Прошло полтора месяца. Вечером накануне казни Клоке сидел в одиночной камере и снова и снова пытался осознать случившееся. Но – безуспешно. Особенно эти слоны в зале суда… Завтра в это время он уже будет мертв. Клоке всегда думал, что смерть – это то, что бывает с другими. "Я заметил, это часто случается с толстяками", – сказал он своему адвокату. В приложении к нему самому смерть представлялась Клоке абстракцией. Люди смертны, рассуждал он, но смертен ли Клоке? Он никак не мог найти ответа. Однако несколько схематических рисунков, сделанных тюремщиком на штукатурке, все прояснили. Спастись нельзя. Скоро его больше не будет.
Меня не будет, с тоской думал он, а мадам Плотник, чье лицо напоминает что-то из меню рыбного ресторана, останется. Его охватила паника. Ему захотелось убежать и спрятаться, а лучше превратиться во что-нибудь твердое и долговечное – в массивный стул, например. У стула какие проблемы? – думал он. Стоит себе и стоит. Никто его не беспокоит. Ему не надо платить за квартиру и думать об инфляции. Стул никогда не стукнется большим пальцем об угол и не засунет невесть куда свои беруши. Он не обязан улыбаться и ходить в парикмахерскую, его можно взять на вечеринку, не опасаясь, что он раскашляется или устроит сцену. Стул существует просто для того, чтобы на нем сидели люди. Потом они умирают – и на стул садятся другие люди. Эти размышления успокоили Клоке, и, когда утром пришли брить ему шею, он прикинулся стулом. Его спросили, чего бы ему хотелось на свой последний завтрак, он ответил: "Зачем вы спрашиваете у мебели, что она хочет есть? Не лучше ли заново обить меня?" Все уставились на него, он обмяк и пробормотал: немного салата, больше ничего.
Клоке всю жизнь был атеистом, но, когда пришел священник отец Бернар, спросил у него, не самое ли теперь время обратиться. Отец Бернар покачал головой: "Боюсь, в это время года все мировые религии переполнены. Даже не знаю, что вам предложить. Попробую созвониться и подыскать что-нибудь в индуизме. Правда, понадобится фотография три на четыре".
Не стоит, подумал Клоке. Судьбу надо встречать в одиночку. Бога нет. Жизнь лишена смысла. Все проходит. Даже творения великого Шекспира исчезнут в миг, когда взорвется Вселенная. О "Тите Андронике", допустим, сильно жалеть не стоит – но как же все остальные пьесы? Ничего удивительного, что люди кончают с собой! Почему в самом деле не прекратить этот абсурд? Чего ради ломать голову над бессмысленной шарадой, именуемой жизнью? Что заставляет нас мучиться? Да ничего, кроме тихого голоса, который говорит где-то внутри: живи. Всякий раз мы слышим, как кто-то незримый велит: надо жить. Клоке узнал этот голос. Это был голос его страхового агента. Ясное дело, Фишбейну не улыбается выплачивать страховку, подумал Клоке.
О, как бы ему хотелось сейчас оказаться на свободе! Просочиться сквозь стены тюрьмы и скакать по цветущему лугу! (Клоке всегда скакал, когда бывал счастлив. Собственно, это и спасло его от фронта.) Мысль о свободе одновременно окрылила и ужаснула Клоке. "Будь я свободен, я сумел бы раскрыться полностью. Может, стал бы чревовещателем, я ведь всегда об этом мечтал. А не то пошел бы в Лувр в одних плавках и маскарадных очках с большим носом".
Он представил себе, как много еще мог бы совершить, почувствовал дурноту и почти уже упал в обморок, когда дверь камеры открылась и охранник сообщил, что только что явился с повинной настоящий убийца Гастона Бриссо.
– Вы свободны, можете идти.
Клоке опустился на колени и поцеловал каменный пол. Потом он запел Марсельезу. Потом заплакал. Затем пустился в пляс.
Через три дня его задержали в Лувре в плавках и маскарадных очках с большим носом и снова посадили в тюрьму.
Волшебные истории и небывалые существа
(животные и люди в мифах и преданиях)
Несколько статей из энциклопедии самых удивительных творений человеческой фантазии. Четырехтомник составлен мной и выйдет в издательстве "Амнезингер и сыновья" сразу по окончании забастовки норвежских оленеводов.
Мудод
Птица величиной с дециметр, обладает даром речи. О себе говорит в третьем лице, например: "Что за пташка, что за прелесть!"
В персидской мифологии прилетевший к окну мудод считался предвестником богатства либо крупного проигрыша в лотерею.
Рассказывают, что однажды Заратустра получил мудода в подарок на день рожденья (хотя рассчитывал на какие-то серые слаксы). Мудод также встречается в поздневавилонских мифах, но здесь он уже не так наивен и на все отвечает "да ладно, кончай, а?!".
Возможно, кто-то из читателей слышал малоизвестную оперу Бергштайна "Волшебный шницель" о романтической любви глухонемой девушки и мудода. В финале они целуются и летают по комнате, пока не закроется занавес.
Рукокрылый очкорыл
Ящерка с четырьмя сотнями глаз – двести для дали и двести для чтения. По преданию, человек, заглянувший в глаза очкорылу, тут же лишается водительских прав на всей территории Нью-Джерси.
Во множестве легенд рассказывается о кладбище очкорылов. Даже самим ящеркам неизвестно, где оно находится, и дохлый очкорыл будет лежать на месте, пока его не унесут.
В Скандинавии бытует предание о том, как Локи отправился на поиски легендарного кладбища, но встретил по пути неких дев Рейна, которые шли купаться. В результате он не нашел кладбища, но потом долго лечил трихинеллез.
Императору Ху Ли снился сон. Перед ним был дворец много больше его собственного дворца, и притом всего за полцены. Ступивши в дивные чертоги, император обнаружил, что его пожилое тело сделалось молодым. Но ум остался прежним. Император отворил дверь и обнаружил за ней другую дверь, а за той еще одну. Пройдя через сто дверей, он оказался на заднем дворе и опечалился.
Но тут к нему на плечо слетел соловей и запел песню, прекраснее которой никогда не слыхал властитель, а потом клюнул в нос.
Пристыженный император Ху Ли взглянул в зеркало, но вместо своего отражения увидел некоего Менделя Гольдблата, сотрудника водопроводной компании Вассермана, который попытался выяснить, не император ли вчера ушел в его пальто.
И тогда император Ху Ли постиг тайну жизни. Он понял раз и навсегда: не надо свистеть.
Император проснулся в холодном поту и никак не мог решить, ему ли приснился сон, или он сам снится своему страховому агенту.
Сладкогландый амарал
Чудовище с туловищем краба и головой независимого аудитора.
Считается, что амаралы обладают прекрасным голосом. Их пение сводит моряков с ума, особенно если поют что-нибудь из Кола Портера.
Убить амарала плохая примета. В поэме сэра Герберта Фига рассказывается, как матрос убил амарала и в то же мгновенье налетел шторм. Пытаясь спасти корабль, команда бросилась на капитана и выкинула за борт его вставную челюсть.
Королевский фуфлон
Легендарное животное с головой льва и туловищем льва (но другого). Известно, что фуфлон проводит тысячелетия в спячке. Просыпается он внезапно, вспыхнув синим пламенем, – особенно если курил перед сном.
Однажды Одиссей разбудил фуфлона, проспавшего шесть тысяч лет. Чудовище оказалось вялым и ворчливым и умоляло дать поспать еще лет двести.
Встретить фуфлона – дурной знак, предвещающий голод или тетины именины.
Как-то раз поспорил индийский мудрец с факиром, что тот нипочем не сумеет его одурачить. Тогда факир трижды постучал спорщика по лбу, и мудрец превратился в голубя. Голубь выпорхнул в окно и полетел на Мадагаскар (багаж отправили следом). Жена мудреца, видевшая это, спросила факира, умеет ли он превращать вещи в золото и если умеет, то не согласится ли превратить ее брата в три доллара наличными, чтоб уж день не пропал окончательно.
Факир ответил женщине, что научиться подобному трюку может только тот, кто прежде объедет весь свет, и посоветовал хорошее турагентство, где надо сослаться на него и дадут десятипроцентную скидку.
Женщина подумала-подумала и отправилась с паломничеством в Мекку, но забыла выключить плиту. Вернувшись через семнадцать лет после бесед с Верховным далай-ламой, она сразу же села на пособие.
(Это один из цикла индуистских мифов, объясняющих происхождение конопли. – Составитель.)
Фернейская выдра
Крупная белая мышь с текстом "Желтой подводной лодки" на брюхе.
Единственный среди грызунов, используемый для игры на литаврах. На фернейскую выдру очень похожа карликовая сосуля – белочка, которая умеет свистеть и знакома с мэром Детройта.
Астрономы утверждают, что в одной из соседних галактик существует обитаемая планета под названием Флокс. Она находится так далеко от Земли, что, даже путешествуя со скоростью света, понадобится шесть миллионов лет, чтобы туда попасть. Правда, сейчас проектируют новую скоростную магистраль, которая позволит сэкономить два часа.
Обычная температура на Флоксе – минус тринадцать тысяч по Цельсию, поэтому купаться запрещено и все курорты закрыты либо сданы под кабаре и казино.
В силу удаленности планеты от центра Солнечной системы гравитация там близка к нулю, и, чтобы найти, где сесть пообедать, надо хорошенько побегать.
Кроме того, на Флоксе нет кислорода, и, следовательно, невозможна жизнь в привычных нам формах, да и коренным обитателям планеты приходится без продыха вкалывать на двух работах, чтобы свести концы с концами.
Впрочем, по преданию, когда-то обстановка на Флоксе была не так ужасна, по крайней мере, не хуже, чем в Питтсбурге. В те времена здесь существовала разумная жизнь. Обитатели планеты напоминали человека с крупной головкой чеснока вместо носа и были, как мы бы сказали, философами. Их философия была строго рациональна. Они полагали, что если жизнь существует, значит, кто-то ее создал, и долгое время искали высокого брюнета с наколками, одетого в форму ВМФ.
Но не нашли, забросили философию и занялись торговлей по каталогам. А потом очень выросли почтовые тарифы, и все погибли.
Памяти Нудельмана
Прошел уже месяц, а я все не могу поверить, что Сола Нудельмана больше нет. Я был на похоронах и на поминках, принес пастилы по просьбе его сына… Но боль утраты мешала осознать масштабы потери.
Нудельман все время размышлял о своих будущих похоронах и однажды признался: "Знаешь, по мне, конечно, лучше кремация, чем погребение, не говорю уж, чем выходные с миссис Нудельман". Так он и решил: велел себя кремировать, а прах завещал Гейдельбергскому университету, который развеял его по ветру и получил обратно залог за урну.
Как живой стоит он у меня перед глазами. Мятый костюм, серый свитер. Вечно погруженный в размышления, Нудельман частенько надевал пиджак вместе с вешалкой. Как-то раз на церемонии в Принстоне я заговорил с ним об этом. Нудельман улыбнулся: "Что ж, пусть те, кому не по душе мои мысли, считают, что у меня, по крайней мере, широкие плечи". Два дня спустя он встречался со Стравинским и посреди беседы внезапно совершил кувырок через голову. Его ненадолго госпитализировали.
Вообще, понять Нудельмана было нелегко. Его замкнутость часто принимали за равнодушие. Между тем мало кто был так способен к состраданию. Однажды он увидел по телевизору репортаж о чудовищной катастрофе на угольной шахте и не смог закончить вторую порцию мороженого. Кого-то отталкивала молчаливость Нудельмана, а он просто считал речь слишком несовершенным средством общения и предпочитал вести даже самые задушевные разговоры при помощи сигнальных флажков.
Когда из-за разногласий с руководством Нудельмана уволили из Колумбийского университета, он взял выбивалку для ковров, дождался ректора (им был тогда Дуайт Эйзенхауэр) и выбивал до тех пор, пока прославленный генерал не спрятался в магазине игрушек. (Причиной их жестокой публичной ссоры был звонок: один утверждал, что звонок означает конец пары, а другой – что начало.)
Нудельман мечтал о легкой смерти. "Среди своих книг и рукописей, – говорил он. – Как Йохан". (Брат Нудельмана задохнулся под крышкой секретера, пытаясь отыскать словарь рифм.)
Кто мог предположить, что однажды в обеденный перерыв Нудельман остановится посмотреть, как сносят дом, и получит по голове чугунным шаром бульдозера? Удар вызвал сильный шок, и с широкой улыбкой на устах Нудельман скончался. Его последние слова навсегда останутся загадкой. Он прошептал: "Нет, благодарю, у меня уже есть один пингвин".
В последние месяцы Нудельман работал, как обычно, сразу над несколькими вещами. Во-первых, разрабатывал новую этику. В ее основе лежала идея о том, что "добро и справедливость являются безусловными добродетелями, которые можно творить и по телефону". Во-вторых, довел до середины большой труд по семантике, в котором доказывает, что структура предложения имманентна, а воя – благоприобретена (он всегда настаивал на этом). И наконец, еще одна книга о холокосте. На этот раз с раскрасками. Нудельман неотступно размышлял о природе зла и убедительно доказывал, что источником подлинного зла могут быть только люди по имени Блэки или Пит. Заигрывания самого Нудельмана с национал-социализмом вызвали скандал в академических кругах, несмотря на то что ни специальная гимнастика, ни уроки танца так и не помогли ему освоить гусиный шаг.
Увлечение нацизмом было для Нудельмана всего лишь реакцией на классическую философию – что он и сам не раз пытался объяснить друзьям, а потом неожиданно хватал за нос и восклицал с чуть наигранным восторгом: "Опля, вот и попался!" Прежде чем критиковать его отношение к Гитлеру, следовало бы принять в расчет собственную философию Нудельмана. Он и прежде отвергал новейшую онтологию и утверждал, что человек существовал до мироздания, пускай и с небогатыми возможностями. Он различал бытие и Бытие и считал, что одно из них предпочтительнее, но никогда не мог вспомнить которое. Он полагал, что свобода человека заключается в понимании абсурдности жизни. "Бог молчит, – любил повторять Нудельман. – Как бы еще человека заставить заткнуться".
Подлинное Бытие, утверждал Нудельман, достижимо только по выходным, даже если для этого понадобится взять машину напрокат. Человек, по его мнению, находится не вне, но внутри природы, и единственная возможность постичь свое бытие извне – это притвориться, что тебе все равно, а потом неожиданно перебежать в другой конец комнаты, попытавшись хоть краешком глаза увидеть самого себя.
Применительно к жизни Нудельман использовал выражение Angst Zeit, что можно не вполне точно перевести как "время тревог". Человек, полагал он, есть существо, приговоренное жить "во времени", – где, впрочем, ничего не происходит. После долгих размышлений с присущей ему интеллектуальной честностью философ был вынужден признать, что его не существует, не существует также его друзей, и единственное, что существует в действительности, – это банковский долг Нудельмана в шесть миллионов марок. Так стоит ли удивляться, что национал-социализм с его культом силы очаровал мыслителя, или, по собственному определению, "я заметил, что мне к лицу коричневые рубашки"? Впрочем, когда стало ясно, чем грозит национал-социализм самому Нудельману, он покинул Берлин. Замаскировавшись под куст боярышника, передвигаясь короткими перебежками, он сумел незамеченным пересечь границу.
По всей Европе, где бы ни оказался Нудельман, студенты и интеллектуалы почитали за честь помочь прославленному мыслителю. Чувствуя за спиной жаркое дыхание погони, он все же успел выпустить в свет "Время, смысл и действительность: новый взгляд на проблему небытия" с прелестным приложением "Где перекусить, находясь в бегах". Прочитав этот труд, Хаим Вейцман и Мартин Бубер организовали сбор подписей за разрешение Нудельману эмигрировать в США. К сожалению, в нью-йоркском отеле, который он выбрал, не оказалось свободных мест. Однако гестаповцы могли с минуты на минуту нагрянуть в его пражское убежище, и Нудельман все-таки решился лететь. При регистрации багажа обнаружился перевес. Альберт Эйнштейн, улетавший тем же рейсом, убедил Нудельмана, что если вынуть из ботинок распорки, то можно будет все остальное взять с собой. С тех пор они регулярно переписывались. Однажды Эйнштейн написал Нудельману: "В сущности, мы с вами занимаемся одним и тем же, хотя я до сих пор и не очень понимаю, что вы делаете".
Поселившись в Америке, Нудельман почти постоянно находился в центре общественных дискуссий. Именно в эти годы он опубликовал знаменитое "Небытие: что делать, если это случилось с вами" и классический труд по лингвистической философии "Семантические модели функционирования пустоты", по которому снят фильм "Улетевшие ночью" (он сделал тогда огромные сборы).