– Может был, а может и нет… Я спала с многими мужчинами. А на что тебе его родословная?
Виктория примирительно улыбнусь и присела рядом. Большая Ма возвышалась над ней горой, она шумно раздувала ноздри, золотые цепочки в ее копне ее черных грязных волос едва позвякивали.
– Я врачую людей, Молли… Вот так. Для этого мне надо много знать о них. Каждая рана имеет свою историю, каждая болезнь – свое начало. – Она старалась тщательно подбирать слова. – Без этого лечение невозможно. Острые ножи, удивительные зажимы и тайные настойки – это еще не все. Я хочу многое знать о людях.
Большая женщина напротив серьезно кивала головой. Затем, тихо почти шепотом спросила:
– Мой мальчик будет жить?
Виктория посмотрела на юношу.
– Да, Молли, он будет жить. Теперь расскажи мне, как это произошло?
Большая Ма посмотрела на сына и вздохнула.
– Как я зачала этого ублюдка? Или как Армельтинец Ягр нанизал его тушку на свое копье?
Виктория заметила, как она смотрела на сына и улыбнулась.
– Ведь ты же любишь его, Молли. Любишь свою кровинушку, какими бы словами ты не называла его. Впрочем… Ты говоришь, там был Ягр?
Большая Ма сложила руки на животе и глядя в потолок хрипло выдавила:
– Нас предали. Кто-то знал, что мы планируем нападение на обоз Им-Раданга, и предупредил вельможу. На условленном месте Занозу и его людей ждала засада. Маленький засранец сам напросился в отряд, без моего ведома, а старый дурак Альфи, чтоб его сожрали свиньи, чувствуя легкую добычу, согласился. Но их ждали не ленивые стражи маркиза, а сам Ягр. С ним были Корман и Бейз, и еще с десяток головорезов из Падрука. Маркиз хорошо подготовился к встрече, поглоти его Джайллар.
– Но твои люди лучшие в Вивлене, Молли…
– Вивлен это не пуп Лаоры, моя дорогая Ви… Армельтинец Ягр не зря ест свой хлеб. Заноза вовремя сообразил, что их ждет, и приказал отступать, но этот говнюк, – Большая Ма ткнула толстым пальцем в раненого, – решил проявить чудеса ненужного героизма. Он бросился в бой и получил, то что ему причиталось. А ведь я неоднократно предупреждала его, что размахивать мечом и грабить обозы это вещи редко совместимые. А он все пытался проявить себя, засранец. Я потеряла трех людей, пока Занозе и Мален удалось отбить его тело… А маркиз остался при своих. Вот только Тихий Дом не может явно мстить. Мы не можем вырезать его скот и сжечь его дома, иначе люди Селина возьмутся за нас серьезно, и это может привести к краху Дома. Мы и так потеряли всех своих товарищей в Норке…
– А Ягр?
Большая Ма криво усмехнулась.
– Он великий воин и заработал свою плату. Я не держу зла на него. А вот предатель среди Тихого Дома – это совсем другое. Когда я доберусь до него, то буду пытать собственноручно, и тогда даже сам Погонщик Свиней ужаснется таким пыткам.
– Оставь мне его тело для изучения, Молли…
– Вряд ли, дорогая моя, тебе представится шанс покопаться у него внутри. Разве что, соскрести немного с городской стены, – Большая Ма кровожадно оскалилась.
Виктория помолчала. Парень на столе застонал и заскреб ногтями по твердому камню. Большая Ма закрутила головой, в ее глазах мелькнула тревога. Виктория сунула руку в складки платья и достала глиняную бутылочку с дорогим обезболивающим составом. Большая Ма сипло втянула воздух ноздрями и спросила:
– Девочка моя, а не ли у тебя еще пива? Что-то от долгих речей горло совсем пересохло…
Виктория улыбнулась и сунула бутылочку обратно.
– Нет, Молли, пива больше нет. Есть вино.
– Горячее?
– Нет, я не держу здесь слуг. Только охрану, но они плохо понимают наш язык и вряд ли станут греть тебе вино.
– О… Сильные форелнские пастухи… У них такие фигуры, и все лица в шрамах… Я тебе завидую, дорогая! – Большая Ма состроила ужасную гримасу, почмокала губами и подмигнула Виктории. – Девочка моя, продай мне пожалуй одного? Я тебе заплачу золотом!
Виктория улыбнулась и похлопала женщину по огромной руке.
– Кстати, о плате. Тихий Дом снова у меня в должниках.
Большая Ма широко улыбнулась, обнажив крупные белые зубы. Она всегда так улыбалась, когда речь заходила о деньгах.
– Сколько?
Виктория потерла переносицу, чуть склонила голову и посмотрела толстухе в глаза.
– Закон Тихого Дома – тело за тело…
Большая Ма поморщилась и проговорила.
– Ты всегда брала деньгами… Что это за тело? Если здесь недалеко, считай, что оно уже на твоем разделочном столе.
Виктория покачала головой, потом аккуратно извлекла из складок накидки кусочек пергамента, вытащила из рукава стилет и вывела на пергаменте одно слово.
Большая Ма глянула ей через руку и пробормотала:
– Не трудись, я не умею читать…
Виктория отложила стилет и побарабанила пальцами по столу.
– Это имя нельзя произносить…
– Вот как? Даже здесь? Звучит неприятно… Но ты можешь сказать мне на ухо.
Виктория перегнулась через стол и прошептала имя. Большая Ма вздрогнула и покосилась на нее. На мгновенье Виктории показалось, что в больших черных глазах мелькнул страх. Женщина в кресле долго думала, перебирая пальцами цепочки в волосах и наконец, глядя Виктории в глаза, произнесла:
– Я даже не стану спрашивать, чем насолило тебе это отродье… Думаю, что у каждого жителя этой земли есть повод ненавидеть его и желать ему тяжкой смерти. Но я не могу… Это не в наших силах, девочка моя. Его постоянно окружает сотня Истребителей Зла. Поверь мне, будь это возможно, я сама, совершенно бесплатно удавила бы тварь собственными руками. Но это невозможно…
Виктория отвернулась.
– Тело за тело, Молли… Таков Закон Тихого Дома.
Взгляд Большой Ма потемнел. Она тряхнула гривой и указала Виктории на стол.
– Тело за тело, девочка моя. Возьми свой самый острый нож и быстро добей этого ублюдка, пока он не пришел в себя. Я ни слова не скажу тебе. Но то, о чем ты просишь – невыполнимо.
Виктория встала и прошлась по комнате. Она заглянула спящему юноше в лицо, и провела ладонью по холодному лбу. Краем глаза она заметила как напряглась женщина в кресле.
– Хорошо, Молли. Тогда вот тебе еще одно имя. – Она быстро подошла к креслу и прошептала слово. – Это человек должен жить.
Большая Ма усмехнулась.
– Вечно?
– На это у тебя тоже вряд ли хватит сил, – Виктория натянуто улыбнулась, – Он должен жить, хотя бы до тех пор, пока не сдохнет тот, первый.
Глава 14
Архиепископ вошел в тесную низкую келью, осторожно опустился на колени и коснулся лбом холодного пола. Перед ним на пыльном возвышении покоился обломок пористого серого камня, с едва заметным отпечатком босой ступни. Стилизованное изображение ступни покрывали стены кельи, перемежаясь с грубо высеченными буквами из забытого алфавита. Архиепископ наскоро, глотая окончания, пробурчал молитву, тяжело поднялся, и дважды коснувшись кончиками пальцев переносицы, вышел во двор.
Наголо бритые послушники, кривя изможденные аскезой скуластые лица, махали тяжелыми метлами, скребли кожи, тащили на спинах мешки и корзины. Архиепископ, морща нос, поспешил со двора во внутренние покои. В кабинете его уже ждал пожилой монах-секретарь.
– Ваше Святейшество, глава Святого Ордена прибыл, и ожидает встречи с вами.
– Так скоро? Впрочем, не важно. Вряд ли наша беседа будет долгой, – Архиепископ расположился в своем кресле, сложил на груди короткие руки и холодно проговорил:
– Брат Питер, сообщи епископу Корраде, что я приму его немедленно.
Монах удалился. Гумбольдт задумчиво потер виски и придвинул к себе тяжелый ларец из черного полированного камня. Несколько мгновений он вглядывался в крышку, потом решительно накрыл руками свое неясное отражение и пробормотал:
– Ведущий рыб в бездонные пучины познает истину, но день его истек…
В коридоре послышали шаги. Архиепископ поспешно отодвинул ларец, и поднял на вошедшего маленькие злые глаза. Глава Святого Ордена Истребителей Зла епископ Алес Коррада был молод, строен и высок, и всем своим видом напоминал морского угря. На его худощавом бледном лице, украшенном великолепными закрученными усами, лихорадочно блестели огромные немигающие глаза. Его черный плащ был туго перетянут широким поясом, с которого свисал церемониальный меч Истребителя. На пороге кабинета Коррада небрежно коснулся пальцами переносицы и чуть склонил голову.
– Архиепископ Гумбольдт… Владыка Новергана… Мое почтение.
Гумбольдт ответил приветственным жестом и указал гостю на кресло.
– Епископ Коррада. Рад видеть вас в добром здравии…
Молодой епископ расстегнул перевязь, распахнул плащ, продемонстрировав перетянутый кожаными поясами металлический панцирь, и уселся в предложенное кресло, положив меч на колени. Гумбольдт внимательно следил за действиями главы Ордена. Коррада театральным жестом расправил усы и улыбнулся, при этом его худое длинное лицо приобрело какое-то отталкивающее выражение, словно из-за выпученных, немигающих глаз на старого архиепископа холодно посмотрела, таящаяся в неведомом, ужасная древняя тварь. Гумбольдту на миг показалось, что в кабинете запахло кровью.
Все также улыбаясь, Коррада обвел глазами комнату.
– Ваша скромность всегда служила украшением церкви, архиепископ. Скромность, добродетель, порядок. Все, как записано в первой главе Книги Возвышения. Скромность, в мыслях, суждениях, всеобщий порядок, незапятнанная добродетель. Здесь нет места злу, нет места ереси, нет ничего лишнего и суетного. Господь любит такие убежища веры, и посылает вам знаки, не правда ли?
Гумбольдт хмуро глянул на епископа и ответил:
– Не думаю, что обмен любезностями входит в часть ритуала, епископ. Давать толкование великим книгам вы можете у себя в пыточной. Думаю, что вашим приспешникам-палачам будет полезно послушать. А у меня нет на это времени. Заботы о пастве отбирают слишком много сил. Постарайтесь кратко изложить суть вашего визита и возвращайтесь в Дрир.
Коррада, продолжая улыбаться, закинул ногу за ногу, и расправил складки плаща.
– О, эта ваша трогательная забота о пастве. Прибыльное предприятие, не так ли? Впрочем, о чем это я… Ах да… Я собирался проконсультироваться у вас об особой природе зла, но вижу, что вы не готовы к таким наставлениям в данный момент, а потому просто еще раз изложу ту маленькую просьбу, на которую вы так и не соизволили ответить. Или, быть может, ваш ответ затерялся где-то на просторах Великой Империи? Ведь такое бывало, и не раз. – Коррада вопросительно поднял брови.
– В повторении нет нужды. Я не посылал ответа главе церкви, ибо считаю, что есть разумный предел нашей власти, переступить который означает обрушить на себя гнев Богов.
– Возможно, вы оговорились, архиепископ, и хотели сказать – гнев Императора? В этом случае, я бы вполне понял вашу позицию. Мы прогневаем Богов, если будем бездействовать, и благодаря нашему бездействию свершится это неслыханное богохульство. Напомню вам, Ваше Святейшество, что вопросы, связанные с престолонаследием по-прежнему являются частью церковной компетенции. А в данном и конкретном случае вердикт Отца-Настоятеля, главного хранителя традиций Империи, был однозначен. Этот брак не должен состояться. Аведжийские женщины – носители плохой крови. Этим миром должны править потомки Великих Правителей, чистокровные покорители нелюдей, победители зла. – Коррада закончил свистящим шепотом и не мигая уставился куда-то вдаль.
Глядя на Корраду архиепископ поморщился. Молодой Священник говорил как одержимый, казалось вот-вот и изо рта у него потечет желтая пена.
– Чистая кровь… Не тронутая злом… Нужно не листать родословные, епископ, выискивая древние пороки, а лечить разум и бессмертные души людей. Господом нашим Илларом нам дана эта власть, и воспользоваться ею в полную силу – вот наша прерогатива. Вести людей к свету, прочь от хаоса, ценить каждую душу, пусть и заблудшую – вот задача священнослужителей. Правитель Империи волен изъявлять любые желания, и мы не должны мешать ему.
– Вы слишком много времени провели в беседах с покойным канцлером, архиепископ. Я думаю, что это сказалось на вашем видении мира. Поэтому напомню… Мы – истинные правители этих земель. Мы даем и отбираем надежду. Это мы – страх и боль, которые Господь наш послал человечеству для очищения. Это мы – добро и благость, которые Господь наш послал для возвышения. – Коррада подался вперед, глаза его лихорадочно блестели. Когда он говорил, с тонких губ его слетали капельки слюны. – Империя и императоры ничто перед могуществом служителей Иллара. Вся суетная власть – порождения Хаоса, и только Святая Церковь в силах придать порядок этим рядам. Его Святейшество Архиепископ Вальтер попросил меня освежить в вашей памяти Второй Канон. Или в этом уже нет нужды? Возможно, что разум ваш уже опутали цепкие щупальца Хаоса, и тянут его в мрачную бездну, откуда нет возврата?
Гумбольдт сжал кулаки и прошипел:
– Мальчишка… Палач… Как смеешь ты, утопивший в крови невинных нашу веру, как смеешь ты говорить это мне? Это ты, со своим слабоумным покровителем дал огню пожрать все то чистое, что несли многие века святые братья. Это вы отвернули людей от церкви, это вы превратили нашу веру в карающий бич. Убирайся из этой обители, и не касайся святых стен грязными пальцами! – Гумбольдт вскочил и указал пальцем на дверь.
Епископ медленно поднялся с кресла, прикрыл глаза и произнес ровным безжизненным голосом:
– Ваша вера, Гумбольдт, растаяла как весенний снег. Вы не достойны носить священное звание. Я передам главе церкви, что вы отказались поддержать очистительную борьбу, пусть он решит вашу участь. Да позаботиться Иллар о вашей душе. – Он тихо закончил и неторопливым шагом покинул келью, демонстративно задевая ножнами деревянные панели. Дождавшись, пока стихнут шаги, Гумбольдт опустился в кресло. В проходе появился брат Питер и вопросительно глянул на архиепископа.
Гумбольдт с силой потер виски.
– Брат Питер, зажги пожалуй благовония, что-то кровью разит… – Гумбольдт посмотрел на кресло, в котором сидел Коррада, – это кресло сожгите, его кожа пропиталась нечистым духом. И позови ко мне брата Мартина…
Пожилой монах замер, держа на весу тонкую дымящуюся палочку, и посмотрел на Гумбольдта широко раскрытыми глазами.
– Так скоро, Ваше святейшество?
– Да, брат мой. Время пришло… – Гумбольдт тяжело вздохнул и придвинул к себе тяжелый ларец.
Глава 15
Все приморские города похожи друг на друга, и какой бы пейзаж вас не окружал, будь то неприветливые серые скалы, душные желтые пески или тяжелые сырые джунгли – везде вы найдете укрытую гавань, полную утлых лодочек, обросшие ракушками причалы и развешанные повсюду ветхие сети. Стразу же за второй защитной башней обязательно обнаружится торговая площадь, в любое время суток заставленная корзинами со всевозможными дарами моря, и несколько покосившихся длинных сараев, которые местные жители гордо именуют складами. Везде вас будет преследовать вонь гниющих водорослей, рыбья чешуя и осколки раковин, а если вам вздумается погулять вдоль берега, то сразу же за покосившимися кольями береговой защиты можно будет полюбоваться местной достопримечательностью – пожелтевшим от времени остовом громадного морского чудовища, необдуманно напавшего на город в одна тысяча затертом году от создания Новой Империи.
Городок Последний Приют Багутта, или просто – Багутта, имел все вышеперечисленное в полном объеме, и даже более – удачное расположение, прямо у подножия мыса Дай-Корр, способствовало процветания города, поэтому складов здесь было больше, торговая площадь занимала почти всю набережную, а дом старосты, огромное кособокое сооружение из легкого пористого камня, возвышался даже над сторожевыми башнями. И сети, развешанные повсюду, были почти новыми, и даже скелетов было три. Один из них, костяк могучего восьмилапого согнара, украшал вход на причалы. Уступчатые скалы Дай-Корр надежно укрывали город от сезонных ураганов, а мелкие травянистые банки вдоль всего побережья всегда радовали рыбаков прекрасными уловами. Город исправно платил положенные подати, честно снабжал расположенный неподалеку гарнизон береговой охраны, и в конце каждой первой луны отправлял щедро груженую телегу в столицу провинции Керрим. Граф Керримский Адольф, был весьма доволен жителями Багутты, и даже жаловал старосте Бруму шубу из кошачьих шкурок, с собственного плеча. Старый и хитрый Лауни Брум, по прозвищу "Одноглазый хрен", шубу эту носить не стал, а прибил ее на стену в гостиной собственного дома, и каждый день заставлял свою младшую дочь выбирать из куцего меха жирных личинок болотной мухи.
Долгие годы тихий быт скромных жителей Багутты не никем и ничем не нарушался. Мужчины вставали каждое утро засветло, уходили в море, возвращались к обеду с уловом и спешили на базар, где их уже ждали многочисленный купцы со всех городов провинции, а вечером все они спешили в единственный на этом побережье трактир, где их ждало крепкое соленое пиво и лютня безного музыканта Крилла, и грустная баллада о рыбаке, которому пятнистый угорь откусил ноги. Женщины плели корзины, собирали съедобные водоросли, возились с чумазыми детьми и варили в огромных чанах жирную похлебку из рыбы и моллюсков. Старики и старухи собирались на общем рабочем дворе и ведя долгие неторопливые беседы, сушили губки, починяли сети или вырезали из красных мягких кораллов всевозможные безделушки. Иногда, не чаще чем раз в год, из моря выползало ошалевшее от голода чудовище. Тварь тыкалась в надежные острые колья береговой защиты, и вскоре убиралась обратно в пучины, осыпаемое с защитных башен камнями и стрелами. Иногда, правда очень редко, чудовище удавалось убить, и тогда староста устраивал всеобщее гуляние, голову поверженного монстра помещали в центр торговой площади, вокруг устанавливали бочки с соленым пивом, и весь город гулял по нескольку дней, пока не заканчивалась все пиво в округе.
Последняя война обошла Багутту стороной. Гарнизон береговой охраны спешно погрузился на галеру и отправился защищать Канцу. Несколько отчаянных молодых рыбаков, сопровождаемые неодобрительным ворчанием старших, отправились в Керрим, записываться в гвардию, и вероятно, сгинули в первой же битве, под стенами какого-нибудь данлонского замка, потому что никто ничего о них больше не слышал. По поводу войны, одноглазый староста Брум произнес перед горожанами небольшую речь, состоявшую более из междометий и различных вариаций на тему "Хрен вам всем…". Горожане согласно покивали головами и разошлись по своим делам.
Но вскоре из столицы провинции пришли неутешительные вести. Великий Герцог войну начисто проиграл. Северяне разбили казавшуюся непобедимой армию Фердинанда, и вошли в леса Вей-Кронга. Южные пираты захватили Урт и Канцу, а звероподобные горцы осадили столицу. Поборы в казну удвоились, далее ожидались еще более страшные события. Горожане в растерянности чесали затылки и подсчитывали предстоящие убытки.