Мериан посмотрела на нее с сомнением, но тем не менее промолвив еще несколько успокаивающих слов, в попытке облегчить боль, которую, по ее очевидному убеждению, Морейн скрывала, Наставница Послушниц отпустила девушку. Вернувшись к себе в комнату, Морейн обнаружила, что оба светильника зажжены, а в камине потрескивает пламя. Работа Суан, не иначе. Она подумала, не заглянуть ли ей к Суан, но к этому времени та, несомненно, уже крепко спала.
Морейн могла пойти поужинать – ужин должны подавать еще в течение по крайней мере часа, – но, отбросив все мысли о еде, она провела это время на коленях, молясь за души своих дядьев. Это была епитимья. Она не собиралась становиться одной из тех сестер, что накладывали на себя епитимью при каждом удобном случае – чтобы достигнуть равновесия в жизни, как они заявляли. Она считала подобное глупостью, выставляемой напоказ, – однако Морейн должна была почувствовать хоть что-то после гибели своих кровных родственников, какими бы ужасными людьми те ни были. Иначе было бы неправильно. Лишь когда, как она знала, в обеденных залах уже суетились служанки со швабрами, Морейн позволила себе подняться с пола, снять одежду и помыться, подогрев воду тоненькой струйкой Огня. Холодная вода была бы еще одной епитимьей, но всему есть свои пределы.
Погасив светильники, она сплела малого стража, чтобы ее сны не влияли на сны других. Такое вполне могло случиться с теми, кто умел направлять Силу: их соседи иногда обнаруживали, что смотрят чужие сны. Забравшись под одеяло, Морейн поняла, что действительно очень устала, и сразу уснула. К несчастью, вместе со сном пришли кошмары. Ей снился не кто-то из умерших дядьев и даже не Джак Винн. Нет, она видела младенца, лежащего на снегу на склоне Драконовой Горы. В угольно-черном небе сверкнула молния, а громом был его детский крик. Она видела юношу без лица, и в этом сне тоже сверкнула молния, которую он призвал с небес. Пылали города. Пылали целые страны. Дракон был Возрожден. Морейн проснулась в слезах.
Огонь в камине прогорел до кучки тлеющих углей. Вместо того чтобы подбросить еще дров и вернуться в постель, Морейн нагребла совком золы на угли, завернулась в одеяло и вышла из комнаты, в ночь. Она не была уверена, что сможет снова заснуть, но одно она знала точно: в одиночестве спать она не хочет.
Морейн не сомневалась, что Суан давно спит, но когда она проскользнула в комнату подруги, быстро закрыв за собой дверь, та негромко спросила:
– Морейн?
Несколько язычков пламени еще плясали в маленьком очаге, и в скудном свете Морейн разглядела, что подруга отвернула край одеяла.
Морейн не стала тратить время и тут же нырнула к ней.
– У тебя что, тоже кошмары?
– Да, – тихо ответила Суан. – Что они смогут сделать, Морейн? Даже если они найдут его, что они смогут сделать?
– Они могут привести его в Башню, – ответила Морейн, стараясь, чтобы в ее голосе прозвучало больше убежденности, чем она чувствовала. – Здесь он будет под защитой. – Она надеялась, что это так. Кроме Красных очень многие хотели бы видеть его мертвым или укрощенным, что бы там ни говорилось в Пророчествах. – И его здесь обучат. – Дракон Возрожденный должен получить образование. Он должен знать о политике больше, чем любая королева, о войне больше, чем любой полководец; об истории больше, чем любой ученый. Верин Седай говорила, что большинство ошибок правители допускают от незнания истории, из-за того, что они действуют, не ведая об ошибках, сделанных их предшественниками. – Его можно будет направлять. Ему можно будет подсказывать. – И что самое главное – проследить за тем, чтобы он принимал верные решения.
– Но Башня не сможет научить его направлять Силу, Морейн.
Вернее не скажешь. То, что делали мужчины, было... чем-то иным. Точно так же женщины отличаются от мужчин – так говорила Верин. Птица никогда не научит рыбу летать. Ему придется самому как-то научиться – и остаться в живых. Пророчества не говорили, что он выживет или избежит сумасшествия еще до Последней Битвы; в них утверждалось: чтобы была хоть какая-то надежда на победу, он должен быть при Тармон Гай’дон. Однако нужно верить. Нужно!
– Как ты думаешь, Суан, Тамре сегодня ночью тоже кошмары снятся?
Суан фыркнула.
– У Айз Седай нет кошмаров.
Однако они еще не были Айз Седай. Всю оставшуюся ночь ни одна из них не сомкнула глаз. Морейн не знала, что видела Суан, лежа в кровати и глядя в потолок, – она не могла заставить себя спросить, – но сама она видела ребенка, плачущего в снегу на склоне Драконовой Горы, и мужчину без лица, призывающего с неба молнии. Даже наяву ей никак не избавиться от этих кошмаров.
Глава 6
НЕОЖИДАННОСТИ
На следующее утро в дверь к Суан кто-то поскребся. Сетсуко, застенчивая послушница, которая ростом была даже ниже Морейн, сообщила, что Амерлин приказала всем Принятым явиться в Западную Конюшню до Третьего Утреннего Часа и быть готовыми продолжать начатое накануне. Лампа, которую девушка держала в руке, озаряла голубые глаза арафелки, в которых светилась зависть. Она уже знала, что ее собственное пребывание в Башне продлится не больше нескольких месяцев.
Сетсуко открыто говорила о том, что собирается сбежать, пока визит в кабинет Мериан не научил ее если не уму-разуму, то хотя бы благоразумию. Как ни горько было ей это сознавать, она не обладала способностями, достаточными для получения шали, однако ей необходимо было оставаться в Башне, пока сестры не будут уверены, что она может направлять Силу, не причиняя вреда себе и другим. Тем не менее она, скорее всего, от мысли о побеге не отказалась. Время от времени то одна, то другая послушница действительно сбегала. Это случалось даже с отдельными Принятыми, которых пугали горизонты, открывшиеся перед ними. Но, в конце концов, их всех всегда ловили, и сказать, что возвращение в Башню было для них мучительным и неприятным, значило не сказать ничего. Все были счастливы, когда этой стадии обучения удавалось избежать.
В другое время, несмотря на усталость, Морейн попыталась бы сказать ей несколько утешительных слов. Или предостерегающих. Этим утром, однако, гонг к Первому Утреннему Часу уже прозвучал и до Второго оставалось не больше получаса. Они успевали лишь быстренько перехватить чего-нибудь из еды и едва-едва поспеть в конюшню до Третьего. Зевая, Морейн в последний раз сжала Суан в объятиях и, кутаясь в свое одеяло, поспешила из комнаты в темный коридор. Сетсуко же подошла к следующей двери и принялась скрестись в нее, пытаясь разбудить Шириам. Дитя должно было действовать посмелее – Шириам обычно спала, как убитая.
Полдюжины послушниц, напоминавшие ночных призраков со светильниками в руках, стучались в другие двери. У двери своей комнаты Морейн обнаружила очень высокую девушку с золотистыми волосами, струившимися по спине; девушка с хмурым видом присела перед ней в реверансе, и Морейн отпустила ее. Лизандре давно уже должны были допустить к испытаниям на Принятую, но прежде следовало излечить ее угрюмость. Скорее всего, так и случится. Когда Башня отмечала в ком-то из своих учениц некий недостаток, от него обычно так или иначе избавлялись.
Морейн торопливо умылась и оделась, почти не тратя время на то, чтобы почистить зубы солью с содой и с помощью расчески придать волосам хоть какое-то подобие порядка. Однако когда она вышла на галерею с сумой, болтающейся под полой плаща, ночная темнота определенно сменилась предрассветными сумерками. Суан уже была готова и поджидала ее, завернувшись в плащ. Она разговаривала с огненно-рыжей Шириам, которая явно нервничала; другие Принятые уже торопились на завтрак.
– Морейн, Шириам говорит, что Айил в самом деле отступают, – возбужденно сообщила Суан, закидывая свою суму на плечо. – Она говорит, они уже в нескольких лигах к востоку от реки.
Шириам кивнула и двинулась было за остальными Принятыми, но Морейн поймала ее за полу плаща.
– Ты уверена? – Морейн едва не поморщилась от досады. Если бы она меньше устала, то выбирала бы слова с большей осторожностью; ничего не узнаешь, если начинать с того, что силой удерживаешь собеседника.
К счастью, стройная Принятая не обладала тем темпераментом, на который, как могло показаться, указывали ее огненно-рыжые волосы и раскосые зеленые глаза. Она лишь вздохнула и с нетерпением посмотрела на дверь, ведущую в галерею.
– Сначала я услышала это от гвардейца, тот узнал от курьера, шайнарского солдата, но потом то же самое мне сказали Серафелле, потом Рима и еще Дженнет. Одна сестра может ошибаться, но, когда три сестры говорят тебе одно и то же, можешь быть уверена: они знают, о чем говорят. – Шириам была неплохой подругой, с которой при случае можно хорошо провести вечер, однако эта манера превращать в лекцию любое обыденное высказывание была просто невыносима. – Что это вы обе улыбаетесь, как дурочки? – внезапно спросила она.
– Я и не заметила, что улыбаюсь, – ответила Суан, сгоняя ухмылку с лица. Тем не менее она все равно выглядела взволнованной и то и дело приподнималась на цыпочки, словно собираясь куда-то бежать.
– Разве поездка за пределы Башни не стоит улыбки? – спросила Морейн. Возможно, теперь они сумеют убедить свой эскорт отправиться к лагерям, расположенным поближе к Драконовой Горе. Она не могла сказать точно, когда именно переняла точку зрения Суан, однако теперь полностью ее разделяла. Они найдут его первыми. Так или иначе, обязательно найдут. Она улыбается? Да ей танцевать хотелось и смеяться во весь голос!
– Иногда вы обе какие-то странные бываете, – сказала Шириам. – Я, например, еле хожу – все себе седлом натерла. Что ж, оставайтесь здесь и болтайте сколько влезет. А я иду завтракать. – Но не успела она повернуться, как внезапно застыла на месте и изумленно охнула.
В редеющих сумерках в галерею вошла Мериан, ее расшитая узорами в виде виноградных лоз шаль была накинута на руки, так что голубая бахрома едва не подметала пол. Она привлекла немало взглядов со стороны Принятых. Сестры редко носили шали внутри Башни, за исключением важных событий или официальных церемоний. Появление Наставницы Послушниц, да еще и с шалью, означало, что у кого-то серьезные неприятности. Или что кого-то вызывали для прохождения испытания. Несколько Принятых с надеждой на лице замедлили шаг, в то время как несколько других бросились прочь, да так поспешно, что едва не перешли на бег, – несомненно, подстегиваемые нечистой совестью. Напрасно они поступили так необдуманно. Добились они одного: Мериан сразу же заметила беглянок, и теперь будет копать, пока не обнаружит, какие за ними водятся грешки. В Кайриэне даже девчонки, пасшие гусей, понимали это отлично. Сейчас, однако, Мериан не стала уделять им внимания, неторопливо скользя по галерее мимо Принятых, которые, выпрямившись после реверансов, с сожалением смотрели ей в след.
Шириам была одной из тех, кто задержался в галерее, и именно перед нею, Суан и Морейн Мериан, наконец, остановилась. Сердце Морейн затрепетало, но, приседая в реверансе перед Наставницей Послушниц, она изо всех сил старалась дышать ровно. Прежде всего нужно просто спокойно дышать. Может быть, Суан все же оказалась права. Точнее, по правде говоря, она была права. Когда Мериан говорила, что Принятой вскоре предстоит испытание, это всегда происходило не позже чем через месяц. Но она-то еще не готова! Лицо Суан, разумеется, пылало от волнения, ее глаза нетерпеливо сверкали. Губы Шириам были приоткрыты в ожидании. Свет, оказывается все Принятые считали себя готовыми к испытанию! Все, за исключением Морейн Дамодред.
– Ты опоздаешь, если не поторопишься, дитя мое, – резко сказала Голубая сестра, обращаясь к Шириам. Это было полной неожиданностью. Мериан никогда не была резкой, даже если наказывала провинившихся. Когда она выговаривала им за проступки, орудуя ремнем, розгой или ненавистной туфлей, ее голос всегда был просто твердым.
Дождавшись пока режеволосая Принятая умчится прочь, Наставница Послушниц сосредоточила свое внимание на Суан и Морейн. Морейн подумала, что ее сердце вот-вот вырвется из груди, так оно колотилось. Не сейчас. О Свет, пожалуйста, только не сейчас!
– Я поговорила с Амерлин, Морейн, и она согласилась со мной, что ты сейчас потрясена случившимся. Другим Принятым придется сегодня обойтись без тебя. – Мериан на мгновение поджала губы, затем безмятежность вновь вернулась на ее лицо. Голос, впрочем, оставался острым, как игла. – Я бы оставила в Башне вас всех, но люди охотнее разговаривают с посвященными Башни, нежели с простыми писцами, даже если это писцы Белой Башни. А сестры были бы крайне недовольны, если бы их попросили заняться переписыванием имен. Мать была права, поручив это вам.
Свет! Да она, как видно, поспорила с Тамрой, если теперь настолько расстроена, что говорит все это двум Принятым! Неудивительно, что она позволила себе быть резкой. В груди Морейн поднялась волна облегчения: ее не собираются прямо сейчас уводить для испытания на шаль. Однако ничто не могло сравниться с разочарованием. Они могли бы сегодня же добраться до лагерей возле Драконовой Горы! Ну хотя бы до одного из лагерей. Могли бы!
– Прошу вас, Мериан, я...
Сестра подняла палец. Этим жестом она обычно предостерегала, чтобы с нею не спорили, и какой бы доброй и мягкой она ни бывала, дважды она никогда не предупреждала. Морейн немедленно захлопнула рот.
– Тебе не дадут предаваться мрачным размышлениям, – продолжала Мериан. Лицо ее было бесстрастным, но то, как она поправила шаль на своих плечах, выдало ее раздражение. – Некоторые девочки пишут как курица – лапой. – Да, она явно расстроена. Обычно, когда Наставница Послушниц имела к кому-то претензии, сколь бы незначительными те ни были, она высказывала их непосредственно виновнице, и никому другому. – Мать согласилась, чтобы ты переписала те листы, которые почти невозможно прочесть. У тебя хороший почерк. Пожалуй, излишне витиеватый, но разборчивый.
Морейн отчаянно пыталась придумать хоть что-нибудь, что сестра не сочтет возражением, но на ум ничего не шло. Как ей отделаться от этого задания?
– Это очень хорошая мысль, Морейн, – внезапно произнесла Суан, и Морейн посмотрела на подругу, раскрыв рот от изумления. Это говорит ее подруга! Но Суан беззаботно продолжала предавать ее. – Знаете, Мериан, этой ночью она ни на минуту не сомкнула глаз. Если и поспала, то всего какой-нибудь час. Думаю, ей нельзя сейчас ездить верхом. Она с лошади свалится, и мили не проехав. – И это говорила Суан!
– Рада, что ты согласна с моим решением, Суан, – сухо ответила Мериан. Морейн залилась бы румянцем, если бы таким тоном обращались к ней, но характер Суан был тверже. Она встретила удивленный взор сестры честным взглядом и невинной улыбкой. – Однако я считаю, ее нельзя оставлять одну, так что ты поможешь ей. У тебя почерк тоже неплохой. – Улыбка застыла на лице Суан, но сестра подчеркнуто не заметила этого. – Ступайте же, ступайте! У меня сегодня еще много дел, чтобы еще тут с вами время терять и дорогу показывать.
Мериан заскользила впереди, как пухлый лебедь по глади воды, – весьма быстро плавающий лебедь, между прочим, – и привела девушек в маленькую комнатку без окон, расположенную в том же коридоре, что и покои Амерлин, только подальше и на другой стороне. На украшенном богатой резьбой письменном столе, за которым стояли два кресла с прямыми спинками, были разложены перья, большие стеклянные чернильницы, песочницы для промокания чернил, стопки хорошей белой писчей бумаги; тут же большой беспорядочной грудой были навалены отдельные листы, испещренные неровными строчками. Повесив плащ на крючок и поставив суму на пол возле стола, Морейн воззрилась на эту неровную стопку не менее хмуро, чем Суан. По крайней мере, здесь был камин и в узком очаге пылал огонь. В комнате по сравнению с коридорами было довольно тепло. Гораздо теплее, чем на лошади среди снега. И то ладно.
– Когда закончите с завтраком, – сказала Мериан, – возвращайтесь сюда и приступайте к работе. Переписанное оставьте в приемной перед кабинетом Амерлин.
– О Свет, Суан, – с чувством произнесла Морейн, как только сестра удалилась, – с чего ты решила, что это хорошая мысль?
– Ты... – Суан скорчила жалостливую гримасу. – Мы сможем таким образом просмотреть гораздо больше имен. А то даже все имена, если Тамра оставит нас на этой работе. Возможно, мы первыми узнаем, кто он такой. Сомневаюсь, что могут обнаружиться два мальчика, рожденных на Драконовой Горе. Вот только я думала, что это будешь "ты", а не "мы". Она уныло вздохнула, затем внезапно нахмурилась. – А кстати, почему это ты должна предаваться мрачным размышлениям? Из-за какого такого потрясения?
Прошлой ночью открывать Суан свои горести казалось неуместным, они были пустяком по сравнению с тем, что, как они знали, угрожало миру. Теперь же Морейн без колебаний рассказала ей все. Не успела она закончить, как Суан заключила ее в тесные, дружеские объятия. Они плакали друг у друга на плече гораздо чаще, чем каждая из них на плече у Мериан. Морейн никогда не была настолько близка с кем-либо, как теперь с Суан, и никого не любила так горячо.
– Как ты знаешь, у меня шестеро дядьев, и все они хорошие люди, – тихо произнесла Суан. – Еще один погиб, доказывая, какой он хороший человек. Но ты не знаешь, что у меня есть еще двое, которых мой отец даже на порог не пустит, хотя один из них его родной брат. Отец даже никогда не произносит их имен. Это уличные грабители, драчуны и выпивохи, и когда они накачаются элем или бренди – если им удастся наворовать достаточно, чтобы позволить себе бренди, – они затевают драки с любым, кто косо на них посмотрит. Обычно они наседают вдвоем на одного бедолагу и избивают его кулаками, сапогами и всем, что попадется под руку. Когда-нибудь они кого-нибудь убьют, и их повесят, если уже не повесили. И когда это случится, я не пролью и слезинки. Некоторые люди просто не стоят того, чтобы из-за них плакать.
Морейн обняла подругу в ответ:
– Ты всегда найдешь нужное слово. Однако я все же молюсь за своих дядьев.
– Я тоже буду молиться за тех двух негодяев, когда они умрут. Я только не стану беспокоиться о том, живы они или мертвы. Ладно. Пойдем позавтракаем. Нам предстоит тяжелый день, и нам даже верхом прокатиться не удастся. – Видимо, Суан шутила, хотя в ее голубых глазах не было даже искры веселья. С другой стороны, она действительно ненавидела канцелярскую работу. Вряд ли кто-нибудь испытывает любовь к писанине.
Трапезный зал, наиболее часто посещавшийся Принятыми, находился на самом нижнем уровне Башни – большая комната с крахмально-белыми стенами и выложенным белой плиткой полом, заставленная длинными полированными столами и простыми скамьями на двух, в крайнем случае на трех человек. Принятые ели быстро, порой глотая пищу с неподобающей торопливостью. Шириам забрызгала платье овсянкой и выскочила из зала, уверяя всех, что у нее еще есть время переодеться. Она едва не бежала. Торопились все. Даже Кэтрин покидала трапезную резвой трусцой, на ходу доедая хрустящий хлебец и смахивая крошки с платья. По-видимому, перспектива выбраться из города все же казалась ей не столь уж дурацкой. Суан медлила над своей овсянкой, сдобренной сушеным яблоком, и Морейн сидела с ней за компанию, допивая вторую чашку крепкого черного чая с капелькой меда. В конце концов, вероятность того, что имя мальчика окажется среди тех, что ожидали их в кабинете, была пугающе мала.