– И все-таки, – Жучара поглядел Кексу в глаза, – покажи Покатилову эту фотку как-нибудь. Если не хочешь лишний раз мозолить глаза – сам не светись, просто перешли ему, подсунь, как получится. Я нутром чую: если нас что и спасет, так это гласность и расторопность. Нельзя нам молчать и бездействовать, понимаешь?
– Нельзя, – со вздохом согласился Кекс. – Но и светиться особо тоже неохота…
– Потому я и говорю – не светись. Оставайся в тени, играй себе в прятки. Только не забывай, что ты не во дворе с пацанами играешь, как в детстве.
– Прятки, – проворчал Кекс, невольно зевнул и поглядел на микроволновку, на встроенные часы. – У нас вся жизнь – прятки. Как шарахнет – мокрое место не всегда остается, зато всегда оказывается, что кто не спрятался, тот сам виноват… Ладно, Жучара. Считай, что ты меня убедил. – Он смахнул мини-флэшку со стола в подставленную ладонь. – Подсуну я твою фотку Покатилову и придумаю, как это сделать по уму, не дрейфь. Завтра же утром.
– Тогда на еще одну. – Жучара выудил откуда-то из-под полы вторую флэшку, точно такую же, и уронил в ладонь Кекса. – Чтобы у тебя все равно одна осталась…
Кекс только тяжело вздохнул.
– Все, проваливай, – сказал он Жучаре, вставая. – Я спать буду.
Жучара кивнул, выцедился, словно таракан, из щели между столом и кухонным шкафчиком и без возражений протиснулся в прихожую, где сразу же принялся обуваться.
– Здоров будь, сталкер! – попрощался Кекс и открыл дверь.
– И тебе не чихать, бродяга, – отозвался Жучара.
Мрачновато отозвался, не без этого. Но хотя бы не безнадежно.
И на том спасибо…
Глава шестая
У Сиверцева с утра все валилось из рук. Сначала он уронил под стол журнал наблюдений за образцами, потом на покрытый резиновыми ковриками пол лаборатории рухнула кювета с контрольной культурой какой-то Пашкиной заплесневелой дряни (задел краем халата), а в довершение всего и сам Сиверцев оступился и с размаху присел на выкрашенный серебрянкой остов муфельной печи инвентарный номер семнадцать шестьсот сорок три.
Завлаб, подполковник медицинской службы Баженов, пожилой дядька с совершенно неуставными вислыми моржовыми усами, печально поглядел на Сиверцева и сердобольно посоветовал:
– Шел бы ты домой, Ваня. Работник из тебя сегодня…
"Как из говна пуля", – мысленно завершил фразу Сиверцев, которую деликатный завлаб оборвал посредине.
– Простите, Федор Витальич…
– Да прощаю, прощаю. Ты и правда иди. Я тебе потом отгул оформлю.
– Спасибо.
– Будешь должен, – привычно отмахнулся Баженов.
Сиверцев негнущимися руками стянул халат, повесил его в шкафчик, отодвинул журнал наблюдений подальше от края стола, поглядел исподлобья на Пашку и уныло побрел к выходу.
Сержант на КПП пялился на Сиверцева участливо, но пропуск все равно проверил, потому что за нарушения контингент исследовательского центра нещадно дрючили. Не спросили, почему в рабочее время в жилой сектор направляется, – и то ладно.
В принципе Сиверцев по совету завлаба действительно собирался вернуться в общагу, рухнуть спиленным тополем на койку и попытаться уснуть.
Но ноги сами привели его в "Ать-два". За тот самый столик.
Возможно, вокруг Сиверцева образовалась некая аура потрясения и подавленности – иначе чем можно объяснить, что обычно неторопливый бармен уже через десять секунд собственной персоной материализовался у столика с подносом в руках? Причем поднос был отнюдь не пустой.
– За счет заведения, – сообщил бармен, разгружая поднос, и это Сиверцева окончательно добило.
"Блин, неужели я так раскис, что меня жалеют даже эти бутлегерские прилипалы?" – подумал Сиверцев уже не с равнодушием, а с тревогой, и эта тревога его самого почему-то обрадовала и взбодрила.
Заведение в этот раз разорилось на сотку водочки, пару бутербродиков-канапе на шпажках и полушку светлого пива. Для закрепления, так сказать, наступательного водочного прорыва.
"Полоз, – подумал Сиверцев, потянувшись к рюмке, – давай ты найдешься, а? Живым…"
И засадил водку одним ударным глотком.
Через несколько секунд голова стала кристально ясной, а давешние муть и тяжесть бесследно схлынули.
Еще по пути на работу Сиверцев, невзирая на утреннюю подавленность, кое-как обдумал вчерашнее; версию с подмешиванием в выпивку какой-нибудь дряни он решительно отверг. Химию организм обычно чувствует, и уж от себя-то самого последствия отравления никак не скроешь, биолог-исследователь мог это сказать с определенной уверенностью.
Оставалось одно: пси-воздействие.
В Зоне полно и существ-псиоников, и соответствующего оборудования – на том же Янтаре, например, хотя как именно оно функционирует, во многом еще загадка. Кроме того, странная энергетика Зоны сама по себе имела пси-составляющую. Но то в Зоне! А Сиверцев, похоже, попал под удар пси прямо в баре "Ать-два", априори расположенном за ее пределами. Что, собственно, считается теоретической границей Зоны? Не колючая же проволока и не кордоны военных всех мастей на временных участках периметра! Говоря научным языком – границей Зоны может считаться территория, где свойства, присущие собственно Зоне, становятся пренебрежимо малыми.
Будем откровенными: пси-воздействие, от которого вполне здоровый и сильный мужик вырубается на несколько часов и практически полностью теряет память, пренебрежимо малым не назовешь при всем желании.
Сиверцев сжевал один бутербродик, поковырял шпажкой в дуплистом зубе и машинально потянулся к пиву, не прекращая анализировать события.
Что же получается? Версия первая: Зона скачкообразно расширилась, поглотив бар "Ать-два". Сиверцеву уже доводилось наблюдать скачкообразные расширения Зоны, когда очередной выброс невидимым протуберанцем вырывался за колючку и заборы и обращал обычную приграничную территорию в еще один участок Зоны. Бывало, Зона одномоментно заглатывала населенные пункты или военные объекты вроде блокпоста или узла связи. Это сразу становилось заметным: аномалии и артефакты возникали там, где отродясь ничего подобного не встречалось. Легко догадаться, что происходит, если в людных местах вдруг возникают аномалии. Паника, страх и смерти, смерти, смерти – вот что такое каждое расширение Зоны.
Потом, спустя считанные часы, на новую территорию Зоны вторгаются полчища монстров, что тоже очень трудно не заметить любому, кто зачем-то остался на свежепоглощенной территории.
Ничего подобного в военном городке, жилом секторе и исследовательском центре сегодня не наблюдалось. А значит, версию внезапного расширения Зоны следовало отбросить. Приходилось признать, что мощная и скорее всего направленная пси-атака произведена за пределами Зоны, в приграничной территории. Черт его знает, вдруг это возможно? Сиверцев по образованию был цитологом и занимался исключительно мутагенезом многоклеточных (точнее, собственно клеток) в комплексных условиях: при повышенной радиации и при одновременном воздействии аномальной энергии, периодически извергаемой из центра Зоны по всем направлениям. Псионикой занимались биофизики в северном и обоих северо-западных секторах, Сиверцев почти никого оттуда и не знал, потому что вояки там сейчас стояли европейские, да и научный центр формировался под патронажем Евросоюза. Что, если псионики поднапряглись и таки изготовили рабочий прототип пси-излучателя, а испытать решили на ничего не подозревающих соседях?
Но куда в таком случае подевался Полоз? И почему все, кто исчез до него, потом были найдены в Зоне сухими и мертвыми? Ошизели от пси-атаки и поперли дуром куда глаза глядят? В Зоне дуром нельзя…
Нет, чушь это, во-первых – блокпост, его дуром не минуешь. Во-вторых, если ломиться по Зоне не взвидя света, то до кровососа вряд ли добежишь: эти твари к границам приближаются редко, предпочитают держаться поглубже в Зоне. А вот на аномалию легко нарваться и в относительной близости от границ. Так что безумец, прущий дуром по Зоне, при определенном везении одолеет метров пятьсот, вряд ли больше. Ну, пусть даже километр одолеет. А потом неизбежно напорется на что-нибудь смертоносное.
Розена и Булата нашли гораздо дальше первого километра от нынешних границ Зоны.
Сиверцев задумчиво сжевал второй бутербродик и уже совсем было собрался заказать еще выпивки, но тут за столик подсели Мухомор и Феда. Оба выглядели серьезнее, чем обычно выглядят сталкеры в баре. А еще Сиверцеву показалось, что оба были трезвы, а это также, мягко выражаясь, удивляло.
– Привет, наука, – буркнул Мухомор, присаживаясь.
Стол заколыхался, когда за ним угнездился толстяк Феда. Угнездился, а затем приветственно кивнул.
– И вам не кашлять, бродяги, – отозвался Сиверцев, собирая в кучу разрозненные мысли.
Этих ребят он вообще-то знал, но дружбы особой с ними не водил, поскольку они якшались с Басмачом, а Басмач Сиверцеву был крайне неприятен. Поговаривали, что Басмач когда-то входил в бандитскую группировку "Шалман", а когда ее окончательно разгромили израильские спецназовцы – почти год скрывался где-то между Лиманском и Рыжим лесом и промышлял все это время банальным разбоем: грабил всех, кто ему встречался. Это вполне могло быть и неправдой, но Сиверцев не собирался ничего проверять. Не нравился Сиверцеву Басмач, и все тут; люди, от которых подспудно ждешь удара в спину, вообще мало кому нравятся.
Против Мухомора Сиверцев ничего не имел – за этим вроде бы не числилось никаких темных дел, равно как и особых подвигов. Прозвище свое Мухомор заработал еще в сопливые отмычечные времена, когда его угораздило по уши вляпаться на краю болот в какое-то липкое несмываемое дерьмо, и потом месяца три от начинающего сталкера ощутимо пахло, но зато гнус, комарье и мухи облетали его за милю, а какие улететь не успевали – дохли на месте почище, чем от струи дихлофоса. Запах постепенно выветрился, а свойство вопреки ожиданиям осталось, и Мухомор служил штатным пугалом для насекомых целых два года, пока все неожиданно не закончилось – вдруг, внезапно, без всякого предупреждения. На Мухомора поворчали для порядку, все, кто с ним ходил в Зону, вновь подсели на репелленты, а прозвище осталось.
Что касается Феды, то Сиверцев вообще не понимал, как человек такой комплекции может стать сталкером. Феда стал и слыл сталкером как минимум недурным. Во всяком случае, он был одним из немногих, рядом с которыми в Зоне никто не погиб. Если в команде шел Феда, команда всегда возвращалась в полном составе, с добычей и чаще всего даже без единой царапины. Сам Феда считался знатоком аномалий, и на подобные гиблые места у него действительно имелся какой-то сверхъестественный, почти мистический нюх. Или не нюх, а еще какое необъяснимое чутье. Из-за этого Феду когда-то обозвали Гайкой, но в его случае прозвище не прижилось и умерло, а Феда продолжал оставаться Федой. Точнее, конечно, Федей, но сам он произносил собственное имя со странным нездешним твердым выговором, вот и получалось "Феда" вместо "Федя".
К полупрозвищу-полуимени привыкли быстро.
Кроме этих двоих, в команду Басмача входили еще два сталкера – Жучара и Дунай. Молодняка в команде не было: Феда не нуждался в отмычках, а Басмача начинающие сталкеры инстинктивно обходили десятой дорогой и правильно делали. Сложный был человек Басмач.
Сиверцев не знал, чего от него хотели ребята из этой пятерки. Он лихорадочно пытался вспомнить, не имел ли с ними каких-нибудь дел пропавший Полоз, и вспомнить, увы, не мог. А с исчезновением Полоза неожиданный интерес Мухомора и Феды к персоне исследователя Сиверцева был явно связан.
У исследователей тоже бывает чутье.
– Скажи-ка, Ваня, – по-простецки начал Мухомор, – ты ведь вчера с Полозом сидел тут же, на этом самом месте?
– Сидел, – не стал отпираться Сиверцев. – А вы вот за этим столом гуляли. Я помню. Но вас, наверное, интересует, помню ли я дальнейшее?
– Ты прав, – кивнул Мухомор. – Интересует.
– С дальнейшим паршиво, – вздохнул Сиверцев. – Захмелел я. И вырубился, похоже. Очнулся только за полночь, когда тут уже патруль дознание проводил.
– Об этом я тоже хотел спросить. – Мухомор навалился на стол локтями и грудью и понизил голос: – Что могли в "Ать-два" расследовать патрульные? Откуда они вообще взялись?
– Кто-то вызвал, – пожал плечами Сиверцев.
– Кто? – вкрадчиво спросил Мухомор. – И зачем?
Сиверцев мрачно уставился на Мухомора, словно вознамерился просверлить его взглядом:
– Думаете, патрульных вызвал я?
– А что, ты?
– Нет, – твердо ответил Сиверцев. – Я после первых то ли двух, то ли трех и "му" сказать не мог, не то что патруль вызвать. Да и они вряд ли побежали бы на вызов из бара, если звонящий лыка не вяжет.
– Это да, – согласно покивал Мухомор. – Справедливо подмечено.
К счастью, продолжать расспросы в данном направлении он не стал, от чего Сиверцеву сразу полегчало.
– А вот скажи, кто за вон тем столом сидел в тот вечер? Помнишь?
Мухомор указал на стол через один от того, за которым они с Сиверцевым и Федой сейчас сидели и разговаривали.
Сиверцев напрягся, честно пытаясь восстановить в голове вчерашнее.
– По-моему, военные какие-то. То ли двое, то ли трое… Точно не помню.
– Солдаты или офицеры?
Сиверцев опять напрягся.
– Вроде офицеры. Да, точно, у ближнего погоны со звездами были. Подполковничьи. И форма явно не солдатская.
– А еще кого из посетителей помнишь? Может, не за столиками, а у барной стойки кто-нибудь сидел?
И в третий раз напрягся Сиверцев, но на этот раз безрезультатно: в памяти словно провал образовался. Если офицеры пусть смутно, но помнились, то ничего и никого связанного со стойкой Сиверцев не запомнил вовсе. Ну, бармен по ту сторону стойки торчал, это без сомнений.
Сиверцев прекрасно сознавал, что бармена ему подсовывает не память, а элементарная логика. Где еще быть бармену, как не за стойкой, верно?
Поэтому о бармене он вслух ничего не сказал.
– Вон там, – неожиданно подсказал Мухомор, указывая пальцем в нужную сторону, – у дальнего края стойки. Не помнишь?
Сиверцев повернул голову и поглядел туда. Сидел ли кто-нибудь там? Черт возьми, Мухомор прав, вроде бы там кто-то действительно сидел! Только вот кто?
Неожиданно у Сиверцева резко заныли виски, словно воспоминаниями он разбередил что-то запретное и кровоточащее.
– Вспоминаешь? – Мухомор явно заинтересовался терзаниями Сиверцева.
Краешком сознания Сиверцев успел уловить, что Мухомор с Федой переглянулись и что Феда полез во внутренний карман куртки, собираясь что-то достать, какую-то бумажку или, может быть, фотографию – Сиверцев даже увидел светлый краешек. Но Мухомор отрицательно качнул головой, и Феда упрятал это назад, в карман.
– Ребята, – жалобно протянул Сиверцев. – У меня башка раскалывается. Я еще рюмашку махну и домой, спать, ладно? Вы уж не обессудьте…
Не дожидаясь ответа, он встал и, с трудом переставляя ноги, направился к стойке, за которой по все той же логике полагалось находиться бармену и где тот действительно в данный момент находился.
Однако никакая логика не могла подсказать Сиверцеву, что он не первый, к кому с подобными расспросами сегодня приставали Мухомор и Феда. И того, что к бармену они тоже уже приставали, Сиверцев так и не узнал.
Впрочем, это все равно ничего не изменило бы.
Глава седьмая
Соломон с самого утра был подозрительно немногословен. И даже очками блестел как-то раздраженно – Кекс в конечном итоге заподозрил, что босс велел ему навести на плетень как можно более густую тень. А говоря проще – ничего о предстоящем выходе толком не сообщить. Соломон любил почесать языком, и подобный приказ явно не пришелся ему по нраву. Но так или иначе, десятиминутную картавую речь Соломона вполне можно было свести к единственной фразе: шуруй за Психом и делай, что Псих скажет. И еще: если Псих вынесет из какой-то, видимо, ухоронки на Янтаре нечто неназванное, выдать Психу стандартный контейнер, принять его уже не пустым, а потом беречь этот контейнер пуще ядерной кнопки. И внутрь, что характерно, не заглядывать.
Из услышанного Кекс для себя сделал два вывода: во-первых, Покатилов ни секунды не сомневается в том, что Псих способен дойти до Янтаря и что-то там ценное добыть; причем для этой части задания Кекс не больно-то и нужен. И второе: на обратном пути Кекс уже нужен, по всей вероятности – исключительно в качестве гаранта благополучной доставки контейнера с добычей в покатиловский офис. Получается, Покатилов не очень надеется на Психа в смысле постоять за себя. В принципе правильно, мародеров-стервятников в Зоне хватает, одиночку общипать – святое практически дело. Вот тут-то матерый сталкер Кекс с верным спутником Батоном и пригодятся. Против Кекса даже с усеченной до единственного салаги командой не всякий и дернется, кроме разве что совсем уж законченных отморозков или фанатиков из темных кланов. Обычные воры-шатуны скорее всего поостерегутся, ибо в Зоне и окрестностях всякий знает: Кекс и сам парень не промах, да плюс еще работает на Покатилова. А у Покатилова память хорошая, руки длинные и денег хватает, так что ссориться с ним вредно для здоровья.
В общем, Кекс чувствовал себя сконфуженным: в качестве заурядного боевика Покатилов его никогда еще не использовал. Да и не чувствовал себя Кекс таким уж рейнджером-суперменом. Ну, бывало, приходилось постоять за себя, не без этого. Но считать себя боевиком? Нет оснований. В этом смысле куда полезнее были бы кубические мальчики из покатиловской охраны. Но эти ничего не стоят в Зоне, тут все понятно, их не пошлешь.
И еще: Покатилов очень не хочет огласки, к бабке не ходи. Иначе зачем было сокращать команду Кекса? И Батона-то удалось выпросить в помощь не сразу… Плюс по скупым сборочным репликам Кекс быстро осознал, что Батон знает не просто меньше самого Кекса, а еще меньше, чем Кекс изначально предполагал. Ему скорее всего было велено только: "Сам можешь сдохнуть, но эти вот двое должны из Зоны вернуться".
После инструктажей принялись экипироваться, и тут Кекс начал понимать, почему нового напарника называют Психом.
В арсенале Покатилова чего только не было! Выбирай – не хочу, тем более за боеприпасы платить не надо, а в экзотических случаях этот вопрос очень даже немаловажен. Поэтому Кекс с Батоном без колебаний выбрали по Herstal'у образца 2012 года – собственно, вся Кексова команда обычно выбирала Herstal'ы, причем всегда одни и те же.
Псих взял видавший виды "калаш", да еще специально нарыл со складным прикладом, под патрон 5.45 и без подствольника. Пистолета Псих не взял вовсе. Нож у Психа был свой, по мнению Кекса, более пригодный колбасу в поезде резать, чем в Зону идти, но другой Псих брать отказался с расплывчатой формулировкой: "Да ну его, таскать только". Он и запасной рожок к своему "калашу" взял только один!
– Ты точно псих, что ли? – обреченно поинтересовался у него Кекс. – Патронов больше бери!
Псих поглядел на него длинно и печально, потом вздохнул и как-то виновато, что ли, сообщил:
– Так на Янтарь же идем… Это близко.