- Разведсводки нужно читать, - зло буркнул Имам. - Их для глаз, а не для задницы пишут.
- "Полтос" недавно поставили на конвейер, это не привозная машина, а уже местная работа, на захваченных землях, - пояснил меж тем Вольфсон. - Хуже всего, что у него броня из гогенцоллерновской стали, нелюдь восстановила всю цепочку проката. У нас с металлами и керамикой гораздо лучше, чем у них, поэтому "семерки" смогли упаковать мощь тяжелого танка в габариты и вес среднего. Штучная работа, сборка под личным руководством конструктора и все такое. Машина легкая, резкая и страшная. Появляется очень редко, но те, кто ее видят, потом обычно уже ничего не рассказывают. Так что поминать "полтоса" всуе не стоит, могут побить по лицу, чтобы не накликал.
- Вчера, когда за маслом катались, у склада видел два трейлера с "тридцатьчетверками", - вставил Солоницын. - Отводили какую-то часть с передовой. У обоих башни развалены по сварным швам.
- Сто двадцать восемь мэмэ? - понимающе угадал Имам, высунув голову из люка мехвода. Через его лоб наискось шел широкий масляный мазок, из-за чего инженер-механик-мичман походил на одноглазого пирата, сдвинувшего повязку.
- Да, "тапок". А рядом крутился один мужик из тамошнего экипажа. Парня контузило, так что соображал он плохо и молол без передышки. Говорил, видели они "полтоса" три дня назад. Выскочил хрен пойми откуда, шустрый, как с петардой в заднице, по нему бьют - без толку. Сжег двоих наших, третьего "разул", причесал пехоту из пулемета да и ушел. Ему бронебойный в корму - срикошетило! А после шустрого поползли уже обычные "тапки" и "Финдеры"…
Тощий наводчик оборвал себя на полуслове, увидев бегущего к танку корнета. Вахнин мчался так, словно за ним гнались нелюди из утилизационной команды "семерок", корнет размахивал на ходу руками, как ветряк. Далеко впереди что-то коротко и звучно громыхнуло, затем еще раз. Со стороны командного пункта бригады в небо взмыла зеленая ракета, гавкнул ревун сирены.
- В машину! - неожиданно громко для своего тщедушного сложения крикнул Вольфсон. - Щас будет весело!..
КВ-5 стал первым более-менее удачным образцом тяжелой бронетехники - фактически противотанковая самоходка с башней, склепанная на базе агрегатов ВМФ, с флотским дизелем и флотской же пушкой. Недостатками машины можно было заполнить солидный фолиант - от чудовищно неудобной КПП до сверхнизкой скорости поворота башни, благодаря последней иногда оказывалось проще наводить пушку всем корпусом. Достоинств же было ровно два - орудие, способное пробивать броню вражеской тяжелой техники плюс собственная "шкура" толщиной от девяноста до ста восьмидесяти миллиметров. Благодаря им "пятый", хотя устарел и был снят с производства, все еще оставался весьма опасным противником. В руках умелого экипажа, разумеется.
В свое время его появление вызвало фурор - настоящий танк, который не был заведомо одноразовым - то есть до первого вражеского выстрела. "Бегемот", он же "толстожоп", стал настоящим кулачным бойцом. КВ не состязался с противником в заведомо проигрышном измерении скорости и тактического мастерства, он принимал удары, наносил ответные и делал это достаточно хорошо. Многие даже предрекали вражеским "панцерваффе" скорый и неизбежный закат - дескать, орды "кавэшек" перехлопают вражеские "Пфадфиндеры", на том война и закончится.
Увы, романтики ошиблись - враги также ответили новым поколением техники. Теперь в бой под черно-белыми флагами с трехлучевой свастикой шли усиленные "Финдеры", VK4502, они же "тапки", и редкие, но уже овеянные страшными легендами Е-50 - "полтосы". И все это не считая многочисленных самоходок, которые в бешеном темпе штамповали захваченные европейские заводы. До фронта доходили многочисленные слухи о новых машинах, которые вот-вот даст тыл, но слухи-слухами, а машин все не было и не было.
Поэтому, когда Вахнин ужом скользнул в люк, ожидания у него были самые мрачные. Насколько огромным КВ-5 казался снаружи, настолько тесным он был внутри, и не просто тесным, а заполненным торчащими со всех сторон приборами, рычагами и указателями. Корнет привычно занял свое место у командирской башенки, натягивая шлем левой рукой, одним взглядом окинул весь набор наблюдательных приборов. Рыкнул, заводясь, дизель. Экипаж слаженно исполнял привычный и многократно отработанный ритуал подготовки.
- Есть связь, - голос радиста срывался и дрожал.
Бедный парень, подумал корнет. Типичный городской мальчишка, только что с курсов и сразу в бой…
В шлемофоне щелкнуло и заскрипело.
- Меняю фугас на подкалибру. - Вольфсон всегда знал, что следует делать, даже раньше, чем прикажет командир. Лязг и металлический шум сзади свидетельствовали о том, что у заряжающих слова идут рука об руку с делом.
"Сто двадцать пятый" включался в боевой режим поэтапно и быстро, система за системой, от экипажа до последней шестеренки. И так же приходила в боевую готовность бригада, от комбрига до последней машины.
- Ждем! - голос полковника Буйновского прорвался сквозь скрип помех в шлемофоне. - Пехоты у нас нет, крутимся медленно, так что сидим как мыши и не светимся раньше времени.
- Принято - отозвались эхом голоса командиров экипажей, к которым присоединился и Вахнин.
- Не вижу, - произнес чуть дрожащим голосом Солоницын. Наводчик приник к блоку наведения так, словно сложный прибор был продолжением его глаз. - Ничего нет.
- Сбавь обороты, - приказал корнет мехводу.
Хотя на выхлопную трубу была надета длинная резиновая трубка, отводящая выхлоп в сторону, дымить не следовало. Не дай бог будет воздушный налет.
Рокот дизеля изменился, стал чуть ниже. Вахнин крутил головой от призмы к призме в наблюдательной башенке, стараясь разглядеть хоть что-нибудь. Бесполезно, его взору открывался все тот же унылый пейзаж - чахлые рощицы, натыканные как веники то здесь, то там, несколько полуразрушенных домов, когда-то белых, со вставками красного кирпича, теперь одинаково черных, закопченных пожарами. Лента поселковой дороги, проходящая параллельно их позиции. Когда-то по ней с легкостью мог пройти даже небольшой автопоезд, теперь же асфальтовая лента оказалась раздолбана в крошево тяжелыми колесами и гусеницами военной техники. Но даже эта убогая и разбитая дорога была невероятно ценна в преддверии большой Битвы. Оседлав трассу, противник сможет перебрасывать больше подкреплений к южному фасу обороны Первой Танковой.
Поэтому бригада будет защищать дорогу до победы. Или до смерти.
"Твою судьбу, ни черта не вижу!" - выругался про себя корнет. Наступающие сумерки смазали линию горизонта, между серым небом и серой землей колебалось марево неопределенного цвета и неясной границы. Там вроде бы ничего нет, но кто-то ведь уничтожил дальний дозор, причем так, что тот даже не успел подать сигнал.
- Дым! - в голос крикнул наводчик, но Вахнин уже и сам видел слабые отблески, сплошной цепью прошедшие вдали. Каждая вспышка немедленно вспухала клубами плотного серо-черного дыма.
- Н-негодяи! - культурно и неумело выругался радист Гедеон. Корнет был с ним вполне солидарен.
С одной стороны, прекрасно, что нет опасности с воздуха. Впрочем, это понятно, вся авиация "семерок" сейчас непрерывно штурмует позиции Первой Танковой. Воздушный щит генерала Кнорпеля, комбинированный из зенитных самоходов и дирижаблей ПВО, хрен прогрызешь. С другой, использование дымов - это не к добру. Парадоксально, но при всей невероятной оснащенности "семерок", им не хватало многих вроде бы обыденных вещей, например, гиропланов, зенитных автоматов, тех же средств задымления. И если в ход пошел такой дефицит - дело будет жарким.
"Ну, стану дважды "железножопым"" - утешил себя Вахнин. Больше у него никаких посторонних мыслей не оказалось, потому что в тусклом свете последних солнечных лучей, из глубин вражеского задымления выдвинулся силуэт характерных угловатых очертаний, безошибочно выдающих вражескую школу танкостроения. У Вахнина было прекрасное зрение, он никогда не путал технику "семерок" и не принимал рядового "Финдера" за "мамонта", чем постоянно грешили неопытные танкисты. Машина, крадущаяся среди плотных клубов дыма, очень походила на рабочую лошадку нелюдей, но была ощутимо тяжелее, тонн на десять самое меньшее. И компоновка традиционная, в отличие от вывернутого VK.
Во роту пересохло, по спине прошел нехороший холодок, глаза уже опознали рисунок из вчерашней разведсводки, но разум еще отказывался верить в неизбежное.
- Вот непруха, - выдохнул Солоницын. - Радист, я тебе нос сломаю, сукин сын. Накликал-таки…
Е-50 пока что не оправдывал репутацию машины резкой и скорой на рывок: "полтос" крался медленно, передвигаясь рывками по нескольку метров, с остановками секунд на пять-семь. Он выписывал причудливые зигзаги, но почти все время держался "ромбиком", под углом к линии обороны бригады. Несомненно, противник если и не знал точно, где находится танковая засада, то примерно представлял себе ее расположение.
Из дыма один за другим выступали все новые и новые силуэты. Старые знакомые - "тапки", прозванные так за необычную компоновку: моторное отделение впереди, башня сдвинута к корме, из-за чего в профиль машина похожа на башмак. Без малого семьдесят пять тонн веса, орудие сто двадцать восемь миллиметров, сто семьдесят миллиметров на морде и полностью непробиваемая в лоб башня. Но при этом "тапок" легко загорается.
Сколько их? Вахнин считал, шевеля пересохшими губами в такт подсчету. Два, три, пять… Семь четко видимых и, кажется, еще что-то на втором плане. Тактика врага была какой-то непонятной. Обычно танковая атака "семерок" шла "колоколом" - легкие и средние машины растягивались в виде полумесяца, обращенного вогнутой стороной к обороняющемуся, а вперед выдвигались тяжелые машины. Здесь же все было наоборот - тяжелые "тапки" шли вторым эшелоном, лидировал наступление "полтос" с предположительно слабенькой броней и пушкой "семь-пять". Хотя, у него броня немецкая, упрочненная, а пушка специальная, чисто противотанковая, с превосходной баллистикой, и внутренней, и внешней…
Но все равно это было неправильно и потому вдвойне страшно.
- Ждем, - проскрипел в наушниках приказ комбрига. - Все ждем!
Приказ был правильный: при ходовых качествах КВ крутиться противопоказано - не крутится такая махина. Значит - подпустить поближе и попытаться выбить первым же залпом побольше врагов, если бить - так, чтобы наверняка. Как арбалетчики в старину, при отражении рыцарской конницы - только один слаженный залп, от которого зависит исход всей схватки.
И все же ждать было слишком страшно. Вахнину вспомнились все жутковатые, почти мистические истории о редких, но всегда очень "эффектных" появлениях "пятидесятого".
По радиосвязи прокатилась серия коротких команд - комвзводов разбирали цели. Пятнадцать к восьми - соотношение скверное, но не безнадежное, если бы еще точно знать, чего ждать от Е-50…
У Солоницына зуб на зуб не попадал, но танкист действовал четко и быстро, вращая маховики наводки. Снаряд "катушка" уже был в стволе. Сивов, насколько позволяла теснота башни, приседал и крутил руками в локтях, разминая мышцы - когда начнется бой, ему придется метаться по тесному КВ с ловкостью акробата и скоростью фехтовальщика, так и мышцы потянуть недолго.
- Командир, - произнес Вольфсон. - Учти, первые пять-шесть зарядим в лучшем виде, как из пулемета, а дальше уже медленно.
Вахнин не ответил, лишь поднял вверх пятерню, не отрываясь от окуляров. Дескать, понял.
До "полтоса" оставалось метров сорок, если не меньше, он снова остановился. Цепь "тапков" продолжала движение, и в их неумолимом наступлении была тяжелая, злая целеустремленность. Словно в атаку шли не машины с живыми людьми в стальных утробах, а механические неуязвимые чудовища.
Целью "сто двадцать пятого" КВ был крайний VK по левому флангу врага, поэтому Вахнин запретил себе смотреть на Е-50, и резкий крик "Крестит, сука! Крестит!" неожиданно полоснул по ушам. И сразу же вслед за этим приказ комбрига "Огонь!" прокатился по связи, перекрывая все и всех.
Удар, короткий и страшный, отдающийся во всем теле - пушка выстрелила, казенник отошел назад с кажущейся медлительностью и легкостью, извергая густые белесые клубы дыма. Заряжающие метались вокруг него с ловкостью акробатов - неловкого танкиста откат пушки калечил на раз. Дизель завыл на полную мощность - мехвод изготовился к старту, одновременно врубились оба вентилятора, высасывая из танка пороховую гарь. КВ грохотал и гремел, как консервная банка с гайками, Вахнин не слышал даже своих танкистов, а о том, что происходило за броней, вне узких пределов видимости призм, мог только догадываться. Но всего этого сейчас не было, враги и друзья могли с тем же успехом находиться на Луне. Остались лишь "сто двадцать пятый" и его мишень - крайний справа "тапок" в грязно-желтых маскировочных разводах. Первый выстрел высек из вражеской брони длинный сноп искр - не пробил!
- Снаряд! - вопль Сивова перекрыл даже шум двигателя. - Подаю!
- Досыл! - отозвался резкий выкрик Вольфсона. - Есть!
Лязгнул автомат досыла.
- Запер!
Выстрел. Откат. Вой вентиляторов. Густая пелена плыла по башне, выедая глаза, выжигая ноздри и глотку.
Не пробил.
Что-то взорвалось справа по борту, совсем рядом. КВ ощутимо качнулся на амортизаторах, Сивов едва не уронил новый снаряд, но Вольфсон в ловком пируэте, невероятном для его возраста, помог и удержал.
- Досыл!
- Есть затвор!!
- Пли!!!
Не пробил…
Углы и разводы VK заняли все поле окуляра, казалось, Вахнин мог даже заглянуть вглубь ствола и сосчитать нарезы.
"Все, - промелькнуло в голове. - Конец".
Врага погубила спешка, противник слишком торопился, вместо того чтобы остановиться и принять бой. А заряжающие Вахнина, как и обещал Леон Вольфсон, работали со скоростью автоматов. Четвертым выстрелом "сто двадцать пятый" попал в стык башни и корпуса. Не было ни дыма, ни вспышки, но "тапок" вздрогнул, словно живое существо, получившее смертельную рану. Многотонная махина резко развернулась в четверть оборота и судорожно задергалась на месте, комья земли летели из-под бешено крутящихся гусеничных лент.
- Добавь! - кричал корнет. Солоницын все понял правильно: пятый выстрел пришелся точно по центру боковой проекции. "Тапок" находился под острым углом к линии огня, но боковая броня у штурмового танка была очень слабой, снаряд калибра сто семь миллиметров прошил ее, как картон. Сдетонировала боеукладка, враг разлетелся на куски в огненной вспышке, разметавшей вокруг клочья рваного металла.
Корнет не стал тратить время на слова, он резко ударил Имама по спине. В сработанных коллективах люди понимают друг друга с полуслова, а если надо - с одного жеста. Мехвод налег на рычаги всем телом, и туша "сто двадцать пятого" рывком сдвинулась с места. Этот рывок спас их: вражеский снаряд, прилетевший откуда-то сбоку, попал в башню по касательной. Жесткий удар болезненно отдался внутри, ударив по ногам сотрясением пола. Вахнина дернуло вперед, он разбил нос и верхнюю губу о корпус смотрового прибора, острая боль полоснула по лицу.
КВ мчался вперед, окружающее дикими рывками мелькало в прямоугольных щелях. Завывающие на пределе мощности вентиляторы все равно не справлялись, пять выстрелов в быстром темпе превратили атмосферу танка в густой и плотный студень. Воняющий горькой пороховой кислятиной воздух можно было свободно резать ножом. Глаза слезились, командир почти ничего не видел. По броне то и дело стучало и колотило, для снарядов мелковато, скорее всего, осколки от близких разрывов.
- Досыл! - гаркнул заряжающий-один. - Готово, командир!
Рыча от злости и боли, Вахнин рывком подтянул себя выше, отомкнул замок задраенного люка. Под его напором толстая пластина нехотя откинулась на мощных петлях, корнет высунул голову, чувствуя, как теплая жидкость стекает по разбитой губе, попадая на шею и в вырез воротника комбинезона.
Вечер превратился в ночь, с начала боя прошли считанные минуты, но чадящие костры на месте подбитых машин истекали густой черной пеленой. Дым от кострищ был везде, он мешался с остатками дымзавесы; длинные языки оранжевого пламени пронизывали серо-черную муть, отсвечивая адскими сполохами. Горели и имперские машины, и вражеские, но своих было больше, гораздо больше. В шлемофоне гудело, мембраны разрывались от мешанины криков, приказов, проклятий. Кто-то взывал о помощи, кто-то просто вопил от боли и страха.
Если бы КВ и VK сражались друг против друга, то с учетом численного превосходства бригады шансы были бы примерно равны. Но поганый "пятидесятый" сорвал все. Он оказался в точности таким, как рассказывали - быстрый, резкий, практически неуязвимый. Водитель "полтоса" был настоящим волшебником, по нему палили едва ли не из десятка стволов, но угловатая машина каждый раз оказывалась развернута к стреляющим "ромбом", и добрая немецкая броня откупалась рикошетами. На глазах у корнета Е-50 грациозно, с невероятной для многотонной машины легкостью "закрутил" ближайший КВ, обходя его по дуге. Имперский танк не успевал развернуть башню, "полтос" расстрелял его в упор. Взрыв взметнул вверх тяжелейшую башню КВ, как картонную коробку, а враг немедленно развернулся на девяносто градусов, выцеливая следующую жертву.
Их заметили. КВ, первым подбивший "тапок", обратил на себя внимание остальных врагов. По нему стреляли, но мазали: Имам вел машину резкой "змейкой", выжимая из двигателя все возможное, штрихи бронебойных снарядов прошивали дымный воздух вокруг "Сто двадцать пятого", словно кто-то вслепую колол огромной швейной иглой. Но когда по одному танку палят сразу из двух-трех стволов, попадание становится лишь вопросом времени.
Очередной снаряд врезался точно в "лоб" башни, толстая броня выдержала, но танк содрогнулся, будто великан взял его и хорошенько встряхнул. Вахнин свалился обратно, в тесную и дымную утробу КВ. Бледный как мел радист сидел неподвижно, намертво вцепившись в сиденье, наводчик ползал на коленях, с воем закрыв руками окровавленное лицо - от удара окуляры ударили его по глазам, ослепив.
- Прямо и влево! - заорал корнет, привалившись сзади к спинке сидения мехвода, истово надеясь, что тот его слышит и понимает. - Тарань падлу!
Имам все слышал и все понимал. Дизель сбоил и кашлял, силовая установка надрывалась, выжимая из себя обороты, как смертельно раненный человек. Молясь своим богам, Имамгаян Галимзянов бросил танк вперед и сразу же влево, целясь в борт Е-50 с небольшим скосом. Удар пришелся под углом, скорость и масса сделали свое дело - "полтос" развернуло и отбросило почти на метр, очередной залп врага ушел в пустоту.
Двигатель заглох, затарахтел пулемет - мехвод яростно палил из своей отдельной пулеметной башенки. Вахнин приник к полуразбитому прицелу вместо Солоницына. Солнце окончательно село, но горящие танки освещали поле боя лучше всякого прожектора. Корнет ловил в перекрестье ненавистный "пятидесятый", уже понимая, что не успевает.
И не успел.
Не было ни удара, ни взрыва. А может быть, было и то и другое, но командир КВ этого не почувствовал. Для него словно выключили свет - разом.