Часы показывали уже двадцать пять минут первого. Файн еще и еще раз обвела взглядом площадку у фонтана. Значит, дурное предчувствие сбылось, к сожалению.
Достав из кармана пальто сигареты, она пошла к выходу, медленно ступая по желтоватым каменным плитам, отшлифованным до сухого блеска башмаками покупателей. Ее настроение, такое прекрасное с утра, было испорчено.
И все-таки отчаиваться пока не стоило. Ведь на завтра предусмотрена вторая, запасная явка… Эта мысль несколько приободрила Файн. Перед тем как покинуть ГУМ, она наскоро перекусила в кафетерии. Остаток дня провела в московских меховых магазинах - ей хотелось приобрести хорошую шубу или палантин из черно-бурых лисиц. На такие вещи в Западном Берлине всегда спрос… Спать в эту ночь она легла с легким сердцем и упрочившейся надеждой, что завтрашний день принесет ей удачу.
Но прогнозы ее не оправдались: Никольчук не вышел и на запасную явку.
Файн напрасно бродила по кассовому залу Ярославского вокзала, где была намечена встреча с агентом. Устав от бесплодного ожидания и сутолоки, она прислонилась плечом к массивной колонне. Что же теперь? Ехать к Загорск, как было задумано, или спуститься в метро и вернуться в гостиницу?.. Нет, в Загорский монастырь она не поедет. С таким настроением у нее нет охоты играть интеллигентную дуру, влюбленную в отретушированные голубями церковные камни…
Весь остаток этого дня и вечер Файн просидела у себя в номере. Курила сигарету за сигаретой, перебирала в памяти события последнего времени, готовясь к завершающему, самому трудному этапу своей московской миссии.
Как никогда прежде, она боялась оступиться, сделать непоправимый шаг. И это не было только привычной профессиональной осторожностью. Кодовое дело "444", по которому использовался Никольчук, в западноберлинском филиале считалось очень важным. Оно было связано с "проблемой номер один", стоявшей перед всеми подразделениями американской разведки: охотой за секретной информацией о новом ракетном топливе русских. Это дело находилось на особом контроле самого директора ЦРУ, о чем неоднократно напоминал своим сотрудникам полковник Лаут.
При всем этом практическое развитие дела "444" оставляло желать лучшего: ченский агент не проявлял пока ожидаемой от него активности. Причины некоторое время оставались неясными. Понять их в какой-то степени помог лишь недавний случай.
Девятого сентября 1960 года потерпел провал заброшенный полтора месяца назад в Приуралье разведчик западноберлинского филиала Лазаревич. Судя по условному сигналу, который он успел передать, чекисты взяли его в момент очередного сеанса радиосвязи с центром.
В тот же день, раздраженный случившимся, полковник Лаут вызвал Элен к себе.
- Надо, пока не поздно, спасать Ченское дело!
Она непонимающе посмотрела на шефа. Маленький, сухонький Лаут возбужденно ходил по кабинету из угла в угол. Перехватив взгляд Файн, он желчно заметил:
- Что вы смотрите, будто с луны свалились?
И она сразу вспомнила: вначале по делу "444" готовился Лазаревич, но потом он внезапно и надолго заболел.
- Мог ли Лазаревич знать, кто был заброшен в Ченск вместо него? - спросил полковник.
- Это исключено.
- Все равно надо что-то срочно предпринимать, потому что о нашей заинтересованности Ченским районом Лазаревич выболтает русским на первом же допросе…
В тот день разговор на этом и кончился: у Лаута еще не было готовой идеи, как поправить неожиданно осложнившееся дело. Решили на первых порах ограничиться дополнительной проверкой агента "444" - Никольчука.
И тут вдруг вскрылся один неприятный факт. Оказывается, незадолго до отъезда на задание Никольчук был в баре в Фюссене. И там, подвыпив, настойчиво расспрашивал приятеля по разведшколе: правда ли, что в СССР введен новый закон о неподсудности тех, кто добровольно заявляет властям о своей связи с иностранной разведкой?
- Над этим стоит задуматься, - сказал Лаут своей помощнице, когда она доложила ему о результатах проверки. - Что это было: пустая болтовня спьяну или зондирование с мыслью о предательстве?
Прошло несколько дней, и полковник сообщил Файн свое окончательное решение:
- Будем вводить в Ченское дело нового человека! - Он пристукнул костяшками согнутых пальцев по краю стола. - И учтите: нам нужен не агент-дилетант, а опытный, надежный разведчик…
Задача, поставленная перед Файн, была не из легких. К ее решению, с благословения шефа, она подключила добрую треть сотрудников филиала. Работали, что называется, не покладая рук, не считаясь со временем. Но все пока было впустую. На еженедельные доклады к полковнику Файн являлась мрачная, злая, молча клала на стол справки из оперативных архивов.
- Все это мусор! - недовольно кривил губы Лаут, пробегая глазами листок за листком. - Мне начинает надоедать ваша медлительность.
Так в безрезультатных поисках шла неделя за неделей. Но всему, как известно, приходит конец. И вот однажды обрадованная Файн сама позвонила шефу:
- Я, кажется, зацепила то, что нужно!
Лаут тотчас потребовал ее к себе.
- Кто же он? - спросил нетерпеливо, как только помощница появилась на пороге кабинета.
- Фамилия - Букреев. Кличка - Барсук. Бывший агент абвера.
- Подробнее…
- Имеет немало грехов перед Советами. В минувшую войну активно использовался немцами в карательных операциях против русских партизан. За участие в одной из них, близ Ченска, был награжден железным крестом второго класса.
- Вот как! - Лаут сразу оживился, протянул руку через стол: - Дайте досье.
Открыв картонную крышку, он стал внимательно читать пожелтевшие от давности бумаги. Когда перевернул последний лист, надолго задумался. Потом поднял свою седую, гладко причесанную голову.
- Что ж, с помощью этого Букреева, пожалуй, можно спутать карты чекистам… - Немного помолчав, добавил: - Будем пока считать этот вариант запасным. Над ним стоит серьезно подумать.
- Простите, шеф, - сказала Файн. - А вы не смогли бы сразу определить в вашем новом плане место и роль Никольчука?
- Никольчук нам пригодится при любом из вариантов. Но сначала нужно проверить, собирается ли он работать, как надо. Для этого, мне кажется, будет полезно выехать на место и окончательно во всем разобраться.
4
Широко расставив локти, Алексей Никольчук сидел за столом, застланным тусклой клеенкой; макая в горчицу колбасу, прикидывал, что купить на завтрак. В столовой он только обедал. Так делали все одиноко живущие, подобно ему, сослуживцы. Он ничем не хотел выделяться, не нарушал первую заповедь нелегала, которую вдолбил ему инструктор Карнер: "Маскировка разведчика чем проще, тем надежнее. Не давай окружающим повода обращать на тебя внимание…"
В коридоре вдруг послышались шаги, в дверь постучали.
- Да, - сказал Алексей.
В комнату вошла и нерешительно остановилась у порога женщина в коричневом пальто и белом пуховом платке, низко надвинутом на лоб.
- Мне нужно товарища Никольчука, - проговорила она, пристально всматриваясь в Алексея: в комнате было по-вечернему сумрачно.
- Я Никольчук… - Он встал, включил свет.
Женщина прошла к столу, села на подвинутую ей табуретку.
- Я к вам от брата, - вдруг сказала она совсем другим тоном, сухо.
Голос показался Никольчуку знакомым. Смысл ее слов дошел до него не сразу. А между тем они составляли первую фразу пароля.
- От какого брата? У меня их много… - с трудом, будто нехотя произнес он ответную фразу.
- От Серафима.
- А чем вы подтвердите?
Никольчук, в упор смотревший на женщину в платке, наконец, узнал ее. Это она на берлинской квартире, где с ним разговаривал Лаут, сидела у окна. Узнал, и, несмотря на это, в его душе еще теплилась какая-то глупая надежда, что завязавшийся обусловленный разговор окажется случайным совпадением, а сама женщина - не имеющей никакого отношения к американской разведке.
Но незваная гостья вынула из кармана пальто половинку деревянного мундштука и, пристукнув ею, как фишкой домино, положила на стол. Очередь была за Алексеем: вторая половинка перепиленного мундштука лежала у него где-то в чемодане. Но он не стал доставать эту другую частицу вещественного пароля: и так было ясно, что длинные руки Лаута все-таки дотянулись до него.
- Я вас слушаю…
- Это я вас буду слушать! - строго сказала Элен Файн, сбрасывая с головы пуховый платок, поправляя прическу. - Заприте дверь, занавесьте окно!
Никольчук торопливо исполнил ее приказание. Она кивнула на тарелку с остатками еды:
- Я вам помешала?
- Ужинать? Нет…
- Ну, а вообще? - Файн в упор посмотрела на него, нехорошо усмехнулась.
Этот ее дерзкий, вызывающий вопрос, в главное - нахальный взгляд вернули Алексею самообладание.
- А вообще да! - твердо сказал он и впервые смело глянул ей в лицо.
- Значит, помешала?
- Значит, помешали… - в тон ей ответил Никольчук и улыбнулся от пришедшей вдруг на ум дикой мысли: взять вот сейчас эту рыжеволосую красотку под локоток, да и доставить прямехонько в КГБ - займитесь, мол, заграничной путешественницей…
- Чему вы улыбаетесь?
- А что мне не улыбаться? - с вызовом сказал Алексей. - Я у себя дома.
- Дома ли?! - Она усмехнулась и опять пристально посмотрела в его глубоко посаженные глаза, словно желая понять, совершил ли он уже то, что задумал, или нет. Если совершил - значит будет вести себя смело, не робея.
Никольчук не выдержал ее взгляда, что-то дрогнуло у него в лице. Он поспешно протянул руку за сигаретами, лежавшими на другом конце стола. Файн облегченно вздохнула ("Уверенности в нем не заметно - это хорошо".) и тоже закурила из его пачки.
Несколько минут они говорили о разных пустяках, о погоде. Файн хотела заставить Никольчука расслабиться, избавиться от настороженности. Внимательно наблюдая за ним, она постепенно пришла к убеждению, что Никольчук еще не успел переметнуться, но как, видимо, задумал, живет под страхом возмездия. И как только она уверовала в это, сразу же, не давая ему опомниться, перешла в наступление:
- Шеф считает, что период вашей акклиматизации в Ченском районе слишком затянулся.
- Шеф и все вы там плохо представляете здешнюю обстановку, - сказал Алексей. - Очень трудно работать…
- А я считаю, вы просто струсили, товарищ Никольчук, - оборвала его Файн, делая ироническое ударение на слове "товарищ".
- "Товарищ"… - Алексей грустно улыбнулся. - Да, к сожалению, "товарищ" надо брать в кавычки. И так будет всегда. Впрочем, вам не понять этого.
- Давайте, Никольчук, без лирики! Вы слишком дорого обошлись, чтобы мы от вас отступились. Мы ни о чем не забыли…
- Не грозите, - глухо проговорил Никольчук. - Я людей не убивал; таких, как я, могут и помиловать.
- Вы в этом уверены?
"Если бы я был уверен…" - хотел сказал Алексей. Но промолчал, размазывая пальцем сгусток горчицы по клеенке.
- Поговорим о деле, - Файн встала, прошлась по комнате. - Через несколько дней кончается срок моей путевки. Что я должна передать шефу? Думаете вы работать с нами?
5
- Я смекаю так, - неторопливо говорил старик Смолин, шагая рядом с Маясовым. - Уж больно не подходяще выбрано место для перевалочной базы. Какая-то несуразность получается: мы привозим с завода на автомашинах спецгруз, складываем его на этой Шепелевской базе, и он лежит там, можно указать, на виду, пока по железной дороге не пригонят порожняк. А груз этот, кроме всего прочего, огнеопасный.
- Но разве нельзя сделать, чтобы порожняк подавали точно к прибытию автомашин? - спросил Маясов.
- Пытались, Владимир Петрович, да не получается. Ведь тут как две державы: мы по себе, а железнодорожники - по себе…
Не впервые идет по огромному двору экспериментального химзавода майор Маясов. Его высокую фигуру в черном осеннем пальто, тонкое, строгое лицо узнают многие рабочие. Здороваются. А со Смолиным Маясов встретился еще тогда, когда приезжал сюда читать лекцию. Встретился и долго тряс его руку, обрадованно глядя в знакомые, теперь уже стариковские, глаза.
- Партизанили вместе, - сказал Маясов в ответ на удивленный взгляд стоявшего рядом лейтенанта Зубкова.
Смолин, по-волжски окая, уточнил:
- В Ченских лесах в одном отряде горе мыкали…
Они помолчали немного, справляясь с волнением.
- Из своих партизан кого-нибудь встречали после войны? - спросил Маясов.
- Почти никого… Да и где встретишь, если большинство ребят было из Смоленской области: отряд-то зародился там. Ведь в здешние леса его каратели потеснили.
- А сами вы, Федор Гаврилович, давно здесь?.. Помню, вы говорили, что до войны жили в нашем областном центре.
- Я и после войны там жил. Да и теперь туда к родне нередко наведываюсь… А в Кленовый яр приехал два года назад, после смерти своей старухи. Тут, на заводе, у меня дочка в инженерах.
Потом они стали вспоминать свое партизанское житье-бытье.
- Где я ни воевал, до самого Берлина дошел, - взволнованно сказал Смолин, - а такого, что пришлось нам, Владимир. Петрович, хлебнуть тогда здесь, в этом самом урочище Кленовый яр, не доводилось переживать.
- Да-а, - тяжело вздохнул Маясов. - Предательство Букреева дорого обошлось отряду.
- Ох как дорого!
Расставаясь сегодня со Смолиным в заводском поселке, майор сказал старику:
- Насчет перевалочной базы вы, пожалуй, правы. Что-то надо придумать.
Когда Смолин скрылся в подъезде своего дома, Маясов, захлопнув дверцу автомашины, предложил Зубкову:
- Давайте-ка сейчас, не откладывая, проедем в это самое Шепелево.
На Шепелевской перевалочной базе они пробыли около часа. Излазили ее и вдоль и поперек. Потом вместе с охранником забрались на обледеневшую по краям деревянную платформу. Сквозняк там гулял вовсю, со свистом обвевая столбы, подпиравшие крышу. Неподалеку от платформы тянулось расчищенное от снега шоссе с его бесконечным потоком автомашин: дорога начиналась на границе страны и, пересекая область с запада на восток, вела к Москве. По тропе, проложенной между сугробов, поблизости от торцевой стороны платформы, не переставая, сновали пешеходы - и местные жители и приезжие, из тех, кому требовалось забежать в стоявшую на краю поселка закусочную.
- Ну как? - спросил Маясов Зубкова.
- По-моему, товарищ майор, слесарь Смолин прав: место для перевалочной базы надо искать другое.
- А мне кажется, никакой базы вовсе не нужно, - сказал Маясов.
- Почему? - не понял лейтенант.
- Очень просто… От Кленового яра до Шепелева всего пять километров?
- Пять.
- Так вот, если проложить здесь железнодорожную ветку, то спецгрузы с завода будут следовать без перевала до места назначения. - Немного помолчав, Маясов решительно заключил: - Завтра же поеду к Андронову. Думаю, он нас поддержит.
6
В тот день, с утра, директор завода делал обход подсобных объектов. В пыжиковой шапке и добротном пальто, крупный, ладный, румяный от мороза, он по-хозяйски шагал между смолистыми, наполовину обтесанными бревнами, внимательно оглядывал заиндевевшую кирпичную кладку строящейся водокачки. Андронов был в прекрасном настроении - много шутил и почти не ругал сопровождавших его инженеров и снабженцев. Указания он давал на ходу, и те, кому они адресовались, быстро делали пометки себе в блокноты, зная, что Сергей Иванович не забывчив.
От водокачки директор и его свита направились к электростанции. Припорошенная свежим снежком асфальтовая дорога вела через заводской поселок. На сей раз ему было суждено стать местом, испортившим сразу и до конца дня хорошее настроение Андронова.
На площади в центре поселка, между магазином и клубом, в это время по обыкновению собирались в ожидании автобуса рабочие экспериментального завода, жившие в Ченске.
Человек двенадцать, в большинстве молодежь, сгрудились у подъезда клуба. На его широких дверях, обляпанных известью, висел потемневший от давности фанерный лист с корявыми буквами: "Клуб закрыт на ремонт". А поверх этой надписи ярко белела прихваченная кнопками бумага. Она-то и притянула сюда рабочих. Посмеиваясь, они слушали, как белобровый паренек громко и нараспев читал стихи, написанные от руки под рисунком, сделанным тушью. Стихи были злые, высмеивающие директора завода за то, что он снял бригаду плотников с ремонта клуба и перебросил ее на ремонт домов ИТР, в том числе и своего коттеджа.
Стоявшие позади паренька, покуривая, комментировали:
- Андронов теперь от злости лопнет…
- Разделали по всем правилам…
- А карикатурка сильна: не хуже Кукрыниксов! Кто это его так?
- Наверно, Савелов постарался, - спокойно сказал Андронов.
Он только что подошел со своими спутниками и прочитал стихи. Они задели его за живое. Но Сергей Иванович и виду не подал, как больно и неприятно ему - он умел держать себя на людях. Его взгляд выражал лишь добродушную снисходительность, когда он повернулся в сторону Игоря Савелова - смуглолицего парня с насмешливыми глазами, стоявшего неподалеку в группе заводских ребят.
- Ты же завклубом, - говорил Савелов рыжему толстяку, - действовать надо, бороться!
- А я что, не борюсь? - оправдывался тот.
- "Борюсь"! - передразнил Игорь, нахлобучив рыжему на глаза клетчатую кепку. - Хотя ты действительно весь день на посту: до обеда борешься с голодом, а после обеда со сном.
Парни захохотали.
- Не рано ли смеешься, Кукрыникса! - обиженно сказал завклубом Савелову. - Смотри, быть тебе с клизмой.
- А что, не правда, что ли? - кивнул Савелов на карикатуру.
- Правда-то правда. Только ведь она иной раз боком выходит…
- Ладно, ладно, пророк! - вступился рослый парень в полушубке. - Ты вот небось супротив директора и сморкнуться не посмеешь.
- Ага, - улыбнулся тот. - Я ж, Митя, рожденный ползать. Только если говорить серьезно, зря Савелов краски расходовал. Ему бы одним дегтем мазать.
- Это почему же? - спросил Савелов.
- Яду в тебе много. Вот и норовишь все, что ни видишь, выпачкать. Я тебе, Игорь, так скажу: за таких, как Андронов, держаться надо. Он потому из монтеров в директора выбился, что мозги у него не чета нашим…
Кончив рассматривать карикатуру, Андронов снял кожаную перчатку, подчеркнуто не спеша закурил и своим степенным шагом двинулся в сторону электростанции.
Свита молча потянулась за ним. Начавшийся утром обход продолжался своим чередом. Как и до этого, директор везде вникал в каждую мелочь, давал короткие, быстрые указания. Не было только шуток и прежней игривости в поведении Сергея Ивановича.
Закончив обход, Андронов у крыльца конторы отпустил сопровождавших его людей. Прошел к себе в кабинет и, не раздеваясь, сел за стол. Вид у него был хмурый.
В эту минуту, явно некстати, и явился к Сергею Ивановичу майор Маясов со своей идеей о прокладке железнодорожной ветки до Шепелева и ликвидации там перевалочной базы.