Население Земли в 2030 году составит одиннадцать миллиардов; четыре миллиарда человек родились после 2009 года, а потому у них не могло быть видений.
Митико и Ллойд ужинали дома у Ллойда. Ллойд приготовил раклетт - вареный картофель, залитый расплавленным сыром, - традиционное швейцарское блюдо, которое он очень полюбил. К раклетту была куплена бутылка вина "Блаубургундер". Ллойд не был особым выпивохой, но в Европе вино лилось рекой, а в его возрасте бокал-другой вина в день полезен для сердца.
- Мы ведь никогда не узнаем наверняка. Правда? - спросила Митико, съев небольшой кусочек картофеля. - Никогда не узнаем, кто та женщина, с которой ты себя увидел, и кто отец моего ребенка.
- О нет, узнаем, - возразил Ллойд. - По всей вероятности, ты узнаешь, кто отец, лет через тринадцать-четырнадцать, прежде чем родится ребенок. А я узнаю, кто эта женщина, когда наконец встречу ее. Я ее обязательно узнаю, даже если она будет намного моложе, чем в моем видении.
Митико кивнула, словно это было и так ясно.
- Я хотела сказать, что мы не познакомимся с этими людьми до нашей свадьбы, - прошептала она.
- Нет, - ответил Ллойд. - Не познакомимся.
- И что ты намерен делать? - вздохнула Митико.
Ллойд оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на Митико. Ее губы были плотно сжаты. Возможно, она пыталась скрыть, что они дрожат. На ее пальце блестело кольцо, подаренное Ллойдом в день помолвки. Конечно, он хотел бы подарить ей кольцо подороже, но и это стоило больше, чем он мог себе позволить.
- Это несправедливо, - нахмурился Ллойд. - То есть… Господи, даже Элизабет Тейлор, наверное, произносила слова "пока смерть не разлучит нас" всякий раз, когда выходила замуж. Никто не должен заключать брак, зная, что он обречен распасться.
Он догадывался, что Митико смотрит на него, ловит его взгляд.
- Значит, таково твое решение? - спросила Митико. - Ты хочешь расторгнуть помолвку.
- Я люблю тебя, - сказал Ллойд. - Ты это знаешь.
- Так в чем же дело?
В чем было дело? В разводе, который так пугал его, или в том, что развод окажется таким же мучительным, как у его родителей? Кто бы мог подумать, что раздел совместно нажитого имущества превратится в откровенную войну со злобными нападками с обеих сторон? Кто бы мог подумать, что два человека, экономивших и откладывавших деньги, чем-то жертвовавших год за годом, чтобы в знак любви купить друг другу дорогие подарки на Рождество, потом будут использовать юридические когти, чтобы выцарапать эти подарки друг у друга? Кто бы мог подумать, что эти супруги, так изысканно давшие имена своим детям (ведь "Ллойд" и "Долли" были анаграммой), потом станут пользоваться этими детьми как пешками, как оружием в своей войне?
- Прости, милая, - вздохнул Ллойд. - У меня сердце рвется на части, но я сам не знаю, чего хочу.
- Твои родители давным-давно заказали билеты, чтобы прилететь в Женеву, - сказала Митико. - И моя мать тоже. - Если свадьбы не будет, мы должны сообщить об этом людям. Ты должен принять решение.
"Она не понимает", - подумал Ллойд.
Она не понимала, что его решение уже принято; как бы он ни поступил, это уже на веки вечные высечено на камне в блоковой Вселенной. Дело было не в том, что ему следовало принять решение. Скорее то решение, которое всегда было принятым, ему следовало озвучить.
Поэтому…
16
Для Тео пришла пора отправляться домой. Не в женевскую квартиру, которую он называл домом последние два года, а домой, в Афины. К своим корням.
Кроме того, честно говоря, для него было бы разумнее какое-то время держаться подальше от Митико, так как ему то и дело лезли в голову безумные мысли о ней.
Тео не думал, что к его грядущей смерти может быть причастен кто-то из родственников. Хотя, как только он начал читать о таких вещах, то сразу понял, что это не такая уж редкость - с тех самых пор, как Каин убил Авеля. Ливия отравила Августа, О. Дж. убил свою жену, а американскую астронавтку арестовали прямо на международной космической станции за убийство собственной сестры.
Но нет, никого из своих родственников Тео не подозревал. И все же если уж какие-то видения и могли пролить свет на обстоятельства его гибели, то наверняка это должны были быть видения его близких родственников. И наверняка через двадцать один год некоторые из них начали бы собственное расследование, пытаясь выяснить, кто убил их дорогого Тео.
Тео купил билет до Афин на рейс авиакомпании "Олимпик эрлайнз". Распродажи дешевых билетов закончились. Люди, как прежде, снова летали самолетами, поскольку их заверили в том, что перенос сознания во времени больше не повторится. Время в полете Тео посвятил поиску огрехов в модели Флэшфорварда, которую ему прислали по электронной почте сотрудники Германского электрон-синхротрона, еще одного крупного европейского ускорителя элементарных частиц.
Тео не был дома уже четыре года и очень жалел об этом. Господи, он может погибнуть через двадцать один год - и одну пятую этого срока он не обнимал мать, не пробовал ее стряпню, не виделся с братом, не наслаждался невероятными красотами родного края. Да, от видов Альп захватывало дух, но было в них что-то стерильное, холодное. А в Афинах только посмотри вверх - и ты увидишь возвышающийся над городом Акрополь и озаренный полуденным солнцем отреставрированный мраморный Парфенон. Тысячелетия цивилизации, столетия философии, культуры, искусства.
Конечно, в юности Тео посетил многие знаменитые местные достопримечательности. Он хорошо помнил, как, когда ему было семнадцать, их класс отправился на школьном автобусе на экскурсию в Дельфы, где находился древний оракул. Шел проливной дождь, и Тео не хотелось выходить из автобуса. Но его учительница, госпожа Мегас, уговорила его. Они поднимались по скользким темным камням, шли через густой лес и наконец добрались до того места, где когда-то находился оракул, предсказывавший загадочные картины будущего.
"Да, уж лучше такой оракул, - подумал Тео. - Он предсказывал бы будущее, о котором можно было бы спорить, по-разному толковать. А сейчас - только холодная и суровая реальность".
А еще они ездили к Эпидаурусу, огромной чаше посреди холмов, с концентрическими кругами рядов. Там они смотрели постановку пьесы "Oedipus Tyrannos". Тео не понравилось, что туристы называют эту пьесу "Oedipus Rex"."Rex" было латинским словом, не греческим, и в результате название пьесы упрощалось, теряло выразительность.
Пьеса шла на древнегреческом языке. Для Тео этот язык был не понятнее китайского, но саму историю они изучали в школе, поэтому он понимал, что происходит на сцене. Будущее Эдипа было предначертано: ему предстояло убить отца и жениться на собственной матери. А еще Эдип, как и сам Тео, думал, что сумеет перехитрить судьбу. Он полагал, что, вооруженный знанием свой судьбы, попросту избежит ее и проживет долгую, счастливую жизнь со своей царицей Иокастой.
Вот только…
…вот только, как выяснилось, именно Иокаста и была его матерью, а человек, которого Эдип убил несколько лет назад в драке по дороге в Фивы, на самом деле оказался его отцом.
Софокл написал свою версию предания об Эдипе две тысячи четыреста лет назад, но студенты до сих пор изучали его творение как величайший пример драмы на тему иронии судьбы в западной литературе. И что могло быть ироничнее того, что современный грек столкнулся с дилеммой древних: с предсказанным будущим, трагическим финалом, неизбежностью судьбы. Конечно, герои древнегреческих трагедий всегда совершали hamartia - фатальную ошибку, и эта ошибка делала их гибель неизбежной. У некоторых hamartia была очевидной: алчность, похоть, неспособность исполнить закон.
Но в чем состояла фатальная ошибка Эдипа? Какие черты его характера привели его к гибели?
На уроках в школе они долго это обсуждали. Форма повествования в древнегреческих трагедиях всегда была жесткой, нерушимой: непременно должна была присутствовать hamartia.
И фатальной ошибкой Эдипа было… что?
Не алчность, не глупость, не трусость.
Нет, нет, уж если что и было, так это его дерзость, его вера в то, что он способен противостоять воле богов.
Но такой довод всегда казался Тео порочным. Он всегда предпочитал логическое мышление, а не гуманитарное. И он считал, что дерзость Эдипа выражалась только в том, что он пытался избежать своей судьбы. Не будь его судьба так сурова, он никогда не взбунтовался бы против нее и тогда никто не счел бы его дерзким.
Но учительница говорила: "Нет, Эдип то и дело проявлял дерзость по ходу пьесы. Взять хотя бы одно то, что он бросил старика отца умирать на дороге - пусть даже и не зная, что это его отец".
Но Тео упорно не желал видеть в таких мелочах дерзость и высокомерие. Для него Эдип, разгадавший хитрую загадку сфинкса, был мощным интеллектуалом, великим мыслителем - именно таким, каким хотел стать сам Тео.
Загадка сфинкса: кто ходит утром на четырех ногах, в полдень - на двух, а вечером - на трех? Ну конечно, это человек, который в начале жизни ползает, став взрослым, ходит прямо, а в старости опирается на трость при ходьбе. Как тонко размышлял Эдип!
Но Тео уже не понадобится третья нога, он не увидит заката собственной жизни. Он будет убит в расцвете лет… как настоящий отец Эдипа, царь Лай, брошенный умирать на обочине торной дороги.
Если, конечно, ему не удастся изменить будущее, перехитрить богов и избежать своей судьбы.
"Дерзость? - подумал Тео. - Дерзость? Просто смешно".
Самолет начал снижаться над ночными Афинами.
- Твои родители давным-давно заказали билеты, чтобы прилететь в Женеву, и моя мать поступила так же, - сказала Митико. - Если свадьбы не будет, мы должны сообщить об этом людям. Ты должен принять решение.
- А чего хочешь ты? - спросил Ллойд, решив потянуть время.
- Чего хочу я? - переспросила Митико, явно обескураженная его вопросом. - Я хочу выйти замуж. Я не верю в будущее, которое невозможно изменить. Видения могут сбыться, только если ты поможешь им сбыться, если превратишь их в самоисполняющиеся пророчества.
Мяч снова оказался на его стороне площадки. Ллойд пожал плечами.
- Прости, милая. Мне ужасно жаль, но…
- Послушай, - оборвала его Митико, отсекая слова, которые не желала слышать. - Я знаю, твои родители совершили ошибку. Но мы не совершаем никакой ошибки.
- Видения…
- Не совершаем, - решительно повторила Митико. - Мы подходим друг другу. Мы созданы друг для друга.
Ллойд какое-то время молчал, а потом тихо произнес:
- Ты сказала, что я, возможно, слишком рано ухватился за мысль о том, что будущее изменить невозможно. Но это не так. Я не ищу способа избавиться от чувства вины - и, уж конечно, не ищу способа не жениться на тебе, дорогая. Но реальность видений - единственно возможный вывод, основанный на той физике, которую я знаю. Математические выкладки невразумительны, тут я с тобой согласен, но тем не менее в поддержку интерпретации Минковского существует прекрасная теоретическая база.
- Через двадцать один год физика может измениться, - возразила Митико. - Скажем, в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году верили в то, что сейчас полностью опровергнуто. Новая парадигма, новая модель точно так же смогут опровергнуть идеи Минковского и даже Эйнштейна.
Ллойд не нашелся что ответить.
- А ведь это может произойти, - закончила свою мысль Митико.
Ллойд постарался говорить как можно мягче:
- Мне нужно… Мне нужно нечто большее, чем твое страстное желание. Мне нужно рациональное объяснение, прочная теория, с помощью которой можно было бы понять, почему видения являются чем-то иным, а не единственно возможным зафиксированным будущим. - Немного помолчав, он добавил: - Не тем будущим, в котором нам не суждено быть вместе.
Митико дрогнувшим от отчаяния голосом выдохнула:
- Ну хорошо, ладно. Возможно, видения отражают реальное будущее - но не две тысячи тридцатый год.
Ллойд понимал, что не стоит упорствовать, что Митико больно об этом говорить. Черт побери! Но ему тоже было больно! Тем не менее она должна была смотреть правде в глаза.
- Судя по газетам, это именно две тысячи тридцатый.
- Нет-нет, вовсе нет! - горячо возразила Митико. - Видения могут относиться к гораздо более далекому времени в будущем.
- Что ты имеешь в виду?
- Знаешь, кто такой Фрэнк Типлер?
Ллойд нахмурил брови.
- Пьяница?
- Что? А, поняла. Нет, фамилия этого Типлера пишется с одним "п". Он автор книги "Физика бессмертия, Бог и воскрешение из мертвых".
- Физика… чего? - удивленно поднял брови Ллойд.
- Бессмертия. Вечной жизни. Разве ты не об этом всегда мечтал? Все время на свете - твое, и ты успеешь сделать все, что пожелаешь. Так вот: Типлер говорил, что в Точке Омега - конце света - мы все воскреснем и будем жить вечно.
- Что за ерунда?
- Признаю, звучит глупо, - ответила Митико. - И все же у него получается весьма достоверно.
- Неужели? - произнес Ллойд с нескрываемым скептицизмом.
- Он утверждает, что биологическую жизнь со временем заменит компьютеризированная жизнь и что способности обработки информации год за годом будут расширяться - до тех пор, пока к какому-то моменту в далеком будущем не останется ни одной проблемы для компьютерных расчетов. Не останется ничего такого, чего бы будущая машинная жизнь не смогла бы рассчитать.
- Ну-ну.
- А теперь представь себе точное, специфическое описание каждого атома человеческого тела: какого он типа, где расположен, какие у него отношения с другими атомами в организме. Если бы ты это знал, то мог бы воскресить человека во всей его целостности, создать точную копию, вплоть до уникальных воспоминаний, хранящихся в головном мозге, до точной последовательности нуклеотидов, составляющих его ДНК. Типлер говорит о том, что в далеком будущем достаточно совершенный компьютер сможет без труда тебя сотворить, просто создав имитацию, носящую ту же самую информацию: те же самые атомы, расположенные в тех же самых местах.
- Но записи меня не существует. Меня невозможно сотворить без… Ну, не знаю - без результатов какого-то сканирования… Что-то в этом роде.
- Это не имеет значения. Тебя можно сотворить даже без какой-либо специфической информации о тебе.
- О чем ты говоришь?
- Типлер пишет, что существует около ста десяти тысяч активных генов, формирующих организм человека. Это значит, что все возможные пермутации этих генов - все возможные биологически различные человеческие существа, которые только могут существовать, - насчитывают десять в миллионной степени разных людей. Следовательно, если бы тебе пришлось имитировать все эти пермутации…
- Имитировать десять в миллионной степени людей? - ахнул Ллойд. - Это уж слишком!
- Все зависит только от того, есть у тебя аппаратура с практически безграничными способностями обработки информации или нет, - объяснила Митико. - Да, разных людей ужасно много, но все же это конечное число.
- Конечное? На грани с бесконечным.
- Кроме того, существует также конечное число возможных состояний памяти. Если располагать достаточным объемом для хранения информации, то можно будет воссоздать не только каждого человека, но и любой набор воспоминаний.
- Но тогда понадобится одна имитация человека на каждое отдельное состояние памяти, - возразил Ллойд. - Ну, например, у меня имеется воспоминание о том, что вчера вечером я ел пиццу. Вернее, мне помнится, что я ел пиццу. Но есть и другое воспоминание: что я ел гамбургер. И так далее, и так далее, и так далее - до тошноты.
- Вот именно. Но Типлер говорит, что будет возможность воссоздать каждого человека, который когда-либо существовал, и все возможные воспоминания каждого из этих людей, если иметь место для хранения информации емкостью от десяти в двадцать третьей степени бит.
- От десяти в двадцать…
- От десяти в двадцать третьей.
- Безумие, - покачал головой Ллойд.
- Это конечное число. И его можно воспроизвести на достаточно мощном компьютере.
- Но зачем кому-то понадобится этим заниматься?
- Ну… Типлер говорит, что Точка Омега любит нас, и…
- Любит нас?
- Тебе стоит прочесть эту книгу. Честное слово, у него все получается более разумно и достоверно, чем у меня.
- Да уж, похоже, ему пришлось постараться, - проворчал Ллойд.
- И еще. Не забывай, что течение времени замедлится по мере приближения Вселенной к концу. Если в итоге после Большого Взрыва наступит гравитационный коллапс Вселенной…
- Большинство исследований говорит о том, что этого не произойдет. Для коллапса Вселенной попросту недостаточно массы, даже если брать в расчет темное вещество.
- Но если гравитационный коллапс Вселенной все-таки произойдет, - не сдавалась Митико, - время растянется до такой степени, что будет казаться: до конца света - вечность. А это означает, что воскрешенные люди как бы будут жить вечно. Они станут бессмертными.
- Ой, перестань. Может быть, в один прекрасный день, если мне сильно повезет, я получу Нобелевскую премию. На мой взгляд, это единственная форма бессмертия, на которую можно надеяться.
- Если верить Типлеру, это не так, - возразила Митико.
- И ты действительно в это веришь?
- Ну-у-у-у… Нет, не до конца. Но если даже отбросить религиозные обертона Типлера, разве ты не способен представить далекое-предалекое будущее, в котором - ну, не знаю… в котором какой-нибудь заскучавший старшеклассник вдруг решит имитировать каждого человека и любое состояние памяти?
- Ну… пожалуй. Может быть.
- На самом деле этому старшекласснику вовсе не обязательно пытаться имитировать все возможные состояния памяти. Он мог бы имитировать только одно - на выбор.
- О, теперь я понимаю. И ты хочешь сказать: то, что мы увидели… наши видения отражают не реальное будущее, которое наступит двадцать один год спустя, а вот этот самый результат научного эксперимента из далекого грядущего. Имитацию, пробу пера. Всего лишь одно из бесконечного - прошу прощения, почти бесконечного - числа возможных будущих.
- Вот именно!
- Это не так-то просто переварить, - покачал головой Ллойд.