- Джеанна… - послышалось от дверей, и Джеанна, слегка смущенно попрощавшись, поспешила на оклик. Я рассеянно понаблюдал, как она беседует со смуглым кудрявым крепышом, прибывшим к нам недавно по рекомендации одного из бывших обитателей Гнезда, поселившегося где-то на Взморье. Именем крепыш обладал совершенно непроизносимым, но по словам Джеанны, человеком был потрясающим. Как и все, кого эта девица удостаивала своим знакомством.
И как это я сам попал в эту обойму? Чисто случайно или благодаря детской дружбе?
Побездельничав еще немного, я отправился спать.
Люди и нелюди под сводом камней. Где-то в Городе…
- Эта мне ваша конспирация… - брюзгливо произнес Путник. - Стар я уже по лестницам шастать. Поясница ноет от сырых камней. Нельзя что ли найти местечко где-нибудь наверху?..
- Традиции, традиции… - благодушно отозвался Кольценосец.
- Была бы польза от ваших традиции. Закоснели в предрассудках. Бездумны, как звери - коли делали так мои предки, так и мне надлежит делать. А смысл-то? Будто тайна для кого, зачем под камни хоронились, и будто не знает кто, что пользы в этом никакой.
- Ну так теперь мы уже от других хоронимся, - засмеялся Буквоед. - Или они нас хоронят. Что вы, право, нынче такой сварливый? Кости к непогоде ломит, или случилось что?
- Случилось… - буркнул Путник. - В этом городе каждый день что-то случается. Начиная с безумца, что держит в страхе все население… А кстати, будет ли конец этим злодеяниям? Неужто и у вас нет на него управы?
- Это ваша забота, - отозвался Невидимка. - Вы и разбирайтесь.
- Но говорят, что…
- Я повторяю, это забота Города, - холодно повторил Невидимка.
- Так вас убийца беспокоит? - вмешался Буквоед.
- Меня беспокоит то, что ваши хваленые специалисты не способны решить простенькую задачку по поимке себе подобного не привлекая при этом сил извне!
- О! Этот сумасшедший не так уж нам подобен, Скорее, он подобен…
- Достаточно, - произнес устало Кольценосец. - Не время и не место для склок. Сегодня мы собрались по другому поводу. Он пришел?
- Да, уже дожидается.
- Пригласите… Добрый вечер, друг мой. Рады вас видеть в добром здравии…
- Еще сезон-другой такой жизни, и о добром здравии можно будет позабыть, - отозвался Маляр хмуро.
- И что это сегодня все на здоровье ссылаются? - хмыкнул Буквоед. - Или к лучшему, что у уважаемых коллег есть время думать об этом? Боюсь, когда все начнется, станет не до здоровья…
- Вам удалось сойтись с ним? - спросил Кольценосец.
- Да, - ответил Маляр.
- Его привели прямо к порогу, - сварливо вставил Невидимка. - Трудно было бы избежать встречи…
- Мы весьма ценим ваше сотрудничество, - спокойно кивнул Кольценосец, и снова обратился к Маляру: - И что вы думаете о нем?
- Что он именно тот, кого бы вам хотелось видеть. Честный, бесхитростный, целомудренный, бескорыстный. Талантливый. Типичный герой. И вполне подходящая жертва на заклание.
- Не ерничайте, уважаемый. Не место и не время.
- Что еще нам остается, - произнес Буквоед. - И если отбросить эвфемизмы, разве не для этого в сущности он подобран в очередной раз? Сколько их уже было?..
- Ваша вина, что подбираете негодный материал, - угрюмо вставил Невидимка.
- Можно подумать, предложенный вами материал был наивысшего качества, - огрызнулся Путник.
- А что на этот раз с вашей стороны? - привычно прервал нарождающуюся склоку Кольценосец.
- То же, что и всегда. Безупречность, - ледяным тоном отозвался Невидимка. - Попытайтесь соответствовать.
- Позвольте мне… - вмешался Буквоед. - Я бы сказал, что на этот раз нам всем повезло, поскольку ничего подобного, столь же сильного и уверенного, я не видел давно… А уж поверьте моему опыту, доводилось встречать многих. Но что касается контроля…
- М-м? - брезгливое недоумение Невидимки заставило всех зябко повести плечами.
- … простите, партнерства, - поправился Буквоед, - то с полной уверенностью я ничего не могу утверждать. На мой взгляд связка хорошая. Равноправная. Но я могу и ошибиться.
- А вы? - обратился Кольценосец к Маляру.
- Я еще недостаточно много о нем знаю. Будет наблюдать. Или на этот раз в плане есть изменения? Я был бы весьма рад им, поскольку моя легенда меня тяготит…
- Пока все оставляем, как задумано… Хотя… В городе зреет нечто странное. Возможно, нам придется пересмотреть ближайшие перспективы и поменять приоритеты.
- Прошлая попытка поменять приоритеты закончилась Войной, - сказал Невидимка.
- Значит, придется учесть прошлый опыт, - терпеливо ответил Кольценосец. - А сейчас послушаем подробности?.. Прошу вас… - Он сделал приглашающий жест Маляру,
…Чуть позже, когда почти все присутствующие разошлись, помрачневший Кольценосец устало спросил:
- Они правы. Ты чувствуешь? Город, как гнойник. В нем вызревает что-то… страшное.
- Я чувствую это везде, - отозвался Невидимка. - Мир устал от всех нас. Нас слишком много для одной реальности. Но ты прав, в Городе зреет смерть. Та, что потом пойдет по всему миру. Так было и раньше… Точнее, почти так. Этот раз, скорее всего будет последним. Сущности истончились до предела.
- Даже если мы победим?
- А что для тебя и для меня победа?.. При любом исходе все кончится. Если план, наконец, воплотится в жизнь - это конец привычному, а значит равносильно гибели. Если же ничего не получится… Смерть всему.
- Вам свобода?
- Вряд ли. Чужая кровь меняет пролившего ее безвозвратно… Тебе ли не знать.
Кольценосец вздрогнул, может быть впервые за весь вечер глянув на своего собеседника. В самом темном углу, в дорогом комфортном кресле разместилась чудовищная фигура - обожженный, покрытый спекшейся, криво зарубцевавшейся, местами все еще черной от въевшейся навсегда гари, кожей человек, смахивающий на высохшую и обугленную мумию из склепа. Слепой, безволосый, с неподвижным лицом-маской, на которой лишь присмотревшись, можно было различить шевеление губ, цедящих ледяные фразы. Не человек. Невидимка. За спинкой кресла калеки, равнодушно таращась прямо перед собой, возвышался глухонемой верзила.
- Да, - тихо произнес Кольценосец, глядя прямо в слепые, проваленные глазницы калеки. - Я знаю.
Хроники охотника за драконом. Сейчас.
Вода в реке плескалась тягуче, медлительно, беззвучно, невесомо набегая на стертые ступени набережной и так же легко соскальзывая с них, не оставляя следов. Словно пыталась притвориться разновидностью тумана, что стелился над ее поверхностью, полз рваной вуалью, хаотично наплывал плотными драпировками, скрывая все и вся вокруг.
В молочно-серых сумерках двигались размытые тени, перекликаясь неузнаваемыми голосами - гулкими, безличными, обманными. Тени вели свой размеренный хоровод где-то вовне, другом мире, занимаясь каким-то своими важными, сумеречными делами.
В мире этом, разбавленном болезненной желтизной, источаемой качающимся над головой фонарем, мерз промокший от вездесущей мороси Астан Робьяр - насупленный, втянувший голову в поднятый воротник обвисшего от влаги пальто, уныло выдыхавший сквозь зубы сигаретный дым, такой же влажный и призрачный на вкус, как все вокруг, - и лежало возле его ног безразличное к влаге, туману и ленивой реке человеческое тело: длинный сиреневый мокрый плащ облепил неподвижную фигуру, позволяя различить очертания (женщина, скорее молодая), но не позволяя пока рассмотреть детали. Под телом разлилась глянцево поблескивающая темная лужа.
Чуть в стороне, почти за пределами желтого светового круга, но еще не канув полностью в серую зыбь тумана, сидел на ступеньках мрачный рыбак, которого угораздило вместо упитанной сероспинки, обожающей туманную погоду, подцепить на удочку труп, погодой не интересующийся вовсе.
Робьяр устало вздохнул. Вытянул из портсигара новую сигарету и закурил, надеясь перебить мерзостный привкус сигареты предыдущей. Напрасно старался. Привкус давали не сигареты, а нечто уже ставшее привычным за последние несколько месяцев. Хотелось бы назвать это привкусом уже знакомого следа… Но внутренний голос хмуро подсказывал - это вкус поражения. Чувствуешь?
- Мы специально ничего не трогали, - послышался из-за плеча вкрадчивый голос местного надзорного, вторгшегося в желтый подфонарный мир. - Только тело вынули из воды, оно прямо у берега зацепилось… Нам велено было ничего не увозить, пока вы не приедете я сами не посмотрите…
Робьяр кивнул, не оборачиваясь. Смысла особого стеречь место обнаружения трупа не было - течение могло принести его издалека. Но тот, кто "велел" местным стражам ничего не трогать до приезда Робьяра, знал, что у следователя свои методы, которые не имеют к общепринятым почти никакого отношения.
За это половина следственного департамента считала сыщика шарлатаном, а вторая половина звала "охотником". Точнее "охотником за драконами".
- Мне когда уйти-то можно будет? - угрюмо осведомился рыбак, словно пробудившийся от оцепенения. От рыбачьего балахона из просмоленной ткани мощно потянуло тиной, дегтем и домашним табаком.
- Вот сейчас в участке побеседуем, а там… - надзорный увел недовольного рыбака в молочную муть. Забытая корзина, наполненная все еще упруго вздрагивающей рыбой, осталась на ступеньках.
Робьяр с мимолетной завистью смотрел вслед ушедшим. Вздохнул в очередной и явно не последний раз.
Ладно, нечего откладывать… Все равно придется это делать. Хорошо, что туман - меньше отвлекать будут.
И, следователь, аккуратно подобрав полы пальто, опустился на корточки; преодолевая отвращение и жалость, отогнул краешек застывшего от холода капюшона… Да, все как всегда. Эксперты подтвердят, что молодая женщина лет двадцати-двадцати трех была задушена, обезображена до неузнаваемости режущим предметом, а затем сброшена в воду. Удавка из конского волоса осталась на шее. Скорее всего родственники убедятся, что ничего из вещей и украшений не пропало… Не изнасилована, не ограблена. Только задушена, а затем искромсана ножом.
Зачем он на нее смотрит? Телом пусть занимаются те, кому положено… Не там надо искать.
Робьяр тяжело поднялся на ноги. В висках стучала кровь то ли от неудобной позы, то ли от общей нервозности. А может оттого, что мерзостный призрачный привкус стал явственнее… Робьяр сделал несколько шагов к ступеням набережной, едва не оскальзываясь на мокрых камнях и вряд ли замечая, что делает. Как гончая, взявшая след, он целиком погрузился в запахи и ощущения, которые не под силу различить обычному человеку…
Нет, тело не принесло течением издалека. Оно попало в воду прямо здесь… Вот, след каблука того, кто тянул что-то тяжелое (едва различимые люди из яви спешно расступались, когда Робьяр слепо двинулся прямо на них)… Вот царапина с набойки… Здесь кустарник взлохмачен и мят… Дальше, дальше… Ветки секут по лицу, и он пригибается, чтобы удобнее было тащить цепляющийся за все подряд неудобный сверток… В ноздри бьет вонь отсыревшей, мерзлой коры и земли… Вот здесь - острая боль от впившегося в щеку ногтя… Плоть чужой кожи - аромат лазоревика, легкий запах меда от волос…
Голод! Тянущий, нечеловеческий голод! Рвет изнутри… Повелитель проснулся! Трепет предвкушения и мертвенный ужас в душе, но при этом невообразимый восторг! Ощущение нечеловеческой мощи, величия, бесконечности… Да! Ради этого, только ради этого стоит существовать! Пьяняще чувство всепокорности мира вокруг… Я МОГУ!..
Ему необходима пища. Он голоден… Такого голода не знает плоть. Такой голод не насытить плотью…
Робьяр судорожно щелкнул зубами, выдирая себя из липкого, обморочного кошмара. Темная, огромная тень, казалось, все еще довлеет - неотвратимо-беспощадная, как проклятье.
Но нет, это всего лишь колышутся деревья, да молча и встревожено смотрят стражники, держась в почтительном отдалении. А прямо возле его изгвазданных осенней грязью ботинок, втоптанный в глину, валяется плотный отсыревший комок мятой бумаги, странной формы. Сложной, будто бумагу несколько раз особым образом изгибали, только теперь уже не разобрать как именно. Робьяр поднял его, пытаясь развернуть. Никаких записей, просто чистая бумага… Раскисший клочок едва не оторвался, когда Робьяр пытался расправить плотный ком. Вряд ли он сложен так случайно. Какая-то фигурка из бумаги? Вот, кажется, крыло… Птица? Да нет, мерещится. Просто выпало у кого-то из кармана…
…В который раз поймав себя на том, что неуклонно поворачиваю в направлении "Мышеловки", при этом осознавая, что в такой час встретить там кого бы то ни было просто немыслимо, я решил потратить время хоть с какой-нибудь пользой. Все же лучше, чем нарезать круги вокруг заветной точки…
Сходить, например, в музей, благо, что как раз ноги вынесли к нему.
Крыльцо, ведущее в Музей, пологое, широкое, гостеприимное. Каждый камень покрыт темными прожилками вкраплений и вязью сложных резных узоров, кое-где стертой до основания. Если долго и внимательно присматриваться, то на каждой ступени можно прочесть отдельный эпизод из истории основания города. Самые древние и самые интересные - на нижних ступеньках, но там уже почти ничего не разобрать…
Сколько же в этом городе лестниц и сколько же ступеней мне пришлось пересчитать здесь за всю свою жизнь? - рассеянно подумал я, рассматривая почти неразличимую сцену знаменитой Дождевой Переправы на потрескавшихся камнях. Город исчерчен тысячами ступенек - просторными и узкими, пологими и крутыми, каменными, земляными и деревянными, простыми и ажурными - всякими. Потому что весь город неровен, всхолмлен, изрезан оврагами и изрыт ямами, уступчив и многоярусен, как ступенчатая пирамида…
Года три назад мне довелось побывать на фестивале в междуречье. Так вот тамошний, тоже немалой величины город в долине, показался красивым и каким-то плоским, как гладкий рисунок на шелке, тогда как наш город смахивает на грубоватый, отчетливый барельеф на поверхности земли.
Историки объясняют это тем, что город нарастал сам на себя, погребая под каждым новым слоем предыдущие. И под ныне существующими улицами все еще, возможно сохранились даже первопоселения.
…Скрипнула дверь, выпуская некоего хмурого господина с потрепанной папкой под мышкой. Витражное стекло, вставленное в деревянную дверную раму, подмигнуло разноцветными бликами, отражая солнце. Господин нерадостно вздохнул, поправил папку и побрел вниз по улице. Надо полагать, из музейной тиши его как моль из платяного шкафа, выгнал переполох, созданный группкой дошколят, которых несколько минут назад зазвали в здание утомленные воспитательницы.
Ага, сегодня же городской Музейный день…
А давно я здесь не был, подумал я, перехватывая окованную медью дверь еще до того, как створка замкнулась, и вошел внутрь. Пахнуло камнем, деревом, холстом, кожей и красками. Тусклые, размазанные уличные звуки здесь обрели гулкость и насыщенность, отражаясь от высокого свода, украшенного мозаикой. Зато цвета стали приглушенными, растекаясь в стекле витрин и размываясь тенями.
- …пришли недобрые косороги, косматые, тысячезубые, как гласит предание. Косороги напали на жителей поселка… - размеренно, но умело держа интонацией драматичность момента, рассказывал пожилой экскурсовод возле дальнего стенда. Собравшиеся вокруг него дошколята заворожено слушали, издав единый восторженный вздох, когда в диораме вспыхнул фонарь, обливая светом чучело оскаленного косорога. - Но смелый Виктай взял в руки свой знаменитый меч и вышел на защиту друзей…
Я едва не зажмурился, на мгновение ощутив себя лет на тринадцать младше, и явственно представив себе этот самый меч - широкий, с волнистым синеватым лезвием и светящимися зеленью камнями на рукояти… Меч произвел на нас столь неизгладимое впечатление, что потом вся наша сопливая группка, включая девочек, вырезала кривые мечи из дощечек и наносила увечья друг другу, изображая подвиг славного Виктая.
Он ведь там так и висит. Отливает синевой зеркальное лезвие… Ничего особенного с виду на замыленный взгляд взрослого. И одновременно нечто удивительное, неуловимо загадочное есть в этом старом мече. Словно оттиск руки героя так и остался на нем навсегда, создавая ощутимую ауру.
Говорят, дракон Виктая был воплощен в этом мече…
Малышня загомонила, перемещаясь к следующему стенду, где им в движущихся фигурах расскажут об истории создания главных городских Ворот. Или, может, про голосистый Колокол.
Я встретился взглядом с изображением белокурой женщины с гобелена напротив, Женщина смотрела внимательно и изучающе, полуобернувшись к зрителю. На гобелене было выткано множество других людей - судя по одежде, горожан, - но только женщина казалась живой и отчетливой, несмотря на ветхость ткани и потускневшие нити… Стояла среди безликой толпы, на краешке стилизованной городской площади и смотрела неотрывно, с любопытством и ожиданием. Единственная живая среди теней.
"Городской этюд. Первая половина периода Восходящих. Коллективная работа выпускников Станской художественной мастерской" - сообщала аккуратная табличка возле гобелена.
Если не ошибаюсь, Станскую Академию стерли благодарные граждане как раз где-то в этот период и сейчас на ее месте размещается городская караульная служба. А среди выпускников Академии значился знаменитый Ян Вострокрыл. Тот самый, что умел рисовать живое…
- А это кто? - спросил звонко голосок позади меня.
- Данек, вот ты где! - послышался в ответ встревоженный женский голос. - Ты что здесь делаешь? Почему ты не со всеми? Вечно тебя приходится разыскивать! Разве тебе неинтересно слушать, как рассказывают?
- Я хотел посмотреть, что здесь нарисовано…
- Потом посмотришь, пойдем! А то все пропустишь.
Я оглянулся, наблюдая за сценой короткой схватки - упрямый малыш упирался и не желал идти за сердитой воспитательницей, пока ему не расскажут, что нарисовано на загадочной картинке. Судя по привычности уловок той и другой противоборствующих сторон для сохранения исходных позиций - подобные сражения были дежурными.
- Ну, хорошо… - сдалась женщина. - Что ты тут хотел увидеть?
- Кто это? - с готовностью прекращая борьбу и мигом согнав с физиономии плаксивое выражение, осведомился пацан, указывая пальцем на темную от времени гравюру - некий здоровенный монстр, смахивающий на зубастую, длинношеею ящерицу с устрашающим гребнем вдоль спины, распластав перепончатые крылья, парил над какими-то смутно очерченными поселениями.
- Это дракон, - прочитала воспитательница надпись под гравюрой.
- Неправда, - искренне возмутился ребенок. - Дракон не такой.
- Тут сказано, что это дракон, - с некоторым сомнением повторила женщина. - Это очень-очень древнее изображение. Так люди из доисторической эпохи представляли себе драконов.
- А почему они их такими представляли? Они таких видели?
- Нет, конечно. Таких чудовищ не бывает. Он, наверное, придумали его… - неуверенно пояснила воспитательница.
- А почему придумали? Он такой страшный. Древние люди боялись драконов?
- Наверное. Не знаю.
- Они что, не могли рассмотреть настоящих драконов?
- Никто не может рассматривать настоящих драконов… То есть почти никто.
- Я видел, - вдруг возразил мальчик. - Дракон другой!