- Да, но понимаешь, нам всегда показывают только одну сторону… Всегда только наши такие молодцы, агнцы и вообще белые и пушистые. А язычники - всегда изверги. Но это же неправда! Почему нам не рассказывают правду? Почему не покажут, как тот же Петрос работал в инквизиции… ну может быть, эта работа тоже нужна. Так пусть про нее расскажут!
- Это и так все знают, - Петрос пожал плечами.
Юлиан прижал меня к себе и похлопал по плечу ладонью.
- Крис сегодня не в духе что-то, - добродушно сказал он. Мне стало стыдно. В самом деле - чего это я? Зачем я спорю? О чем?
Нам-то какое дело до всего этого - инквизиции, святых, биргенов? *Прототип этого героя - реальный земной доминиканец-инквизитор святой Петр Веронский.
- А отказаться - никак? - неуверенно спросил Юлиан.
- Ты же знаешь, без справки зачет не поставят. Да ладно, не дрожи - что будет-то? Дальше кабинета ведь ничего не уйдет.
- Я тебя подожду внизу.
- Ну смотри. Если время есть…
Я рассталась с любимым и побежала наверх, по ступенькам. Мне только гинеколога и осталось пройти. Дурная эта диспансеризация. Хочешь не хочешь, а раз в год пройди всех врачей. Ну зачем - мы же молодые, здоровые…
Нет, я не боялась. Врачебная тайна - то же, что тайна исповеди. Почти. В общем, врач, не умеющий хранить тайну, дисквалифицируется. И все же… Если честно - просто стыдно. У нас еще гинеколог - мужчина… Так-то ладно, он врач, это нормально. Но как стыдно признаться ему, что я уже не девушка… Боже мой, какой позор!
В конце концов, говорить мне ничего не придется. Он и сам увидит…
И все равно. Пока я сидела в очереди, нервно листая монографию по детской иммунологии, не видя строчек, пока я в кабинете отвечала на вопросы и раздевалась - меня била легкая, почти незаметная дрожь. Я вскарабкалась на кресло. Доктор Каррога постоял некоторое время передо мной, и я понимала, что он рассматривает то, что у меня там, внизу, осознавая, что видит перед собой следы преступления. Но к счастью, гинеколог ничего не сказал, просто стал вводить мне во влагалище всякие холодные железные штуки для обследования. Я морщилась и кусала губы - это было неприятно.
Наконец доктор Каррога отошел от меня.
- Одевайтесь и подойдите к столу, - бросил он. Я поспешно стала натягивать одежду. В чем дело? Что-то не в порядке? Почему - к столу? Поставил бы печать на справку, и все…
- Что-то не в порядке? - выпалила я, нагло глядя на него. Гинеколог сидел, сложив на столе большие, длиннопалые руки и внимательно смотрел на меня. Справка была не тронута печатью.
- Дейлори, вы действительно не знаете, в чем дело?
- Нет… а что? - прошептала я.
- Вы беременны, - сообщил врач.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы переварить эту новость и прийти в себя.
- Вы что, ничего не замечали? Когда у вас в последний раз были месячные?
- Месяца два назад… или три, точно не помню. Но у меня нерегулярные… я не слежу толком.
- И тошноты, головокружений - ничего не было?
- Нет… ничего.
Сейчас, когда я соображала, действительно что-то такое приходило в голову. Да, было… подташнивало. И круги под глазами. И аппетита нет совсем. Но…
- Дейлори, вы же медик. Вы курсант-медик! Неужели вы… - врач махнул рукой. Да. Он прав. Это непростительно с моей стороны. Но другой женщине я бы легко поставила такой диагноз. Легко. Просто… мне никогда не приходило в голову…
Что? Что от ЭТОГО бывают дети?
Мне до такой степени вдолбили, что дети рождаются в браке и только в браке, что я была подсознательно уверена - от добрачного секса беременности не бывает.
Какой бред… какая я идиотка…
Врач пожал плечами.
- Будете ходить ко мне наблюдаться. Печать я вам поставлю. Но конечно, вы понимаете, что надо что-то решать… что-то менять. Словом, это не мое дело, обсудите это с вашим духовником. Через месяц приходите на прием.
Я взяла справку, встала, на негнущихся ногах пошла к двери.
Обернулась.
- А… какой срок?
- Срок небольшой, - сказал гинеколог, - пять-шесть недель.
Ничего, колотилось у меня в голове. Ничего. Если отец Тимо не обвенчает, найдем другого священника. Вот и не надо будет больше прятаться, бегать от всех. Дадут комнату в общаге. Родится недоношенный ребенок, подумаешь. Ну правда, в справке напишут, что доношенный… срок настоящий напишут. Но я же не буду справку в деканате показывать и всем вокруг. Никто не будет разбираться. Может, оно и к лучшему!
И пока я добежала до низа лестницы, в моей голове все уложилось по местам, мозаика склеилась: да, так оно к лучшему! Теперь кончились любовные игры, начнется наконец нормальная жизнь. И почему это я решила, что у нас не будет семьи… смерть какая-то… бред просто! Теперь есть ребенок, а значит - будет и семья.
Юлиан ждал меня внизу. Это было очень хорошо. Мы вышли на улицу, и тут я вывалила на него сразу эту потрясающую новость.
Юлиан остановился.
Я уставилась на него, ожидая, что он скажет.
- Черт, - сказал он, - это на святого Валентина…
- Что? - удивилась я.
- Да увлекся я… резинки не было с собой, а я… дурак.
- В смысле… - мои пальцы начали холодеть. Централизации кровообращения. Теперь я не была наивной идиоткой, теперь я соображала очень быстро, - ты хочешь сказать… что ты все время предохранялся?
- А как же? - удивился Юлиан, - ты считаешь меня безответственным ослом?
- Но… Юли… - я замолчала.
- Почему же я никогда не замечала этого?
- Уж не знаю, - усмехнулся он. Вытащил из кармана бесформенный комочек беловатой резины, - вот, просвещайся… только они вообще-то одноразовые, но умные люди обычно их стирают и снова используют. Их не так просто достать. Что, не слышала?
Я, конечно, слышала о таких штуках, они называются кондомы, но ведь это что-то запретное… из Сканти…
- Скантийское производство?
- Холийское. Ну что, пойдешь сообщать обо мне?
Я досадливо махнула рукой.
- Не беспокойся, со шпионами я не связан, - сказал мой любимый. Но меня волновало совсем другое.
- Юли… что же мы теперь делать будем?
- Что? Ну как что? Наверное, жить…
Я сглотнула. Нет. Не то. Ну догадайся же, пойми - ты, ты должен предложить это!
- Юли, ты знаешь, в принципе, обвенчать могут и без помолвки. Если поговорить со священником… у тебя духовник отец Пао, он как? Мой не очень… строгий.
Юлиан какое-то время молчал.
- Крис, - сказал он, - ты уверена, что нам сейчас необходимо создавать семью?
Я думала, что "обрушилось небо" - это такой штамп. Литературный.
Но оно на самом деле обрушилось на меня. Ледяной давящей тяжестью. Неумолимой…
Я же готова была на ад - так вот он и есть. Ад.
Я ползла по его ледяной стене, цепляясь окровавленными содранными пальцами, в ужасе, не глядя вниз, где меня ждал совсем уж кромешный, ледяной мрак, неописуемый кошмар, и пыталась схватиться за Юлиана… который был там, наверху, у самого света, но не протягивал мне руки. Хотя бы за край одежды, за ногу… хоть как-нибудь. А он лишь досадливо, с омерзением отдергивался - да иди ты…
Но я же хотела в ад вместе с ним! Я была готова на муки - только чтобы он был рядом… неужели я хочу страданий и для него? Неужели я не счастлива тем, что он невредим и счастлив?
Получается, что нет. Что я эгоистична. Что я хочу завладеть любимым. Что мне не достаточно только его счастья…
- Да перестань ты реветь, - с досадой сказал он.
- Но как… как…
Я замолчала. Юлиан что-то говорил. Он говорил, что надо подождать, подумать. Срок ведь еще небольшой? Может, что-то поумнее придет в голову. Что? Я почти его не слышала. Я вдруг поняла, что рожать мне придется одной. И что через несколько месяцев все станет явным. И меня вызовут на допрос… И мне придется назвать имя Юлиана. Но я же не сделаю этого… Правда, о том, что мы вместе, знает полшколы. Но все равно, можно наврать, например, что меня изнасиловали. Да, отличная идея. И кстати, лучше нам сейчас расстаться с Юлианом, чтобы совсем уж подозрения от него отвести. Правда, будет непонятно, почему я не хочу назвать имя насильника… да не смогу я соврать. Тем более, в инквизиции. Как там Йэн сказал? "Применяют разные методы". Да я и без методов врать не умею. Это же надо будет художественно и убедительно… А зачем? Я буду просто молчать. Уж промолчать я смогу. Несмотря на методы. Ну не будут же они меня кипящим маслом поливать, не в эпоху Рассеяния живем… Из школы выгонят, да. Но это уже в любом случае… Я остановилась.
Кошмар-то какой! Боже мой, какой ужас. И ведь никогда больше, никогда! Я не стану врачом. Не подпишу своей рукой диагноз. Мне не ломать голову над сложными случаями, не осматривать больных… Боже, Боже, за что мне это, за что? Ведь даже эти страшные месяцы - если я и жила, то лишь за счет того, что работала. Только в больнице я оживала. Только там я могла думать о чем-то другом, кроме Юлиана. Я же с первой ступени об этом мечтала! Я всю школу в медицинском кружке занималась, только об этом и думала. Я снова разрыдалась.
- Ну перестань, - Юлиан прижал меня к себе и гладил, - перестань, маленькая. Все будет хорошо.
Что будет хорошо, что?!
Я вдруг осознала очень четко, что Юлиан мог бы одним только словом прекратить весь этот кошмар. Двумя. Только сказать - давай поженимся. И этого ужаса, этого дикого бреда не стало бы.
Может быть, он просто не понимает?!
- Юли… - прохлюпала я сквозь слезы. - Юли, нам надо пожениться… как ты не понимаешь… меня же из школы… за блуд…
- Не выгонят, - веско сказал он, - вот увидишь, все будет нормально.
- Но как, как?!
- Подожди, надо подумать. Я что-нибудь придумаю. Сейчас пока ничего не идет в голову…
- Но почему, почему ты не хочешь жениться?! - не выдержала я, - ты меня не любишь?
- При чем здесь это? - с досадой сказал Юлиан, - просто понимаешь… надо все-таки школу закончить сначала. Ну куда сейчас с семьей? Мы молодые еще… глупо это. Да не знаю. Я вообще не собирался сейчас жениться…
Все было сказано. Я дошла до глубочайшего унижения - сама начала просить, чтобы парень женился на мне. И он мне отказал. Хуже этого просто не бывает. Даже представить нельзя. После этого можно сделать только одно - повернуться и уйти навсегда.
Но у меня не было сил уйти. Не из каких-то принципиальных соображений. Я просто не могла отлепиться, оторваться от любимого. Я все равно, все равно его люблю…
Юлиан проводил меня до конвиктуса, и мы расстались.
- Крис, - сказала Тавита, - у тебя что-то случилось.
Она села на край кровати. Осторожно протянула руку и погладила меня по голове.
Это, наверное, меня и доконало. Вся моя решимость молчать, как рыба, лопнула мгновенно. Я разрыдалась. Тавита молча смотрела на меня, глаза полны сочувствия. И размазывая сопли по подушке, всхлипывая, уже не задумываясь ни о чем, я рассказала все подруге.
Карие глаза Тавиты раскрывались все шире.
- Нет, - она замотала головой. В ее голосе прорвался ужас, и за этот ужас я была ей благодарна, - нет, это невозможно! Крис… нет! Как же ты… что же ты молчала все это время! Нет, ерунда…
Помолчав, она задала тот же вопрос, что и врач.
- Ты что же, и не замечала ничего? Должен же быть токсикоз…
- Но нет у меня токсикоза… я себя хорошо чувствую. Не знаю я! А месячные… ты сама замечаешь, когда у тебя месячные?
- Ну я замечаю, - сказала Тавита, - у меня боли. Но вообще да, таблетку примешь - и вперед.
- А у меня и болей не было.
Она подперла голову руками.
- Что же теперь делать-то, Крис…
До меня вдруг начало доходить, что я сделала. Теперь Тавита должна будет ломать голову - сообщить или не сообщить в деканат. Мне-то уже все равно, правда…
- Тави… пожалуйста, не говори ничего о Юлиане.
- Почему?
- Я хочу это скрыть, понимаешь? Не скажу, кто отец ребенка, и все. Я с ним больше встречаться не буду, совсем. Ну пусть он хоть нормально школу закончит. У меня-то все кончено, я понимаю…
Тавита покачала головой.
- Но ведь это он тебя по сути соблазнил. Он виноват нисколько не меньше.
- Это неважно, - сказала я. Тавита смотрела мне в глаза. Потом кивнула.
- Хорошо, если ты хочешь… сделаем вид, что я ничего не знаю. Хотя по-моему,это несправедливо. И потом, все же знают, что вы с ним вместе… Ты знаешь, я даже подозревала, что между вами что-то есть. Ты уж совсем не в себе последние месяцы.
- Я просто больше не буду с ним встречаться. Все равно до конца года я еще могу доучиться… А потом все забудут, что мы с ним были.
- Крис, но это же не шутки. В таких случаях всегда ищут отца. Тебя тоже допрашивать будут.
- Ну я буду молчать. Пусть. Не убьют же они меня.
- Ох, Крис, Крис… - прошептала Тавита, - что же делать-то…
Я молча плакала. Странно, но мне стало легче. Я потеряла Юлиана… да, потеряла. Именно это было больнее всего. Даже не то, что выгонят из школы. Об этом я потом буду плакать. Сейчас страшнее всего думать о том, что больше никогда я не буду вместе с ним… он больше не коснется меня, я не увижу его глаз, его улыбки, обращенных ко мне. Именно об этом я и плакала сейчас, когда подошла Тавита.
Но вот сейчас я снова обрела подругу. Больше не надо врать, скрываться, лицемерить. Она знает все. Она поддержит меня и поможет.
Если, конечно, мне еще можно хоть чем-то помочь.
Отговорившись учебными делами, я почти не принимала участия в подготовке традиционного шествия на Пятидесятницу. Собственно, все послепасхальное время я провела как во сне. Юлиана видела только на лекциях (если он не прогуливал), мельком и старалась тут же отвести взгляд. Я понимала прекрасно, если только подойти к нему - сердце не выдержит, и я брошусь к нему на шею.
Я просто попросила Тавиту сходить к нему и передать - даже писать не стала - просто на словах передать, что я больше не хочу его видеть и прошу ко мне не ходить и не пытаться со мной встретиться.
Тавита вернулась и лаконично сообщила, что послание передано. Юлиан действительно больше не пытался установить контакт со мной.
Странно, но я не чувствовала себя будущей матерью, вообще не могла осознать того дикого факта, что в моей телесной глубине где-то растет маленький человечек. Никаких специфических симптомов беременности не было. Пока не было. Я продумала план - живот станет заметен только к следующему учебному году. Я просто не буду возвращаться в школу. Маме придется все рассказать, а куда деваться? Останусь у родителей. Со временем поступлю на работу медсестрой, мне дадут квартиру. Буду жить там, в моем родном Бетлехеме, рожу ребенка, буду растить его одна. И главное, таким образом удастся избежать позорного изгнания, стыда - уехала на каникулы, и все.
Собственная судьба волновала меня в наименьшей степени. Так же, как и ребенок. Учиться, правда, не хотелось уже. Чего ради? Зачем мучиться, получая зачеты, готовясь к экзаменам - не все ли теперь равно, как я закончу третий курс?
Вначале прошла колонна девушек-гимнасток. Они были одеты в сверкающие закрытые трико, от шеи до пят, похожие на космические изокостюмы. Несли атласные ленты - голубые, белые и золотые. Время от времени колонна останавливалась и демонстрировала высокий класс - девушки синхронно выполняли сложнейшие упражнения, за пару секунд формировали пирамиды, летящие в воздухе ленты и знамена рисовали фантастические многомерные фигуры.
Вслед за ними двигались дети. Общество "Дети Христа", пятилетки-нулевички с воздушными шарами, с флажками и маленькими плакатами. "Молодежь Христа-Царя", "Святая Марта", "Юные дариты", "Юные крестоносцы", все эти детские организации, которые близки сердцу каждого эдолийца. Конечно же, хавениты - молодые хавены. Я и сама носила когда-то такой красно-белый галстук, задорно выкрикивала наш девиз, размахивала красным знаменем. Столько милых сердцу воспоминаний вызывают в душе эти ребятишки, их горящие глаза, звонкие голоса, поющие хором.
Родина наша поет и славит:
Слава, слава Христу-Царю!
Даже мое измученное, истерзанное и неправое сердце чуть оттаяло. Невозможно было смотреть на этих ребятишек без улыбки. Лишь иногда протыкала душу острая боль, я старалась перетерпеть ее так, чтобы никто не заметил.
За детьми настала очередь молодежных обществ и организаций, высших школ. На Площади святого Квиринуса у Собора тем временем гимнастки уже показывают свое феерическое представление. А на окраинах собираются военные -они завершают шествие. Мимо нас шли технари - Высшая Инженерная школа, потом Школа Авиастроения, две общественных организации - "Молодые дариты" и "Дело Божье". Я сама, помнится, хотела вступить в Дело Божье, но их ближайший филиал далековато от нас, времени нет ездить. За ними шла "Молодая Империя". Белые костюмы и белые платья, золоченые кресты, алые знамена - наши, имперские. В школе учили, в нулевой ступени еще: "Почему наше знамя алое?" - "Потому что на нем - кровь Христа, пролитая за нас в искупление наших грехов". Музыка гремит. Лица сияют. Какие же они все счастливые… Как им хорошо сейчас… даже мне хорошо стало, пусть я умираю, ну и что, какая разница. Это совсем неважно. Моя судьба - все это неважно. Прошла хавенская семинария, ребята в привычных черных сутанах. Школа Театрального Искусства. Педагогическая высшая школа. Наконец, наша очередь настала. Поток захватил меня. Я старалась не отстать от Тавиты. Нас буквально вынесло на середину улицы. Я подняла повыше свою хоругвь с изображением святой Мейди - всучили мне все-таки. Где-то впереди возникла песня. Мне совершенно не хотелось петь, но ритм все же захватил…
Славься, Царица Небесная, славься!
О Мари, сквозь время и битвы
Пусть несут нас твои молитвы,
Ныне и в час кончины,
Моли о нас, грешных, Сына.
И так это было хорошо, петь на несколько голосов, так стройно и дружно мы пели, что даже что-то шевельнулось в моей заиндевевшей душе, и я словно за соломинку ухватилась за эту мысль: о да, святая Мари! Ты-то хоть пожалеешь меня? Я знаю, ты пожалеешь. Ты знаешь, что я не хотела зла! Я, может, и неправа, и погибаю не без вины, но ты-то хоть пожалей меня, ведь ты же можешь просто пожалеть? Ты же мама, ведь мама всегда меня жалела… Мама поймет. И ты пойми, Мари, пожалуйста! Я едва не разревелась. Тут, к счастью, начали другую песню. Вскоре я устала. Шествие длинное - мы кружим по городу, пока дойдем до Собора святого Квиринуса, уже ноги гудят. А в моем положении и совсем плохо. Ослабла я. В глазах рябило от алых знамен, от пестрых хоругвей, в ушах звенело от музыки и песен.
- Крис? - Тавита наклонилась ко мне, - плохо себя чувствуешь?
- Ничего, - выговорила я.
- Ты же можешь уйти… не обязательно ведь.
- Да нет, дойду я, - меня даже участие Тавиты раздражало.
- Дай по крайней мере свою хоругвь, - я с удовольствием отдала святую Мейди и Тавита засуетилась, пристраивая ее кому-то, кажется, Тате из 35й группы.
- Держись за меня, если тяжело.