Так вот – если так случится, то постарайтесь избежать первого конвоя. Это настоящий исход! Поверьте на слово – не самое приятное зрелище. Такое чувство, что из щелей начали выползать тараканы. Конвой формировался на окраине, и в него набралось около трехсот человек. Самых упрямых, нетерпеливых, алчных и – надо это признать – смелых. Первый февральский конвой. Собачьи упряжки, сани, нарты… Кошмар какой-то. Цены на все товары взлетали до небес, а полки пустели.
Золотой Берег…
Золото, золото, золото! Оно везде. В каждом взгляде и каждом вздохе. Любой из этих людей готов погибнуть ради будущего миллиона – предела сокровенных мечтаний и надежд. Цель, до которой многие из них не доживут. Умрут от голода, замерзнут, будут убиты и сами будут убивать, чтобы выжить. Еще стояла зима, но люди собирались отправиться на север, чтобы разведать и застолбить участки. Прийти первыми и почувствовать на мозолистых ладонях приятную тяжесть золота.
– Не самое приятное зрелище, не так ли? – закашлялся Челищев, который, вопреки совету врача, выбрался на прогулку. Ну и я с ним, чтобы обсудить детали будущего сотрудничества, а заодно и подышать свежим воздухом. Мы дошли до окраины Форт-Росса, и вот, увидели этот конвой.
– Кошмар какой-то, – честно признался я, не отрывая взгляда от толпы.
– Вы летних конвоев не видели! У этих хоть запасы продовольствия проверяют, чтобы хватило до Золотого Берега, а летом их вообще никто не контролирует. Такие оборванцы на север идут, что диву даешься.
– Доходят?
– Доходят… Разумеется! В состоянии полуживых трупов. Половина из этих "старателей" никогда лопаты в руках не держала, а все туда же! Им кажется, что достаточно преодолеть этот скорбный путь, добраться до прииска и на них сразу свалится богатство! Как-то не думают, или не понимают, или не хотят понимать, что эта дорога – лишь начало. Старожилы рассказывали, что лет двадцать тому назад на приисках до людоедства доходило!
– И почему я не удивлен… – протянул я.
– Вы не удивлены, Александр Сергеевич, потому что в нашем мире и пострашнее вещи случались.
– Что верно, то верно…
– Вот именно поэтому здешний мир мне больше по душе, – сказал Челищев, продолжая наш давешний разговор, – он как-то честнее.
– Увы, я слишком мало про него знаю, Андрей Викентьевич. Времени разбираться не было.
– Карту мира, полагаю, изучили?
– Знаю, что Москва – это портовый город.
– Изрядно! – усмехнулся он.
– Как-то не до того было.
– Про Сибирское княжество слышать доводилось?
– Что, и такое есть?..
– Как не быть. Настоящий русский фронтир. Почище нашего будет.
– С китайцами воюют? – поинтересовался я и полез в карман за сигарой.
– Нет, зачем с китайцами? Все больше с японцами и англичанами.
– Британцами?
– А вы как думали? Британская империя и в этом мире существует.
– Как же так? Их на карте и не увидишь без увеличительного стекла!
– Нет уж, позвольте! Как это не увидишь? Есть у них земли, и даже больше чем нужно! Там, где в нашем мире была Норвегия, здешние англичане и живут. Четыре африканских острова – тоже их вотчина. Материк, расположенный в Индийском океане, – основная колония. Так что англичане и в этом, параллельном мире – довольно внушительная сила.
– А как дела в Российской империи?
– Сам не бывал, не видел, но, судя по газетам, – ничего нового.
– В смысле?
– Все те же проблемы – дураки и дороги. Правда, надо заметить, что и порядка больше, чем в нашей истории. Разве что никак с юго-западной окраиной не совладают.
– Лень?
– Нет; судя по некоторым фактам – незачем. Лишняя голытьба, которая ни работать, ни думать не умеет. Ну да и ладно… Долгий это разговор, Александр Сергеевич.
Кстати, если кому-то покажется странным, что мы с Андреем Викентьевичем Челищевым обращаемся друг к другу на "вы", а зачастую и по имени-отчеству, то особо не удивляйтесь! Здешние нравы изменили этого человека, а общение с клиентами наложило определенный, довольно ощутимый отпечаток. Он не частил, не торопился, говорил правильно и красиво. Будто не говорил, а пел.
Мне в этом повезло меньше. Или наоборот – больше. Никто из моих приятелей не будет фраппирован, услышав очередное бранное слово. Если бы я начал расшаркиваться с Марком Брэдли, то он для начала выругался бы, а потом предложил мне выйти на улицу и броситься головой в сугроб. Ну это так… мелочи.
– Скажите, Андрей Викентьевич, вы про Ростовского ничего не слышали? – осторожно поинтересовался я.
– Вы про Дмитрия Алексеевича спрашиваете? Статского советника?
– Да, именно про него. Вы с ним знакомы?
– Ну как знаком… – пожал плечами Челищев. – Давал уроки музыки его дочери.
– Он ведь при Собрании Форт-Росса служит?
– Если не ошибаюсь, то в одном из департаментов Казначейства.
– Казначейства?.. Хм…
– Точнее не скажу – не знаю. Сами понимаете – это не мой круг. Эти господа, Александр Сергеевич, с нами чаевничать не станут. В общении господин Ростовский довольно сух, вежлив, но подчиненные и прислуга боятся его как огня.
– Неужели?..
– Говорят, что очень суров в обращении. А вы откуда про него знаете?
– Прислуга нашептала. В гостинице… Про строгость.
– Да, это так… Ну и ладно. Когда мы уходим?
– Вы уже готовы к дороге? – спросил я.
– Справлюсь. Что с каюром?
– С каюром хорошо, – вздохнул я, – а вот без каюра плохо…
– Что так? Разве Силантий Капитонович…
– Силантий вчера отправился на Золотой Берег. Какой-то чинуша из городской Управы приказал доставить срочную депешу тамошнему начальству. Против приказа не попрешь, а Силантий Капитонович на жалованье! Вроде здешнего фельдъегеря.
– Хм…
– Это значит, что он вернется не раньше чем через две недели, а ждать мы не можем. Нет ли у вас, Андрей Викентьевич, кого-нибудь на примете?
– Даже не знаю… – протянул он и задумался.
– Вы подумайте. Я бы и собак купил, но сейчас в городе не найдешь ни одной приличной упряжки! Раскупили эти… – Я кивнул в сторону толпы переселенцев. – Горе-старатели.
Собачью упряжку купить не удалось, каюра нанять – тоже. Сезон, как вы понимаете, не самый удачный для ближних поездок. Пришлось обратиться к хозяину гостиницы, который, хоть и без особого желания, посоветовал одного мужичка, промышляющего "извозом". Посоветовал, надо заметить, с оговоркой: мол, "за неимением лучшего".
Каюр не понравился. Грязный, лохматый, собаки какие-то полудохлые. Однако выбирать не приходилось, и через два дня, забрав скудные пожитки господина Челищева и купив два мешка пельменей для Брэдли, мы ушли из города.
23
Раздался выстрел, и пуля ударила в дерево. Прямо над головой. Черт побери! Ненавижу это глухой звук! Горячий свинец срезал ветку, и меня осыпало алмазной снежной порошей. Пора отсюда убираться! Перекатился в сторону и даже успел прихватить пригоршню снега. Жадно сожрал, а остаток размазал по разгоряченному лицу. Сердце колотилось как бешеное. Вот ведь дьявол! Ведь не первый раз в перестрелке, а до сих пор никак не привыкну! Я прижался к холодному дереву и почувствовал запах хвои. Легкий, почти неуловимый запах детства. Расслабился! Выстрел! В глаза брызнула мелкая крошка сосновой коры. Вот ведь, с-с-сука! Так и попасть недолго!
– Саша, ты как, живой?! – слева раздался голос Челищева.
– Вашими молитвами, Андрей Викентьевич! Вашими молитвами!
– Ну и славно! Сколько их там?
– Было четверо, одного сделали. Значит, трое еще ползают. Каюр, паскуда…
– Да, сволочь изрядная!
– Вещи твои, – загоняя патроны в магазин, усмехнулся я, – тю-тю… уехали!
– Черт с ними, с вещами! Жаль, винтовкой я так и не разжился. Незачем было.
– Согласен, с дробовиком здесь делать нечего. Не переживай, приедем в долину, я тебе комбинашку подарю! Шикарная вещь!
Выстрел! Свистнула над головой пуля. Еще одна! Разошлись мальчики! Эдак и убить могут! Кто же у них там меткий такой? И ведь не видно его, сволочь! Лежит себе на склоне между елок, патроны тратит.
– Ловлю на слове, Александр Сергеевич! – послышался смех Андрея.
Нет, он все-таки молодец! Под пулями, с рукой в гипсе, давешние синяки еще не сошли, а зубы скалит, как на вечеринке! Сильный парень! Уважаю таких!
– Не вопрос, Андрей Викентьевич! Там не ружье, а просто заглядение!
– Шурка, слева!
– Вижу!
Между деревьями мелькнула серая фигура. Вон он – рядом с елью упал. Только капюшон с меховой оторочкой и торчит из сугроба. Сейчас отдышится, осмотрится и начнет стрелять как заведенный, пока дружки к нам подбираться будут. Нет, парень, извини, не доставлю я тебе такого удовольствия! Здесь и останешься, падла… Вдох, полувыдох… Выстрел! Есть!
– Саша!
– Все пучком! Еще одного сделал… с божьей помощью.
Все началось через четыре дня после нашего отъезда из Форт-Росса. Нас догнали четыре человека на собачьих упряжках – и вот началась перестрелка. Даже поздороваться не успели. Наш каюр, как только раздались первые выстрелы, щелкнул бичом, присвистнул, крикнул что-то очень матерное и был таков. Нарты были почти пустые, так что убежал без проблем. Не в спину же ему стрелять, этому паскуде, да и некогда было – самих накрыли, прижали в распадке, и вот – лежим, отстреливаемся. Господи, если выпутаемся из этой переделки, я просто обязан напоить Марка Брэдли отборным бренди! За науку! Какую именно? "Не клади рюкзак на нарты, приятель! Нигде и никогда!" Вот и получилось, что мои пожитки оказались со мной, а значит – и патроны тоже. С Челищевым хуже получилось – его пожитки уехали.
Неожиданно кто-то гикнул, свистнул, послышался визгливый лай собак, и на гребне холма появилась собачья упряжка. Черт побери! Уходят? Не может быть! Вот уж радость-то какая… Знать бы, какого черта они вдруг сорвались…
– Андрей! Ты в Бога веришь?
– Верю.
– Вот и славно, – я привалился спиной к сосне и вытер снегом лицо. – Вот и славно…
Один из нападавших был ранен. Не скажу, что это меня сильно обрадовало, но хоть какая-то польза от него будет – успеем допросить. Парень валялся без сознания, а когда начали обыскивать, вдруг очнулся. Пришлось двинуть его прикладом, чтобы баловать не надумал. Здоровый бутуз. Морда знакомая – один из тех вечерних знакомцев.
– Мне бы не хотелось тебя пытать, парень, но ты не оставляешь мне выбора. Ты подумай, может, облегчишь душу перед смертью?
– Александр… – подал голос Челищев.
– Что?
– Здесь не знают исповеди.
– Жаль, – пожал плечами я и повернулся к пленному.
Несколько секунд смотрел на этого здорового парня, похожего на пойманного и опутанного веревками волка. Только деревяшки в зубах не хватало, для полного сходства. Губа разбита, на бороде слюни розовые застывают.
– Итак… Ты кто?
– Человек.
– Вижу, что не медведь. – Я, сам того не желая, повторил фразу Марка Брэдли, которой он меня встретил в этом мире.
– Охотник.
– Врешь, мерзота! Охотники – они сейчас на промысле, соболька добывают. Какой же ты промысловик, если по кабакам углы отираешь? Сявка ты на побегушках у приятеля своего, которому я ногу прострелил. Охотник, мать твою налево! Дважды в меня стрелял, а все мимо. Пьянь ты подзаборная, а не промысловик. Ну что, скажешь, это не так?
Он не ответил. Скосил глаза в сторону, а на лице появилась угрюмо-обреченная маска жертвы. Мол, не хочу я с тобой разговаривать… Р-р-раз! Его голова мотнулась в сторону, а к разбитой губе еще и нос расквашенный добавился. Чуть кулак не расшиб.
– Ты меня достал, тварь. – Я вынул из кобуры револьвер и ткнул стволом в колено этого бандита с большой дороги. – У тебя есть полминуты на размышление. Потом брошу и уйду. Зверья здесь много…
– Саша, не надо! – опять встрял Челищев. – Я все объясню!
– Ты-то здесь при чем?
– Они за мной гнались.
– Больно ты нужон кому, – презрительно скривился пленник и даже сплюнул.
– Не нужон, говоришь? – усмехнулся я. – Давай рассказывай…
– И какой мне резон с тобой откровенничать?
– Умрешь быстро и без мучений…
История, в общем, банальна до невозможности. Одна молодая вдова, двадцати пяти лет от роду, имела неосторожность взять несколько уроков у господина Челищева. Не знаю, как насчет сольфеджио и прочих музыкальных премудростей, но занятия как-то совершенно незаметно переместились в спальню. Разумеется, Андрей Викентьевич этого не рассказал, но оно и не требовалось – и так понятно. Все бы ничего – дело-то молодое, но ревнивый соперник, которому я ногу прострелил, счел себя безмерно униженным и оскорбленным. Видно, тоже надеялся на нечто подобное. В общем, не поделили девушку.
После ранения к этой истории подключился папаша. Тот самый, который на оружейном заводе управляющим работает. Нет, я ждал какой-нибудь подлянки, но не так быстро! Зря он это затеял! Месть – это блюдо, которое подают холодным, а он с пылу с жару Талицкого сожрать пытается. Эдак и подавиться недолго. Будь у меня больше времени, мог бы устроить большие неприятности этому оскорбленному. Увы, но времени в обрез! Даже усмехнулся своим мыслям: когда тут возиться с мизераблями, если дела государственной важности покоя не дают!
– Понятно. – Я поднялся и отряхнул снег. – Что с этим будем делать?
– Пристрелить придется, – нехотя признал Андрей, – не тащить же его за собой…
Каюр убежал, так что дальше пришлось идти на лыжах. Ох и намаялись! Через два дня после перестрелки нас окрестило февральской метелью. Оказались на безлесной равнине, но сквозь снежную, похожую на молоко пелену успели заметить небольшую рощу. Встали рядом с двумя густыми елями, и, пока я рубил одну из них, Челищев здоровой рукой копал снег. Выкопав канаву, накрыли тяжелыми еловыми ветками, прижали тонким бревном и наконец, мокрые и замерзшие, забрались в яму.
– Ну вот, сейчас нас снежком заметет, и станет теплее, – стуча зубами, сказал Андрей.
– Ничего себе погодка! – поглядывая наверх, проворчал я.
– Февральская метель – это не шутки… – устало протянул он и усмехнулся. – Вовремя мы встали. Очень вовремя.
Он прав. Идти в метель – самоубийство. Ориентиров никаких, можно и в знакомых местах сгинуть. Будешь круги нарезать, пока из сил не выбьешься. Рассказывали, что люди гибли в нескольких метрах от дома. Так что мотайте на ус: если настигла метель – ищите укрытие. С метелью не шутят.
До Прошкиной пади мы добрались только через пять дней…
Рядом с домом стоял Марк Брэдли с колуном в руках. Увидел меня и широко улыбнулся, хоть и удивился, наверное, что пришли на лыжах без собачьей упряжки. Даже руками махать начал, причем сразу обеими, а потом отложил колун в сторону и побежал навстречу, проваливаясь в глубокий снег. Заскучал, старый бродяга, пока я по городским переулкам разгуливал и эклерами питался. Обгоняя Брэдли, неслись наши псы – Тори и Бади. Этим все нипочем – лишь бы побегать всласть. Когда мы с Андреем подошли поближе, то я чуть не присвистнул. Под левым глазом Брэдли красовался изрядный синяк! Он перехватил мой взгляд и что-то неразборчиво пробурчал.
– Ну и как прикажете это понимать, мистер Брэдли? – вкрадчиво поинтересовался я. – Ты что, подрался с медведем? Нет, я понимаю, что иногда здесь бывает скучновато, но зачем сразу драться? Мог пристрелить засранца, и все. Зачем руками размахивать?
Марк, вопреки моим ожиданиям, даже не ругнулся насмешке. Я бы добавил, что он прищурился, но согласитесь: когда под глазом сияет такой бланш, нет резона прищуриваться. Эффекта не будет. Поэтому он вздохнул и скрестил руки на груди. Ну просто вылитый Кутузов!
– Дать бы тебе по шее…
– Я тоже рад тебя видеть. Знакомься, это Андрей Челищев.
– Добро пожаловать, – Марк кивнул новому знакомцу и повернулся ко мне. – Скажи мне, Талицкий… ты ведь никого не ждал в гости?
– Кто-то прибыл? – насторожился я.
– По крайней мере, он искал именно тебя.
– Очередной любитель точного времени?
– Нет. Какой-то нахальный русский. Сказал, что ищет господина Талицкого.
– Это он тебя так разукрасил?
– Ну… это еще надо посмотреть, кто кого больше разукрасил.
– И где же он?
– В сарае.
– Где?!
– В сарае. Мы как-то не успели построить здесь тюрьму. Этот парень, – Марк осторожно подвигал челюстью и поморщился, – оказался буйным. Еще немного, и я пальнул бы ему в голову, но потом подумал, что лучше дождусь тебя.
– И зарядил ему свой коронный удар…
– В челюсть. После этого он решил передохнуть с дороги и прилег в ближайший сугроб.
– Он хоть живой?
– Утром был живой. Ругался. Наверное…
– Наверное?!
– Извини, но я не все понял. Кстати, что такое "trippernij osminog"?
24
Пожалуй, последним человеком, которого я ожидал здесь увидеть, был Михалыч. Да, тот самый инструктор по прозвищу Боцман, который готовил меня перед заброской. Взъерошенный, как воробей, злой и с бланшем на половину морды лица. Нет, я бы тоже не сверкал доброжелательной улыбкой, просидев несколько дней под замком, но отчасти он сам виноват: Брэдли не любит, когда от него что-то требуют. Он и раньше не отличался особым добродушием, а после наших приключений характер и вовсе испортился.
С другой стороны, судите сами: сидит себе человек на озере, воздухом дышит, рыбку для сугудая ловит, с Тори и Бади на умные темы беседует, и тут появляется какой-то незнакомый бродяга на снегоступах, требующий встречи с Александром Талицким. Срочно, мол! Вынь да положь! Подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Марк Брэдли, по его собственным словам, чуть сигару не выронил. От удивления. Между тем ответил и, надо заметить, очень вежливо, что если "усталый на всю голову путник" будет ему рыбу пугать, то рискует нырнуть в прорубь и не вынырнуть. Слово за слово, шутка за шуткой, и начались вольные упражнения на свежем воздухе… Подрались, в общем.
Если вы ждете, что мы с Михалычем жутко обрадовались встрече, начали обниматься и хлопать друг друга по спине, то сильно ошибаетесь. Никаких радостных воплей не было. Наоборот, была настороженность, причем обоюдная. Я не понимал, какого дьявола он заявился раньше положенного срока, а он не знал, какого приема от меня ждать. Сколько мы не виделись? Полгода? Ну вот, а чего вы ожидали? Люди, бывает, за минуту меняются, а тут столько времени прошло, да не высиженного в офисе на теплом месте, а на фронтире, где человек человеку – волк, трофей и ценный приз! Вот и сидели, ужинали, вроде и беседовали довольно мирно, а в глазах нет-нет, да и мелькал подозрительный огонек: чего нам ждать от этой встречи, приятель?
Одет Михалыч вполне по сезону, но сразу видно, что не местный. Надо будет ему одежду сменить перед тем, как в люди выводить. Хорошо, что мы с Брэдли, когда делали запасы, притащили четыре дополнительных комплекта. Оружие у Михалыча подобрано нормально. Охотничья винтовка, револьвер, нож, топор. Парусиновый рюкзачишко и снегоступы. В общем – для Прошкиной пади сойдет, а для Форт-Росса переоденем.