Мистер Дахамо вновь уловил, что его о чем-то спрашивают, и кивнул. Ничего дядька не понимал, но ему легче было кивать, чем мотать головой туда-сюда. Влад этого уже не осознавал и обрадованно протянул старику пять, чтоб закрепить рукопожатием схожесть подходов к важнейшим принципам бытия. Обменявшись рукопожатиями, они тут же обменялись и кое-чем более существенным. Влад сорвал с запястья и вручил хозяину хронометр. Отличный армейский хронометр – противоударный, водонепроницаемый и огнеупорный. Мистер же Дахамо отдарился массивным браслетом из белого с прожилками металла. Материализовал его из воздуха как заправский фокусник. Натянув браслет на место хронометра, Влад с минуту любовался, как здорово штуковина смотрится на руке. Потом хлопнул себя по лбу:
– Я же еще не рассказал вам, мистер Дахамо, чем там у нас все дело кончилось.
И вернулся к рассказу. Ничего не мог с собой поделать – тянуло трепаться. Растормозил его не на шутку первач из губчатой настырницы.
– Так вот, мистер Дахамо, дальше. А дальше… Отставить. Прежде вот о чем. У нас же дело тогда к выпуску шло. Вот что. Это существенно. Должны мы были через какие-то два дня документы на руки получить и убыть к местам дальнейшего прохождения службы. Скачками по окопам в соответствии с проведенным… – в этот миг Влад, увидев, что хозяин разливает по новой, вздохнул, но возражать не стал и рассказа не прервал, – распределением. И вот. В день выпуска – все на плац, со стягом прощаться, а мы – в лесок, что неподалеку от Центра растет. Дождались на опушке главного сержанта Морриса и под его чутким руководством сварганили в охотку по окопу для стрельбы в полный рост. Отрыли, стало быть, и стали ждать.
Дахамо протянул стопку, Влад поморщился, выдохнул и опрокинул. Закусывать не стал, продолжил:
– Дальше так. Дело к обеду – Гринг Пасс архаровцев в лесок. Построил полукругом, "смирно" дал. Но им что "вольно", что "смирно" – один пень. Галдят, в носах ковыряются, яйца чешут. Ладно. Нам-то что. У нас свое. Стали смертников изображать. Натурально. Встали у вырытых могилок, головы понуро повесили, ждем. А главный сержант Моррис, отец родной, хоп – вытащил откуда-то листок помятый, расправил, брови сдвинул и зачитал… приговор смертный! Без балды – смертный. Так и так: мол, за систематические нарушения воинской дисциплины в ходе прохождения курса обучения в Центре боевой подготовки имени командора Брамса курсанты Джек Хэули, Фил Той и Владислав де Арнарди приговариваются к расстрелу. А как зачитал, тут же выхватил музейный кольт размеров невероятных и – бабах! бабах! бабах! – привел приговор в исполнение. Холостыми, конечно, патронами. Но попадали мы в свои ямы, будто боевыми он в нас засадил. Что там говорить – красиво померли. Как в кино. Не вру – ей-богу, как в кино! А обалдуи бойнрамийские сдрейфили. Натуральным образом – чуть не уделались. Притихли от ужаса и рты раззявили. А как взялся Моррис за лопату, вроде как могилы закапывать, Гринг Пасс дал им "налево". И пока в себя не пришли, повел на прием пищи через рот. Мы еще для верности полежали в ямах минут пять, только потом воскресли. Раздал нам Моррис предписания и обнял на прощание. Подхватили мы свои вещички, что в кустах припрятаны были, и прямым ходом на космодром. – Влад посмотрел на мистера Дахамо – слушает ли? – и, убедившись, что с этим все в порядке, подытожил: – Вот такие вот пироги с капустой. Говорят, парни с Бойнрамии до самого выпуска шелковыми ходили. Прониклись, видать. – Влад посмотрел на пустую стопку и добавил: – Впрочем, все это было давно и, как отсюда кажется, – неправда.
Мистер Дахамо, сообразив, что рассказ (в котором он не понял ни бельмеса) наконец-то завершен, сочувственно покивал и вытащил из кармана коробку с сигарами. Сначала предложил гостю, а когда тот отказался, сам со вкусом задымил.
Долго, подперев отяжелевшую голову кулаками, смотрел Влад на кольца, которые мистер Дахамо пускал под навес веранды. Кольца навевали тоску. Точнее не сами кольца, а их обреченность. Глядел-глядел и не выдержал, сорвался. В смысле – запел. Естественно, любимую. Даппайскую.
Ой-хм, зачем в полях потравы,
Где не вьют архтвары гнезд,
Ворошишь ты злые травы,
Собираешь слезы звезд?Не страшась ни ран, ни порчи,
Ты зачем бежишь в рассвет?
Голос чей, скажи, ты хочешь
Там услышать? Дай ответ.Возвращайся, умоляю,
Моя девица-краса -
Злые ветры растерзали
Сердцу милых голоса…
Мистер Дахамо слушал песню, не скрывая удовольствия. Видно, был он из тех исключительных людей, которые любят красоту чужих звуков, даже не понимая их смысла. И он бы, наверное, слушал и слушал эту песню еще и еще, но только Влад внезапно прервал ее и ткнулся лбом в стол. Силы окончательно покинули солдата.
Силы – да, но огонек разума еще теплился. Поэтому, собрав остатки воли, Влад попытался оторвать голову от нетесаной доски. Не из глупого упрямства, не потому, что вздумал сопротивляться неизбежному, просто, следуя нормам приличия, хотел перед окончательным уходом в темноту заверить мистера Дахамо в своем глубоком уважении. Хотел. Да только голова, зараза, оказалась неподъемной. Только и сумел, что повернуть ее набок.
А мистер Дахамо в это время поймал прилетевшего на огонь ночного мотылька. Приложил кулак к уху, послушал, как трепещет. Потом разжал кулак, и с ладони взлетел уже не один мотылек, а многие тысячи. И рванули они огромным шелестящим облаком к звездам. "Чтоб я сдох – колдун", – успел подумать Влад. А потом последние искры сознания угасли, и он отключился.
Увидев, что гость вышел из игры, хозяин пустил вверх очередную порцию колец и одобрительно кивнул. Выглядел мистер Дахамо в ту минуту умиротворенным. Как человек, которому в жизни по большому счету уже ничего не нужно, ибо исполнил он свое высшее предназначение.
Что походило на правду.
На ту правду, которая в том заключается, что если правители должны править, монахи молиться, воины воевать, крестьяне пахать, то мужчины рода Дахамо – сохранять Старую Вещь для Человека Со Шрамом.
А Человек Со Шрамом должен успокоить Зверя.
Раз и навсегда.
Все остальное – суета сует.
Проснулся Влад глубокой ночью. Проснулся от жажды – внутри пекло, будто тлеющих углей наглотался. Открыв глаза, ничего не увидел – вокруг царила кромешная темень. Долго вспоминал, где и по какой причине находится. С трудом, но вспомнил. Поднес к глазам диск хронометра. Хронометра на руке не оказалось. Пощупал – вместо хронометра какой-то металлический браслет. Вспомнил – подарок.
Продолжив обследование, Влад обнаружил, что лежит одетым, а пошевелив ногами – что ботинок нет. Кто-то снял.
Это его немного смутило, поскольку в свежести своих носок уверен не был. Но, впрочем, сосредотачиваться на этом не стал: во-первых, сильно хотелось пить, во-вторых, пронзила мысль о мешке. Вернее, не о самом мешке, а о лежащем в нем спасительном слитке раймондия. Повернулся на бок и, подгоняемый инстинктом самосохранения, пошарил рукой по полу. Мешок лежал рядом. И винтовка тоже. Успокоившись, Влад заставил себя сесть. Вспомнив, что где-то в мешке лежит еще и фонарь, полез искать. На ощупь найти нужную вещь всегда трудно, а в нетрезвом состоянии тем более, но нашел. Вытащил и тут же врубил.
Свет так больно резанул по глазам, что Влад невольно зажмурился. Уменьшил мощность луча и только потом осторожно приподнял веки. Сквозь образовавшуюся щель увидел, что находится в небольшой – метра три на три – комнате. Хотя единственное окно и закрывали наглухо ставни, но по скосу потолка догадался, что расположена комнатушка на втором этаже.
Мебели было мало. Узкая жесткая кровать, на которой, собственно, Влад себя и обнаружил. Напротив нее массивный, сколоченный из плохо тесаных досок стол и такого же качества табурет, а по диагонали, в углу – огромный сундук. На сундуке что-то бесформенное – то ли груда белья, то ли шкуры. И это все.
Влад поводил фонарем вокруг – нет ли где чего попить? Но на столе ни кружки, ни кувшина не оказалось. Только продырявленная шляпа. Тут он вспомнил о фляге, опять полез в мешок. Фляга оказалась пустой. Ни капли. Недовольно крякнув, Влад принялся обуваться. Против физиологии не попрешь – хочешь не хочешь, а нужно спасать себя от обезвоживания.
Долго возился со шнуровкой. Кое-как справился, подхватил мешок и, не забыв про винтовку (все свое ношу с собой), встал. И тут же вскрикнул – долбанулся о потолочную балку. Потирая ушибленное место и проклиная сволочную деревяшку, пошел на выход.
Дверь оказалась не запертой. Противно взвизгнули несмазанные петли, и Влад очутился в длинном коридоре, по сторонам которого разглядел еще несколько дверей. Крадучись, чуть ли не на цыпочках, прошел мимо всех и добрел до лестницы. Стараясь не шуметь (что получалось плохо – ступени совсем рассохлись и стонали при каждом шаге), стал спускаться.
Влад шел медленно. Пройдя несколько ступеней, застывал, вслушивался в тишину, царившую в доме, и делал еще несколько шагов. Спустился на первый этаж за пять приемов. В холле на предмет чего попить рыскать не стал – боялся неосторожным громом-стуком потревожить сон хозяев. Освободил входную дверь от крепкого (брусок в ладонь) засова, налег на массивную створку плечом и вывалился наружу. Как птенец из скорлупы.
Экономя заряд аккумулятора, фонарь тут же отрубил – ночь стояла ясная. Набежавшие в час заката тучи уже рассеялись, и на чистейшем небосклоне сияли обе луны. Рроя – полным диском. Эррха – надкусанным.
Ополовиненная луна своим видом тут же напомнила о Старой Вещи. Влад смачно выругался и стал лихорадочно – не хватало по пьяному делу посеять то, что люди хранили веками! – ощупывать многочисленные карманы комбинезона. К счастью нашел. Глиняная пластина лежала в левом нагрудном и за это время никак не изменилась. Все та же картосхема лабиринта, вернее – часть картосхемы.
Успокоившись, землянин перекрестился, поцеловал большой палец в то место, где был когда-то ноготь, и еще раз рассмотрел артефакт.
Как известно, лабиринты бывают трех видов. Во-первых, греческий лабиринт. Спираль. Заблудиться в таком лабиринте невозможно. Один вход, он же – выход. Дошел до середины, сразился с Минотавром и домой. Если победил. Если нет, то – нет.
Во-вторых, лабиринт-сетка. В таком лабиринте каждая дорожка может пересечься с каждой. Нет центра, нет края, нет границ, нет выхода. Такая штука одновременно – и не достроена и безгранична. Как гиперсеть, где каждая ссылка таит в себе целый космос подобных ссылок. Буквально – выхода нет. Есть его поиск. Процесс.
И наконец, подобный тому, что изображен на этой древней пластинке, – маньеристический лабиринт. Он напоминает дерево: корни, ствол, ветки. Все как полагается, куча коридоров и множество тупиков. Нужное место без плана найти безумно тяжело. Пробираться методом проб и ошибок глупо.
"И зачем мне все это?" – подумал Влад, вертя обломок в руке.
Ответа внутри себя не нашел, спрятал Старую Вещь в карман и пошел к колодцу. Пока шел, приговаривал:
– Чем чаще воду берут из колодца, тем она чище.
Будто оправдывался перед кем-то.
Колодец оказался таким глубоким, что Влад поднимал ведро, наматывая цепь на барабан, целую вечность. Несколько раз порывался бросить, но жажда вынуждала крутить и крутить рукоять. Чуть кровавые мозоли не натер. Зато вода колодезная оказалась чудо как хороша. Только жутко холодная – после каждого глотка казалось, что по зубам молотком вмазали. Но пил.
Пил, пил и пил.
И все равно не напился. Отходя от колодца к дому, Влад несколько раз останавливался и припадал к фляге, которую предусмотрительно наполнил. Только уже на крыльце почувствовал себя человеком.
На веранде он задержался – постоял, опираясь на перила с пузатыми, плохо отшлифованными балясинами.
Ночь без всяких натяжек тянула на твердую четверку. Жара спала. Аромат листвы пьянил. Перезрелые звезды истекали соком. Сверчок резал по живому – делил тишину на аккуратные куски.
Влад вдруг ощутил такое единение со всем окружающим, что ахнул от восторга. Ахнул и пропал. А когда пропал он, куда-то делся и окружающий его мир. Остался только свет. Не яркий, не пугающий – мягкий. Мягкий, переливающийся всеми оттенками бежевого свет.
Долго искал себя Влад в этом первичном, заполнившем все мыслимые и немыслимые пределы свете. Искал до тех пор, пока не открылось ему через тихий суфлерский шепот, что он и есть этот свет. А когда случилось это понимание, свет мгновенно собрался в сияющую точку. Та в свою очередь каким-то чудесным образом оказалась внутри самой себя и, вывернувшись без промедления там, внутри самой себя, наизнанку, стала Владом.
Он по-прежнему стоял (будто никуда и не девался) на крыльце чужого, старого, неуютного, похожего на перевалочную базу, дома и все так же пялился на звездное небо. И все вокруг казалось прежним.
Только сам он изменился.
Влад вдруг почувствовал в себе такую силу, что мог, пожалуй, пробить дыру в небе, столкнуть Ррою с Эррхой или вообще устроить глобальный звездопад. Запросто.
Но глупить солдат не стал. Решил излить обретенную силу на что-нибудь попроще. Первым на глаза попалось ведро, стоящее на краю колодца. Вот оно-то через долю секунды и полетело вниз от брошенного на него взгляда.
"В колодец!" – мысленно приказал Влад ведру.
И оно свалилось.
Звон ржавой цепи показался упоительной музыкой. И эта музыка провозглашала, что он действительно стал иным. Хотя, конечно, и остался прежним.
В отведенную ему келью Влад заходил в приподнятом расположении духа. А когда закрыл за собой дверь, обнаружил, что возбуждение сыграло с ним злую шутку – перепутал двери и вошел не туда. Хотя и выглядела эта комната почти так же, как та, в которой проснулся, но была совсем другой. Точно.
Точнее не бывает.
Во-первых, в этой два окна. Во-вторых, на столе горит свеча. В-третьих – здесь на кровати спит Тыяхша.
Влад чертыхнулся и стал осторожно приоткрывать дверь, чтобы свалить по-тихому. Но петли предательски скрипнули. Тыяхша вздрогнула и открыла глаза. А увидев гостя, улыбнулась.
– Извини, ошибся дверью, – смущенно прошептал Влад, поражаясь тому, что девушка улыбается. Тиберрийцам ведь не дано.
– Подойди, – сказала девушка и села, натянув одеяло до подбородка.
Влад стушевался:
– Зачем?
– Затем.
Оставив винтовку у двери, Влад подошел к кровати.
– Я нравлюсь тебе? – спросила Тыяхша.
– Очень, – признался он с замиранием сердца.
– Ты хочешь меня?
Вопрос позвучал просто. Так просто, будто ее интересовало, хочет ли он пить. А пить он хотел – от волнения вновь пересохло в горле.
– Обними меня, – не дождавшись ответа, попросила Тыяхша.
Он сбросил мешок и присел на край кровати, но наклониться к девушке не решался. Тогда, откинув одеяло, она сама потянулась.
И очутилась в его неуклюжих объятиях.
Прижав девушку, Влад к своему восторгу почувствовал, что она обнажена. Испытав прилив щенячьей нежности, ткнулся своими сухими в ее влажные губы. И стал пить. Пил долго. Очень долго. Все никак не мог оторваться. И оторвался только тогда, когда почувствовал – сейчас задохнется. Глотая воздух, стал перебирать ее длинные, вкусно пахнущие терпкими травами, соломенные волосы и, сбиваясь от волнения, зашептал:
– Милая моя, как же ты мне… Как же я тебя…
Она накрыла ладонью его губы и попросила:
– Сделай темно.
Он кинулся к столу и, задув свечу, тут же вернулся. Дрожа от нетерпения, вновь заграбастал. Медведь медведем. Но она не возражала. Напротив – прильнула, потерлась кошкой и выгнулась, призывно запрокинув голову. Влад потянулся губами к ее груди, но поцеловать не успел.
С все тем же мерзким поросячьим визгом распахнулась дверь.
Резко обернувшись на звук, Влад увидел, что в комнату со свечой в руке входит Тыяхша. Она выглядела так, будто только-только вернулась из ночного дозора: уставшая, с осунувшимся лицом, в запыленной одежде и при полном вооружении – за спиной колчан, в левой руке взведенный арбалет.
Увидев Влада, Охотница недоуменно вскинула брови:
– Ты здесь зачем?
Обнаружив, что страстно сжимает в объятиях пустоту, Влад подскочил как ужаленный. И единственное что смог выдавить из себя, так это все ту же банальную фразу:
– Видимо, ошибся дверью. Прошу прощения.
– А-а, – протянула девушка. – Я было подумала…
– Да что ты! – театрально всплеснул руками Влад. – Ей-богу, ошибся дверью. Случайно зашел и… И ничего такого.
– Какого?
– Ну, такого… – Влад, скрывая смущение, прокашлялся в кулак. – Такого, о чем ты подумала. Ни-ни.
Девушка устало вздохнула:
– Верю. Ну а теперь иди. Твоя комната последняя по коридору.
– А эта разве не последняя?
– Последняя. Но только в другом крыле.
– Понял. Не дурак. Уже ушел.
– Да уж, пожалуйста. – Тыяхша поставила на стол плошку со свечой, рядом пристроила арбалет и, снимая через голову колчан, призналась: – Устала чертовски. Спать хочу.
Влад уже пришел в себя, закинул мешок на плечо, решил похвастаться:
– Кстати, ты знаешь, а у меня…
– Знаю, – оборвала его Тыяхша.
– Я там ведро…
– Видела.
– Значит, все под контролем?
– Потому до сих пор и живы.
– Логично.
Проходил он мимо Тыяхши боком, чтоб не дай бог не задеть. А она даже на миллиметр не отошла в сторону. Упрямая женщина. Вредная.
И такая загадочная.
Прошагав по коридору до своей комнаты, Влад не поленился – вернулся. Приоткрыл дверь и крикнул в темноту:
– Ведьма!
Глава четвертая
1
– Ведьма, – услышал Харднетт громкий шепот и невольно повернул голову.
Толстый коротышка, сидящий в кресле через проход, вновь взялся чихвостить жену – высокую тощую блондинку. И та опять не пожелала оставаться в долгу.
– Козел! – взвизгнула она пронзительно. Как кошка, которой наступили на хвост.
– Да пошла ты!
– Сам пошел, импотент!
Толстяк задохнулся:
– Да я!.. Да ты!..
Блондинка ехидно хохотнула, скорчила гримасу и показала язык. Толстяк дернулся, хотел вскочить, но сразу у него не вышло – не позволило крайнее положение спинки кресла. С трудом дотянувшись короткими пухлыми пальчиками до рычага фиксатора, он поставил спинку вертикально и только тогда выбрался. Оправил полы сюртука, комичным винтовым движением подтянул брюки и, не оглядываясь на покатывающуюся со смеху супругу, просеменил в сторону кают-компании.
Лайнер "Махаон", успешно стартовав с НП-узла Апарау, уверенно и без какого-либо надсада шел по разгонной дуге к зеву сто тридцать восьмого канала. До Перехода в Над-Пространство оставалось что-то около двух часов – пассажирам еще не возбранялось покидать свои места и свободно перемещаться по "зеленой" зоне.
Проводив равнодушным взглядом толстяка, Харднетт подумал, что не помешало бы размяться – бог знает сколько времени придется сиднем сидеть. Нужно пользоваться случаем. Да и в клюв чего-нибудь забросить было бы неплохо. Впрок.