- Надеюсь на это, - после долгой паузы ответила незнакомка. - И чтобы развеять ваши сомнения, я скажу, что вызнала у вас. Кир Харти сейчас находится в лапаньской темнице. И он отправился туда по собственной воле. Во всяком случае, собирался туда. Но вы не знаете зачем. Он предупредил вас, чтобы вы не слишком беспокоились. Но вы считаете его сумасшедшим. Особенно теперь, когда Пагуба отступила. Где находится эта тюрьма? Примерно три сотни лиг на северо-восток. По пустыне. Спасибо. Вот уж не знала, что у лапани не только стойбища, но есть и город. Или это не город? Не их город? Значит, тюрьма есть, а города нет? Странно, зачем тюрьма кому бы то ни было, если нет города?
Харк и Хасми потрясенно молчали.
- Палхи обходятся ямами, в которых откармливают мугаев, - продолжила говорить незнакомка. - Но если не хотят жирной человечины, заставляют мугаев работать в штольнях.
- Ты думал слишком подробно! - прошипела на ухо Харку Хасми.
- Не обижайтесь, - проговорила незнакомка.
Она сделала несколько шагов к выходу и остановилась уже у самой двери.
- Я должна его найти. Он для меня то же самое, кем был для тебя, Хасми, сначала твой друг Намувай и кем стал на остаток жизни твой Харк, да будете вы живы и здоровы еще много-много лет. Раньше я думала, что давняя встреча с Киром Харти сотрется из моей памяти, но время оказалось не властно над нею. Но есть и другие причины, почему я ищу его. Вам о них знать не нужно.
- Это все? - хрипло спросила Хасми.
- Почти, - вздохнула незнакомка. - Но не думайте, что ваше пребывание здесь - тайна. У вашего трактира меня ждал соглядатай. Шустрый, остроносый воин. Он прикидывается нищим странником. Думаю, что он приглядывал за каждым, кто входит сюда, так что для кого-то ваше пребывание здесь не тайна. Но я постараюсь его заинтересовать, чтобы увести от вас. Если он не зацепится и останется, да еще будет расспрашивать обо мне, можете сказать, что я справлялась о каком-то зеленоглазом охотнике. Думаю, что это посланник иши Текана. Кто-то из ловчих или даже из тайной службы. Скорее всего, он пойдет за мной.
- Зачем Кир ише? - не выдержал Харк. - И почему ты не убьешь этого ловчего?
- Зачем убивать соглядатая, которого знаешь? - удивилась незнакомка. - Ведь тогда может появиться кто-то другой, о ком ты догадаешься не сразу. А что касается того, зачем Кира Харти ищет иша, секрета в этом нет. В Хилане многие говорят об этом. Насколько мне известно, с год назад Кир Харти отправил через воеводу Тарпа письмо урайке Хилана Тупи, матери нынешнего иши. В этом письме он сказал, что собирается открыть Салпу миру. Снять огненные границы, которые считаются границами Пустоты, и доказать, что мир бесконечен и Салпа лишь малая часть его. Я уж не говорю о слухах, что в первый день третьего месяца весны зеленоглазый охотник через Ледяное ущелье вскроет несметные богатства Запретной долины. До назначенного им срока остались считаные недели.
- Зачем? - не поняла Хасми. - Зачем он написал это ише?
- Он беспокоится о людской участи, - предположила незнакомка. - Считает, что, когда границы падут, Текан окажется в окружении бесчисленного количества тати, потому что это их мир. Во всяком случае, когда-то так было. Уж не знаю, как к этому письму отнеслась Тупи, но именно после него ураи Текана собрали Большую Тулию и избрали нового ишу. Думаю, Салпа и в самом деле может освободиться от власти Пустоты. Или вы сомневаетесь в зеленоглазом?
- И соглядатай должен не допустить этого? - прошептал Харк. - Или только наблюдать за Киром Харти?
- Не знаю, - задумалась незнакомка. - У него сильные амулеты, мне не удалось покопаться в его голове и уж тем более заглянуть ему в глаза. Может быть, он должен убить Кира Харти, может быть, следить за ним, но как лазутчик он неплох. Я прибыла в Гиму вчера, нашла ваш трактир, задержалась у входа на минуту, и с тех пор он от меня не отставал. Даже на торжище. Наверное, я показалась ему подозрительной. Но не волнуйся, Хасми. Я не допущу смерти Кира Харти. Даже если он не захочет иметь со мной дела. Прощайте.
- Минуту, - подала голос Хасми, останавливая незнакомку в дверях. - Ответь. Ответь мне как женщине… Ты ведь слышишь, о чем думают мужчины, когда видят тебя?
- Да, - кивнула незнакомка. - Почти каждый из них, даже тот, кто верен собственной жене и в чьем сердце живет нежность к ней, обязательно раздевает меня в своих мыслях и порою даже овладевает мной. Некоторым удается фантазировать довольно мило, не скрою. Некоторые ничем не отличаются от хиланских псов.
- И как же ты… - пробормотала Хасми.
- Привыкла, - рассмеялась незнакомка. - Конечно, хочется порой обрезать неуемные фантазии, но боюсь, что в таком случае мне лучше вообще не встречать на дорогах мужчин, а то я покалечу каждого, исключая слепцов. Так что скорее я даже удивляюсь, когда кто-то не представляет меня без одежды и не придумывает… разного. К тому же так думают о большинстве женщин. Уверяю тебя, Хасми. В твой трактир приходят не только за вкусной едой, но и полюбоваться на тебя. Когда ты улыбаешься, словно солнце заглядывает в его окна.
- А как же Кир… - начал Харк.
- Он непрогляден для меня, - ответила незнакомка. - И это тоже важно. Очень. Простите меня за излишнюю болтливость. Редко удается поговорить с теми, кому можно довериться. Прощайте.
Дверь хлопнула. Хасми с интересом посмотрела на мужа. Харк покраснел и начал сбивчиво бормотать:
- Да как ты могла подумать? Да ничего такого. Все мысли только о тебе. Да брось ты…
- Расскажешь мне об этом вечером, - пообещала ему Хасми. - И ночью.
- А под утро расскажу еще раз, - ударил себя кулаком в грудь Харк.
- А знаешь, - Хасми погасила плеснувшуюся в глазах нежность и нахмурилась, - я вот о чем думаю. Когда же она познакомилась с Каем? Ты видел? У нее пояс с хурнайской пряжкой. В виде двух серебряных рук. Последний раз Кай бывал в Хурнае только во время Пагубы. То есть она виделась с ним почти пятнадцать лет назад. Если ей сейчас двадцать пять, то тогда было десять? Ты можешь это себе представить? И вот еще… Ведь она очень одинока.
- Так ты тоже читаешь чужие мысли? - грустно скривился Харк.
- Нет, - мотнула головой Хасми, коснулась пальцами губ, об отметинах на которых она начала забывать. - Но я женщина. И ведь ты тоже почувствовал. Признайся! Она и в самом деле рассказала нам больше, чуть больше, чем надо. Лишнее. Наверное, она заглянула в наши сердца и поняла, что мы не так уж и плохи. Ведь так?
- Ну, насчет похлебки и редиски я бы поспорил, - протянул Харк.
- Знаешь, - пробормотала Хасми, - а ведь я бы не хотела знать, о чем ты думаешь. Даже если ты врешь мне, все равно не хотела бы.
- Я не вру, - сделался серьезным Харк.
- Я знаю, - кивнула Хасми.
За окном раздался стук копыт. Притихшая было пичуга снова залилась трелями.
- Хорошая примета, - сказал Харк.
Незнакомка миновала восточный дозор гимской стражи в тот же день. Через час за нею проследовал неприметный всадник. Лицо его было тоже скрыто капюшоном, но стражи сумели разглядеть и длинный нос, и маленькие глазки странного путешественника. А потом прочли и шипящее имя на его ярлыке - Шалигай. Заплатив проездную пошлину, Шалигай отъехал на четверть лиги, обернулся, открыл короб, закрепленный на крупе коня, и вытащил оттуда голубя. Не прошло и минуты, как серый вестник взвился в небо и полетел в сторону Хилана.
Еще через час на посту стражи появился седой, чуть полноватый старик маленького роста, который ехал на осле. Стражники упали на колени, потому что узнали в непритязательном путнике правителя Гимы - старца Эшу. Старик сердито цыкнул на дозорных, произнес несколько резких слов и щелкнул пальцами. Дозорные замерли, словно окоченели, и пришли в себя только минут через пять, когда старика уже и след простыл. Впрочем, они уже не помнили ни о нем, ни о Шалигае, ни о прекрасной всаднице с темно-синими глазами.
Глава 1
АСАНА
Лапани обходились без городов. Разве могли дома из дерева или из камня заменить теплый двойной шатер из шерсти черной козы, которому не страшны ни ветер, ни дождь, ни снег? Разве можно разобрать каменный или деревянный дом, погрузить на верблюдов, переехать на другое место - на другое пастбище, и уже ближайшей ночью снова спать в собственном доме? Нет. Не было городов у лапани. Иногда старики или старухи, которым главы родов доверяли воспитание детей, начинали рассказывать малышам что-то о далеких предках, что построили ныне занесенные песком города, но сами не слишком верили собственным словам. Порой песок отступал, и открывающиеся камни являли надписи, выполненные той же самой вязью, которой старики-лапани все еще размечали привычные таблички, но смысл написанного на камнях ускользал от скотоводов, хотя вроде бы и знаки были те же самые, да и слова из них складывались почти знакомые. К счастью или к несчастью, но древние города были скрыты песком почти полностью, что позволяло избежать ненужного соблазна и тревоги кочевого ума. Однако один из древних городов показал лапани несколько больше обычного.
В трех сотнях лиг от Гимского перевала из песков поднималось целое здание. Два этажа были сложены из черного камня, который летом нагревался на солнце так, что, попытайся кто из кочевников прислониться к нему, оставил бы ожоги даже через двойной стеганый лапаньский бурнус. Крыша над зданием не сохранилась, и толстые стены, ограждающие квадрат размером сто на сто шагов, колонны, внутренние лестницы, башни, галереи и переходы, напоминая высохшие внутренности гигантского зверя, устремлялись непосредственно в желтое небо. Часть лестниц спускалась в недра здания, скрытые глубоко в песке, в центре строения темнело пятно провала в жуткие подземелья, но уж туда попадали немногие. И не потому, что в песке этажей таилось больше, чем над песком. И не потому, что там, в темноте, в самую страшную жару царили сырость и холод. И не потому, что здание разбегалось залами и коридорами в стороны, всякий год обнажая новые проходы, что грозило путешественнику потерей пути. Нет. Совет родов лапани устроил в здании темницу для преступников, а в его верхнем подземном ярусе хранилище богатств степняков, которые и охраняли выделенные каждым родом воины.
У входа, который когда-то был скорее всего огромным стрельчатым окном, из песка торчал обломок гранитной стелы, покрытый лапаньской вязью, прославляющей какого-то древнего правителя. Смысл надписи был неясен из-за множества древних слов и титулов, но первое предложение лапаньским мудрецам удалось прочитать довольно точно. В нем говорилось, что все земли, укрытые пламенным куполом, будут служить правителю золотых песков, и он, этот самый правитель, будет сидеть в черном дворце, как в огромном кресле, и смотреть на припадающих к ногам его. Надпись начиналась со слова "кресло". Именно это слово появилось из песка первым, звучало оно по-лапаньски как "асана", и именно оно и дало название и двум этажам здания над песком, и бесчисленному количеству этажей под ним, и ближайшему к развалинам оазису, до которого было всего лишь пятьсот шагов, и всем шатрам и навесам, что ныне покрывали окрестности оазиса и развалин на пару лиг во все стороны. Все это называлось Асаной. Так что как бы лапани ни презирали города, но что-то вроде города с настоящими улицами и площадями, с общими отхожими местами и рынками, с торговцами-водоносами и общинными стражниками им пришлось устроить.
Именно в этот "не город" и въезжал весенним днем караван вольных торговцев. Асана была открыта для них дважды в год - полтора-два месяца весной и столько же осенью. Именно в эти дни пространство Холодных песков обретало алый и зеленый, в тон расцветающих тюльпанов или зеленеющей травы, цвета. Но допуск чужеземцев на равнину объяснялся не заботой об их лошадях. Как раз в эти месяцы большая часть родов собиралась в Асане. На родовых пастбищах оставались только пастухи, в стойбищах старики и старухи, а молодые воины, молодые женщины - все были здесь. Женщины торговали и торговались на пусть и меньшем, чем в Хилане и даже Гиме, но значительно более шумном рынке, а молодые воины устраивали гонки на верблюдах, соревновались в меткости стрельбы из луков и метании дротиков, проверяли крепость костей и суставов друг друга в борцовском круге. Кроме всего прочего, в эти же дни игрались и свадьбы, хотя большая их часть все-таки выпадала на осень. И все же караванщик, который властвовал над двумя десятками навьюченных мулов, улыбался. Ленты и украшения, которые он вез в Асану, пользовались спросом и весной. Всякая уважающая себя степная девушка запасалась ими заранее.
Одно беспокоило караванщика - прибившаяся к его каравану пара путников. Сначала появилась молодая торговка в блеклом бурнусе с мешком лент - не конкурентка, так, коробейница. А на полпути караван нагнал напоминающий крысу хиланец, сославшийся на какие-то торговые интересы. Конечно, одинокие путники, если они не пытались самовольно проникнуть к золотоносным пескам, которые располагались на окраине земель лапани, могли во всякое время отдаваться жаре или холоду, но сотвори они какую пакость, лапаньские стражи могли спросить и с караванщика. Объясняй им потом, что он толком и имен их не запомнил, хотя и взял по серебряному за совместное странствие. Впрочем, на разбойников попутчики караванщика не слишком походили, держались порознь и хлопот ему особых не доставляли. Тот же хиланец, если и был когда-то разбойником, явно растратил былой пыл - тащился в хвосте каравана, ни с кем и словом не перемолвился. С другой стороны, ему-то зачем чужими заботами затылок полнить? Вот уже и пустынные сосны оазиса впереди, вот зубчатый от шатров гребень старого бархана, вот веревка, растянутая на кольях вокруг всей Асаны, подрагивает на ветру. Неужто не отстанут? Отстают, хвала Пустоте. Кажется, и теперь он не прогадал. Уговор странники соблюли - караван остановился у дозора лапаньских мытарей, а парочка, сохраняя между собой солидное расстояние, направилась к обычным стражникам, что досматривали как раз коробейников и редких странников. Так ведь и там сохраняли промежуток - ближе двух десятков шагов так и не приблизились друг к другу. Чудны твои промыслы, Пустота. Кого только не встретишь на караванных тропах.
Молодая женщина, ведя лошадь под уздцы, подошла к стражникам первой. Хиланец сполз с коня и уселся на глыбу известняка в отдалении. Высокий лапани лениво поднялся со скамьи, прищурился от порыва прохладного весеннего ветра, наклонил голову, с интересом рассматривая незнакомку, приготовился скривить губы в презрительной усмешке. Женщина набросила повод лошади на крюк коновязи и сбросила с головы капюшон бурнуса. Улыбка на лице старшины-степняка растаяла, не проявившись. Ни крохи покорности не было в гостье Асаны, хотя с чего вроде бы? Одежда добротная, но не новая, да и простая, потаскай еще с полгодика, и будет впору в починку отдавать или самой пальцы иглой терзать. Из того, что могло сойти за оружие, - посох да нож на поясе. На лошади - пара мехов с водой или чем покрепче, тюк тканей или лент да еще мешок с прялкой или чем-то похожим. Лошадь не плохая, но и не слишком хорошая. Всего-то и есть богатства, что чистая кожа, правильные черты лица, жгучие в черноту волосы, ладная стать, повадки и жесты мягкие, словно кошачьи или змеиные, да взгляд… Невозможный взгляд темно-синих глаз, который режет живую плоть на пласты, в самое сердце упирается, словно насквозь просмотреть хочет. А ведь богатство. Если и это не богатство, то что тогда богатство? А уж голос…
- Вот. - Незнакомка протянула старшине дозора ярлык. - Я из Зены.
- А пояс почему хурнайский? - кивнул старшина на серебряную пряжку с эмблемой клана Руки, двух соединенных в пожатии кистей.
- Подарок, - проговорила незнакомка.
- Арма, - с трудом разобрал хиланские буквицы стражник. - Зачинная?
- Да уж не из знати, - кивнула женщина.
- Вот ведь куда тебя занесло, бедолагу, - покачал головой старшина. - За какой надобностью в Асану? Расторговать что или еще интерес какой имеется?
- Интерес, - ответила Арма и обернулась к лошади, показала на тюк. - А под интерес и расторговать чуток товара хочу. Надо же и есть что-то, и место в шатре оплатить.
- Место в шатре получить тебе, красавица, легче легкого, - заметил степняк. - Только свистни - половина шатров твои. Зачем той, что сама счастье, счастья искать?
Прищурилась Арма. На толику сдвинула узкие брови к переносице, словно высмотреть что в стражнике попыталась, проговорила негромко:
- Снаружи избытком посудинка полнится, а изнутри только ветер свищет. Суженого я ищу.
- Суженого? - удивился старшина, расправил плечи, подтянул пояс. - Кого-то с именем или по стати будешь отбирать?
- По глазам, - ответила Арма. - Взгляд у него… зеленью отсвечивает иногда. Словно степи лапаньские. Как раз об эту пору.
- Зеленью? - приуныл старшина, вернул ярлык женщине. - У наших глаза все больше в черноту бьют. Не там ты суженого ищешь, синеглазая, не там.
- Бедовый он, - продолжила Арма. - Всё его на подвиги тянет. Боюсь, как бы не загремел он в вашу темницу.
- В темницу? - обернулся старшина к черным стенам, что поднимались над конусами шатров. - Если уж загремел, то бедовее не бывает. Редко кто оттуда возвращается, девонька.
- А попросить кого о помощи? - наклонила она голову. - Неужели добрых людей нету среди охранников? Хотя бы весточку принять-передать? Там ли он, не там? Уж половину Салпы, считай, объехала.
Нахмурился старшина, лоб наморщил, словно по именам перечислял в голове каждого, кто посодействовать мог незнакомке, но все одно головой замотал.
- Нет там никого, - присвистнул через прореху в зубах. - А если кто и есть, то монет не хватит, чтобы до его доброты достучаться. К тому же дозоры каждую неделю меняются. Одного прикормишь, а там уж другой стоит. И вот что я тебе скажу, милая.
Шагнул вперед лапанец, наклонился, дохнул на ладную гостью запахом кислого сыра и травяного отвара:
- Сберегайся. Если кто узнает, что ходы к темнице ищешь, да старейшинам весточку кинет, сама в темнице окажешься. А там уж, пока через стражу пройдешь да через тех, кто среди заточенных силу держит, и о суженом забудешь. Только шкурка от тебя останется, да и та порченая. Бабы под землей редко случаются, так и то о казни чаще всего просят, все одно более часа внизу никто еще из них не продержался.
- Будь здоров, добрый человек, - прошептала Арма, поймала тонкой крепкой ладонью ручищу старшины, вложила в нее серебряную монетку, да второй ладонью накрыла. - Спасибо. Хорошо думал про меня.
Сказала да мимо прошла. А степняк словно окаменел на пяток секунд, потом очнулся, глаза вытаращил и тут же заорал хиланцу, что жмурился на камне:
- Почтенный! За моим дозором скамейки ничем не хуже, чем перед ним! Или я буду тебя до полудня дожидаться?