Синчин покосился на него, щелкнул наконец зажигалкой, направил длинную струю дыма за приспущенное боковое стекло и только потом ответил:
- Нет, конечно. Видите ли, полиция в своей работе руководствуется усеченным принципом Оккама. Слыхали о таком?
- Да нет же, - с легкой досадой сказал Келли. - У меня другая специализация.
- Наш великий философ советовал не умножать количество сущностей без необходимости, - пояснил Синчин. - То есть, если у вас в толпе, в давке, пропал из кармана бумажник, не стоит выдвигать версию о том, что его стащили невидимки-марсиане. Другое дело, если бумажник пропал с вашего стола, когда вы находились в комнате в одиночестве, при запертых дверях и закрытых окнах. Тогда, возможно, это именно воздействие марсиан. И добавить новую сущность, а именно: марсиан - стоит. То есть предположить, что бумажник утянули марсиане. Но полиция применяет усеченный принцип, или бритву Оккама: не умножает количество сущностей - и точка. Она вообще не будет выдвигать версию о марсианах и объяснит исчезновение бумажника тем, что его у вас просто не было.
- Вряд ли бумажник ни с того ни с сего исчезнет со стола, - заявил слегка сбитый с толку всеми этими "бритвами" Келли.
- Не скажите, - возразил Синчин.
- Значит, другое измерение… - пробормотал Келли. - Она перенеслась сюда откуда-нибудь из Австралии. - Он взглянул на Синчина. - Так?
- Или из Южно-Африканского Союза, - ответил тот.
- Все это чертовски интересно… Сразу видно журналиста, охотника за сенсациями. Только, по-моему, никакого отношения к другим измерениям эта история не имеет.
- Как знать…
- И правильно, что полиция марсиан сразу отсекает, иначе все можно было бы на них списывать.
- Как знать, - повторил Синчин. - Впрочем, никаких предположений я в своем материале излагать не собираюсь. Чисто информационная заметка. Дэн Келли из Уолсолла обнаружил в знаменитом Стоунхендже неизвестную женщину без сознания и доставил в больницу. Точка. Может, вы и правы, Дэн, и завтра действительно все выяснится. Если у нее с памятью все в порядке.
- Я телефон больницы записал, дайте мне еще и свой, - попросил Келли. - Интересно же…
- Конечно, Дэн. - Синчин достал из бокового кармашка сумки визитную карточку. - Звоните. Лучше вечером, после девяти, на домашний. Днем я то здесь, то там, тем более лето - чего на месте-то париться?
- А вот моя, на всякий случай. - Келли вручил журналисту свою визитку. - Может, вы любитель дамского белья. В смысле, ценитель, - тут же поправился он.
- О, еще какой ценитель! - воодушевленно произнес Марк Синчин. - Особенно ценю, когда оно на даме полностью отсутствует. Еще сигарету, Дэн?
4
Дэн Келли позвонил в больницу на следующий день после того как вернулся домой, в Уолсолл. Потом звонил в среду. Потом - в четверг. В пятницу ему сообщили, что пострадавшая наконец пришла в сознание, но навещать ее пока нельзя.
В субботу Келли вместе с женой ездил в Бирмингем, на свадьбу племянницы, и отдал должное доброму скотчу. Поэтому в воскресенье маялся головной болью, хотя и испробовал с утра старое, еще имперских времен, средство от похмелья - "собачью шерсть", то бишь стакан холодного эля. Жене он о происшествии в Стоунхендже ничего не говорил - мало ли что она могла себе вообразить…
14 июля, в понедельник, его опять вежливо, но твердо отшили, и Келли вечером позвонил Марку Синчину, в надежде, что пронырливый журналист оказался более удачливым. Ни в девять, ни в десять трубку в доме Синчина никто не брал, и только с третьей попытки, уже в половине одиннадцатого, Келли наконец-то услышал голос репортера "Кроникл".
Оказалось, что Синчин действительно, как и подобает репортеру, располагает такой информацией, какой не располагал Келли. Но информацию эту нельзя было назвать ни обнадеживающей, ни утешительной.
- Да, она пришла в сознание, - подтвердил Синчин. - Вот только в себя не пришла.
- Как это? - не понял Келли.
- Судя по всему, Дэн, у нее не только сотрясение мозга. Помните, я говорил про амнезию? Так вот, похоже, что с памятью у нее большие проблемы.
- Она ничего не помнит?
- Даже не то чтобы не помнит… Она кое-что говорит, не очень много, но все-таки говорит… Кстати, выговор у нее американский, отметьте, Дэн. Она не англичанка. Что придает весомости моим предположениям, согласитесь.
- А что она говорит? - торопливо спросил Келли.
- Разное, - уклончиво ответил журналист. - Отдельные фразы, не очень связные, или вообще… Ни кто она, ни откуда… Есть все основания считать, что она очень и очень психически нездорова.
- Я завтра приеду, - ощущая какое-то странное волнение, сказал Келли. - Вы же там свой, Марк, сделайте так, чтобы меня к ней пустили. Мне очень нужно, Марк! Я места себе не нахожу.
- Хорошо, - после некоторого молчания произнес репортер. - Попробую. Приезжайте к одиннадцати… нет, к половине двенадцатого, в больницу. Я буду ждать.
Келли положил трубку. Он не помнил, когда в последний раз так волновался. И почему? Он вытер со лба неожиданную испарину и услышал за спиной напряженно звенящий голос жены:
- Могу я узнать, кто она такая, эта особа, к которой ты так рвешься?
- О черт, Джин, - вздрогнув, чуть ли не простонал Дэн Келли и сжал ладонями виски. - Это совсем не то, что ты думаешь.
- Не находишь себе места, потому что тебя ждут в Солсбери, да? - Жена набирала скорость и не сворачивала с пути, который представлялся ей правильным. - И кто же там тебя к ней не пускает? Муж?
"Привезти ей газету с заметкой?" - подумал Келли.
- Неделю назад я сбил женщину, Джин, - произнес он, не оборачиваясь. - Возле Солсбери. А теперь она, слава богу, пришла в себя…
…В больнице все устроилось как нельзя лучше.
- Спасибо, Ди! - Марк Синчин, переломившись в поясе чуть ли не пополам, чмокнул в щечку рыженькую молоденькую миниатюрную медсестру.
- Но если что, я вас не видела, - сказала та, переводя взгляд с журналиста на Келли. - И десять минут, не больше.
- Мучить мы ее не будем, - пообещал Синчин и открыл дверь палаты. - Заходите, Дэн.
Палата была небольшой, с высоким потолком и приоткрытым окном, за которым зеленели деревья больничного сада. По обеим сторонам от окна стояли две тумбочки, а вдоль стен, справа и слева от входа, располагались две кровати. Одна была аккуратно застелена, а на другой, забравшись туда с ногами, прислонясь спиной к оклеенной бледно-зелеными обоями стене и обхватив руками поднятые колени, сидела белокурая женщина в больничном халате цвета пепла от сигарет. Рядом с кроватью приткнулся стул, а на тумбочке чуть поблескивал в солнечном луче одинокий стакан с водой. На стене у изголовья кровати висела коробочка радиоприемника, и доносился из нее негромкий голос.
Хотя глаза у женщины были закрыты, как-то не верилось, что она спит - трудно спать в такой позе, сидя поперек кровати.
- Привет, - сказал Марк Синчин. - Мы к вам в гости.
Веки женщины чуть дрогнули, и это была ее единственная реакция на слова репортера.
Синчин, не раздумывая, направился к кровати, сел на стул и приглашающе махнул рукой Келли, который все еще стоял у двери.
Да, это была та самая женщина из Стоунхенджа. Келли предполагал, что увидит ее лежащей, ему почему-то представлялись капельница и осциллограф… кардиограф… - или как там называется прибор, на экране которого в такт биению сердца появляются горки. Но сидеть со сломанными ребрами, да еще и согнувшись… Или все не так плохо?
Он, ступая чуть ли не на носках туфель, тоже приблизился к кровати.
- Здравствуйте, - голос его прозвучал приглушенно. - Я Дэн Келли. - Он откашлялся. - Это я вас нашел…
Он ни на что особенно не рассчитывал - Синчин уже довольно подробно рассказал ему о безуспешных попытках завязать диалог с пострадавшей, - но нужно же было как-то начать. А вдруг?…
Веки женщины снова дрогнули, однако глаза ее продолжали оставаться закрытыми.
- Как вы себя чув…
- Тс-с… - приложив палец к губам, внезапно прошептала женщина.
И повела рукой в сторону радио.
Осекшийся Келли посмотрел на журналиста. Тот пожал плечами и достал из нагрудного кармана синей джинсовой рубашки блокнот и короткую шариковую ручку. Радио продолжало что-то негромко бубнить мужским голосом. Келли прислушался.
- Вы возьмете с собой на память камешек с Луны?
- На этот счет мы не получали никаких указаний…
- Скажите, пожалуйста, исходя из вашего опыта, будут ли те два с половиной часа, которые вы проведете в космическом корабле перед стартом, самыми напряженными для вас, словно ожидание в приемной у дантиста?
- Как раз этот этап нами очень хорошо отработан. Здесь для нас нет ничего нового…
Келли вновь взглянул на Синчина.
- Армстронг, - тихо сказал журналист. - Запись субботней пресс-конференции, в десятый раз крутят.
Келли и сам знал, что это такое. И радио, и телевидение, и газеты ежедневно напоминали о событии, ожиданием которого жил если не весь мир, то очень многие. Завтра, в среду, 16 июля, в 13.30 по Гринвичу, "Аполлон-11" должен был стартовать с мыса Кеннеди, чтобы доставить на Луну первых землян.
- Что вы станете делать, если обнаружите, что не сможете взлететь с Луны? - продолжал допытываться невидимый представитель американской прессы. - Начнете молиться, станете сочинять предсмертные послания близким или оставите на Луне лишь подробную информацию о случившемся?
- Не стоит думать о неприятностях, - сдержанно ответил Армстронг.
- Все хорошо… - неожиданно сказала женщина, не меняя позы и не открывая глаз. - Девочка Чанго встретит вас… С большим кроликом под корицей…
Она говорила чуть громче радио, на одной ноте, делая недолгие паузы между словами. Синчин торопливо раскрыл блокнот и начал быстро записывать, а Келли неотрывно смотрел на ее едва шевелящиеся красивые губы со следами затянувшихся ранок, и сердце его сжималось: да, у незнакомки явно было не все в порядке с психикой…
- Девочка Чанго нарядится Санта-Клаусом, - продолжала она плести странные словесные узоры. - Маленький шаг одного человека… Огромный скачок всего человечества… Все хорошо… Все люди на Земле едины в этот неоценимый момент… И молятся о том, чтобы вы благополучно вернулись… Кнопка сломалась… Шариковая ручка…
Марк Синчин, встрепенувшись, поднял голову от блокнота, думая, что больная имеет в виду его шариковую ручку. Но ресницы женщины по-прежнему были сомкнуты.
- Их оплакивают их семьи и друзья… - сказала она, и у Келли мороз прошел по коже от этих зловещих слов. - Их оплакивают народы мира… Нет… Все хорошо… - На губах ее обозначилась едва заметная улыбка, но тут же она нахмурила брови. - Мыс Кеннеди… Вверх… Кеннеди… Вниз… В воду… Вместе с Мэри…
Женщина замолчала, словно выбилась из сил, а радио продолжало говорить голосами журналистов и экипажа "Аполлона-11".
- Вместе с Мэри? - переспросил Синчин, вновь отрываясь от блокнота. - С какой Мэри?
Блондинка с подживающими ссадинами на лице застыла, как изваяние. Только пальцы ее, сцепленные на коленях, едва уловимо подрагивали.
Синчин поставил в блокноте вопросительный знак, что-то приписал внизу и показал Келли.
"Впервые так много говорит", - прочитал тот нацарапанные крупным угловатым почерком слова.
Склонившись над кроватью, Дэн негромко спросил:
- Как вас зовут?
Изваяние продолжало оставаться изваянием.
- Откуда вы?
Глаза изваяния медленно открылись, и Келли увидел, что они очень красивые, небесно-голубые. Женщина глядела прямо на него, но взгляд ее был странным, отсутствующим, как бы обращенным не наружу, а внутрь. К иному. Секунду спустя в ее глазах мелькнула какая-то искра, и женщина тихо, но внятно, с облегчением произнесла:
- Ясон… Вернулся… Нашел…
Синчин вновь лихорадочно заработал своей ручкой.
- Кукла Барби… В комнате… Аквариум… В Чаттануге… И Лео… Красный Гор отпустил…
Журналист вскочил со стула и выключил мешающее радио. Плюхнулся обратно и забросал женщину вопросами:
- Кто такой Лео? Кто такой Красный Гор? Вы из Чаттануги? Вы были в Чаттануге?
Женщина склонила голову в сторону радиоприемника и брови ее поднялись, словно она недоумевала, почему стихли голоса.
- "Аполлон"… Луна… "Арго"… Нашел…
Звук открывшейся двери заставил Дэна Келли вздрогнуть.
- Что здесь происходит? Кто позволил?
Внушительных размеров бородач в очках и белом халате решительным шагом приближался к кровати с таким возмущенным видом, словно вместо двух прилично одетых мужчин увидел здесь неопрятных скрюченных гоблинов из народных сказаний. Из-за двери испуганно выглядывала рыженькая медсестра, которую Синчин называл Ди.
- Видите ли, док… - поднимаясь со стула, начал было Марк, но здоровяк, замахав руками, рявкнул так, что заколыхалась вода в стоящем на тумбочке стакане:
- Немедленно покиньте палату!
- Мы подождем вас в коридоре, док, и я все объясню, - оставил за собой последнее слово привычный к любым передрягам газетчик.
На пороге палаты Келли оглянулся, но широкая спина врача закрыла от него женщину с глазами цвета спокойного неба.
"Жаль, что я не Ясон, - подумал он. - И вообще…"
5
Уже смеркалось и на улицах зажглись фонари, когда Келли припарковал автомобиль в квартале от ограды больничного комплекса. Выставив локоть в открытое боковое окно, он закурил и стал ждать, пока сумрак наберет силу и перевоплотится в ночь. От чуть ли не двух десятков чашек кофе, выпитых за день, во рту было горько, и к горлу то и дело подкатывали кислые волны изжоги.
После того как Келли и журналиста вытурили из палаты, разговор с врачом не получился. Точнее, общение было, но состояло оно из монолога врача. Врач в самой категорической форме потребовал, чтобы ни Келли, ни Синчин в течение как минимум недели даже не приближались к больнице. Они посидели в кафе, обмениваясь вялыми фразами (а о чем можно было говорить, что анализировать: полубессвязные высказывания не совсем психически здорового человека?), - и распрощались. Уже выехав из Солсбери, Дэн спохватился, что так и не увидел номер "Кроникл" с заметкой о происшествии в Стоунхендже; он не напомнил Синчину, а газетчик, наверное, и вовсе не держал это в голове.
А уже преодолев значительную часть пути до дома, возле Ковентри, он вдруг затормозил и, развернув машину, направился назад.
Но не ради газетной заметки.
Июльское солнце щедро заливало светом зеленые просторы полей с безмятежными овцами, вовсю стараясь опровергнуть расхожую фразу о "Туманном Альбионе". Текли по шоссе потоки юрких легковых авто, сопящих грузовиков, набычившихся рефрижераторов и величавых автобусов. Но Келли словно не замечал ничего вокруг, тащась на малой скорости по крайней левой полосе. Прочный стеклянный колпак накрыл его и отделил от мира, и влекла его назад какая-то сила сродни гравитации: вроде ничего не видно, а летишь вниз, а не вверх. Ее можно было бы назвать душевным притяжением, только Келли об этом не думал. Он просто знал, что ему обязательно нужно вновь повидать женщину с красивыми глазами цвета неба, взгляд которых обращен к чему-то иному… Женщину, неведомо как оказавшуюся в Стоунхендже.
Такая встреча никак не могла состояться при дневном свете, поэтому Келли не спешил.
До вечера было еще далеко, и как скоротать эти часы, он не знал. Посетить Стоунхендж? Нет, ехать в заполненный экскурсантами Стоунхендж не хотелось.
Проплетясь еще с десяток миль, Келли увидел впереди мост и свернул с трассы. Остановил машину и вышел на берег неширокой речушки с серой водой. Выбрав место, свободное от овечьих катышков, улегся на траву и начал смотреть в бледно-синее небо, словно стараясь как можно точнее запечатлеть в памяти его глубину и покой. И незаметно задремал под отдаленный гул шоссе.
Вернувшись в древний городок, он продолжал убивать время, то слоняясь по магазинам, то сидя в очередном кафе. В конце концов, он забрел в кинотеатр и вполглаза посмотрел, в почти пустом зале, виденный раньше "Дом ужасов", витая мыслями где-то далеко от экрана. И наконец дождался вечера.
Редкие прохожие возникали на освещенных фонарями пятачках тротуара и исчезали в тени деревьев - словно проваливались в иное измерение. Из открытых окон трехэтажного дома, возле которого стоял "воксхолл" Келли, доносилось бормотание телевизоров.
"Мог ли я подумать еще десять дней назад…"
Дэн затушил в пепельнице окурок и выбрался из машины. Огляделся и двинулся к больнице. Он не замечал, что невольно ускоряет шаг, влекомый неведомым притяжением.
Поравнявшись с больничной оградой, Келли еще раз стрельнул глазами направо и налево. Потом забрался на выложенное из кирпича основание, в которое были вмурованы идущие вверх металлические прутья, и протиснулся между угловой тумбой и ближайшим прутом. Там проем был шире, чем в других местах, и Келли подметил это еще днем, когда, следуя за "рено" Синчина, отъезжал от больницы. Операция прошла успешно, потому что Келли был сухощав, и хотя употреблял пиво не так уж редко, пивным животом пока не обзавелся. Спрыгнув на траву по другую сторону ограды, он пригнулся и начал пробираться среди кустов к больничному саду, куда выходило окно нужной ему палаты.
Несмотря на ясную погоду, земля под деревьями была влажной - солнечные лучи целыми днями не могли проникнуть сюда сквозь густую июльскую листву. Келли был уже недалеко от здания, когда что-то темное метнулось ему наперерез и с шорохом вскарабкалось по стволу.
"Тьфу ты, это кошка! - сказал он зашедшемуся в истерическом стуке собственному сердцу. - Я спугнул кошку…"
Черной ли она была - или просто серой, какими вечером бывают все кошки?…
Келли сделал еще несколько осторожных шагов и остановился, разглядывая цепочку окон первого этажа. Почти все они были открыты, и кое-где горел свет, бледными прямоугольниками ложась на траву. Представив внутреннее расположение помещений больничного корпуса, Дэн поступью ловца бабочек приблизился к тому окну, за которым, как он полагал, находилась палата голубоглазой незнакомки. Ухватившись за края оконной рамы, он поставил ногу на выступ фундамента, оттолкнулся ступней и перевалился на подоконник. Отодвинул легкую занавеску и начал всматриваться в сумрак палаты. Радио молчало, до Келли не доносилось вообще никаких звуков, и, возможно, палата была и вовсе пуста.
Так он и оставался на подоконнике, его голова, плечи и грудь были внутри, а все остальное снаружи. Глаза наконец приспособились к темноте. Он разглядел тумбочки и кровати… и женщина, кажется, лежала там…
- Эй! - тихо позвал он. - Это я, Дэн Келли. Я был у вас сегодня…
Ему показалось, что в темноте раздался еле слышный вздох.
- Это я, Дэн Келли, - повторил он уже чуть громче. - Это я вас нашел… И привез сюда…
Теперь ответом ему была полная тишина.
- Я нашел вас в Стоунхендже, - еще громче сказал Келли. - Как вы попали туда? Откуда вы? - Он сделал паузу. - Вы меня слышите? Скажите свое имя…
И вновь все слова его, как в песок, ушли в тишину.
Келли отбросил колебания и, чувствуя себя пятнадцатилетним подростком, подался вперед, перенес ноги через подоконник, спустил их на пол и оказался в палате. Осторожно ступая, приблизился к постели, присел на краешек.