впрочем, от этого не более теплым, чем обычно.
- Ты отстаиваешь свое право надкусывать любые встреченные плоды? Я его не оспариваю. Но хочу напомнить, что четырнадцать лет назад, когда пытался им воспользоваться, ты чуть не превратился в мертвого рогатого мула.
Гензель оскалился, обнажив полный рот зубов. Насмешки человека, который не имеет ни малейшего представления о чувстве юмора, почему-то всегда оказывались особенно ядовиты.
- Да к черту символизм и надкусанные яблоки! Не в них дело. Принцесса.
- Она мертва, - сказала Гретель, не останавливаясь.
- Мы этого не знаем!
- Мы это знаем с вероятностью в девяносто девять процентов. Логика неумолима, братец, она не делает исключений.
- Даже для геноведьм? - не удержавшись, съязвил он.
- Даже для них. Как и для одержимых гормонами и бессмысленными психологическими установками квартеронов.
И вновь ее шпага оказалась на миллиметр длиннее его собственной. Разила она, как и прежде, без промаха.
- Дело не в принцессе! - запротестовал Гензель, злясь на Гретель, а еще больше - на себя. - Я дал слово его величеству!
Наконец она остановилась. Резко, как кукла, у которой кончился завод. Королевские херувимы, чудовищные силачи с лицами невинных детей, едва не врезались друг в друга.
- Твое слово ничего не значит, - проронила Гретель. - Более того, ты даже не понимаешь, что оно является для тебя источником опасности.
- Еще как понимаю! В том и смысл данного слова, Гретель! Выполнить его во что бы то ни стало, невзирая на опасности, которым себя подвергаешь.
- Бессмыслица. Подобную конструкцию могла породить только примитивная психика, руководствующаяся нелогичными и столь же примитивными принципами. Кроме того, братец, ты ведь солгал, когда сказал, что дело не в принцессе.
- Нет, - сказал он, тщетно пытаясь отвести от нее взгляд.
- Ты слишком любишь сказки, братец. Еще одно твое уязвимое место. Поиск принцессы представляется тебе чем-то увлекательным и романтичным. Настолько, что ты мгновенно забыл про бесперспективность и опасность подобных попыток. Не обижайся. Это характерно для человеческой психики вне зависимости от количества дефектного генокода. Игнорирование очевидных и логичных вещей в ущерб собственным умозаключениям, обычно весьма нелепым и субъективным. Вот и сейчас. Прекрасно понимая, что поиски принцессы опасны и, скорее всего, приведут к нашей смерти, ты все равно решил за них взяться. Это нелогично.
Спорить с Гретель было бесполезно. Всякий раз, когда он позволял себе ввязаться в спор с геноведьмой, кончалось все одинаково. Разгромом наголову. Невозможно спорить с геноведьмой, если ты всего лишь человек. Если каждая твоя клеточка, каждый твой помысел для нее - не сложнее, чем запчасти от разобранных часов.
- Логикой пользуются животные и машины, - парировал Гензель упрямо. - Король был прав, высший дар человека - в возможности от нее отказаться. Идти своим путем. Не всегда логичным, не всегда кажущимся здравым и разумным, но человеческим…
- Что ж, в таком случае ты живешь в мире победившего Человечества. - Гретель отбросила белые пряди со лба. - Того самого, которое, забыв про разум и логику, изувечило свой же генофонд, превратившись в злую пародию на самого себя.
Гензель чуть не прикусил язык. Все верно, сам виноват. Впрочем, он не собирался так быстро сдаваться. И уже хотел возразить, когда из очередной галереи наперерез их конвою внезапно выдвинулась приземистая плотная фигура. Сперва Гензелю показалось, что она облачена в балахон, но почти сразу же он убедился в том, что это монашеская ряса. Ветхая ткань совершенно не вязалась с роскошным убранством дворца, со всеми резными панелями и витражами, но ее обладатель держался так уверенно и спокойно, что совершенно не выглядел здесь чужеродным объектом. Гензель плохо разбирался в санах духовенства Церкви Всеблагого Человечества, но отчего-то был уверен, что перед ними не аколит и не чтец. Судя по всему, священник, не меньше.
Часть его греховной плоти была заменена на механические части и фрагменты. Челюсть была механизирована и лишь обтянута кожей, она мелко подрагивала на шарнирах, отчего казалось, что зубы священника периодически стучат. Один глаз был мутным и желтоватым, как старый, плохо сохранившийся жемчуг. В его глубине маленьким черным зрачком сидел объектив крохотной камеры. В остальном же священник сохранил немало человеческих черт. Правда, глухая ряса не оставляла возможности разглядеть его тело. Наверняка и оно было частично механизированным. По крайней мере, Гензелю казалось, что под рясой что-то едва заметно скрипит, точно там работают изношенные медные шестерни.
Херувимы замерли, встретив эту странную преграду, хотя каждый из них был куда больше и, без сомнения, куда сильнее. Священник обвел взглядом Гензеля и Гретель и сотворил пальцами двойную спираль, священный знак человеческой ДНК. Гензель ответил ему тем же, Гретель удостоила лишь безразличным взглядом. Но священник, кажется, всего этого попросту не заметил.
- Дальше я проведу их сам, - сказал он сухим и гулким голосом. - Ее величество королева желает пригласить этих сударей к себе на аудиенцию. Немедленно.
Гензель и Гретель переглянулись.
- Похоже, у стен тут и в самом деле есть уши, - пробормотал Гензель себе под нос. - Да только выходит, что уши эти - не короля, а королевы…
Гретель шикнула на него. Она была права: нечего язык распускать. Дело-то, похоже, закручивается. Как бы не закрутилось кольцами вокруг них, подобно удаву, и не раздавило…
Херувимы не спорили - видимо, стараниями королевы-мачехи, авторитет Церкви даже в королевском дворце был незыблем. Не удивительно, что монахи разгуливали здесь, как у себя в храме. Они коротко поклонились и отправились восвояси, видимо сочтя свою миссию выполненной. Без их общества Гензель ощутил себя свободнее, хотя воздух во дворце все еще казался ему отчаянно спертым.
- Следуйте за мной, дети мои, - сказал священник суховато, но с достоинством. - Я отведу вас в покои королевы Лит.
В этот раз путь оказался недолог, и на протяжении него и Гензель, и Гретель хранили молчание. Молчал и священник, лишь под его рясой что-то едва слышно скрипело.
У покоев королевы церемониймейстера не оказалось, зато стояло еще двое монахов. Оба были механизированны - у одного тщательно отделанное латунное ухо и металлический штифт в шее, у другого вместо рта на лице помещалась сращенная с кожей решетка репродуктора. Монахи с готовностью распахнули двери, сами же остались охранять покои королевы. С ними остался и священник.
- Ступайте, - мягко сказал он им в спины. - Королева сама примет вас.
5
Приемный покой королевы настолько не походил на Малый зал для аудиенций, что Гензель едва не заподозрил их проводника в обмане.
Скорее, это походило на небольшую церковную келью, оборудованную в недрах дворца. Вместо трона в центре зала возвышался резной символ Церкви Человечества Вечного и Всеблагого - двойная спираль, отделанная бронзой и серебром. Несмотря на немалое изящество, чувствовалось, что здесь это не предмет роскоши - металл во многих местах посветлел от прикосновений человеческих рук.
Располагались здесь и иные предметы, которые Гензель обыкновенно видел лишь в церкви. На стенах висели портреты святых, отличного качества и регулярно подновляемые умелой кистью. Лики многих из них были Гензелю знакомы - святой Мендель, святой Морган, блаженный великомученик Бэтсон… Были и неизвестные. Судя по тому, что Гретель усмехнулась иконам, как добрым старым знакомым, случайных лиц среди них не было.
Здесь царил приятный полумрак, пахло благовониями, а воздух казался прохладным и мягким, как накинутый на плечи легкий шелковый платок. Ну точно как в церкви, разве что безлюдно и тихо. Неподалеку от священных знаков Гензель увидел пузатую раку из серебра и меди, изящную и скромную одновременно. Он прищурился, пытаясь разглядеть, что там написано, - и ахнул:
- Сестрица! Глянь только! Это же мощи святого Линнея! Видела ли ты такое? Его палец, коленная чашечка и…
- Тихо, Гензель, - сказала Гретель резко.
Она казалась неестественно напряженной. Возможно ли, что на геноведьм так действует церковная атмосфера и близость святых символов? В этом Гензель сомневался. Он хотел произнести что-то успокаивающее, но тут почувствовал то, что, несомненно, немногим раньше почувствовала Гретель. В комнате они были не одни.
- Веруете ли вы в Человечество Извечное и Всеблагое? - спросил их низкий женский голос.
- Веруем, - сказал за двоих Гензель. На этой территории он чувствовал себя свободнее сестры. - Воистину веруем.
- Веруете в генетическую линию человека разумного, что длится тысячелетиями, испокон веков, и будет длиться вечно, освещая путь заблудшим и отчаявшимся?
- Веруем.
- Признаете ли вы генетическую линию человечества венцом творения, неподвластным распаду, тлену и извращению?
- Признаем, - покорно ответил Гензель.
Он надеялся, что невидимая собеседница не станет задавать более сложные вопросы - например, про классический кариотип Человечества или распределение генов по хромосомам. Несмотря на то что в церкви ему приходилось бывать нередко, некоторые каверзные вопросы священников ставили его в тупик.
Но спрашивающая, очевидно, вовсе не ставила своей целью запутать их, вопросы были понятными, так что Гензель даже не колебался.
- Чтите вашу генетическую чистоту и отрицаете тлетворные генетические грехи?
- Чтим. Отрицаем.
- Не нарушаете ли святость своей ДНК генетическим грехом? Избегаете ли генетического вмешательства?
- Не нарушаем.
- Во имя Человечества, Извечного и Всеблагого, - торжественно произнес голос. - Да пребудет на вас благословение истинного человека, да восстановится чистота ваших хромосом, да вернутся ваши потомки в лоно Человечества, да будут бесконечны дни его на земле. По слову человека разумного и по естеству его!
Фигура соткалась из полумрака, миг - и уже перестала быть его частью, точно кто-то выкроил ножницами силуэт из листа черной бумаги. Фигура эта была невысокой, но двигалась так величественно и степенно, что Гензеля едва вторично не разбил паралич. За один день увидеть двух членов королевской крови!..
Королева Лит оказалась не так стара, как ожидал Гензель, и не так измождена, как ее венценосный супруг. Лет около сорока, пожалуй, а если бы лицо не было столь бледным, а его черты - столь острыми, можно было бы дать и тридцать пять. В роскошных густых волосах, столь черных, что все еще оставались частью царящего тут полумрака, не было и намека на седину. Королева двигалась очень плавно и практически бесшумно. Облачена она была странно - в закрытое до самого горла шерстяное платье с длинными рукавами. Никаких украшений, никакой бижутерии, никакой косметики. Даже волосы были зачесаны без всякого изящества, на простой пробор. Скромность на грани аскезы, подумалось Гензелю. Тем удивительнее было то, что даже в подобном облачении, годящемся скорее церковному прелату, королева Лит выглядела исполненной достоинства и величественной.
Королева не по-монашески протянула руку для поцелуя, и Гензель поспешно встал на колено. Кожа на ладони королевы Лит оказалась очень тонкой и нежной, а сама рука - неожиданно твердой. Судя по тому, как королева взирала на своих гостей, уверенно держа голову и не отводя взгляда, не менее твердым был и ее характер.
- Добро пожаловать в Лаленбург, - произнесла Лит, пряча руку обратно в рукав платья. - Как странно. Когда-то я искренне надеялась, что все геноведьмы, годные лишь порочить священную генетическую линию, искажая ее суть, убрались из королевства, а теперь по собственной воле приглашаю одну из них.
Если она собиралась разозлить Гретель или вывести ее из себя, нечего было и пытаться.
- Все меняется, ваше величество, - загадочно ответила геноведьма. - Геномагия учит нас, что все в нашем мире пребывает в постоянном изменении, будь то отдельные клетки или состоящие из них организмы. Нет и не может существовать ничего вечного. Все мы меняемся, подчас этого не замечая.
В ответ на эту короткую тираду королева Лит наградила Гретель пристальным холодным взглядом.
- В этом отличие между нами, госпожа ведьма. Я верю в то, что Человечество всегда пребудет на этой грешной земле.
- Исключено, - легко отозвалась Гретель, разглядывая высокородную собеседницу без всякого интереса. - Ни один геном не вечен. Даже если бы генетическую линию человечества не загубили бомбами, эпидемиями и мутациями, она рано или поздно выродилась бы сама. Что-то похожее, кажется, утверждал и святой Дарвин. Жаль, что Церковь в наши дни мало прислушивается к словам своих первосвященников…
Королева подняла руку. Так резко, точно парировала короткой дагой чужой выпад. Гензелю даже померещился звон стали.
- Довольно. Я пригласила вас на аудиенцию, но это не значит, что вам позволительно извергать ересь в освященном месте. Геномагия - это дьявольское порождение, источник всех бедствий человечества и источник его гибели. Геномаги посеяли семя вырождения в нашем генофонде, и они же обрекли нас на вечные муки!
Гензель мысленно поморщился, надеясь, что лицо его продолжает выражать приличествующее ситуации выражение благоговейного почтения.
Вечные муки!.. Легко, должно быть, рассуждать о вечных муках и проклятом семени, когда в твоей собственной крови сотые проценты порченого генетического материала. Когда ты живешь в роскошном дворце, пусть и обставляя его подобно келье, а твои прихоти выполняет армия молчаливых монахов. Хорошо размышлять о гибели человечества, когда дышишь очищенным воздухом и пьешь воду с нормальным радиационным фоном. Поглядела бы она, как живут на улицах Лаленбурга бесправные мулы - изуродованные куски некогда человеческой плоти, считающие за счастье питаться объедками!..
- Прошу прощения за свою сестру, - почтительно, но твердо сказал Гензель. - Она геномастер и не имеет должного почтения к Человечеству. Однако она…
- Она - геноведьма, - отчеканила королева Лит, не считая необходимым даже глядеть на Гретель. - Это значит, ее покарает Человечество, лишив ее своего семени. Ее дети будут пресмыкаться на свалке, уродливые, как жабы!
Гензель возблагодарил судьбу и Человечество за железную выдержку Гретель. Будь геноведьма более человечной в своих чувствах - не исключено, что именно королева Лит сейчас превратилась бы в жабу. Сложно предсказать, что может сотворить разгневанная геноведьма. Впрочем, едва ли кто-то на свете мог похвастаться, что видел по-настоящему разгневанную геноведьму.
- Парадокс судьбы. - Королева улыбнулась со сдержанным достоинством, позволяя заметить ее прекрасные зубы, белые, как фарфор. - Мой супруг - обладатель чистейшего генетического семени, один из немногих имеющий право звать себя человеком - далек от Церкви. Досадное обстоятельство. Однако у него есть достойная черта - он не любит попусту тратить время. В этом отношении мы схожи. Поэтому я перейду сразу к делу. Я знаю, зачем вас вызвал король.
По счастью, ответа королева не ждала. Если бы она спросила, о чем они говорили с королем, Гензеля ждали бы серьезные муки выбора. С одной стороны, король заключил с ними контракт, а условия контракта строго обязывают обе стороны хранить тайну. С другой, королева - не последнее лицо в городе, а местами, судя по тому, какие порядки она завела во дворце, может и потягаться с королем… Королева Лит избавила их от этого выбора.
- Это не тайна для меня. Вас наняли, чтобы найти Бланко. Нашу дорогую и любимую принцессу Бланко.
Когда королева говорила "дорогую и любимую", у Гензеля тревожно екнуло в печени. Не так говорят о человеке, по ком искренне скучают. Скорее, так произносят название опасной кислоты или формулу смертельного яда. Строгое и прекрасное лицо королевы Лит вдруг показалось Гензелю неестественно сухим, как лик на одной из висящих здесь икон.
- Я не делюсь деталями своих контрактов, - бесстрастно сказала Гретель.