* * *
Утро.
В составе взвода выдвигаемся на позиции, катимся по обочине дороги, вздымая клубы пыли. В экипаже кроме меня три человека: Антон Шаламов, Юрка Прохоров по прозвищу Тракторист, ну и, конечно же, Кузьмич.
"Рысь" идет мягко, будто на лапах крадется. Мощный "Майбах" - не мотор, а песня!
- Правее, - говорю громко, по ненужной сейчас привычке прижимая к горлу ларингофон шлема. - И ходу прибавь. Отстаем.
- Ага, - отзывается в наушниках голос Юрки Тракториста. - Будет сделано, ваше высокоблагродье.
Кузьмич хихикает. Ему теперь все можно. Если бы не он, не было бы у нас ни новых шлемофонов, ни нового танкового переговорного устройства.
- Отставить смех, - говорю.
Чудо, чудо - даже кричать не нужно!..
Как начинаются дюны - встаем, слушаем боевую задачу. В это время с севера подходят еще два взвода. Тут танки посерьезней. Вижу три тяжелые машины союзников - ну, эти дадут жару.
Противник, впрочем, у нас тоже нешуточный. А на Полигоне иначе и не бывает.
Взводный спрашивает, все ли мне ясно. Отвечаю, что вопросов не имею, повторяю поставленную перед нами задачу: "Зайти к населенному пункту с востока, обогнуть его, по возможности скрытно приблизиться к обозначенным высотам, обнаружить позиции самоходной артиллерии противника, передать координаты и ориентиры".
- Приступайте, - говорит взводный.
Я вижу, как срывается с места "Леопард" Димки Крылова, - перед ним поставлена та же задача, и это уже вызов, уже соревнование.
- Быстро, быстро, быстро! - ору я.
Мы с Димкой Крыловым давние соперники.
Моя "Рысь" будто прыгает вперед. Умеют все же фрицы делать технику!
- Обо мне помнишь? - хрипит в наушниках голос Кузьмича. - Третий дом справа, как я показывал. Встанем там.
- Под трибунал нас подведешь, Кузьмич! - кричу я.
- Да какой тут, к дьяволу, трибунал? - смеется Кузьмич. - Дальше ссылать уже некуда.
* * *
Проходит всего минут десять, и мы видим вражеский танк. Тяжелый "Маус" ломится через кусты. Вступать с ним в бой я не рискую. Да и надобности такой нет, пока не выполнена главная задача. "Маус" исчезает за дюнами, то ли не заметив нас, то ли приняв за своего. И теперь я понимаю, почему нам с Димкой Крыловым достались сегодня немецкие танки.
- Левее давай!
Мы уходим на юг - там должно быть безопасней и потише.
Кузьмич докладывает обстановку: "основные наши силы двинулись маршем на село". Через пять минут добавляет: "встреченный "Маус" расстрелян". Еще через пять минут: ""Леопард" Крылова обнаружен врагом".
Нам пока везет: летим на всех парах, прыгаем по пустым песчаным холмам. Впереди уже видны строения и дым пожаров. Где-то там тайник, так нужный Кузьмичу.
- Кузьмич, как же ты из ангара решился выбраться? Про тебя говорят, что ты трус. Боишься в боях участвовать.
В танке грохот, но шлемофоны работают отлично.
- Не трушу, а осторожничаю, - отвечает Кузьмич. Я даже интонации его голоса разбираю. - Мне погибать нельзя, я слишком много знаю.
- Но в этот бой сунулся.
- Я все просчитал. Вероятность не вернуться из этого боя примерно такая же, как вероятность попадания шального снаряда в ангар. Так что я рискую не больше обычного.
- Наверное, и задание наше знал?
- Знал. Я же все знаю.
- Откуда, Кузьмич?
- От верблюда.
Врываемся в село. Третий дом - нахожу его. Это какой-то барак с выбитыми окнами и провалившейся крышей. Выбираю сторону, где можно встать незаметно.
- Кузьмич, готовься!
- Всегда готов!
Юрка Тракторист мастерски подводит танк вплотную к стене. Я даю команду заглушить мотор.
- Три минуты, - говорю я Кузьмичу.
- Уже бегу!
Он срывает шлемофон и, отдуваясь, лезет из танка. Тишина стоит такая плотная, что хоть ее ножом режь. Я достаю карту, сверяюсь с ней, прикидываю, где бы я сам развернул артиллерийские установки.
Проходит уже минут пять. Я теряю терпение и ругаюсь на чем свет стоит. Мне кажется, что я слышу канонаду; вслушиваюсь напряженно. Вдруг по броне что-то бьет. Я вздрагиваю. Еще удар - и скрежет.
- Эй, командир! - Кузьмич заглядывает в открытый люк.
- Давай быстрей, скотина, - рычу я на него.
- Кто-нибудь, помогите мне!
Антон Шаламов помогает Кузьмичу затащить ящик. Не знал бы я, что там такое, точно бы решил, что это тушенка.
- Танки сюда идут, - кричит мне Кузьмич. - Смываемся, пока не поздно!
Ухает близкий взрыв. Один из домов медленно и красиво рушится - осыпается внутрь себя.
- Заводи! - ору я.
Новенький "Майбах" ревет. "Рысь" дергается, тащит за собой барак, заваливает его. Шаламов около пушки уже готов стрелять, но не знает куда - пока ничего не видно.
Еще взрыв - совсем рядом. Нас накрывает волной песка и камней. А я вдруг понимаю, что это лупят вражеские самоходки.
- Не стоять! - ору я. - Полный вперед!
Мы петляем по селу, будто кот, которому скипидаром зад натерли. Из-за каменного здания вымахивает "Тигр". Я почти в упор леплю ему в борт. "Тигру" это нипочем, он поворачивает башню в нашу сторону.
- А-а! - кричит Юрка Тракторист, пытаясь увести машину. Шаламов готовит орудие к новому выстрелу.
"Тигр" вдруг вспыхивает. Мимо нас проносится "Леопард", и я угадываю, что это машина Димки Крылова. Приостановившись, "Леопард" со ста метров добивает охваченного пламенем "Тигра" - у того в стальной утробе рвется боекомплект, и плоская, похожая на консервную банку башня приподнимается, наклоняется и сползает к гусеницам.
Я представляю, как ликует сейчас Димка. Я радуюсь вместе с ним. Но недолго - мощный взрыв рвет "Леопарду" гусеницу. Крутанувшись на месте, танк встает. Вокруг него очень тесно начинают ложиться снаряды - теперь он легкая добыча для САУ.
- Связь! - ору я. - Давай связь!
Мы уходим из-под обстрела.
- Это Рысь! - кричу я, вдавливая в горло ларингофон. - Серый, ответьте!
- Это Серый. Слушаю, Рысь.
- Даю ориентиры.
Мы вымахиваем на вершину холма, обозначенного на карте как "высота 511". Отсюда я вижу позиции самоходной артиллерии. И вижу, как горит расстрелянный ими "Леопард".
- "Высота 490", - называю я точку. - Ориентиры: запад - одинокая сосна, восток - водонапорная башня.
- Понял, - говорит Серый. - Спасибо, Рысь.
Я собираюсь ответить "Служу трудовому народу!", но тут в глазах у меня меркнет, а уши забивает звоном…
* * *
- Зощенко! Эй, Зощенко!.. Зо-щен-ко!
Я открываю глаза.
- Горим?!
Нет, вроде бы не горим, но от дыма першит в горле.
- Зощенко! - Кузьмич хватает меня за руку. Он перепуган - лицо белое, губы серые, глаза безумные. - Так не должно быть! Слышишь, Зощенко?!
- Место! - кричу я ему, словно собаке. - Займи свое место, радист!
Я поправляю шлемофон. Перед глазами скачут радужные круги. Сколько я был без сознания?
- Потери есть?
Слышу Прохорова:
- Шаламов оглох. У него кровь из ушей. Отлеживается тут.
- Сам как?
- Нормально, ваше высокоблагродье.
- Танк цел?
- Башню вроде бы заклинило.
- А остальное?
- Пока не знаю, не успел проверить.
Танк рычит двигателем, вздрагивает.
- Вроде бы в порядке, - докладывает Прохоров. - Из боя выходим?..
Я смотрю на Кузьмича. Он вжался в кресло заряжающего, уставился на меня дикими глазами, шепчет что-то.
- Шаламов совсем плох?
- Да, - откликается Прохоров.
Я припадаю к перископу - ничего не вижу. Открываю люк, встаю в полный рост. Мы все еще на высоте. Вокруг холма огонь - горит все: дома, кусты, земля. В стелящемся дымном зареве ворочаются тяжелые туши танков - будто юниты плавают.
Я ныряю в башню.
- Кузьмич! Заряжать сможешь?
Он не понимает. Я бью его ладонью по лицу. Он вздрагивает, глаза его проясняются.
- Твое место теперь здесь, - говорю я ему. - Заменишь Шаламова.
Он кивает.
- Прохоров, башню действительно заклинило, будешь там наводить танк на цель.
- Ясно, ваше высокоблагродье.
- Идем в бой. Нашим нужна подмога.
Кузьмич скулит что-то. Я его не слушаю. Наклоняюсь и нему и говорю жестко:
- Ты сам напросился. Хочешь жить? Заряжай!
* * *
Мы врываемся в бой: скатываемся по склону холма и окунаемся в горячий хаос. Я по-прежнему командир, но сейчас от меня мало что зависит. Это Прохоров теперь царь и бог. Что мы можем противопоставить броне и огневой мощи гусеничных чудовищ? Только скорость и маневренность. Прохоров отлично это понимает, и управляемая им "Рысь" словно танцует среди горящих руин раздавленного села.
- Осторожней, - бормочет Кузьмич. - Осторожней, пожалуйста.
Он переживает за свой ящик, за его хрупкое содержимое. Страшно трусит. Но дело свое делает.
Выстрел. Еще один.
Дышать нечем, дым ест глаза. Я открываю кормовой люк, но легче от этого не становится.
- Консервы, - кричит Кузьмич. - Мы тут, как консервы…
Два "Леопарда" выходят навстречу. "Рысь" проскакивает меж них, разворачивается. Молодец Прохоров!
Секундная пауза - выстрел!
Кузьмич тянет новый снаряд.
Один "Леопард" начинает дымиться.
Я победно кричу.
"Рысь" срывается с места, уходит из-под огня, прячется в дыму. Какая-то махина проходит совсем рядом, ее борт заслоняет от нас мир. "Рысь", порыкивая, пятится. Мне начинает казаться, что наш танк - живое существо.
Обрушив кирпичную стенку сарая, выбираемся на дорогу. Здесь сошлись две "тридцать четверки" и два немецких Е-50. В стороне догорает американский "Шерман". Пока решаю, как помочь нашим, Прохоров уводит танк за укрытие. Немцы на нас не обращают внимания - а зря.
- Подкалиберный!
Опять выкатываемся на дорогу, уже представляя, где находятся цели. Прохоров делает невозможное: точно и быстро наводится без прицела.
Выстрел!
Опять прячемся за стеной.
- Попали? - спрашивает Кузьмич.
- Да! - Я поворачиваюсь к нему, улыбаюсь широко. - Готовь дырку под награду, Кузьмич.
И тут нас накрывает.
Я даже не понимаю, что происходит. Мощный удар, хлопок - в горле кровь, в ушах пульсирующий гул. Нас трясет. Я вижу, как мнется броня. Кузьмича выбрасывает из кресла.
А потом делается темно и тихо.
* * *
- Зощенко… Слышь, Зощенко… Этого не должно было быть… Я же все просчитал…
Мне кажется, что я умер и похоронен. Открываю глаза - и ничего не вижу. Пытаюсь руки поднять - не получается. Душно и тяжело. Сильно пахнет бензином.
Зову:
- Прохоров… Эй, Прохоров!
Молчание.
- Шаламов… Эй, Шаламов!
Тишина.
Через какое-то время - то ли через минуту, то ли через час - опять:
- Зощенко… Эй, Зощенко… Все не так должно было быть…
- Кузьмич, ты?
- Был Кузьмич, да весь вышел.
- Что там с тобой?
- Кранты… Капец…
- Чего?
- Сдохнем все, вот чего. Придавило меня.
- Я тоже пошевелиться не могу.
- Сейчас полыхнем.
- Не паникуй. Выберемся.
- Не. Прощай, Зощенко. Засыпало нас.
- Как засыпало?
- Стена на нас рухнула. Ты не понял, что ли?..
Лежим, молчим, дышим. От паров бензина и общей духоты голова идет кругом. По виску течет что-то - то ли кровь, то ли пот. А, может, бензин?
- Ты горел в танке, Зощенко?
- Что? Нет.
- Горел, я знаю… Двадцать шесть раз ты горел, Зощенко. Сорок пять контузий у тебя. Восемьдесят девять ранений. Из них тридцать пять - смертельных. Я статистику собирал. Я все знаю.
- Ты бредишь, Кузьмич?
- Нет, Зощенко. Я тебе исповедуюсь. Не думал я, что так получится. У тебя же на "Рыси" лучшие показатели. Сорок пять выездов, из них только один неудачный. Потому я к тебе и просился. Поэтому тебя и выбрал.
- Что-то ты врешь, Кузьмич. Я на "Рыси" всего-то семь раз катался.
- Это в этой жизни. А я тебе про весь срок говорю…
Лежим, дыхание переводим.
- Какой срок?
- Про весь твой срок на Полигоне.
- Я три года здесь.
- Ага… - Кузьмич хрипло смеется. Я уверяюсь, что он сошел с ума. - Как же… Семьдесят лет ты тут… Как и я… Мы с тобой ровесники, Зощенко.
Глухо - будто в другом мире - грохочет канонада. Бой еще идет. Кругом пожары. Сколько у нас есть времени, прежде чем огонь доберется до разлившегося бензина - минута, пять, десять?
- В тридцать девятом состоялся контакт с пришельцами… - бормочет Кузьмич. - В марте сорок первого они предложили идею создания этого чертового Полигона. Через три месяца все было готово, и сюда начали поступать первые люди и машины…
- Кто такие пришельцы? - спрашиваю я. - О чем ты, Кузьмич? Молчи лучше! Воздух береги.
Он меня как не слышит:
- Полигон вне нашего мира… Это такая капсула, пузырь… Огромная консервная банка… Тут своя физика, и даже время свое… И законы тоже… Пришельцы говорили о скором вторжении… Говорили, что мы должны будем помочь себе сами… Для того и создали Полигон, чтобы собрать тут танковую армаду… Они нас законсервировали, понимаешь? До поры до времени… Семьдесят лет уже, Зощенко! Мы семьдесят лет живем в консервной банке. Думаем, что испытываем танки… И никто ни о чем не догадывается… А если у кого и появляются подозрения…
Кузьмич кашляет, хрипит.
- Обычный срок жизни танкиста - три года… Никто разобраться не успевает… Погибает в бою, потом возрождается… Как чистый лист… Такой же молодой… Не помнит ничего… Только приговор… И ссылку на Полигон… Мы клоны, Зощенко. Нас вычеркнули из того мира… И скопировали сюда… И копируют заново каждый раз, когда мы погибаем…
- Клоуны?
- Клоны, дурак ты необразованный! - Кузьмич перхает, давится - это он так сейчас смеется. - Я шестьдесят лет тут так живу… Как же обидно умирать! Очнусь в лазарете такой же отсталый болван, как ты сейчас. Только и буду помнить, что в сорок втором случайно раздавил танком штабную палатку… Прощай, Зощенко. И до встречи.
Я ему не отвечаю. Лежу, думаю, как бы нам выбраться. Ноги не слушаются - кажется, поломаны ноги. Зато начинаю чувствовать правую руку. Откатываю пару снарядов, пытаюсь за что-нибудь зацепиться пальцами. С неимоверным трудом приподнимаюсь, сажусь. Сильно кружится голова - кажется, я сейчас опять упаду.
Танк вздрагивает. Я думаю, что мне это чудится. Но Кузьмич спрашивает:
- Что это?
Значит, и он заметил движение.
Поверху что-то стучит, скрежещет. Действительно, такое ощущение, будто мы в консервной банке, и ее сейчас вскрывают.
- Зощенко, ты слышишь?
Я мало того, что слышу, я еще и видеть начинаю - розовый дым, кровавые отсветы. Я стаскиваю шлемофон.
- Горим, Зощенко! - кричит Кузьмич. - Горим!
Грохот усиливается, танк качается, словно шлюпка на волнах. За считанные секунды становится так жарко, что у меня начинают трещать волосы. Дышать нечем. Я хриплю, хватаюсь за горло.
- Горим! - крик Кузьмича - это последнее, что я слышу и помню…
* * *
В санчасти я лежу почти месяц. Скучаю. Страдаю от ожогов. Поломанные ноги срастаются плохо. Я переживаю, что теперь меня спишут в техники. Обещаю себе, что сразу, как врачи снимут гипс, начну учиться танцевать.
"Ты горел в танке, Зощенко?" - вспоминаю я слова Кузьмича.
- Силуянов, - спрашиваю я у соседа по палате. - Ты знаешь, кто такие пришельцы?
Силуянов мотает головой. Он смотрит в книжку, ему не до моих глупых вопросов.
- Что читаешь? - спрашиваю.
- "Война миров". Англичанин какой-то написал. Уэллс.
- Англичанин? А про "Депеш Мод" там что-нибудь есть?
- Слушай, Зощенко, помолчи, ладно? - Силуянов сердится.
- Ну про что хоть там, в книжке-то?
- Про марсиан. Как они на Англию напали. Я дочитаю и тебе дам. Интересно. У них машины такие еще были, на трех ногах.
Я почему-то вспоминаю подбитую мною летающую машину, ту, которую без моего описания нарисовал в блокноте Кузьмич.
"Двадцать шесть раз ты горел, Зощенко. Сорок пять контузий у тебя…"
Нашу "Рысь" выволок из-под завала тяжелый ИС-7. Нас с Кузьмичом достали за минуту до того, как в горящем танке начали рваться снаряды. Прохоров и Шаламов остались внутри.
"Погибает в бою, потом возрождается… Как чистый лист… Такой же молодой…"
Мне нечем заняться.
- Ты мне дай почитать книжку-то, ладно? - говорю я.
- Сказал же - дам! - опять сердится Силуянов.
- И если там про клонов что-нибудь будет, ты мне скажи.
- Да нет там никаких клоунов!..
Я отворачиваюсь лицом к стене. Лежу и думаю о разном.
У меня много времени.
Целый месяц.
И даже больше.