– Врагов много не бывает, – нехотя обронил он.
– Почему?
– Тебе не понять, женщина.
– Почему?
Он запрокинул голову, не поднимаясь. Эллен рассматривала его лицо, поражаясь, как хоть что-то в мире может быть настолько безупречным.
– Твои враги – мерило твоего собственного достоинства, – помолчав, проговорил он; гораздо позже она поняла, что в ту ночь у него было на редкость хорошее настроение. – Чем сильнее твой враг, тем сильнее ты. Великие воины не станут ненавидеть мелкую сошку.
– И ты нарочно вызываешь к себе их ненависть? Чтобы доказать себе, что ты чего-то стоишь?
В другое время он дал бы ей пощечину за тень непочтения, скользнувшую в этих словах. Но в ту ночь просто слегка нахмурился.
– Мне не надо ничего себе доказывать. Но им …
– Так ты уважаешь своих врагов больше, чем самого себя?
– Я знаю, чего стою, – отчеканил он. – Знаю все, что должен знать. Мои враги – не знают.
– И ты существуешь лишь затем, чтобы доказать им это?
– Чем эта цель хуже любой другой?
Эллен медленно наклонилась, заливая его лицо своими волосами. Тогда она часто распускала их – для него.
– Ты правда думаешь, что стоит жить только во имя вражды? – Он не ответил, и она прошептала, задевая его губы своими: – Разве любви тебе недостаточно?
– Недостаточно, – сказал он.
Сейчас она шла по грязной пристани, спотыкаясь через шаг, и слабо шевелила губами – теми самыми, только они тоже от нее отреклись вслед за руками, глазами, сердцем. И та ночь кружилась перед ее мысленным взглядом, взвивалась вихрем, снова и снова. Ты сказал – это цель? В чем теперь моя цель, Рассел?
У меня теперь тоже есть враг. Вернее, два. Но один из них уже мертв и…
И что мне делать с другим?
Зачем нам враги, если мы не знаем, что делать с ними, Рассел? Этого ты мне тогда не сказал. Ты всегда убивал своих врагов и иногда приносил в родовой замок их отрубленные головы; они убили тебя и сейчас носят твою снятую кожу. У вас все было так легко и так просто – свирепо, жестоко и ясно, как солнечный свет. Вы ненавидели друг друга, но это была такая простая ненависть. Вы просто договорились: вы теперь враги, и это дает смысл жить дальше каждому из вас.
Почему же я себя чувствую так, словно все силы ушли из меня разом?
Кто-то залопотал рядом с ней на тальвардском – Эллен шагнула в сторону, не глядя протянула руку с отставленной ладонью: нет. Не знаю, что вам нужно, но нет, нет, нет…
Нет, нет, нет. Я не смогу. Я другая, не такая, как ты, Рассел. Я не ведьма, не воин. Я не смогу.
В воздухе пахло солью.
Рассел, почему? Я не могу понять… почему? В год у принцев крови рождаются десятки бастардов. Ты и сам наверняка наплодил немало. Ни один из них ни на что не может претендовать. Так почему же ты убил моего ребенка? Кого и от чего ты хотел защитить? Или… небеса, неужели ты обезумел настолько… неужели тебе уже было мало врагов?!
"Он тебя ненавидел! Ему плохо с тобой было! Он хотел от тебя избавиться! Ты так к нему прицепилась, что и в преисподнюю за ним кинуться готова! И ведь кинулась!"
И ведь кинулась…
Рассел… возможно ли… что ты просто боялся меня? Моей одержимости… о которой я сама тогда еще не знала?
Так боялся, что даже не мог убить – ни словом, ни рукой?
И ты нашел другой… способ.
Она сама не заметила, как оказалась напротив кораблей. Сине-красное знамя Калардина было прямо перед ней, в вышине. Грязный трап покачивался вместе с корпусом корабля, дремавшего на волнах. У трапа сидел старый моряк с красной татуировкой на абсолютно лысом черепе. Эллен пошла прямо к нему.
– Вы из Калардина, верно? – спросила она.
Моряк поднял на нее глаза, вынул трубку изо рта.
– Пассажиров не берем. Хотя если хочешь шлюхой для команды – подумаю.
– Мне не надо плыть. Просто я не знаю тальвардского, и мне некого больше спросить.
Взгляд моряка стал заинтересованным.
– Не болтаешь на местном? Почему же ты еще жива?
– Не знаю. Скажите, какое судно идет в Тарнас?
Моряк попыхтел трубкой. Видимо, на языке у него вертелось множество самых лестных слов, но почему-то он решил оставить их при себе. Эллен смотрела на него в упор, не мигая, не отводя взгляд.
Невероятно, но он вдруг смутился.
– Третье отсюда, видишь? С малиновым флагом. Только его тальварды ведут, ты с ними не объяснишься. Да и не возьмут они тебя. Разве что опять же шлюхой, только предупредить забудут.
– Ничего, – спокойно сказала Эллен и задрала юбку. У моряка округлились глаза. Эллен невозмутимо достала из-за матерчатого пояса, стягивавшего нижнюю сорочку, плоский кошель, в котором были все ее деньги. Оправила юбку и бросила кошель на землю.
– Тут золото, – сказала она. – Когда вы отплываете?
– Утром, – осоловело отозвался моряк.
– Когда стемнеет, я принесу вам один… груз. Груз будет кричать и сопротивляться, и вы будьте с ним поосторожнее – лучше всего заприте в трюме. Довезите до любого порта в Калардине и отведите к местным властям. Получите вдесятеро больше.
– Поня-ятно, – протянул моряк и наступил сапогом на кошель. – А ты та еще стерва, как я погляжу. Может, и не пропадешь. Ну а как мы оприходуем твой… груз?
– По правде сказать, мне все равно, – сказала Эллен.
Моряк хмыкнул, почесал трубкой лысый затылок.
– Странная ты баба. Ладно. Как стемнеет, буду ждать возле доков.
Эллен кивнула и, развернувшись, пошла прочь, чувствуя спиной взгляд моряка. В том, что он придет к докам, она была уверена – даже если он не собирался доставить "груз" в Калардин, получить живой товар, да еще с доплатой, в любом случае выгодно. А Эллен было все равно. В этом она не лгала.
"Вы вернетесь домой, маленькая госпожа, – подумала она. – Во всяком случае – я отправлю вас туда. Это единственная месть, которую я могу себе позволить".
По отношению к вам, добавила бы она, если бы осмелилась думать об этом. Мой второй враг… за ним более серьезный должок. И она, еще не признаваясь себе в этом до конца, собиралась взыскать этот долг.
Она вернулась в гостиницу, когда уже стемнело. И, поднимаясь по лестнице, услышала звуки борьбы. Хозяева внизу тоже не могли его не слышать – и Эллен только в этот миг осознала, что, когда она шла через зал, они прятали от нее глаза.
Она взлетела через два пролета и застыла, заставила себя последний пролет пройти крадучись. Лестница содрогнулась – наверху перевернули что-то тяжелое. И ни одного крика. Прокравшись на площадку перед дверью в мансарду, Эллен услышала частое тяжелое дыхание Рослин. Потом шаги – и негромкий мужской голос, говорящий на калардинском:
– Успокойтесь, маленькая леди. Не заставляйте меня причинять вам вред.
Что-то разбилось – и снова затряслась лестница. Эллен приникла спиной к стене у приоткрытой двери.
– Прошу вас, одумайтесь.
Рослин что-то сказала – Эллен покачнулась, стремительно зажала уши руками, и конец жуткой сипящей фразы на проклятом богами языке заглох, будто в отдалении. Но вкрадчивый смех нападающего прорвался в ее уши даже сквозь прижатые ладони. Не получилось. Ничего странного. Рослин еще только маленькая неопытная травница, а ее противник – видимо, не из самых слабых магов, раз его послали за ней.
"Я же знала, что это случится", – подумала Эллен, и снова что-то загрохотало. Она так и видела эту картину: маленькая девочка со страшным лицом и человек – его она себе вообще не могла представить – кружат по комнате, будто кошка с мышью… и вот только как узнать, кто здесь кошка, а кто мышь?
Пролетом ниже стояла масляная лампа с тлеющим огоньком. Эллен метнула к ней взгляд, быстро сглотнула. Успею или нет? Думая об этом, она уже скользила вниз – все так же тихо, куда тише, чем поднималась. Подхватив лампу, она вернулась наверх и, набрав полную грудь воздуха, ступила к двери.
Человек, которого прислали за Рослин, видимо, все же был не особо силен, а его хозяева – глупы, или они недооценили девочку, или – Эллен склонялась к последнему – она просто была им не так уж и нужна. Иначе они послали бы как минимум двоих, чтобы одна глупая слабая женщина не смогла привлечь внимание единственного противника, всего лишь громко хлопнув входной дверью, а потом, когда человек (совсем молодой, она успела заметить) бездумно обернулся на звук, плеснуть ему в лицо кипящим ламповым маслом. Черная трава калардинской княжны наверняка подействовала бы лучше, но та так и не нашла для нее всех нужных частей.
Рослин – как была, в одной ночной рубашке, с растрепавшимися волосами – протянула ей руку, безвольно, умоляюще. Эллен не думая вцепилась в нее и выволокла в коридор, мимо орущего и выцарапывающего сожженные глаза человека. Они слетели вниз по лестнице, через зал, во двор – у Эллен не было времени смотреть на лица чужих людей, не было времени думать, что будет, если за ними пошлют погоню. Ее ноги вдруг будто оторвались от земли, она не чувствовала неровностей грубой кладки мостовой, по которой ступала. Она мчалась по темным улицам, ослепнув от редко и внезапно выныривавших из мрака огней и яростно стискивая в кулаке маленькие детские пальцы… какие-то не такие, как всегда… другие…
Теплые – поняла она, только когда они стали выскальзывать из ее ладони.
Эллен круто развернулась. Рослин стояла на коленях в грязи и, всхлипывая, пыталась подняться.
– Голова…
– Что?
– Голова… я… ее там оставила…
Мгновение Эллен не понимала, о чем она говорит, потом вспомнила – черный иссохший шар в этих маленьких… теплых… пальцах. В этом обрывочном образе у чудовищной головы почему-то было лицо молодого мага, которого она только что ослепила.
– Мы должны вернуться…
– Возвращайся, – немедленно ответила Эллен. – И завтра отправишься в свой Тарнас. Вместе с этим ублюдком. А потом он сдерет кожу с тебя и сделает из нее пояс. Нет, он вырвет твои глаза. И вставит их себе. Его могущественные друзья ему их приживят.
Рослин смотрела на нее с таким ужасом, какой Эллен никогда и не мечтала в них увидеть. Но только теперь ей не было от этого радостно. Ей было горько и отчаянно хотелось плакать.
Рослин обхватила плечи руками, всхлипнула.
– Он… он сказал, что отвезет меня домой… в Калардин. Но я ведь… не хочу.
Эллен вздрогнула. Вспомнила слова Глэйва – и ничего не сказала.
Рослин всхлипнула снова.
– Ты пришла… а я думала, ты не придешь…
– Пришла. Пойдемте, у нас мало времени. – Она договорилась встретиться с калардинским моряком у доков с наступлением темноты, а уже давно стемнело.
– Что… куда?..
– Я нашла для вас корабль, – коротко сказала Эллен.
Рослин вскинула голову.
И вдруг спросила то, что Эллен меньше всего ожидала от нее услышать:
– Разве ты не поедешь со мной?
"О нет", – ядовито подумала Эллен – и почувствовала отвращение к себе. Все, что только что произошло, промчалось сквозь ее сознание и лопнуло кровавым пузырем. Молодой тальвард хотел отвезти калардинскую княжну домой… и Эллен почему-то не думала, что он лгал, наивно надеясь ее обмануть. Тальварды хотят, чтобы Рослин вернулась назад, и вряд ли они желают ей добра.
Эллен тоже не желала ей добра и тоже хотела отправить ее в Калардин.
"Я почти уже стала тальвардкой", – подумала она, но не улыбнулась этой мысли.
– Ты не поедешь со мной? – настойчиво повторила Рослин.
– Нет, – ответила Эллен.
– Но ты же хотела… ты хотела, чтобы…
Не можете закончить, маленькая госпожа? Маленькая… такая маленькая, а уже чувствуете, что можно и чего нельзя говорить.
– Кое-что изменилось, – сказала Эллен. – Вы поедете… в одну сторону, а я… пока останусь здесь.
Рослин посмотрела ей в глаза.
И вдруг кинулась к ней, крепко охватила руками, ткнулась ей в грудь лицом.
Эллен помедлила. Потом положила ладони на ее костлявые озябшие плечи. "Как она похудела", – отстраненно подумала Эллен. Рослин не плакала – просто стояла, прижимаясь к ней с неимоверной силой. Потом вскинула голову и посмотрела на нее уже совсем другими глазами.
– Где мой корабль?
Сейчас можно все изменить, вдруг в каком-то бешенстве подумала Эллен. Сейчас, да, можно сейчас, ВСЕ изменить! Она не знала, что – все, и думать не хотела, не умела, отказывалась – так было проще.
И Эллен сказала:
– Там, – махнув рукой на покачивающийся у пристани корабль.
В ночной тьме цвет его флага нельзя было различить, и калардинская княжна узнает цвета своей страны только завтра утром, когда взойдет солнце.
"А я пока, – подумала Эллен, – останусь здесь".
Часть 3
Порт Врельере горел.
Эллен брела по узкой улочке, превратившейся в мост посреди океана пламени, – прочь от моря, в глубь города. Вокруг нее с криками метались люди, трещал огонь, с грохотом рушились балки в горящих домах; она смотрела на все это как на живую картину – не чувствуя жара, она никак не могла ощутить себя частью происходящего. Сейчас, впрочем, Эллен об этом не жалела. Дрожащий воздух обдавал ее лицо мягкой волной, и эти прикосновения были нежными.
Мимо промчалась повозка, запряженная обезумевшей лошадью, – Эллен шарахнулась в сторону, чудом не попав под конские копыта, вжалась спиной в стену. Стена была холодная, каменная. Эллен прижала взмокшие ладони к шершавой поверхности. Переводя дух, подняла глаза на дом напротив – деревянный, а потому обреченный. Горел он, похоже, давно и успел порасти алыми цветками огня так же, как поросла лишайником стена, к которой прижималась Эллен. Окна ярко светились алым, иногда дрожащее свечение прерывалось падающей черной балкой – треск пламени заглушал грохот внутри дома, и казалось, что он рушится совершенно беззвучно. Эллен неотрывно смотрела на него. Снова промчавшаяся мимо повозка – уже другая – окатила ее грязью с головы до ног. Эллен чувствовала, как грязь почти мгновенно высыхает, затвердевая на лице.
В десяти шагах от нее, напротив двери в горящий дом, билась в истерике богато одетая женщина. Столь же представительный мужчина с угрюмым, потерянным лицом удерживал ее, обхватив за пояс. Рядом толпились и ахали несколько простолюдинов: они всплескивали руками, нерешительно поглядывали на полыхающий дом и качали головами, причитая нараспев. Женщина рыдала и рвалась к дому, без конца выкрикивая одно и то же слово на тальвардском. Эллен не сразу смогла разобрать его, хотя оно казалось ей смутно знакомым. Что-то вроде… "сундер"… "зундер"?
– Зундер, – повторила Эллен: прозвучало совсем не так, как у женщины, – та будто выплевывала слово. Эллен облизнула сухие губы и повторила: – Зун-дер. Зундер. – Нет, не то. А если зубы сжать? – Зун-дер. Зундр. – О, вот так получше. Она прикрыла глаза, повторила, наслаждаясь звучанием. – Зундр. Зундр.
Звучный язык, пожалуй, даже красивый.
Эллен осмотрелась, не желая попасть под колеса очередной телеги, быстро подошла к группе причитающих тальвардов.
– Зундр, – сказала она. – Зундр?
Женщина продолжала биться в рыданиях, мужчина мельком бросил на Эллен хмурый взгляд. Тогда она протянула руку и с силой толкнула женщину в плечо.
– Зундр? – требовательно повторила она.
Женщина подняла лицо, до того искаженное рыданиями, что нельзя было сказать, ни сколько ей лет, ни хороша ли она собой. Но огненные блики плясали на шелке ее платья, и Эллен повторила: "Зундр?" и кивнула на горящий дом.
Женщина нерешительно кивнула, видимо, прочтя в глазах Эллен ее намерение.
– Где? – спросила Эллен. – Где, какой этаж?
Женщина моргнула, явно не понимая языка, но о смысле слов догадалась и ткнула дрожащей рукой в нижнюю левую часть дома.
Первый этаж. Отлично. Может быть, она и справится.
Выбора у нее все равно не было.
Эллен огляделась – соседний дом заливали водой, видимо, не теряя надежды погасить пожар. Эллен бросилась туда, вырвала из рук первого попавшегося человека кадку, взметнула ее над головой (сухожилия на руках едва не порвались от усилия). Не холодный и не теплый поток туго ударил ее по голове, по плечам. Эллен отшвырнула кадку и бросилась к дому, в котором остался зундер богато одетой женщины.
Уже в пяти шагах от стены треск делался оглушительным, а дыхание пламени, по-прежнему не обжигая, теперь било ее по лицу, мгновенно высушивая текущую по нему воду. Потемневшая дверь дрожала в прямоугольном ореоле пробивавшегося сквозь щели огня.
Эллен толкнула дверь, и та с грохотом провалилась внутрь дома.
"Я не смогу", – подумала Эллен, когда жар ударил ее кулаком в лицо. Внутри ничего не было видно от огня. Эллен знала, что нельзя туда идти: она погибнет там. Да, для нее это будет легкая и безболезненная смерть, но ведь Эллен шла в этот дом лишь потому, что не хотела умирать в грязи среди пьяных матросов, как портовая крыса. Может быть, и правда лучше – в огне. Говорят, огонь очищает.
Самое время проверить, подумала Эллен и ступила в него.
Ее юбка тут же загорелась, но, рванувшись вперед, Эллен неожиданно оказалась в относительной безопасности. Поперек двери упала балка, это она горела, преграждая вход. Эллен оказалась в островке посреди бушующего пламени. Воспользовавшись передышкой, она сбросила горящую юбку и лихорадочно осмотрелась. Ей показалось, она слышит приглушенный крик. Слева?.. Да, похоже, слева. Эллен шагнула в глубь помещения. Справа что-то затрещало, почерневшая балка повалилась вниз и застряла между стен на полпути, плюясь огнем. "Только бы не сзади, – подумала Эллен, пробираясь между перевернутой мебелью – стулья, столы: это был трактир. – Только бы сзади не…" Снова что-то затрещало над самой ее головой, Эллен испуганно отпрянула и тут же, идя наперекор инстинкту, рванулась вперед, налетела на стену, выставив вперед руки и погружая их в лизавший стену огонь. Что-то с грохотом обрушилось за ее спиной, но она не обернулась, потому что кричали теперь совсем близко. Только крик был не детский – мужской.
Рубашка теперь тоже горела. Задыхаясь от дыма, Эллен сорвала ее, швырнула в огонь, метнулась вдоль пылающей стены – и увидела дверь, заваленную стоящим на боку столом. Кричали там, за этой дверью.
Эллен схватилась руками за ножку стола, толкнула. Раздался треск, но за окружающим грохотом она его не услышала: только уставилась на пылающий факел в своей руке, когда ножка отделилась от стола. Мгновение Эллен тупо смотрела на нее, потом отбросила головешку и, навалившись на стол всем телом, принялась что было сил толкать его в сторону от двери. Стол был большой, дубовый, столешница, хоть и объятая пламенем, еще не успела прогореть и была очень, очень тяжела. Эллен легла на нее спиной, уперлась ногами в валявшуюся рядом балку и давила. Скоро она начала кричать – яростно, во весь голос, чувствуя, как что-то рвется внутри. Крик заполнил ее всю: кричать было хорошо, и Эллен очнулась, только рухнув на спину следом за повалившимся набок столом. Позвоночник взорвался болью; Эллен перевернулась на четвереньки, вскинула голову, жмурясь и задыхаясь, и успела увидеть, как дверь слетает с петель. Мутная в огне и дыму фигура выскочила из проема, заметалась.
– Там! – прохрипела Эллен, указывая на выход. Она сидела на полу – странно, тут было как будто немножко легче дышать, – и не знала, хочет ли подниматься.
Человек на миг застыл, развернулся к ней. Ее ударил пронзительный ясный взгляд.