…Вокруг нечто вроде леса, машины нет, как нет, а я стою на полянке посреди густых зарослей поистине идиллических беленьких цветочков. И ужасти какие-то из окрестных кустов на меня лезут. Признаться честно, я решила, что это сон такой, но, знаете, как это бывает – сон не сон – а все равно страшно. Хотя, у меня было стойкое ощущение, что подобных тварей даже моя, не слишком здоровая, фантазия придумать не в состоянии. Тащу зажигалку из кармана, быстренько поджигаю куртку – она синтетическая, вспыхнула на ура, затем только сообразила палку подобрать – ну, разумеется, только когда руки обожгла, и кожа пошла волдырями. А их так много было, и все на меня... Знаете, я, вообще-то, не трусиха – но жуть, как страшно, когда все эти рожи на меня полезли! Думала, скорее от страха в обморок хлопнусь – да только вдруг вижу человека. Я на него даже замахнулась по инерции, но он увернулся, к счастью. Не расслышала за всеми этими визгами и рычанием, что он мне там сказал, и вообще он, по-моему, пьяный был, но у меня хватило ума сообразить, что к чему.
В общем, он меня вытащил оттуда. Сердце опять не выдержало, и я в обморок хлопнулась посреди улицы – стыдно! А очнулась в кровати. И его вижу. Гляжу, меня кто-то вымыл и переодел. Мне тогда очень хотелось надеяться, что это был не он – внешность у меня, ох... страшнее паровоза. Ну, да, вы угадали, мне и за нее перед людьми неловко. А по логике – больше некому, но я на всякий случай спросила... Дура я, что ж со мной сделаешь. Только и могу попадать черт-те куда да глупые вопросы после этого задавать.
А потом как-то вдруг... Вижу его глаза – и налюбоваться не могу. Красивые, немного раскосые, миндалевидного разреза, изумрудно-зеленые. Я ему даже, помнится, об этом сказала, а он удивился. Ну, я бы тоже на его месте удивилась – девка в себя прийти не успела, а уже комплиментами разбрасывается. И волосы у него густые, длинные, прямые, такого темно-медного оттенка, а кожа не светлая, как обычно бывает у рыжих, а смуглая. И черты больше нордические. Мне сразу захотелось его сфотографировать – красивый уж очень.
А потом – так и вообще, в окно кто-то забился, и сделалось совсем страшно. Нервы сдали, сижу, реву, он меня успокаивает, а мне ужасно стыдно... Да, я таки понимаю, что достала вас этим словом. Но все же.
Наутро просыпаюсь – в комнате светло, окно нараспашку, воздух свежий и нет никого.
Пока до меня медленно так и ненавязчиво доходило, что это все не сон, пока я приходила в себя, прошло с полчаса, не меньше.
А затем я решила все же разыскать хозяина квартиры и все подробно расспросить. Может, я и сошла с ума, но если у меня такие интересные и захватывающие галлюцинации – претензий не имею.
Эндра
Мамочки, как у меня все болит! Как будто я… я… Не знаю, что. Мышцы ныли так, словно я всю ночь носилась по лесу.
Очнулась я с ощущением, какое бывает после глубокого и содержательного сна. Хотелось этот сон ухватить, досмотреть, снова окунуться в него, но кто-то настойчиво теребил за плечо.
Я с трудом уселась и обнаружила, что я, почему-то на дороге, аккурат посередине. А рядом – патрульный из отряда. Я его видела и раньше – симпатичный такой, чернявый, глаза раскосые немного. Только все время сердитый. Он настойчиво тряс меня за плечо, пока я не отлепилась от земли и не привела себя в более или менее сидячее положение. Патрульный некоторое время глядел на меня своими черными глазами, а потом спросил:
- Ну что, рыжая?
Еще не вполне придя в себя я, понятно, не смогла ответить на такой сложный вопрос, но патрульный, вроде как, и не ждал от меня ответа. Он больно ухватил меня за локоть и поднял на ноги.
- Допрыгалась, – резюмировал он.
Я хлопнула глазами, не сообразив сразу, что он делает, а потом стало поздно – патрульный защелкнул на моих запястьях браслеты наручников. Серебряных.
- Эй! – только и смогла выдавить я. – За что?!
- А то не знаешь, – буркнул черноглазый и, сцапав меня за плечо, подтолкнул. – Шагай.
Идти было больно – все мышцы ныли, в голове как-то непривычно звенело. Так что, думаю, я успела по дороге до темницы, достать патрульного вопросами. Или просто достать. Нет, ну, какого тумана, в самом-то деле. Мало того, что прихожу в себя не пойми, где, так еще и арестовывают ни за что.
На все мои вопросы чернявый отмалчивался. Ну, или сдержанно ругался. Потом – запер.
Зараза.
Дэннер
Нет, мне это ни в одном месте не нравится. Можете думать обо мне все, что вам заблагорассудится, но я, похоже, черт возьми, ухитрился влюбиться. В первый раз в жизни всерьез и по-настоящему. Да, это вот этот рыжий придурок вам намедни заливал что "да я, да ни в жизнь"!.. Ну, и черт с ним! Смейтесь, смейтесь, вам полезно. Жизнь продлевает.
А, чтоб меня в туман.
Один из моих драгоценных подчиненных ухитрился наворотить таких дел, что мне теперь его задницу при всем желании не спасти, в городе разгуливает средь бела дня оборотень, Лидия на меня обиделась, Кондор меня подозревает в покрывании чернявого – и правильно, к слову, делает – премиальные мне не светят, у меня рана в полшеи, с меня сдерут штраф за убитую спецовку, генератор в очередной раз приказал долго жить, и теперь в городе будет как в банке с чернилами, а мне придется романтично писать отчет со свечками, оборотень (который наш) гуляет как у себя дома, я потерял половину людей, я могу так долго перечислять, я могу так очень долго перечислять, я могу хоть до завтра перечислять, я устал уже это перечислять!
Ан, нет, меня хлебом не корми – только одна Аретейни в голове и есть! Видали идиота?.. Убейте меня, кто-нибудь, а?.. Принимаю желающих в порядке живой очереди. Нет желающих?.. Ах, так! Вот, и кто вы после этого, дорогие товарищи?
Ладно. Поорать я всегда успею, это дело нехитрое. Продолжаю летопись седых времен.
К тому времени, как я привел себя в порядок и отполоскал легкое похмелье при помощи холодного душа, снаружи забрезжил тусклый серый рассвет. Я его не видел за ставнями, но часы показывали полшестого утра, а тварь, что всю ночь ломилась в окно на кухне, наконец, улетела прятаться. Правда, ставни открывать было рано – утренних охотников хватает с избытком. Аретейни спала, мирно свернувшись калачиком – само очарование. Я уж, было, собрался заняться ежедневной ерундой, вроде мытья чашек, зашивания дырок на рубахе, смазывания ножей и чистки пистолета, как вдруг квартиру огласила бодренькая трель дверного звонка. Значит, генераторы в подвале запустили, это хорошо. А то зрение портить неохота.
За дверью оказался мой сослуживец и, вроде как, друг, Артемис Фиар.
- Доброе утро, – мрачно поздоровался он.
- Доброе, – ответил я.
- Спишь? – ехидно осведомился Артемис, прислоняясь плечом к дверному косяку. – А я, вот, работаю.
- Тебе полезно, – сказал я.
Чернявый скривился и вздохнул. Видимо, он выпил вчера больше меня и, потому не был намерен распространяться. Вместо этого перешел сразу к делу:
- Видал, тут девка бегала, рыжая такая. Ну, которая непонятно, откуда взялась? Так, вот, она в подвале сидит. Сам решай, что с ней делать.
Я тряхнул головой, посторонился и втянул сослуживца в прихожую.
- Так. Иди на кухню и расскажи, будь добр, все по порядку. Что тебя вдохновило на работу в неурочное время и при чем тут рыжая.
Артемис
Рыжий, как всегда, и не подумал удивиться, испугаться или, на худой конец, растеряться. Он просто кивнул, пригласил меня в квартиру и потребовал разъяснений.
- Ну, чего тебе неясно? – отозвался я, проходя на кухню. – Говорю же, костлявая рыжая девка с рюкзаком, которая носилась по городу, оборотень. Сам видел. Я ее посадил пока в подвал, а ты уж разбирайся.
На что мой дражайший командир отозвался вполне в своем репертуаре.
- Чернявый, ты идиот, – повторил он прописную истину. – У тебя какой плакат над кроватью висит?
Я сразу и не сообразил, что он в очередной раз издевается – а вы бы на моем месте бы сообразили с такого бодуна?!
- Нет, – говорю, – у меня там никакого плаката.
А рыжий мне:
- Жаль. Ну да ничего, я тебе завтра красиво нарисую устав, чтобы ты занял пустое, одинокое и несчастное пространство над изголовьем и заодно заклеил старые обои.
Нет, ну каков гад, а! Сам-то, небось, вчера не так надрался!
- Знаешь, что, – говорю, – иди ты в Храм, командир.
Тоже мне, советчик, называется.
Рыжий, видать, меня решил пожалеть. Поглядел на меня и великодушно налил стопарик.
Я его едва не расцеловал, сволочь эту.
- Слушай, – сказал Дэннер, – нечисть в городе, вообще-то, на месте пристреливают. Узнают, что ты ее в подвале запер – уволят нахрен. Ты чего вчера совсем пьяный был, что ли? Что, хоть, за подвал-то?
Меня как обухом по голове пришибло.
Точно! Ну я и дура-ак... ох, дура-ак... А если она уже половину города поубивала, в туман?!
Все-таки рыжий, хоть и сволочь – а прав, зараза.
- Я пошел, – говорю. И быстренько опрокинул стопарик. – Спасибо, командир. С меня поляна.
- Иди уже, – отмахнулся он. – Последний раз спасаю.
Я еще раз поблагодарил и побежал исправлять ситуацию.
Кондор
И на кой демон мне тут сдался этот разгильдяй?!
Мало того, бухает, мало того, ни черта не работает, мало того, командир ихний постоянно его покрывает, так он халтурить и не перестает! Я даже представить боюсь, чего он по очередной пьяни в очередной раз учинил.
Пронесся мимо меня кометой, здасьте, говорит, товарищ полковник – а у самого глаза друг дружку в туман посылают. И дальше побежал – аж об порог споткнулся. Тьфу ты.
А, ну да, вчера его смена была. Небось, опять наворотил дел, теперь исправляет. Под трибунал бы его, да кто работать-то будет... Не эти же две большеглазки, что под окнами участка каждодневно увиваются и смотрят на патрульных собачьими глазами. Хотят к нам поступить. Жалко девчат, да не объяснишь им, что устав для них никто не отменял. Особенно старшенькая старается. Прыгает напоказ, стреляет, все на глаза попасться надеется, думает, ее возьмут. Как ее, Нэсси, или Нари, или Нэйси, или как-то так... Вот ее бы старания – да моим охламонам. Эх, мечты-мечты, в туман их всех.
- Товарищ полковник, разрешите обратиться!
Я аж подпрыгнул. Вот он – профессионализм!.. Незаметно подкрасться к собственному начальству в его собственном кабинете – для этого надо иметь талант! Ладно, признаю, не перевелись еще витязи на патрульной службе.
Владлен стоял как на параде, благополучно позабыв, что руку к непокрытой голове не прикладывают, и я невольно усмехнулся, поспешно прикрыв рот ладонью, чтобы он не заметил и не обиделся. Сколько парень у нас работает?.. Полгода, или меньше?.. А старается-то как.
Я кивнул и махнул рукой, отчего парень с облегчением сменил позу.
- Товарищ полковник, там оборотень бегает уже с неделю, а никак не поймают. Что делать-то?..
Оборотень?.. Это интересно. Обычно оборотни не забредают в Город по одиночке – опасно. Разве что за несколько дней до Большой Охоты. А Большая Охота… ну, да, скоро. Скверно.
Владлен едва держался на ногах, но терпел. Я видел, что в глазах у него темень, а колени подгибаются, и предложил сесть. Нечего мучить. Он поблагодарил и с облегчением плюхнулся на стул.
- Ты ранен?
- Нет… товарищ полковник. Устал просто. Вообще-то, я вам отчеты принес. – Он торопливо вытянул из сумки негнущимися пальцами одну за другой истрепанные тетради. Пятнадцать штук. Грязные, покоробившиеся от дождевой воды. Некоторые окровавленные. Я, протянув руку через стол, вытянул самую уцелевшую – он всегда с предельным вниманием относился к слову. К устному слову, печатному, начертанному рукой. И блокнот старательно оберегал от воды и грязи.
- Дэннер?.. – Я осторожно раскрыл практически неповрежденные страницы, густо заполненные ровным летящим почерком. Его блокнот. – Почему он сам не пришел?
Владлен тяжело сглотнул.
- Товарищ полковник…
- Да, неудача. Я слышал.
- Командир… он…
Ах, да, разумеется. Мне ли его не знать.
- Я понял.
…Вбил себе в голову, что он кругом виноват, что десять человек погибли по его недосмотру, и что оборотня можно было бы и поймать – но и тут именно он ошибся, промахнулся, недоглядел. И сейчас, конечно же, либо все еще пьет, либо ушел в другой мир посредством очередной книги, и завтра будет рассказывать про очередной фантастический транспорт.
Я слишком хорошо его знаю. Бедный Дэннер… Когда боги его создавали, ему досталось слишком много совести. Слишком много для одного человека.
- Что за оборотень-то, хоть? – В наступившей тишине мой голос прозвучал, как показалось, странно-резко.
- Сильный, товарищ полковник. Говорят, новый вожак Стаи, и пришел из-за тумана. Людей щелкает, как орешки… мы вынуждены были отпустить оставшихся.
И снова в груди как-то тесно сделалось. Мне всегда казалось, что я привыкну. Еще когда погибла моя жена, я себя убеждал в этом. Что я сумею привыкнуть, что не будет каждый раз так больно ранить…
Нет.
Черта с два.
К такому не привыкают.
Имена погибших падали тяжелыми градинами, вдребезги расшибаясь о теплый паркетный пол, и каждое звучало точно ударом колокола. И когда было произнесено последнее имя – не настоящее, ушедших нельзя звать из тумана именами, поэтому у всех патрульных есть позывные, клички, но и они со временем, наверное, становятся чем-то вроде имен – с последним ударом колокола отзвенела и повисла гнетущая тишина. Я сидел и словно на вкус пробовал каждое имя, вспыхивали в памяти лица, улыбки, голоса. Каждого из этих ребят я знал как родного сына – этот всегда был безрассудным храбрецом, тот громко смеялся, следующий имел дурацкую привычку всюду таскать с собой маленький оловянный брелок-черепашку, утверждая, что безделушка приносит ему удачу. Если встряхнуть ее – черепашка моргала глазами и качала головой. Вот она, лежит поверх кровавого блокнота, растопырив лапки и словно бы, недоумевая, куда подевался карман, в котором она постоянно находилась. А еще одного я помню совсем маленьким. И как он тянул ручонки к моему пистолету, слишком тяжелому для младенца. Ему было-то лет восемнадцать всего – пару дней до совершеннолетия не дотянул.
Я мысленно приказал себе не раскисать, встал, зачем-то прошелся по кабинету, схватил оловянную черепашку и сунул в карман.
- Ступай, отдохни.
Все, что я смог пробурчать, уставившись в закрытые ставни – мне не хотелось, чтобы парень видел выражение моего лица. Владлен попрощался и вышел быстрым шагом.
Черепашка быстро согрелась об мою ладонь. Она была неприятно-липкой, и мне казалось, что чужая кровь болью обжигает руку.
Эндра
Крыс я люблю. В принципе. Во всяком случае, ничего другого мне не оставалось, как себя утешать этим.
Правда, прошел всего час, когда снова явился этот, чернявый, отпер дверь, снял наручники и вывел на улицу – а вернее, почти вытащил.
Он долго разглядывал меня, морщился, иногда хватался за голову, как будто она у него сильно болит, и все думал о чем-то.
- Ты, в общем, – сказал он, наконец, – извини. Работа, понимаешь, ответственная. Ну, и не без оплошностей. Извини, короче.
Я, признаться, удивилась. Но кивнула. Вид у него был потерянный. Небось, влетит еще. Жалко, все-таки, парня.
- Да, понимаю, – говорю, – бывает. Спасибо, что выпустили.
Чернявый, видать, решил, будто я над ним смеюсь и снова насупился.
- Слушай, – говорит, – знаешь, чего…
- Да я серьезно, – отмахнулась я. А то еще разобидится. – Быстро вы… ну, все выяснили.
Чернявый некоторое время подозрительно глядел на меня, потом кивнул:
- Старался. Давай, в общем, всего хорошего.
Я пожала плечами и зашагала прочь. Мне-то чего? Подумаешь, обознались, с кем не бывает.
Артемис
Я проводил взглядом рыжую. Как-то мне было хреново. Неспокойно. Я раз за разом вспоминал вчерашний вечер. Привиделось мне, все-таки, или нет? С одной стороны, прав рыжий, хоть и сволочь. Но больно уж все было натурально. Ну, никак не похоже на то, что по пьяни видится. В конце концов, я плюнул. Если рыжая и правда, оборотень, и до сих пор никого не покусала, то все не так плохо. А если мне это привиделось, то все еще лучше.
Я вышел со двора и остановился. Потом решил, таки, отправиться домой и выспаться. Причем, желательно, как следует. Чтобы больше лисы не мерещились.
На полпути к дому, гляжу, стоит бабуля около своей калитки. Мрачная, как на похоронах. Я ее знаю – она разводит кур.
Увидав меня, бабулька всплеснула руками и принялась жаловаться:
- Двух куриц, самых жирных, кормилиц моих… Да как же я теперь…
Так как она ухватила меня за руку от избытка чувств, пришлось остановиться и выслушивать про чужие беды.
- Запирать надо, – заметил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
- Так я запирала! – снова запричитала бабушка. – А она, подлая…
- Кто? – изумленно распахнул я глаза.
- Тварь какая-то, – ответила старушка и показала на дыру в заборе курятника – угол металлической сетки был отогнут. – Я-то, старая, почти успела! Выбегаю, а она от меня! Вот!
Она победно протянула мне что-то на ладони. Я удивился – кругом полно нечисти, а бабулька, как ни в чем не бывало, бежит спасать своих кур. Нет, ну, вот, чем думает, а? а потом спасай таких. Хорошо, что не нарвалась. Я рассердился про себя. Но бабулька так настойчиво тыкала мне в нос своим трофеем, что я невольно вгляделся. На сухой морщинистой ладони лежал клок рыжей шерсти. Я сморгнул и выругался – шерсть была лисья.
Дэннер
Размышляя над ключевыми вопросами бытия, – а именно – откуда берут таких идиотов, как я, – я смастерил себе чай и привычно уселся на подоконник открытого окна. Я вообще давно заметил за собой странную привычку торчать на подоконниках. Во-первых, воздух. Во-вторых, нравится смотреть в окно. Ну а в-третьих – все же невыразимо приятно сознавать, что можешь вот так вот сидеть на подоконнике, и никто тебя не попытается сцапать. Радуюсь жизни, одним словом.
Из окна видно кусок Храма, над которым постоянно висит красноватый дым, блестящий бок электростанции и растворяющийся в тумане бескрайний лес. С третьего этажа вообще, много видно.