Тегин почесал вермипсу щетинистую лапу, сплошь покрытую бледными волосками, отбросил палочку и пошел к большим деревянным воротам, за которыми время от времени кто-то взрыкивал, ревел и мяукал. Паджи молча сжал тураново предплечье и тоже ушел, прихватив с собой двоих кунгаев. А третий воин и культяпый слуга остались наблюдать, как Туран с озабоченным видом изучает застывшего, словно в янтаре, вермипса.
Из зверинца вышел еще один молодой работник, тоже баюкающий руку, с виду - беспалую. Да уж, с животными надо быть очень осторожным. Пошептавшись с вновь прибывшим, культяпый произнес:
- Я - Цанх, это - Цанх-малый. Он тебя проводит к зверям.
Туран двинулся следом за беспалым парнем.
Зашуршали ворота и Туран увидел таких животных, в которых никогда не верил, даже листая старые книги с фантасмагорическими рисунками.
А потом он заметил Вирью.
Толком поговорить с мальчишкой вышло только на вторую неделю, когда наконец-то заелозил лапами по панцирю, заскрипел вермипс. Впервые за последний месяц, как заметил обрадованный Цанх. То ли помогла смесь из мёда и камеди, то ли просто, как говорилось в книге, жуку требовалось побольше света прозревающего весеннего Ока. Но оба работника теперь возбужденно бегали по загону, готовились доложить об успехах тегину и даже пытались угадать награду. Цанх предполагал новый кемзал, а Цанх-малый ждал исключительно серебряную серьгу в губу. Оба ошиблись, получив бочонок вина.
А Туран с благодарностью принял кошель с золотыми "конями" и дозволение пребывать в зверинце без кунгая за спиной. Цанхи тоже ослабили надзор и теперь не копошились постоянно рядом, а спокойно занимались работой, да так, что порой их и не было видно.
- Здравствуй, - тихо проговорил Туран, прислоняясь к решетке соседнего загона. И даже руку между прутьями сунул, почесывая горбатую спину водяного оленька.
- Здравствуй, - мальчишка уселся на пол и ловко сплел узлом ноги. - Тебе лучше со мной не говорить. Два кхарнца - уже заговор. Так говорили в Ханме год назад.
- Ты здесь уже год?
- Чуть больше. Но ты не слушаешь совета.
- А ты не спешишь уйти.
- Мне можно, я ребенок. Ырхыз знает, что я любопытный.
- Я тоже любопытный.
- Но Ырхыз не должен об этом знать. Меня зовут Вирья, а тебя?
Вирья… Почти Карья.
- Туран. Туран ДжуШен. Из Байшарры.
- Мои родители были из Кавойи. Правда, я совсем ничего не помню. Расскажешь?
- Я не бывал, но много слышал о Колоколе и Мосте. За что тебя посадили в клетку?
- Ырыз хотел иметь такой экземпляр.
- Но…
- Ырхыз хороший. Моих родителей убивал не он.
- А кто?
- Не знаю. Не он. Наверное, тот, кто и его держал в замке Чорах.
Засвистел в одной из ближних клеток сцерх и, привстав на задних лапах, гордо раздул горловой мешок.
- Скоро ему привезут жену, - сказал Вирья. - И он будет счастлив.
- Не будет. Невозможно быть счастливым в неволе.
- Это говорит человек снаружи человеку внутри. Папа говорил, что на самом деле есть очень мало мест, где нельзя быть счастливым.
- Прости, Вирья, - Туран перешел на шепот. - Это неправильно. Тебя нужно отсюда как-то вытащить… Я что-нибудь придумаю, обещаю.
- Не давай дурных обещаний. Вытащи себя и этого будет достаточно. Но ты ведь не послушаешь?
Безмятежные глаза мальчишки глядели куда-то далеко. На противоположный ряд клеток.
Да он ведь сумасшедший… Просто тронулся среди зверей-волохов. Его слова - бред измученного разума, нуждающегося в помощи.
- Я еще приду, - решительно произнес Туран. - Что тебе принести? Хочешь, я приготовлю для тебя настоящий манцыг с изюмом и орехами? Я умею.
- Не надо подарков. И еды у меня достаточно. Просто приходи, если хочешь. И приноси мысли, в которых не будет смерти. Ничьей.
Вирья беззвучно встал и прошел к противоположной решетке своей тюрьмы. Вытащил из-за пазухи лепешку, принялся отламывать кусочки и бросать их сквозь прутья существу с птичьей головою и телом выдры.
В этот вечер Туран впервые прочел об уранке и уяснил, что разобраться в нём, степном дудне и верблюдах будет намного проще, чем в мальчишке, сидящем в клетке.
Пускай и не под колокольный звон, а под вой труб и гром барабанов, но Ханма оживала. В немалой степени этому способствовал и приезд в столицу Агбай-нойона, победителя мятежных побережников. К Пробудинам Туран уже успел достаточно выяснить о новом герое.
Из своих тридцати лет жизни Агбай провел в боях не менее половины. Он оказался достаточно удачливым, чтобы выжить, напористым, чтобы побеждать, и умным, чтобы учиться на ошибках, большей частью чужих. Под его руку легли богатые ханматы, а под знамена встали многие вахтаги. И вовсе не из родства с сиятельной каганари, как судачили некоторые, ему доверили лечение одной из самых болезненных ран Наирата - морских побережий. Там независимые кланы выращивали плавучие острова и строили корабли, а заодно брали на ножи и тяжеловесные триеры Лиги, и легкие парусники Кхарна, и черепахи-кобукены самого Наирского каганата. Да при том плодили одну ересь за другой, обвиняя в свою очередь в отступничестве саму Ханму с её Понорком Понорков.
Война со скланами по одну сторону от столицы, с побережниками - по другую. Вот оно, равновесие по-наирски. И вроде бы победы и там, и там. А значит…
Туран почти научился отметать дурные мысли о далеком будущем и концентрироваться хотя бы на мелкой пользе от крупных неприятностей. Например, охватившая Ханму предпраздничная лихорадка здорово помогала перемещаться по городу в районах, ранее недоступных, вроде квартала Семи Хвостов, а также сделала обычными прогулки за городские стены. Туда, где стучали молотки, жужжали пилы и нарождались землянки мастеровых, бараки для пленных да высоченные башни из лесов. Вместе с ними появлялись и запахи: свежее дерево, лак, ткани, слежавшиеся и уже тронутые плесенью, человечья моча для шерсти и подгнившая капуста в дубовых кадках. Где-то на складах была солонина и копчености, лари с мукой, косы чеснока, вязанки лука и бочки с кислым пойлом. Все это предназначалось для рабочих, погонщиков и надсмотрщиков подневольного люда, для всех этих творцов будущего чудесного представления, ожидание которого перемешало городскую жизнь, выплеснуло ее в пригороды, усыпив многие некогда шумные улочки центра.
Тем легче оказалось получить первого вестника в середине весны, на самые Пробудины. Механическая крылатая ящерица соскользнула со стены прямо в капюшон Турана да там и затихла. Уже в доме, отчетливо произнеся положенную на этой неделе фразу из "Животноописания" ДаЧина, он с интересом рассмотрел механизм и нашел в нем минимум дюжину отличий от той же Кусечки. Цвет и строение крыла, более мелкий размер и точная подгонка деталей, всех этих суставчиков и пластинок. А главное, вестник не производил впечатления дохлой твари. Он шебаршился, подергивал лапками и, казалось, даже мигал янтарными глазками. И скрипел неприятным голосом.
Прослушать второй раз не удастся, а потому Туран внимательно запоминал каждое слово. Намного более тщательно, чем перед экзаменами в родной Байшарре тысячу лет тому.
Итак, там приняли решение. Будут пушки, будет помощь заговорщикам. Но это выводы из конкретных инструкций. Сами же инструкции касаются сугубо механизма встречи сменщика. Несколько возможных мест, сигналы на случай провала и слежки, ряд иных непримечательных действий. А еще - четкие указания сдать все нити сменщику и выслать с этим же вестником последний отчет о нынешнем положении дел.
Сдать все нити. Последний отчет.
Все заканчивается.
Есть что передать сменщику. Есть что сообщить в последнем отчете. Например, о том, что заговорщики готовы отвезти Турана туда, где он собственными глазами сможет убедиться в уничтожении сцерхов. О том, что суета вокруг Агбая растормошила и без того неспокойную Ханму. О том, что Паджи теперь беспрекословно исполняет все требования вплоть до доставки эмана, а на словах передает от Умного всяческие личные благодарности, похвалы и заверения во взаимовыгодном сотрудничестве. А от Сильного Паджи принес лишь одно… Нет, не извинение, но короткое: "Не так уж и никчемен. Вполне можно иметь дело". В конце концов, нужно сообщить о том, что теперь даже оба Цанха почти не следят за Тураном в зверинце, а значит можно как-то вытащить Вирью.
Хотя кого это интересует?
Все почти закончено. Для Турана. Для сцерхов. Для заговорщиков и тех, против кого они хотят выступить. Для мальчишки в клетке. Вот только у каждого из них будет свой финал. И если у кого-то он уже определен или хотя бы просчитан, то у некоторых…
Всевидящий еще не повернулся какой-то одной стороной. Он протащил Турана по самой кромочке. Связал с Умным и Сильным, со всей этой страной и даже с её будущим безумным правителем. А теперь надо будет все нити разорвать. И отдать обрывки сменщику. А ведь многие узлы Туран сплел собственноручно, ценой своей и чужой крови. Ценой себя.
А тот, другой, останется чистым, ему хватит ошметков, чтобы начать свою игру. Да и то, разве игра это? Отдать пушки и вернуться домой. Героем вернуться, победителем. А о Туране и не вспомнят. И о Вирье не вспомнят. И о той, самой первой смерти в переулке Шуммара, тем паче…
Значит, надо думать. Благо, есть время: сменщик объявится только в конце весны, а она лишь входит в полную силу. И будит мысли, которые и вовсе не имели отношения к работе.
Паджи сам предложил этот публичный дом.
- Спорю, ты никогда не испытывал таких ощущений! У тебя это на роже написано. А здесь все чин-чинарем, на любой вкус. И даже лекарь имеется, который за девками следит.
Туран спорить не стал. Его взгляд все чаще останавливался на изящных предплечьях в плену шелковых рукавов, крутых бедрах, обласканных тонкой тканью, нежных линиях от ушка до подбородка, лучше всего видных, когда идешь в каких-то двух шагах позади… Очень часто незнакомки являлись во снах, но уже без одежды. Соперничали, менялись, перетекали друг в друга. Вот носильщица воды роняет кувшин, а на осколки глядит и недовольно хмурится уже девица с шелковым именем Майне, цвет кожи которой меняется, сереет, а волосы становятся короткими-короткими. И это еще больше разжигает кровь. Но полуобнаженная склана заворачивается в крылья, а сбрасывает их уже стройная незнакомка, что покупала позавчера сурьму у Кошкодава.
- Эй, парень, - Паджи быстро делал свои выводы. - Если тебе нужна не девушка, в смысле - нужен… Там есть и дозволенные бяшки-гужманчики. Немного, но есть, и все уж точно проверенные и с печатями, как положено. Они, конечно, подороже, но хозяин платит.
- Я и сам заплатить могу.
- Ну и дурак. Лучше потом на скачках поставишь. Или мне дашь - я поставлю. Но это уже после. Собирайся. Там тебя и помоют заодно.
Туран взял с собой то же, что и всегда: нож и пилюлю с ядом.
Он дал себе слово, что обязательно вернется сюда. И даже вытребовал имя той, из-за которой это произойдет. Шинтра. Хотя и оно какое-то ненастоящее, но уж куда лучше первоначальных Белых Глаз. На наирэ это звучало даже красиво, в одно слово, но Туран ненавидел наирэ. А глаза и вправду белые и поначалу какие-то страшные, но быстро затмеваются совсем другим: мелкими волнами по почти черному животу; отражениями светильников в каплях пота под грудью и вдоль позвоночника; еще не иссушенными губами, крепко захватывающими пальцы и тянущими с них сладковатое мятное масло. А самое завораживающее - ямочки чуть выше бедер, где это масло скапливается озерцами.
Хотя первыми в памяти всплывают именно глаза.
Паджи сказал, что можно заказать не просто постель в борделе. Можно купить себе встречу. Да, именно так. Но только не на Стекольной. Где-нибудь за городом, подальше от строительства. Или в речном парке, на самом берегу. Там песок и ивы. А еще можно встретиться в каком-нибудь тихом дворике. В Хамне, как оказалось, тоже есть красивые закутки. И больше не обращаться к Паджи. Денег у Турана достаточно, а соглядатай - какой он к демонам компаньон? - в таких делах не нужен.
Так и поступил. Оказалось дороже, чем он предполагал, но не настолько, чтобы отказываться вовсе. И первыми действительно были ивы. А после них - парк оранжевых статуй, где каменные шершавые перевязи царапали спину сначала Турану, а потом Шинтре.
А в конце весны все-таки произошло то, что серьезно повлияло на эти встречи.
За городом уже вовсю гоняли тягловых големов, пускай и с пустыми еще платформами. Издали было отлично видно, как они ползут от метки до метки, замирают вместе с погонщиками и почти по-настоящему слушают многочисленных распорядителей. Готовятся.
Два человека на самой окраине муравейника ни у кого не вызывали интереса. Сидели себе спокойно и перебирали орехи в большом ящике.
- Отличный будет манцыг. И изюм я привез. Есть белая сабза, без косточек, и темный шигани, сладкий-сладкий. И байшаррика, конечно. По мне так кислятина, но Ниш-Бак сказал, что ты оценишь.
В холщовом мешочке лежали крупные, с ноготь, изюмины особого зеленовато-желтого оттенка, с черными гранулами косточек, которые глупцы выковыривают, и только байшаррцы знают: в них, в косточках, особая терпкая прелесть. А еще в седоватом, плесневом налете, но "вяленый" изюм на вино идет.
- Будет вкусно. Пора тебе готовиться ко встрече с домом, Туран, - сказал мужчина с гладким, почти скользким лицом. Мелкие черты были не лишенные приятности, но упорно не складывались в нечто запоминающееся. Оттого и возраст определить представлялось сложным. Где-нибудь за тридцать, хотя блестящая кожа без намека на щетину наверняка прятала еще лет пять. А имя - Маранг, - наверняка скрывает еще больше. Куда как больше, чем Шинтра под Белыми Глазами. Интересно, а Карья - тоже обман?
- Это уже решено?
- Ты против возвращения?
Этот вопрос Туран задавал себе уже месяц.
- Я слишком глубоко увяз во всем этом.
- Это-то и плохо. Кое-какая земля очень долго хранит следы. Тем более, неосторожные.
- Я был осторожен.
- Молодец, Туран. Но чтобы твои ноги не откусили болотные твари - не достаточно одной осторожности. Тем более, когда есть риск утянуть целиком далеко не только одного тебя.
- Но…
- Я понимаю: ты сумел выкрутиться из сложной ситуации и даже выиграть при этом. Тебе кажется, что ты теперь знаешь секрет победы. И она близка. Именно в этот период и гибнет большинство. Победы нет. Есть временное преимущество перед следующей схваткой.
- Но я должен еще кое-что закончить здесь, - зеленая изюмина оказалась безвкусной, только косточки громко захрустели на зубах.
- Разумеется, Туран, разумеется. У нас еще много работы. Вся первая посылка почти полностью на тебе. Я выйду на сцену позже, когда мы удостоверимся, что все прошло хорошо. Когда станет понятно, работает ли план. Способны ли порталы переправить груз без накладок. Насколько тихо все пройдет при приемке в фактории Сильного. Кстати, еще раз уточни у него именно по фактории. Это уже целиком их дело, мы гарантируем только отправку. Тебе, видимо, все-таки придется присутствовать при получении, но исключительно как наблюдателю и нашему представителю. Есть риски, что там может что-то произойти, потому будь готов быстро убраться оттуда.
Внизу големы выстроились клином, усталые погонщики упали в тень, и заметались по полю мальчишки, разнося кувшины с водой и корзины с хлебом.
- Видишь, Туран, дел еще целая куча. Да и со сцерхами надо закончить… Честное слово, я бы не отказался от такого помощника, но уж слишком много нитей к тебе тянется.
Туран кивнул. Вот именно, нити. Его, Турановы нити. Кровью вязанные, болью и отчаянием, страхом и кошмарами ночными. Ожиданием смерти и буйной радостью помилованного. А для Маранга это все пустое.
- Специи я достану к следующей встрече, - Маранг улыбнулся тонкими губами. - Кстати, вестник на хвосте принес, что ты увлекся кое-кем из дома утех Журбы.
- Был уверен, что ты следишь за мной.
- Наверняка не только я.
- Про Паджи я знаю. И он знает, что я знаю.
- Как раз Паджи меня волнует не столь сильно. Его хозяева знают, что тебе нужна определенная свобода. Точнее даже не тебе, а мне, чтобы выйти на контакт с тобой без всяких колпаков, поводков и ошейников. Именно поэтому они оставляют тебе такие большие окна. Почти свобода. А вот не крутится ли рядом с тобой еще кто-то, совсем незаметный - другой вопрос. И эти твои увлечения… Не обожгись, Туран. Тебя ведь в бордель привел Паджи? Не исключено, что это еще один крючок. Не самый сложный, зато действенный. Но будем надеяться, что этот крючок - от Умного или Сильного, а не от кого-то третьего. Потому будь внимателен.
Закончился перерыв, засвистели-задудели распорядители, снова двинулись големы и тут же столкнулись колесами две платформы. Захрустели, разрывая и сминая друг друга.
- К следующей нашей встрече ты должен разъяснить им все детали и иметь окончательное подтверждение по фактории. После этого мы запустим механизм и сделаем первый оборот. А там я войду в игру, и ты отправишься домой. Время и место…
Туран слушал и запоминал, но думал о другом. О Шинтре, о самом Маранге, о масках масок и крючках крючков. Решение есть. Надо просто действовать. Как тогда, с истерзанной Красной.
Мысли были неприятные, поэтому уже самому Турану нужна была маска холодного спокойствия. Заодно она помогла скрыть легкое удивление, когда Маранг упомянул о необычной форме следующей встречи.
Но неужели и Шинтра? Хотя смешно требовать честности там, где покупаешь фальшивую любовь.
Их будущее свидание должно стать последним.
Кровь с кинжала можно стереть краем халата. А руки обмыть в желобке, куда падает вода с каменных конских грив.
Всё. Теперь уже окончательно. Даже нога в съехавшем сафьяновом башмаке больше не вздрагивает. Так и застыла чуть согнутой, зацепившись пяткой в борозде.
Туран старался не смотреть в лицо жертве, но шелковый платок напитался кровью, облепил шею и съехал вниз, открывая миниатюрные черты. Чудо - или проклятье? - но красные капли всего двумя родинками на подбородке. Припудренные гладкие щеки, узкие губы с полосками чего-то яркого, подчерненные глаза и брови. Совсем немного грима, но Маранга не отличить от девушки. Вот что значит - мастер.
Проверив пояс бывшего товарища, Туран взрезал застежки и зашарил под халатом. Нащупал единственный мешочек и, не глядя, сунул себе за пазуху. Больше ничего нет. И Маранга больше нет. Некому теперь…
За углом раздался тихий смех, а следом кто-то заговорил басом.
Туран отскочил к стене. Снова смех. Немного неестественный и вроде бы женский. А вот голос мужской. Бубнит, настаивает на чем-то. И приближается. Еще немного - и будет поздно. Даже веки не успел…
Закрыв лицо предплечьем, Туран двинулся вперед, навстречу шуму. Выскользнул из дворика и решительно проскочил между девушкой и парнем, немного напугав первую и удивив второго. Проклятые узкие переходы!
Позади снова смеялись, все также неестественно, и вновь решительно и горячо шептали об уютном закутке. Но совсем скоро смех сменился криком.