- Какая же все-таки больная тема. Что они никому покоя не дают? Ну, хорошо. Все просто. В силу рассеянности и следующих от нее огромной сети связей именно евреи и изобрели банковскую систему в том виде, в котором она существует. Они стали первыми банкирами, ростовщиками и менялами. И, как следствие, многие еврейские семьи по праву первопроходцев занимают в банковской сети весьма высокое место. Что же касается масонов… Человек существо несовершенное. Когда он следует своей выгоде вопреки традиционной морали, он как-то себя должен оправдать в своих глазах. Оправдание становится совершенно необходимым делом, когда вам нужно завербовать помощников и создать организацию. Вы не можете просто сказать: Эй, парень! Мне нужна твоя помощь, чтобы завоевать ту страну, половину населения убить, а половину заставить работать за гроши! Нет! Вы должны придумать высокие цели, создать альтернативную моральную систему, в которой вашим сообщникам будет комфортно существовать. Вам нужно лишить государства своего суверенитета, людей натравить друг на друга, разложить их мораль, чтобы сделать их управляемыми, загнать их в долговую кабалу. Это значит, что вы должны уничтожать их религию, образ жизни, ценности и культуру. Но вы не можете называть вещи своими именами, поэтому вы придумываете либерализм, весь смысл которого заключается в простой фразе "Ненужный - умри!" и свободу совести, которая на самом деле оказывается свободой от совести. Вы боретесь против церкви и против идеи бога, но вы не можете прямо сказать, что вы - сатанист. Вы придумываете новую религию с другой догматикой. Иной моралью. Тайной моралью. Моралью для посвященных. Вам нужна конспирация? Вы создаете тайные общества. Благотворительные разумеется. И так вы боретесь с государственными властями, называя это борьбой против тиранов, и духовными властями, называя это борьбой против догматизма, за "чистую" веру. Вы уничтожаете мораль, развращаете людей, чтобы уничтожить аскетизм - их власть над собой. Уничтожаете институт семьи, чтобы лишить их опоры, называя это борьбой с лицемерием. Глумитесь над патриотизмом. "Патриотизм - последнее прибежище негодяя", говорят нам негодяи. И так до тех пока в мире ни останется никакой власти, кроме власти денег. Которые принадлежат вам. Отсюда эти древние союзы, кладбищенская эстетика и уродливая мораль. Все просто. Идеология как всегда является инструментом получения выгоды.
- Спасибо, Салим Рашидович, за содержательную беседу.
Максим встал.
- Я полагаю, что делать вам в университете больше нечего и лучше вам пойти с нами.
- Сейчас прямо собрался и побежал. А студенты?
- Студентки?
- Не будем уточнять.
- Вы же сами только что говорили о патриотизме. Что для вас патриотизм?
- Я сам - азербайджанской крови. Мой коллега и друг Артем Акопян - армянин. Между нами лежат столетия вражды наших предков. Совсем свежая кровь армян и азербайджанцев, она еще пахнет, пролилась недавно снова. Но недавно наши внуки поженились: я отдал за внука Артема свою внучку. Что роднит нас? Россия! Любовь к ней. Эта страна призвала нас на служение, и мы услышали зов потому, что не могли не услышать. Она призвала нас к будущему, которое мы совершим своими руками. Это страна духа - в ней ничего не бывает понарошку! Все! Абсолютно все настоящее! Страна романтиков. Вечных романтиков. Вечной юности. Тут мы никогда не состаримся. Даже когда мы будем умирать - мы будем молодыми. В этом настоящая трагедия и настоящее счастье, которое может состояться только здесь. Только здесь!
У меня есть подозрения, что ненависть к России у тех, о ком мы сейчас говорили - не только рациональна, но и иррациональна. Россия не укладывается ни в какие модели их мира. Ни в какие. Их старческие башки с калькуляторами вместо воображения просто не в силах постичь эту страну. А прав был Тютчев - ее и не надо постигать. Ее нужно любить. Чувствовать. Верить в нее.
- Да вы поэт!
- Каждый кавказец, хоть немного, но поэт. Ну, в двух случаях как минимум - у мангала и рядом с женщиной.
- Мангал я вам гарантирую, а вот с женщинами вы уж как-нибудь сами.
- Ну, раз вы настаиваете…. Только надо за семьей заехать. У меня тут жена и детей двое. Подождите меня, я соберусь.
Профессор вышел за искалеченную дверь.
- Так он - женат?! Вот проходимец! А как про семью воздух рассекал!
- Надеюсь, что патриотизм у него хотя бы немного отличается от супружеской верности.
- Люда! Любимая! - доносилось их преподавательской - Собирай детей - мы ненадолго уедем. Нет, я не пил. Почти не пил. Нет, я здоров. Не сердись золотко. Хлеб купил, а колбасы, увы, нет. Нет колбасы, золотко! Нету! Сейчас тушенка важнее.
Профессор был - сама нежность.
Выходя из аудитории, Максим заметил только что приклеенное к двери объявление. Оно гласило:
"Для допуска к летней сессии, студенткам первого курса необходимо предоставить в медицинский кабинет справку о дефлорации. Дефлорация производится в студенческом общежитии в комнате 555".
Профессор подошел, поднявшись на цыпочки, прочитал через плечо.
- Студенты. Их даже ядерная война не берет. Никакой холерой не выведешь. Живучие твари.
* * *
Когда группа вернулась в лагерь вместе с семейством профессора, Коновалец как раз обходил свои владенья.
- Отлично! Сворачиваемся. Ночью за нами будет вертушка.
Коновалец улыбался и довольно потирал руки.
- Товарищ майор!
- Да?
- Мы с Иваном Александровичем договорились, что я тут уйду.
- И что?
- Я ухожу.
- И не думай. В военное время, дезертирство - расстрел. На месте.
- Но это не честно!
- Поздравляю! До тебя дошло.
- Это подло!
Коновалец остановился и очень серьезно посмотрел на Максима. Он помолчал, скривив рот, покачал головой и, наконец, ответил:
- Подло - не понимать где твое место. Не хотеть понимать. Сам посуди: сегодня ты при деньгах и чувствуешь, что держишь все под контролем. Ты, когда был без денег, ради этих денег шантажировал нашего командира. Так или иначе ты их получил. Что будет, если их украдут? Или отнимут? Ты снова будешь добывать деньги ради благородной цели? Шантажом? Кого ты сможешь шантажировать? Украдешь? Убьешь? Пойдешь по трупам? Прибьешься к банде? Сколотишь собственную? И тогда по твою душу вышлют меня или Ибрагима. Понял? Пора перестать бояться и начать взрослеть. Ты надел погоны и поставил свою подпись под текстом присяги. Я надеюсь, что ты хотя бы его прочитал. А это значит, что твое место - здесь и нигде больше. Нам надо остановить это глобально. Так ты и спасешь свою семью. Может быть. А подлостью никого нельзя спасти.
Максим открыл, было, рот, но Коновалец остановил его.
- Ты все время вспоминаешь о каких-то договоренностях, о причитающемся вознаграждении, о гарантиях. Ты ведешь себя как наемник. Даже сейчас держишься руками за поясок под рубашкой, в котором спрятаны камушки и деньги. А я, - Коновалец приобнял Максима за плечо и придвинулся к нему, так, что было непонятно - ударит он его сейчас или скажет, что-то умное на ушко, - ненавижу наемников. Паршивые люди. Они деньги ставят выше долга и товарищества. Они самим своим существованием наносят мне оскорбление. И меня оскорбляешь ты, когда ведешь себя подобным образом. Я надеюсь, что мы больше не будем возвращаться к этому разговору. И извини за винтовку.
Он похлопал Максима по плечу и отошел.
* * *
Вертолет. Самолет. Гостиница на базе. После завтрака Максим поплелся к Ивану Александровичу и сдал полученные драгоценности. Полковник удивился, но принял.
А потом пошли дни полные тоски и безделья. Переводчик никому был не нужен. На выезды с Ибрагимом его не отправляли. Приходя к Ивану Александровичу Максим всегда первым делом смотрел ему в глаза, без слов задавая один и тот же вопрос, но полковник молча разводил руками - известий об Ангелке и Варьке не было. Они не приходили даже во сне. Тогда Максима стала мучить бессонница. Постоянно хотелось надраться. День ото дня тоска усиливалась. Ибрагим несколько раз приглашал в спортзал. Сначала Максим с охотой соглашался и бегал за ним повсюду: в спортзал, на стрельбище. Но постепенно, с течением времени, тоска становилась все сильнее, и Максим стал отказываться. Тогда его обязали к этому.
Через три недели у него лопнуло терпение, и он написал рапорт об отставке, но ответа не получил. Еще через неделю написал второй, и с тем же результатом.
Он не понимал, сколько можно и зачем нужно держать его здесь - совершенно бесполезного.
Однажды, по прошествии месяца такой жизни, он не выдержал и купил литровую бутылку водки. Вечером того же дня Максим надрался как свинья. За неимением другой подходящей мебели расколошматил стул. Потом разбил кулаки в кровь. Спел пару колыбельных, обливаясь пьяными слезами, и уснул в три часа ночи, так и не сумев раздеться.
* * *
После полулитра они все же приснились: сидели напротив и смотрели на него. Через какое-то время ему стало неприятно их молчание, и он стал кричать на них, а когда они пропали, плакал и просил вернуться.
* * *
На следующее утро он старался не глядеть в лица соседей и не показывать им свое лицо. Днем он слонялся по парку и завел пару бессмысленных знакомств среди женского персонала. А вечером все повторилось, практически в точности, кроме разбивания стула.
Утром к нему зашел молодой парнишка лет двадцати, назвался его соседом снизу и сказал, что все понимает - время такое, что у всех могут быть проблемы, но у него ребенок. Поэтому если Макс не перестанет выть по ночам и боксировать со стенкой, он набьет ему морду или пожалуется коменданту.
Максим, дохнув на парня перегаром, вежливо заверил, что ничего подобного более не повторится, захлопнул перед его носом дверь и сел на кровать, схватив себя за голову.
Как жить дальше Максим не понимал. Он сам собственными руками, поддавшись какому-то непонятному чувству, возникшему у него после разговора с Коновальцем, отдал все драгоценности назад. Отдал возможность добраться до Ангелки с Варькой. Он предал их. Предал еще хуже, чем тогда, когда заезжал к Оле - там речь не шла о жизни или смерти. Всего лишь о доверии. А здесь такая глупость. Захотелось почувствовать себя честным человеком, чем-то гордится. Неужели ему было важно мнение окружающих? И за это мнение он отдал все, что у него было. Последнюю надежду. Теперь он не дойдет никогда и никуда. Его использовали, поймали и теперь он тут подохнет. Подохнет предателем. Что делать? Что делать?! Максим изо всех сил сжал свою голову. Ничего удивительного - он предавал, теперь его предали, он использовал - его использовали, он лгал - его обманули. Все правильно. Все так, как и должно было быть. Ты думал, что рассказал что-то на исповеди и уже чист? Нет. Ты только начал платить. И платить будешь до самого конца. Пуп земли звучащий гордо. Пыль! Пепел!
Весь вопрос только в том, как платить. Спиться здесь, дождаться, пока тебя выкинут, и сгореть от водки снаружи или попытаться отдать долги самому? Нет, не пулю в висок. Попробовать заплатить по настоящему - сделать все, что от тебя зависит, чтобы добиться цели. Не рассчитывая на других. Не шантажируя, не обманывая, не пользуясь. Не получилось жить как человеку, так хоть помереть можно при попытке стать человеком. Харкнуть себе, своим хорошо слаженным планам на жизнь, душонке трусливой в рожу - на, утрись! Я не ваш. Не ваш я.
На этой последней мысли его зациклило. Повторяя "Я не ваш" он залез в ванну и принял душ. Чисто побрился. Почистил зубы, чуть не сломав щетку. Залез в шкаф и вытащил свою старую гражданскую одежду.
В этой одежде он заявился к Коновальцу и бросил ему в лицо третий рапорт.
Тот поймал бумагу из воздуха, бегло пробежал, скомкал и бросил под стол.
- Понятно. - Максим не взбесился и не закричал. - Тогда я просто уйду. Вы делайте то, что вы должны, а я буду делать то, что я должен. Можете меня пристрелить как дезертира и рассказать потом что-нибудь о товариществе.
Он повернулся к Коновальцу спиной и пошел по направлению к двери.
- Погоди.
Максим не остановился. Коновалец одним прыжком настиг его, схватил за плечи и попытался оттолкнуть в кресло, но Максим легко освободился. Руки Коновальца соскользнули, и он чуть не упал на пол. Максим схватил руку Коновальца за пальцы, выкрутил их так, что тот вынужден был встать на цыпочки и сильно оттолкнул от себя. Коновалец влетел спиной в стол и увидел глаза Максима - глаза сумасшедшие, бешеные. Глаза человека находящегося в такой стадии напряжения, после которой либо ломаются, либо идут напролом, ели надо - по трупам.
- Максим, подожди! - Коновалец выставил перед собой руки открытыми ладонями вперед - жест примирения, - Подожди еще пару недель. Всего пару недель. Не делай глупостей. Используй все возможности, что у тебя есть сейчас, чтобы учится. Ты пойми: то, что ты выжил - в основном чудо. Не искушай судьбу - учись. У тебя для этого сейчас есть все возможности. Пользуйся ими. А мы про тебя помним. Делаем, что можем. Ну, потерпи. Христос терпел и нам велел.
Максим еще раз посмотрел Коновальцу в глаза своими страшными, превратившимися из зеленых в желтоватые глазами, развернулся и вышел. Но по походке было видно - не сбежит.
* * *
Прошла еще неделя, в течение которой Максим то рвал жилы в спортзале и учебном центре, то срывался и устраивал безобразную пьянку.
* * *
Однажды утром пришел Коновалец. Посмотрел на опухшее лицо Максима, понюхал, поморщился.
- Я тут из кожи вон вылезаю, чтобы что-то для тебя сделать, а ты водку пьянствуешь.
Максим сел на кровати и уставился на майора, так как будто собирался вскрыть его взглядом как лазерным скальпелем.
- Короче такие дела, - Коновалец присел рядом и протянул Максиму комплект документов, - Поедешь в столицу.
- В Москву?
- Проснись - тебя украли. В радиацию что ли? Столица перенесена в Архангельск. Временно, по крайней мере.
- В более глубокую жопу забраться было конечно трудно.
- Мальчишка. Вот как меня раздражают люди, которые мелют языком до того как задумаются над чем-то. Ведь вроде на тебя не должно быть похоже - не полный же ты дурак! Архангельск, между прочим - удивительнейший город. Сразу видно, что ты в нем ни разу не был. Шлялся по европам и америкам с турциями, а по родной стране и тысячи километров не проехал. Очередное потерянное поколение москвичей. Слезы одни! Это твои документы на длительную командировку. Там у них возможностей побольше нашего, да и к семье твоей поближе. Там тебе удобней будет поиски вести. Через неделю профессор Алиев туда летит. Иван Александрович кое-какие кнопки надавил, и тебя зачислили в его группу на переводы иностранной документации. Три недели он тамошнюю кадровую службу укатывал. Алиева заставил специальное письмо написать, что он только с тобой работать хочет. Будешь там работать, там связи посерьезнее - авось поможет. Командировочное удостоверение подпишешь у Карякина. Он тебя ждет. Он, кстати, сегодня вылетает - там еще встретитесь.
Он встал. Максим поднялся за ним.
- Да кстати, - Коновалец засунул руку в карман и вытащил конверт, - Тут твоя получка месячная с премией, боевые, и еще ребята кое-что скинули. Вдруг пригодится.
Максим заглянул в конверт. Сумма была большая. Да что там - большая! Огромная. Ребята, большую часть Максим никогда и не знал, понятия не имел какие у них даже имена, отдали ему большую часть заработанного, включая боевые и премиальные.
Коновалец вышел, а Максим молча сел, держа перед глазами конверт. На конверте была надпись "Пальцу от боевых товарищей".
* * *
Последний день перед отлетом Максим провел с друзьями. Пригласил всех до кого смог дотянуться - Арчера, Коновальца, Ивана Александровича, Ибрагима, Салима Рашидовича. Всех. Сидели в гостиничном парке, метрах в пятидесяти от поваленной беседки. Арчеру не смогли выписать пропуск на территорию и просто перекинули через стену. Горел мангальчик, у которого колдовал профессор, булькало красное вино. Через какое-то время подтянулся и Лев Исакыч. Походил, понюхал, буркнул: "Благословляю на честную трапезу" и потопал по своим делам, чтобы не раздражать монашеский желудок ароматами.
Максим пил мало. В основном наливал. Благодарил. Каждый приходящий хлопал по плечу и жал руку. Когда собрались все, молча встал и поклонился. Над ним засмеялись. Поздравили с новым назначением.
Не пришел только Жук. Он погиб на операции в одну из ночей, когда Максим пел себе колыбельные.
- Теперь они действуют по плану: устраивают набег, расставляют мины, устраивают засаду, дожидаются нашего прибытия, уничтожают как можно больше наших, а потом уходят.
Ибрагим сидел прямо на траве, по-турецки сложив ноги. В левой руке шампур, в правой - стаканчик с вином.
- Это может означать только одно, - они теперь действуют организованно. У них есть цель помимо грабежей и разбоев. Это значит, что есть и тот, кто управляет ими, ими при этом не являясь.
- Вопрос в том, что теперь делать.
- То же что и всегда.
- А что делали всегда? И когда это "всегда" было?
- Теперь это уже не бандитизм. Бандитов организовали, привели в стойло. Теперь это уже партизанская борьба. А это означает смену тактики. У наших должны быть наработки - Чечня была всего полвека назад.
- Представляю себе эти наработки.
- Интересно, что там сейчас.
- Думаю, что ничего хорошего.
- Хватит о работе, товарищи! - Поднялся раскрасневшийся от вина и костра Коновалец. - Время поднять тост "за тех, кого среди нас нет" еще будет. А сейчас выпьем за наше товарищество и за то, чтобы у нашего товарища, который завтра нас покинет, все было хорошо. Чтобы он нашел то, что ищет. Чтобы то, что он ищет, принесло ему счастье. За то, чтобы он никогда не забыл нас и наше братство. Ура!
От мощного, дружного "ура!" дрогнули листья на деревьях, серое небо раскололось и в трещину, на мгновение выглянуло солнце. Сноп света, прыгая между деревьями, пробежал по парку, вырвался на поляну и ударил Максиму в глаза, заставив зажмуриться.