И все же она подумала то, что подумала, – этого не изменить, и пока что не важно, что это означает.
"Он просто проводит меня в Тарнас. К моему Расселу. А я… просто провожу его. Не знаю, к кому, мне все равно, я…"
Она очнулась, только когда ладонь эльфа легла ей на щеку. Это был очень мягкий жест, почти нежный. На его руке была перчатка, от нее густо пахло кожей.
– Ты меня поняла? – ласково спросил Глориндель.
И Эллен только теперь увидела, что жест, которым он сжимает хлыст, уже не изящный, а жесткий – в нем было напряжение гадюки, сжавшейся перед прыжком. Эллен дернулась, будто он уже ударил ее.
Она хотела сказать: "Да, но боюсь, милорд, вы по-прежнему меня не понимаете", уже начиная осознавать бессмысленность шантажа – он все равно будет делать только то, что хочет. Но потом вдруг вспомнила, как он, яростно сквернословя, волок ее по пристани за волосы… повинуясь тому, что она приказала. Подчинившись ей.
Эллен взглянула в его сузившиеся глаза и сказала:
– Да, милорд, я все поняла. Простите, не могли бы вы повторить ваш вопрос?
Вот так с ним надо. Вот так! Он мгновенно просветлел и убрал руку. Хлыст вернулся за пояс, улыбка стала беззаботной. Он просто не любил, когда ему перечили вслух и явно. И когда над ним смеялись. А чувствовать это он хорошо умел.
– Расскажи мне про себя, – почти попросил эльф. – Ты-то зачем едешь в Тарнас?
Он тронул коня, и Эллен двинулась за ним следом. Ей стоило обдумать заданный им вопрос, но времени на это не было.
– Там моя госпожа, – запоздало солгала она.
– Знаю. А кроме этого?
– Почему вы думаете, что есть что-то кроме?
– Ты не похожа на человека, слепо выполняющего свой долг. Во всяком случае, ты знаешь предел.
– Предел? – удивилась Эллен. – Вы, сюзерен, полагаете, что может быть предел в верности долгу?
– А ты как вассал с этим, разумеется, не согласна, – усмехнулся эльф. – Да, вообрази, я именно так и считаю.
– Вам плохо служили.
– Напротив, мне служили слишком хорошо.
Эллен почудилось, что он сказал в этой фразе больше, чем хотел. И хотя она не могла понять скрытого смысла его слов, Глориндель почувствовал свою промашку и то, что Эллен заметила ее. Он разозлился, но, кажется, несильно.
– Мы говорим о тебе, не забывай, – резко сказал он. – Давай признавайся, кто у тебя в Тарнасе.
Эллен закусила губу. В кои-то веки за день эльф не смотрел на нее, но как раз сейчас она предпочла бы видеть его глаза.
– Вы когда-нибудь любили… милорд?
Он фыркнул, и только тогда она поняла, до чего же это глупо звучит. И еще поняла, что снова ему солгала. Даже вопросом – и то умудрилась.
Почему-то она не могла сказать ему даже слова, чтобы не солгать.
– Если ты скажешь, что едешь выручать возлюбленного из тальвардского плена, я лично вспорю тебе живот и брошу подыхать в кусты, – небрежно сказал Глориндель. В его устах злой шуткой это обещание не звучало. Так что Эллен снова стоило ему солгать… вот только что было бы ложью, а что – правдой? Возлюбленного… из тальвардского плена… выручать? Вот уж не слышала больших глупостей.
– Мой возлюбленный там, – сказала она. – Но я не затем еду, чтобы его спасти. Просто мне надо… поговорить с ним на прощание.
– О, – холодно произнес Глориндель. – Сказать последнее "прости"? И тут же умереть на его руках, пронзенная вражеской стрелой? Ты для этого бросила ваш уродливый, но хоть сравнительно безопасный замок и поперлась хрен знает куда?
– Нет. Я сопровождала леди Рослин. Просто потом оказалось, что нам по дороге.
– Расскажи мне, какая она.
Вопрос застал Эллен врасплох. Она молчала дольше, чем следовало, и смогла только сказать:
– Она вам понравится, милорд. Я думаю… думаю, вы ее полюбите.
– Прелестное маленькое дитя, которое невозможно не любить? – фыркнул эльф.
– Вовсе нет.
Он снова посмотрел на нее – пристальнее, чем до того.
– Э-э, да ведь в твоем омуте те еще бесы водятся, милая, – протянул он. – Ты точно едешь к своему возлюбленному, а не смертному врагу?
Любопытно, господин эльф, – это вы столь проницательны или я столь проста?
– Знаешь, – помолчав, проговорил Глориндель, – мне тоже случалось любить человека, которого стоило ненавидеть. И ненавидеть его потом еще больше за то, что все равно продолжал любить. И если бы я мог найти эту женщину и спросить ее… спросить…
– Спросить: "Почему"? – вырвалось у Эллен. Эльф вскинул на нее глаза – и, кажется, она впервые не увидела в них ни издевки, ни ярости.
– Да, – медленно кивнул он. – Почему. И… как она могла. Если бы я мог – я бы сделал это.
– Значит, мы с вами чем-то похожи, – вымученно улыбнулась Эллен.
Он окинул ее взглядом, будто раздумывая, потом хмыкнул.
– Ну да, сделал бы, а потом удавился бы со стыда, что был таким дураком. И что рисковал жизнью для того, чтобы задать вопрос, на который все равно не получил бы честного ответа. Но вряд ли подобная мысль меня бы поколебала. Мое счастье, что эта женщина мертва.
– Ваше счастье, что вас это способно остановить.
Он снова устремил на нее пронзающий до костей взгляд – и снова Эллен от него бросило в дрожь. Но главного она добилась. Ему было интересно. Она видела. И знала, что этот разговор продолжится. А хуже всего – хотела этого. Хотела, как с Глэйвом: ткнуться лицом ему в грудь, рассказать, выплакаться, а потом принять в себя его огонь… огонь, которого сама она давным-давно лишилась. Но этого не будет, потому что Глориндель – не Глэйв. И не Рассел. И даже не тот человек, которого она видела рядом с ним в мутном зеркале и которого Рослин прочила ей в суженые. Он совсем другой. Он даже не посмеется над ней – просто одернет с таким равнодушием, что никакими плевками этого не измерить. Он не пара ей… и не друг. И даже не господин. Он никто, просто тень, которую она отбрасывает на дорогу. И с которой она разговаривает, чтобы не сойти с ума от одиночества на последнем своем пути. И которая, может быть, убьет ее, если станет совсем невыносимо. Но это еще надо заслужить.
Рядом кто-то несмело загнусавил на тальвардском. Эллен обернулась. Дорога была довольно людной, время от времени они обгоняли повозки, а их обгоняли другие всадники. И вот теперь с ними поравнялась телега старьевщика. Он раболепно смотрел на добрых господ снизу вверх и продолжал гундосить. Это было возмутительной дерзостью – в Калардине смерд не смел обратиться к дворянам первым. Эллен не удивилась бы, если бы эльф убил его, но тот, казалось, даже ничего не заметил. Приступ общительности прошел, Глориндель погрузился в свои мысли. И был, кажется, оскорблен, когда Эллен вырвала его из них, вцепившись в его рукав.
– Ну что опять? – разозлился он, тем не менее, похоже, привыкая к ее манере привлекать к себе его внимание.
Впрочем, об этом Эллен сейчас не думала. Не выпуская рукава эльфа, она ткнула другой рукой в предмет, лежавший поверх кучи хлама, которым была завалена повозка. Старьевщик перехватил ее взгляд и радостно растопырил пятерню.
– Дайте пять монет. Живо, – сказала Эллен.
– Облюбовала себе драную шаль? Потерпи до города, я тебе куплю что-нибудь поприличнее. На тебя и так смотреть – мало приятности.
– Вы даже не представляете, до чего вам повезло, милорд. Дайте мне пять монет, или не будет никакого смысла ехать дальше.
– Ты снова!.. – приняв ее последние слова за уже привычную угрозу, почти застонал эльф, но деньги отсчитал, бормоча что-то о том, как надоело ему иметь дело с этой чокнутой бабой. Похоже, у него было хорошее настроение.
Эллен протянула монеты торговцу и даже не отдернула руку от его грязных пальцев, когда он жадно вцепился ей в запястье, чуть ли не вытряхивая из ее ладони деньги. Потом приняла из его рук предмет, за который в свое время заплатила гораздо дороже, и протянула Глоринделю.
– Что за мерзость, – с отвращением сказал тот. – Сама это тащи.
– Я с радостью, милорд. Потому что эта вещь может стать нашим единственным пропуском в то место, куда отправилась леди Рослин.
Эльф взглянул на нее с интересом. Потом поморщился.
– Все равно неси сама. Это что… глина?
– Это плоть. Мумифицированная плоть.
– Хочешь сказать, оно… настоящее?!
– Вы так брезгливы, милорд? – улыбнулась Эллен.
– Неси сама, – твердо повторил он и отвернулся.
Все еще улыбаясь, Эллен убрала голову, добытую эрьеленом Глэйвом, в котомку с провизией, притороченную к седлу. Глориндель заметил это и тут же заявил, что есть провизию из этой котомки он уже не станет. Эллен засмеялась в голос – на сердце у нее вдруг стало легко. Она и поверить теперь не смогла бы, в какой ужас ее привел когда-то этот жуткий артефакт. Это было так давно… так неизмеримо давно. Тогда она еще не знала, что Рассел убил их ребенка. А сейчас эта находка, повысившая ее шансы добраться до некромантов, показалась ей хорошим знаком. Она смеялась, и эльф, кажется, чувствовал, что она рада, потому что скоро перестал злиться и заулыбался в ответ.
Налетевший порыв ветра взъерошил его волосы, на мгновение отбросил длинную прядь с левого уха. Эллен увидела, что оно изуродовано – верхняя, острая часть, отличавшая эльфов от людей, была срезана, а на ее месте остался широкий кривой рубец.
Но она все равно не перестала смеяться, хотя внутри у нее все заледенело в этот миг.
Небеса сегодня были щедры не только на добрые знаки.
В Тальварде стояла хорошая погода. Все время пути, с того самого дня, как они сошли с корабля во Врельере. Впрочем, даже и раньше – Натан не мог припомнить ни одного сколько-нибудь серьезного волнения на море все то время, пока они плыли. Как будто небеса благоволили к нему, расчищая путь. Или скорее к ним. Обоим. Небеса благоволили к ним – к нему и Рослин, пока они были вместе.
Почему-то ему становилось жутко от этой мысли.
Впрочем, дальше хорошей погоды благоволение небес не шло. Приморский воздух был свеж и не слишком влажен, тучи, время от времени сгущавшиеся в небе, ни разу не разразились дождем, будто решили только немного попугать, – но радости от этого было мало, потому что каждый дождливый день задержал бы их в пути, а Натан все больше убеждался, что в глубине души вовсе не стремится в Тарнас. И он не переставал спрашивать себя, было ли бы это так, если бы ему не приходилось сопровождать туда свою малолетнюю княгиню.
Но все это оставалось пустыми рассуждениями, которыми он развлекал себя во время их нечастых стоянок. На деле же он неумолимо продвигался на юг – туда, где, по словам Рослин, находился оплот тальвардских некромантов и где он мог разузнать про Аманиту.
Странно, но он почти не думал о ней. Из холодно светящего маяка, безжалостно притягивавшего Натана к себе, она превратилась едва ли не во второстепенную цель его путешествия… А первостепенной была леди Рослин. Она и ее… ох, нет, не капризы. Как бы ему хотелось назвать это капризами… но он не мог.
Так они и двигались на север, меж крутых холмов и сланцевых гряд. В Тальварде было мало буйной растительности, все больше равнины да холмы из песчаника. Леди Рослин переносила путешествие безропотно, но время от времени приказывала спешиться и долго бродила по скудно поросшим полям, собирая какие-то травы и коренья. Все найденное она тщательно очищала от грязи и прятала в котомку. Натану это казалось странным, а впрочем, травничество – не такое уж необычное увлечение для принцессы.
Иногда им на пути встречались военные отряды, но никто никогда не чинил препятствий, не задавал вопросов, не требовал путевых листов и охранных грамот. Натану все это казалось подозрительным – в Калардине и в мирные времена им не позволили бы шляться по дорогам так свободно. А здесь, казалось, никто никого не боится. Калардин мог загнать в самое сердце Тальварда хоть сотню шпиков – они пролезли бы незамеченными и… и что? Легко рассуждать о том, чего не знаешь. Вероятно, у тальвардов есть основания для подобной беспечности. Возможно, они слишком хорошо осознают надежность своих тылов… а что у них в тылах? Вернее, кто?
Было странно предположить, что некромантские маги обеспечивали безопасность целой страны – тем более что они даже не участвовали напрямую в военных действиях… но кто, если не они?
Вот скоро увижусь с ними и сам спрошу, мрачно подумал Натан. Если у меня останется на это время перед тем, как они нашлют на меня волну смерти или затравят своими зомби. И тут вряд ли помогла бы даже охранная грамота, пусть бы она у меня и была. Вот если бы…
Мысль была странной. То есть для Натана, пятнадцать лет грабившего путников на больших дорогах, в ней не было ничего странного. А для Натана, присягнувшего калардинской княгине, – было. Потому что не пристало преданному вассалу вынашивать планы, как бы использовать свою княгиню в сделке с вражескими магами… даже допустить такую мысль не пристало. Но он все же подумал об этом. Если тот наемник из врельерского трактира не соврал и в войну вступили эльфы, возглавляемые Глоринделем, – лучшей заложницы для Тальварда не найти…
– Это последние, – сказала Рослин.
Металл глухо стукнул о столешницу. Натан поднял голову.
– Что?
– Последние, – терпеливо повторила Рослин. – У нас осталось две золотых монеты и пять серебряных.
Была еще горстка меди, но ее калардинская княгиня, разумеется, в расчет не брала. Натан взглянул на мутно поблескивающую кучку драгоценного металла. У них и правда почти не осталось денег. Тальварды, может, и были беспечны, зато драли с незнакомых путников три шкуры, а если видели, что путники нездешние, – то и все девять. И они остались практически без гроша после того, как на последнем постоялом дворе чем-то отравилась их лошадь. Натан подозревал, что это отнюдь не было несчастной случайностью – уж очень недоброжелательно глядел на него хозяин, – и поспешил убраться оттуда, не поев и не дав есть Рослин. Таковы уж были эти тальварды – они позволяли своим врагам беспрепятственно продвигаться по своей земле, но не преминули бы убить, как только представится случай – даже без повода, просто так. Они легко относились к подобным вещам.
Но как бы там ни было, а с деньгами у них было туго. Натану пришлось даже использовать заначку из сапога, но это не особо поправило положение. Он-то был непривередлив, но не смел навязывать суровые походные условия своей госпоже… госпоже всего своего народа. Последняя мысль угнетала его, особенно когда он вспоминал сухую улыбку Рослин в ответ на его слова: "Тальварды захватят нас". "Вас", – ответила она тогда. Но что это меняло? Он присягнул ей и был обязан выполнять долг.
Сейчас его долгом было обеспечить госпоже дальнейшее комфортное путешествие. Как это сделать, Натан не представлял.
– Ты должен достать деньги, – сказала Рослин и посмотрела в затянутое слюдой окно. Трактир, в котором они ночевали, был из самых дешевых – снизу доносился ор пьяных перегонщиков скотины, видимо, здешних завсегдатаев. Натан удержал новый вздох.
– До Тарнаса уже недалеко, – попытался он. – Если экономить…
Рослин взглянула на него так, что он тут же умолк. Чувство вины за преступные мысли, из которых она его вырвала разговором о деньгах, мешало ему действовать так жестко, как, возможно, следовало бы.
– Что вы предлагаете, миледи?
– Почему я должна что-то предлагать?
Он смолчал. Рослин выждала с полминуты, потом повернула к нему надменно вздернутый подбородок.
– Ну? Какие идеи?
Звучало так, словно он обязывался выложить по меньшей мере дюжину. Натан качнул было головой… а потом вдруг подумал, что ведь есть одна. Есть. Она не пришла к нему внезапно – скорее сидела в голове с самого начала, но он отметал ее начисто, как и все мысли подобного рода на протяжении последних двух лет. Но ведь кощунственное намерение, посетившее его несколькими минутами раньше, тоже из разряда подобных идей? Так почему бы не быть последовательным, а, Натан?
Последнюю мысль произнес в его голове голос Глоринделя, и Натан стиснул зубы.
– Я попробую что-нибудь сделать, – сухо проговорил он.
Рослин улыбнулась и вновь отвернулась к окну. Она не собиралась ни о чем спрашивать – и то хорошо. Время вопросов, миледи, наступит позже. Если наступит.
Натан вышел из комнаты, спустился вниз, в галдящую пьяную толпу. Здесь были одни тальварды – во всяком случае, речь кругом звучала малознакомая. Натан вдруг почувствовал непонятное облегчение: в конце концов, они враги, подумал он. Мысль была беспомощной, она тоненько пропищала это глупое оправдание где-то на задворках сознания и умолкла, подавленная собственной никчемностью. Враги. Ха. Они-то – враги? Эх, Натан, ты-то знаешь цену слова "враг". И не тебе этим словом разбрасываться, верно? Так что называй вещи своими именами. Они быдло. Тупые овцы, ждущие и жаждущие мясницкого ножа. А ты – мясник, и тебе нужна их теплая курчавая шкурка. Только и всего, и ни при чем тут ни враги, ни друзья, ни долг… хотя я ведь именно из-за долга снова делаю это, верно? Я обязан хорошо служить моей госпоже, и я послужу ей любым способом – дело только в этом…
Разве нет?
В толпе пьяных возниц была пара мужиков более приличного вида, разодетых в дешевый затертый бархат, – купчишки низшей руки, у Натана на таких был глаз наметанный. Денег на охрану у них никогда не хватало, а поживиться чем всегда было, конечно, если после ярмарки. Эти, судя по тому, как сорили деньгами, как раз оттуда и держали путь. Натан вышел во двор, отошел чуть в сторону и встал на полпути между навесом и конюшнями, полувысунув меч из ножен. Ночь была ясная, звездная, легкий ветерок приятно холодил разгоряченное лицо. Время от времени из трактира вываливались группки забулдыг – освежиться. Натан не сомневался, что и парочка купцов со временем последует их примеру.
Долго ждать ему не пришлось. Более того – даже повезло. Вышел только один – выходил он, пятясь, и что-то бессвязно кричал в зал – видимо, обещая вскорости вернуться. Натан тихо шагнул к нему. Рядом никого не было, только на заднем дворе слышались голоса, но они были достаточно далеко. Купчишка пятился прямо на Натана, все еще болтая и размахивая руками, и оставалось только выставить меч, но жертва пока еще находилась в пределах видимости тех, кто остался внутри. Поэтому Натан подождал, пока купец развернулся и шагнул в сторону от дверей, на ходу спуская штаны. Поэтому – а не потому, что не хотел бить в спину. Вот уж насчет этого Натану было не привыкать.
Он ударил наотмашь по горлу. Купец не успел даже захрипеть. Натан увидел вскинутый на него выпученный глаз, в котором уже ничего нельзя было прочесть. И вдруг понял, что это тот самый купец, к горлу которого он приставлял лезвие далеко-далеко отсюда, не собираясь, даже не думая нажимать, а в ушах у него звенел голос господина Глоринделя: "Убей его…"
Убей его, Натан.