К концу дня я сделал для себя окончательные выводы. И, в соответствии с ними, решил действовать отнюдь не так, как должен был бы поступить в силу своего служебного положения и приказа Комберга. Разумеется, я мог бы уничтожить Перевертыша, не выходя из кабинета. Для этого достаточно было, чтобы средства массовой информации (газеты, головидение, радио) в каждое свое сообщение включали коротенькое и не существующее ни в одном языке Земли, а посему бессмысленное для всех неосведомленных словечко – так называемый детонатор самоликвидации, введенный в процессе кодирования в мозг Перевертыша. Рано или поздно эта формула дошла бы до своего адресата, и в результате – самоубийство. Но теперь я не был в этом заинтересован. Отныне я решил начать свою собственную игру, и субъект по имени Гал Светов являлся важным элементом в этой игре…
Глава 9
ЗАЯЧИЙ МОЦИОН
Гал, точно зверь по клетке, кружил по комнатам коттеджа, где почти неделю жил вместе с Морделлом. Доктор оказался неплохим компаньоном. Во всяком случае, с ним всегда было интересно. Они засиживались до глубокой ночи, беседуя – причем беседы их почему-то всегда переходили в спор – на самые разные темы. Наконец-то Гал обрел в лице Вицентия Морделла такого человека, с которым можно было заговорить о чем хочешь, не опасаясь нарваться, как это часто случалось на Базе, на удивленное: "Да что ты себе башку всякой хреновиной забиваешь?!" "Что с вами произошло?" – спросил Морделл в самый первый день. Пришлось сразу же решать дилемму: рассказывать или нет. С одной стороны, следовало придерживаться своего решения: ни один человек не должен узнать то, что известно ему, Светову. Поделившись информацией с посторонним, Гал подвергал бы этого человека такой же опасности, какой подвергался он сам, – ведь люди Зографова ни перед чем не остановились бы. Но, с другой стороны, ему было бы трудно лгать Морделлу – лгать, глядя в его умные ироничные глаза. Сказать же лишь часть правды, а об остальном умолчать – невозможно, потому что одно неизбежно тянет за собой другое, другое – третье, и так далее. Правду надо говорить либо целиком всю, либо не говорить вовсе. Такая вот диалектика. Кроме того, нельзя же вечно носить это в себе!.. И он все-таки решился…
Гал вкратце рассказал доктору о том, что с ним произошло в "Шаре".
…Огромный зал, погруженный в полумрак, был пуст. Сквозь высокие узкие окна в зал лился призрачный свет. На стенах горели чадящие факелы, вставленные в специальные держатели. У одной из стен горел за решеткой огонь в камине. Пол зала был выложен потемневшими от времени дубовыми досками, стены облицованы грубо обработанными мраморными плитами. Гал растерянно озирался. Смутные воспоминания зашевелились в нем, ему казалось, что когда-то он уже бывал в подобных помещениях.
Гал прошел к центру зала и только тогда наконец вспомнил. Это был тронный зал в родовом замке Людовика Пятнадцатого. Помнится, в шестом классе они летали туда на экскурсию с учителем истории по кличке "Боевой Топор" (из-за его любимой исторической байки, с которой он неизменно начинал чтение средневековой истории и согласно которой вождь древних галлов Франциск Первый разрубал черепа язычников боевым топором).
В дальнем конце зала возвышался небольшой помост, к которому вели широкие каменные ступени. На помосте стояло высокое деревянное кресло с резной замысловатой резьбой на спинке – трон.
Гал подошел поближе к помосту и обнаружил, что в кресле кто-то неподвижно сидит. Он вгляделся в полумрак – и содрогнулся.
На троне Людовика Пятнадцатого, по-королевски положив обе руки на подлокотники и откинувшись на спинку, сидела покойная мать Светова. На ней было ее любимое платье в темный горошек, а на плечах – небрежно накинутая теплая персидская шаль, которую он подарил ей в канун Восьмого марта на сэкономленные за полгода курсантского бытия деньги.
Гал ущипнул себя за руку и почувствовал боль.
– Мама, – сказал он, и голос его, усиленный мегафоном спейс-комбинезона, гулко раскатился по залу. – Как ты сюда попала?
Мать смотрела на Гала неподвижным пристальным взглядом. Однако было очевидно: она жива. Грудь ее вздымалась при вдохе, а губы временами подергивались, словно силясь что-то произнести.
– Мама! – повторил Гал. – Это же ты, а не твой призрак?!
Она глубоко вздохнула, словно воздух наконец-то прорвался в ее легкие, и громко сказала: – Оставайся там, где стоишь, Галчонок. Тебе нельзя подыматься ко мне. И сними свой дурацкий шлем – здесь можно дышать и без него.
"Галчонок" – так она его всегда называла, и это невинное словечко больно кольнуло сердце Светова. Он послушно стянул с головы капюшон – кислород все равно уже был на исходе – и втянул в себя воздух. Это был именно воздух, ничем не отличающийся от земного. В нем даже ощущались какие-то трудноразличимые ароматы.
– Но каким образом?.. – начал было Светов, но "мать" не дала ему договорить.
– Это не должно тебя интересовать, сынок, – сказала она. – Я очень рада, что ты вернулся.
– Вернулся? – изумился Гал. – Это я-то вернулся?.. По-моему, наоборот… Я только не понимаю, как…
Его вдруг опалила невыносимая мысль: он же забыл, где он сейчас находится. Что, если мать – такое же порождение "Шара", как и те существа, от которых он спасался бегством до того, как войти в Туннель?
– Послушай, – сказал он, – а ты уверена?.. Она опять прервала его.
– Гал, маленький мой, расспрашивай меня о чем угодно, но только не об этом.
– Но почему? – удивился Светов.
– Таковы Правила, – с оттенком сожаления в голосе проговорила "мать".
Правила… Значит, все это действительно – игра. "Шар" играет с ним, используя те образы, которые ему удается отыскать в мозгу проникшего в него человека. И образ матери в этой игре нужен лишь в качестве транслятора воли Пришельцев. Сволочи, со злобой подумал Гал, знали бы они, какую боль причинили мне своим баловством!.. Зачем? Какой смысл в этой игре? Ладно… Поиграем. Я же сейчас в стане врага, и из этого надо постараться извлечь максимум выгоды. Так что, братец, сожми покрепче зубы и стисни кулаки, но веди себя так, будто тебе приходится ежедневно разговаривать со своей покойной матерью…
– Мама, кто они? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно и естественно.
– Это не они, – охотно откликнулась "мать". – Тот, кто посетил вас, – Он в единственном числе.
– "Шар", что ли? – недоверчиво спросил Гал.
Он сейчас решал очередную проблему: следует ли верить тому, что отвечает ему "мать" или возможность лгать тоже входит в правила игры.
– Это вы Его так зовете, – ответила "мать".
– А как же его называть? – поинтересовался Гал.
– Никак, – сказала "мать". – Необходимость в именах возникает лишь тогда, когда имеется множество одинаковых объектов. Тот, кого вы называете "Шаром", существует во Вселенной в единственном числе. Поэтому Он себя никак не именует.
– Ну ладно, – нехотя согласился Светов. Определенная логика в словах "транслятора", как ни странно, присутствовала, и это сбивало с толку. – Но почему он воюет с нами?
– Глупышонок, – улыбнувшись точь-в-точь как настоящая, сказала "мать". – "Шар" вовсе не хочет причинить людям зло. Наоборот, Он спасает их…
– Спасает?! – изумился Светов. – Интересный способ спасения избрал этот твой "Шар"!.. – По лицу "матери" пробежала легкая тень, когда Гал сказал "твой", но перебивать его она не стала. – За пять лет войны Чужаки отправили на тот свет тысячи людей – причем не только милитаров Звездного Корпуса! Согласись, что после этого разглагольствовать о некой спасательской миссии Пришельцев – как-то не очень тактично с твоей стороны…
– Какой же ты у меня глупенький, – сказала "мать", как когда-то, бывало, говаривала Эльвира Петровна Светова пятилетнему Галчонку. – Все те, кого ты считаешь погибшими, – живы. Более того, отныне они будут жить вечно. Как Он. В сущности, Он вовсе не убивает людей. Он уподобляет их себе.
– Неправда, – возразил Гал. – Я сам видел, как они погибали. Какое, к черту, может быть уподобление, если люди в одно мгновение превращаются в космическую пыль, в поток микрочастиц!.. "Мать" укоризненно покачала головой.
– Речь идет всего лишь об уничтожении прежней физической оболочки, – сказала она. – Да, внешне уподобление выглядит как смерть, но на самом деле человек обретает новый энергетический заряд, позволяющий ему в дальнейшем быть неуязвимым для любого внешнего воздействия. Кроме того, после уподобления "Шар" возвращает людей в привычную им среду – на Землю…
– Но ведь… – Гал запнулся, не желая называть свою собеседницу "мамой". – Но ведь это уже не люди!..
– Люди, – задумчиво проговорила "мать". – Впрочем, что такое "люди", кто-нибудь может сказать?.. Понимаешь, сынок, уподоблять – это не означает превращать людей в каких-нибудь монстров, как ты вообразил. Уподобленные сохраняют свою внешнюю форму до мельчайших деталей. И мыслят. Они чувствуют. Они живут так же, как раньше. Только теперь им ничто не грозит… Разве может быть Разум зависимым от каких-то нелепых случайностей? Поэтому, согласись, у "Шара" не было другого выхода, кроме как принять срочные меры по спасению человечества. И Он не виноват, что его усилия истолкованы как агрессия…
Гал молчал. Информация была ошеломляющей, но правдивой ли?..
– Хорошо, – сказал он наконец. – Допустим, что дело обстоит именно так, как ты говоришь… Но почему "Шар" не захотел вступать с нами в контакт? С какой стати он вообразил, что имеет право принимать за нас решения, касающиеся нас?
– Он не мог вступить с вами в контакт, – с грустью в голосе проговорила "мать". – Ты все еще не понял, Галчонок, что "Шар" – уникальное разумное существо, равного которому нет во всей Вселенной. Поэтому Он даже не подозревает о том, что можно общаться с другими цивилизациями. Как вам нельзя общаться, скажем, с планетами…
– Я понял, – нервно сказал Гал. – Я все понял! Мы для твоего "Шара" – все равно что камни. Мыслящие камни!.. Только учти, ничего у него не выйдет!.. Если все, что ты сказала, – правда, то, уподобляя нас себе, он сам уподобляется Богу. Самозваный божок, явившийся неизвестно откуда на нашу голову, – вот кто он, твой "Шар"!.. А богов, как тебе известно, низвергают!..
– Дурачок, – ласково проговорила "мать". – Вы все равно ничего не сможете поделать… Пойми хоть это, раз уж на тебя возложили столь ответственную миссию…
– А, ты и это знаешь? – удивился Светов.
– Кстати, – продолжала "мать", не обращая внимания на восклицание Гала, – ты являешься одним из тех, на кого "Шар" возлагает особые надежды. Рано или поздно Он все равно нашел бы тебя, но раз уж ты сам явился, у него есть для тебя особая миссия…
– Миссия? Какая еще миссия?! – разозлился Светов. – Ты что, хочешь, чтобы я стал предателем?..
– "Шар" так решил, – непреклонно проговорила "мать". – От твоего желания ничего не зависит, Гал. Во-первых, тебе предлагается пройти уподобление…
– Ни за что! – воскликнул Гал. Он даже хотел сделать красноречиво-непристойный жест в подтверждение своих слов, но вовремя сдержался. – Что угодно – только не это!..
– Это не больно, сыночек, – сказала "мать". Гал вспомнил, что точно так же она – или, вернее, та, настоящая, мать – уговаривала его в детстве, когда он валялся с воспалением легких и нужно было ввести в вену антипневмонийную сыворотку.
И это воспоминание вызвало в нем гневный протест против всего происходящего.
– Послушай! – Гал повысил голос. – Мне уже надоел этот фарс. Я же знаю: никакая ты мне не мать, а фантом, послушно транслирующий сообщения "Шара"! И тебе ни за что не уговорить меня на предательство и не купить посулами бессмертия! Я вам не марионетка, понятно?! Мы с вами – враги и останемся врагами, что бы вы мне тут ни говорили и какие бы спектакли передо мной ни разыгрывали!..
Он невольно осекся, увидев, что по щекам той, которую он принимал за фантом, бегут слезы. При жизни мать плакала при нем всего два раза, и было это так давно, что он уже почти забыл, что чувствовал при виде ее слез. Даже провожая сына на фронт, Эльвира Светова в отличие от других матерей и невест не проронила ни слезинки…
Но тут же явилась мысль: неужели Чужаки так плохо нас изучили за все эти годы, что не могут воспроизвести выражение людских эмоций? И Гал подавил в себе желание наплевать на все правила и запреты и броситься к женщине, которая плакала на помосте, броситься, чтобы обнять и прижать ее к себе. Он резко повернулся, собираясь уходить, но голос "матери" остановил его.
– Хорошо, – сказала она. – Пусть будет так, как ты хочешь. Во всяком случае, пока твой час еще не настал… Но свою миссию тебе все-таки придется выполнить. "Шар" дарит тебе Уподобитель.
Что-то промелькнуло в воздухе, и в руке Гала оказался продолговатый предмет, похожий на дубинку. Он недоверчиво поднес его к глазам. Это было то самое оружие, которым его пытались уничтожить Существа до того, как он попал в туннель.
– Нет, – воскликнул Гал. – Я не хочу!.. – Он отшвырнул "дубинку" в угол зала.
И тут свет в его глазах стал меркнуть, словно освещение регулировалось реостатом, как бывает в голотеатрах перед началом зрелища. И вместе со светом меркло и сознание; казалось, Гал погружался в вязкую темную пучину. Он пытался сопротивляться этому, но тщетно – тьма поглотила его…
Хуже всего было днем, когда Морделл трудился в своей секретной военной лаборатории или читал лекции в Интервильском университете. В эти часы Гал чувствовал себя заключенным, хотя, конечно же, его никто не удерживал: он мог преспокойно распахнуть дверь – и уйти, куда ему хочется. И, однако же, – нет, не мог… И от сознания этой невозможности хотелось волком выть.
Он бродил по комнатам, не зная, чем бы заняться. Вокруг было множество книг, но ни одна из них не интересовала Гала. Вернее, он не мог заставить себя вчитываться в книгу. То же самое и с головидением – его раздражало буквально все: и приторно слащавые голоса дикторов и ведущих, и упрямый кретинизм рекламы, и напыщенный пафос в сообщениях о войне с Пришельцами, и… в общем, все раздражало.
Первое время Гал отсыпался и приходил в себя – слишком много ему пришлось пережить в последние дни. Потом он нашел способ убивать время: готовил разные блюда, которые отсутствовали в каталоге автоматической доставки пищи на дом. И с первой же попытки превзошел самого себя, приготовив пельмени так, как их готовила мать: провернутый дважды фарш из свинины и говядины, нежнейший, как плоть новорожденного; тончайший, как лист бумаги, слой теста, замешенного на одних яйцах; такие пельмени никогда не развариваются, а только морщатся, как кожа на пальцах после длительного купания в горячей воде, и их можно не жевать – достаточно проглатывать. Однако Морделл проглотил пельмени, даже не оценив их должным образом. Он сказал, ему все равно, что есть, лишь бы это что-то было съедобным. После этого признания у Гала напрочь пропала охота заниматься кулинарными изысками.
Неудачной оказалась и попытка отвлечься путем наведения порядка в том хаосе, который, по мнению Светова, царил в доме Морделла. Доктор давным-давно отказался от домашних киберов, поскольку они, по его словам, имели обыкновение портить его драгоценные книги мощным турбопылесосом. Гал потратил почти весь день, чтобы пропылесосить тяжелые ковры, висевшие на стенах, разложить по местам вещи, помыть вручную паркетные полы и отчистить добела всю кухонную посуду. К приходу ученого в доме все блестело и лучилось, как у хорошей хозяйки. Вопреки ожиданиям Гала, Морделл отчитал его за самоуправство, как напроказившего школьника. "Но у вас здесь был такой беспорядок", – пробормотал Светов. "А что, по-вашему, есть порядок? – накинулся на него Морделл. – Когда все разложено по полочкам и на каждой вещи – табличка с наименованием?! Да вы, оказывается, ужасный тип, Гал!.. Такие вот любители порядка, как вы, – источник бедствий для всего человечества! Таким обязательно надо навести порядок в городе – улицы заасфальтировать и деревья в парках обрубить по одной мерке! Потом они наводят порядок и в природе: вырубаются леса, уничтожаются животные, поворачиваются реки вспять, насильственным путем устанавливается один и тот же климат на всей планете! Ну а потом… – Он немного помолчал и добавил: – А потом такие люди стремятся навести порядок в обществе – разумеется, так, как они его понимают…" Гал в тот раз обиделся и наговорил Морделлу дерзостей, но после этого никогда больше не притрагивался к щетке и тряпке, ограничиваясь мытьем посуды с помощью древнего кухонного автомата.
И вот теперь ему совсем нечем было заняться. Поэтому он кружил по комнатам и думал, думал, думал… Главной проблемой оставалось – что делать дальше? Предположим, отсидится он до тех пор, пока его не перестанут искать (сколько, интересно, времени пройдет? год? два?), а потом?..
И по-прежнему мысли его упорно возвращались к Инне… тьфу, к Коре. Хотя думать об этом Гал себе запретил, он временами отчетливо видел перед собой ее лицо и слышал ее голос и смех, и тогда невольно мелькало в голове: что с ней сейчас? как она? где она?..
Взгляд его остановился на зеркале, висевшем на стене. Гал подошел к нему и уставился на свое отражение. Все эти дни он не брился, и растительность на лице становилась просто-таки дремучей. Если надеть еще шляпу и черные очки, его вряд ли кто узнает… Или не рисковать? Куда, собственно, ты намылился? Что ты хочешь? Ты же знаешь: в городе на каждом углу – проверка документов. Да и куда ты пойдешь без денег? И самое главное: случись что – ты подставишь под удар Морделла. Так ты хочешь отплатить ему за свое спасение?..
И тут Гал разозлился. Да что ж теперь, всю жизнь быть беглецом? Морделла он ни в коем случае не выдаст – умрет, но не выдаст. Да и гулять долго он не собирается, просто прошвырнется в пределах квартала… пятнадцать минут, не больше… глотнет свежего воздуха – и обратно. А в случае чего… ты же хотел проверить, не так ли? Вот и появится такая возможность…
Совсем не к месту он вспомнил, как в один из первых дней, когда сомнения раздирали его душу, он все-таки решился. Взял в ванной лезвие безопасной бритвы – Морделл почему-то предпочитал бриться именно станком, а не современными автоматами-паучками, которых сажаешь себе на лицо, и они тщательно удаляют с него волоски под корень – и долго вертел его в одеревеневших пальцах. Потом, решившись, почти не нажимая, чиркнул по предплечью – хорошо, что не по венам. Боли он не почувствовал, и это, казалось, подтвердило его предположения, но когда он взглянул на руку, то увидел, что она вся в крови… "А что ты ожидал? – спросил он себя. – Что раны вообще не будет? Может быть, это происходит только в том случае, когда опасности подвергается сама жизнь? Что ж, проверь себя капитально: например, полосни этим лезвием себя по горлу". Но при одной мысли об этом предательски екнуло сердце, и он понял, что никогда не решится на такую проверку.
Гал пошел в спальню, открыл платяной шкаф и стал рыться в скудном гардеробе Морделла. Ему нужен был другой костюм – в том, в котором он спасался бегством из отеля, ходить по улицам было не только опасно, но и попросту стыдно…