Что же делать? На хуторе наверняка наши, но задержать группу особистов с отличными документами, кто решится? Скорее уж наоборот. Прибежала какая-то девка, старшина с чужого фронта, с подозрениями нелепыми. Даже Торчок не поймет…
…Движение сбоку от себя Марина уловила лишь краем глаза. Уткнулась носом в пилотку – осторожно шли двое с оружием, правее еще двое…
Серые застиранные гимнастерки, у ближайшего трехлинейка наперевес. Второй в каске какой-то странной, тоже с винтовкой. Финны?! К чужакам идут. Точно! Вот оно и сложилось: прикрывают ряженую диверсионную группу. Нет, крадутся ведь очень осторожно. Уже знают, что русские на диверсантов вышли?!
Марина потянула застежку кобуры, пальцы коснулись рукояти "нагана". Семь патронов. Считать выстрелы нужно. И этих семеро… Павло Захарович уже не поможет. Только бы он сам сообразил к хутору уйти. Накроют диверсантов наши, обязательно накроют…
* * *
– Да где там донырнуть? – Женька переступал на месте, – голую спину пригревало, а босые ноги на сыром песке стыли – тут вам не Крым, и даже не Мо– сква-река. – Туда со скафандром опускаться нужно.
– Спокойно. У тебя глубины германских диалектов исследованы-изучены, а у Валеры свой профиль, водный. Разберется, – Попутный почесал пузико, по домашнему нависающее над синими военно-семейными трусами. – Нам, главное, место засечь. Что-то не внушает мне этот ероплан загадочный. И пятна на воде… Да, Женя, ты если что, то за камни и вдоль берега…
Последнее было сказано почти тем же тоном, но именно, что почти. Женька чуть заметно вздрогнул, не поворачивая головы, скосил глаза – никого не увидел, но был там, на песчаном подъеме кто-то…
– И еще двое у деревьев. Хм, что-то мы неустанно лажаемся, – Попутный улыбнулся, вытянул пухлую лапу в сторону озера, потыкал пальцем. – Ох, Валера, ай да бобер, ай да ихтиандр…
За спиной тихонько свистнули.
Женька обернулся: шагах в десяти стояли двое со вскинутыми винтовками. Солнце слепило – различил лишь сапоги, очень похожие на наши. А вот брюки иные…
…Куда лучше, чем финнов, Женька видел лицо начальника: круглая, простоватая физиономия Виктора Ивановича выражала глубочайшее изумление. Коленки майора подогнулись, он вдруг бухнулся на нагретый озерный песочек. Словно отгоняя дурной сон, махнул на солнечные фигуры растопыренной пятерней – брысь, прочь поди, ох, причудится же…
– Суюда подхооди, – негромко приказал один из сияющих силуэтов.
Виктор Иванович было приподнялся, вновь плюхнулся на колени, забормотал:
– Вы чего… Не надо. Только не стреляйте. Я – майор! Важный чин. Инженер. Вот видите… – он показал вздрагивающим пальцем на погон с майорской звездочкой. – Майор я, ферштейн? Меня стрелять никак нельзя…
До одежды, до оружия было всего два шага. "Суоми" Коваленко аккуратно лежал на сапогах. Женькин ТТ темнел в предусмотрительно расстегнутой кобуре. Только эти два шага, ну никак…
– Товарищи! Камарады! – в голосе Попутного звучал искренний ужас. – Не убивайте. Я показания важные дам. У меня ж память… Я карту назубок. Все скажу, все…
Голопузый майор, задрав руки, мелкими шажками, на полусогнутых, приближался к финнам. Его ощутимо трясло – в какой-то момент Женька видел только волосатые руки начальника и его спину в неубедительном загаре. С опозданием понял – майор сектор стрельбы перекрывает, чтобы дурака-переводчика не завалили сдуру. Женька медленно начал поднимать руки…
…Попутный споткнулся, вновь плюхнулся на колени. Застонал, в отчаянии захлопал по песку ладонями:
– Ваша! Ваша землица! Да я всегда за добрососедские отношения выступал… ой, да я вообще не коммунист…
Ближний финн что-то негромко сказал товарищу. Что-то презрительное. Попутный пискнул, отмахнулся ладошкой:
– Только жить дайте…
Отчего финн пошатнулся и головой дернул, Женька не понял – камешек, вылетевший из пухлой майорской ладошки был крошечный – и воробья не убьешь. Но если в глаз – неприятно. Впрочем, финны, наверное, и сами не поняли, что случилось – каучуковый колобок, в который превратилось с виду рыхловатое тело Попутного, в долю секунды оказался рядом, мимолетным толчком сбил вверх винтовочный ствол, подкосил второго стрелка – вместе покатились по песку – финн охнул…
…К автомату и вещам Женька не прыгнул – того и ждут, сам на пулю налетишь. Прыжок вбок, и сразу вперед, – солнце все слепило, босые ноги, как назло, глубоко вязли в песке. Ошалевший финн сидел, криво держа винтовку – видать, когда плюхнулся, задел себя по чувствительному. Женька прыгнул "рыбкой", лишь в последний момент различил щетинистое лицо, выпученные глаза под козырьком каски, левый глаз все смаргивал, камешком-то задело…
…Обрушился на противника Земляков не сильно удачно, но и финн бестолковый лишь попытался винтовкой заслониться. Женька стиснул теплое ложе трехлинейки, с силой пихнул затвором прямо в морду гаду. Тот хекнул, уперся. Тупо пыхтеть, тщась удавить врага его же винтовкой Женька не собирался, тут же отпустил оружие, рванул каску врага…
…Хлопнул выстрел, но это переводчика Землякова не касалось – делом Женьки был этот финн тридцатилетний, ужаснувшийся тяжести, на него навалившейся, и глаза его светлые, расширившиеся…
…Башку врагу Женька не оторвал – ремешок каски застегнут не был, слетела, увесистая, потертая. Ни кастрюля, ни чугунок – среднее что-то. Первый удар винтовку задел – лязгнуло, финн ахнул – нос его набок смялся. Второй раз Женька каской уже точно врезал. Какой звук, когда череп под ударом покатого металла трескается? Да, собственно, ничего особенного…
…Револьверный выстрел, еще выстрел… Размеренные, словно в тире… Потом затрещали автоматы… Выдирая из рук еще вздрагивающего финна винтовку, Женька видел, как прытко скачет через корни, виляет между стволами сосен, скатываясь сверху, от машины, Торчок. Шпарит на ходу короткими… За ним, пошатываясь, брел водила, прислонился к сосне, вскинул ППШ…
…Что-то орал, благоразумно пригибаясь за телом финна, Попутный – в руках у майора был нож. Кто-то возился в кустах – Женька разглядел поднявшуюся на ноги Шведову – та двумя руками сжимала "наган", целилась в сторону озера… Ага, мелькнула между прибрежных камней фигура в светлой гимнастерке – Женька вскинул было винтовку, финн словно нарочно застыл мишенью, отшатнулся от воды… Рядом возникла обнаженная фигура, перехватила винтовку – финна, словно куклу, развернуло, дернулся как-то странно в объятьях аполлона озерного, выронил оружие…
– …Валер, ну я ж говорю – нежнее! Ну что вы за люди такие неаккуратные? – Попутный печально махнул рукой и принялся вытирать трофейный нож о гимнастерку финна.
Покойники оказались обычными пехотинцами – на плечах темно-зеленые, с серой "опушкой" погоны, вид обтрепанный, загнанный. Старшим был унтер-офицер – упитанный, похожий на Попутного, только чуть постарше годами. Его свалила Шведова из своего нагана. На ее счету был и долговязый тип со снайперской винтовкой – на прикладе насчитали восемь насечек. Била старшина финнов в спину, на выбор.
– Учитесь, – сказал Попутный. – Главное, не оружие, а умение его верно применить и толково выбрать позицию. А вы? Аврал, шум-треск, перерасход патронов. Командир группы, между прочим, вообще был вынужден на карачках ползать, что, несомненно, позорит честь и достоинство советского офицера.
– Та мы припозднилися, – оправдывался Торчок. – Оно ж и к нам притащилося. Чую, возятся – подкралася та скволыга, та Леху удушит. Я с кузова – раз…
– Что "раз"? – оживился майор. – Так жива скволыга?
– Та не особо, – признался ефрейтор. – Мы ж зрим – палят у бережку. Оно нам потребно было живучего гада за спиною оставлять?
– Эх, вроде опытные люди, контрразведка, элита ума и дедукции, – вздохнул Попутный. – Ладно, глянем, что нам бумажки расскажут. А ты, брат, иди приляг, а то вовсе кровью изойдешь, – майор глянул на хлюпающего носом водителя – кровь уже закапала всю гимнастерку бедняги.
Документы финнов ситуации не прояснили – солдаты вроде бы были из восемнадцатой пехотной дивизии, потертые удостоверения выглядели подлинными. Видимо, финны оказались отрезаны от своих, пробирались в обход озера, и на "купальщиков" наткнулись случайно. Ну и соблазнились офицерами толстопузыми.
– Вы, товарищ майор, девушке документы отдайте, – пробормотал Коваленко. – Может, им награду дадут. А то она вовсе не в себе. Я финна за ремень держу, – он совершенно готовый, что вполне невооруженным глазом заметно, а она целится. Меня аж пробрало. Прямо в лоб.
– И справедливо, – заметил Попутный, складывая финские "sotilaspassi" . – Ты зачем его кончил? Варвар ты антидемократичный, кровожадный. Я ору, ору… Непрофессионально, товарищи офицеры. И Евгений туда же. Можно же было интеллигентно оглушить или взять на болевой…
– Так мы по инерции. Непонятно же было, что и как. А я вообще там болтался в голом виде, – мрачно сказал Коваленко.
– Надо было не болтаться, а ждать конкретных указаний командования. Вылетел, понимаешь, на берег, как торпеда из стриптиз-клуба. И финна напугал наготой богатырской, и товарища Шведову. Она, между прочим, скромная девушка, практически донская казачка. А тут этакое буржуазное представление…
Начальник отправился оценивать "автомобильного" покойника, а Коваленко обиженно пробурчал:
– Представление… Я что, виноват, что у меня резинка на трусах лопнула? Тут боеконтакт, а я как та субстанция в проруби…
– Ничего, главное, белье не утонуло. Шнурок вместо резинки втянуть нужно. Сейчас у финнов изыщем, – обнадежил Женька. – Этот проклятый "переходной" эффект кого угодно изведет. Надо бы хоть пару запасных штанов заиметь.
* * *
У финнов нашлось мясо подвяленное – Коваленко утверждал, что оленина. Но тушенка была как-то питательнее. Обедали наверху, у машины. Торчок сидел на кабине, с автоматом на коленях, уминал за обе щеки, не забывая бдительно оглядывать окрестности. Охрану, само собой усилили, Попутный если и собирался длинную нравоучительную лекцию читать, то воздержался. Шведова не ела, только чаю попила. Выглядела старшина бледной и отстраненной.
– Так, товарищи офицеры, ликвидируем демаскирующие факторы и возвращаемся к водным процедурам, – скомандовал майор.
Коваленко принялся тушить костерок, а водила, поправляя грязную повязку на голове, робко подал голос:
– Товарищ майор, мне бы постираться…
– Давай-давай, братец, действуй, – одобрил Попутный, бросив взгляд на загаженную гимнастерку младшего сержанта. – Автомат прихвати, и вместе с лейтенантом, без отрыва от банно-прачечных процедур, нам охрану обеспечите. Товарищ ефрейтор за машиной присмотрит. Только уж без всяких там "с кузова – раз".
– Та не повторится, – заверил Торчок.
– Я тоже в охрану, – сипло сказала Шведова.
Попутный закивал:
– Ваш острый глаз, Марина Дмитриевна, лишним не будет. Если в силах, заступайте на пост.
– Да вам бы отдохнуть, – сказал Коваленко девушке.
Шведова даже не глянула – встала, опираясь о финскую винтовку. Похоже, на ногах она стояла не слишком уверенно. Эх, и что упрямится?
Коваленко вновь уплыл к самолету, – Попутный с берега махал веточкой, то от комаров отмахивался, то поправку курса давал.
Женька с тяжелым "суоми" устроился у кустов. Недалеко присела на камень Шведова, трехлинейка в ее руках казалась какой-то пищалью непомерной. И зачем таких мелких в армию берут? Косички, глаза пустые, опухла вся от слез и комаров. Ну, воюют такие женщины на совесть, но все-таки не надо бы…
Женька стал смотреть на опушку на другой стороне пляжика, слушать лес. Мешал водила: прошел на камни, пристроил ППШ, стеснительно отворачиваясь, стащил гимнастерку…
– Товарищ лейтенант, а вы, если не секрет, где воевали? – негромко спросила Шведова.
– Да в Москве в основном. Специальность такая, тыловая. Ну, в командировках бывал. Харьков, Крым ваш…
– В Харькове вместе с Сергеем Вячеславовичем были? Он про вашу травму рассказывал.
– Небось, как я на бутылку сел? Так я не сел, только руку порезал.
На лице Шведовой мелькнула тень улыбки – Женька осознал, что старшине действительно девятнадцать лет.
– Товарищ подполковник приводил пример, как человек в рукопашной с эсесовцами лишь синяками отделывается, а битой бутылкой едва себе серьезную травму не наносит, – пояснила старшина.
– Да, поучительно, – Женька вздохнул. – Только в рукопашной меня прикрывали, а от бутылки не догадались. Слушай, а у тебя сегодня первый был, да?
Шведова даже не глянула в сторону кустов, куда оттащили убитых финнов. Вяло отмахнулась от зудящей комариной эскадрильи:
– Первый. А что? Думаете, переживаю? Да я их за людей не считаю.
– Не в этом дело. Когда после боя отходишь, все равно колотить начинает. Думаешь, "вот я его положил, а если бы наоборот?"
– Да мне оно… – материлась Шведова не слишком умело, оттого и гадко получилось.
Женька промолчал.
– Виновата, товарищ лейтенант, – злобно сказала старшина. – Бранюсь неуместно. Но вы-то тоже не сильно переживаете. С финном управились и только руки о песок вытерли.
Женька поморщился:
– Я попозже переживать начну. Глупо вышло. Стоял в одних трусах как дурак…
– Ну это… – старшина замолчала – смотрела на шофера, что неловко полоскал гимнастерку. Тот стоял спиной: поясницу пересекали сползшие бинты с рыжими пятнами, а на левом боку зиял такой огромный шрам с сине-розовой, едва затянувшейся кожей, что Женьке стало не по себе.
Шведова вытерла рот ладонью, кашлянула и приказала:
– Младший сержант, ко мне!
Водила растерянно оглянулся. Женька повесил автомат на шею, полез на камни, отобрал у вояки мокрую гимнастерку:
– Шагай давай. Нельзя себя так запускать.
Стоящий у воды Попутный опустил бинокль и печально сказал:
– Часовые из вас, как из меня Лидия Русланова . Автомат мне живо передал, товарищ лейтенант…
Гимнастерку Женька простирнул, водила пытался вякнуть, но старшина на него цыкнула. С бинтами она управлялась ловко, видимо, опыт был. Бинтов тоже хватало – финны позаботились.
Замерзший Коваленко выбрался на берег, жмурясь подставлял спину солнышку.
– Промерил, там глубина метров двадцать пять. Для меня многовато. Филиппинца бы какого, у них там племя баджау есть. Или, к примеру, японские ама…
– Да, нам здесь еще задубевших папуасов да самураев не хватает, – констатировал Попутный. – Вот что, мы тут осмыслим, выводы сделаем, а ты, Евгений, пообщался бы пока со старшиной. У вас там явно контакт наметился.
– Я, товарищ майор, в таком смысле общаться не умею, – хмуро сказал Женька.
– Не дури. Не "в таком смысле", а просто поговори. Она, видишь ли, сейчас очень даже запросто может кобуру расстегнуть да ствол себе в ухо сунуть, – жестко сказал Попутный.
– Товарищ майор… – ужаснулся Коваленко.
– Молчи, Валера. Мы сейчас лишними будем. Она нам не верит, и при всем своем сочувствии я собственное ухо "нагану" подставлять не собираюсь. Лучше бы ей в жилетку товарищу Торчку взрыднуть, но ефрейтор в этом отношении еще та колода.
Водила сидел, моргал. В свежих повязках он куда более на человека походил.
– Ухо я ему еле прочистила, – сердито сказала Шведова. – Руки бы поотшибать тому, кто обрабатывал.
– Там поток раненых большой был, – пробормотал водитель.
– Еще заступается, лопух, – удивилась старшина, сматывая остаток бинта.
– Вот что, Алексей, ты автомат бери и погуляй часовым. Гимнастерка сушится, начальство совещается, а нам со старшиной поговорить нужно.
Сержант безмолвно подхватил автомат, пошел выше по склону. Со спины на него смотреть все равно было трудно.
– Чем же его так? – пробормотал Женька.
– Осколок. Ребра раздробило. – Шведова смотрела вопросительно.
Женька поправил ворот – пуговицы держались на соплях, через день точно посыпятся. Вот что и как говорить? Понятно, кто именно со старшиной мог бы по-женски, по-товарищески поговорить, внушить, что должно. Ну, у переводчика, как у того специалиста не получится, но лучше все равно напрямую.
Земляков присел на корточки и сказал:
– Выглядишь ты ужасно. Извини, что на "ты", но если по возрасту и вообще. Комсомолка?
– Билет показать?
– Не глупи. Я к тому, что марку нужно держать. Он был хорошим человеком и командиром. Да, поверить трудно. Черт, надо же, чтоб вот так… Но война. Держись. Варварин бы слабость понял, но не одобрил. Он правильный был. Сама знаешь.
– Что, так заметно? – глухо спросила Шведова, глядя в песок.
– Дураки мы, что ли? Но это никого не касается. – Женька смотрел, как падают в желтый карельский песок редкие капли – похоже, старшина и сама не понимала, что плачет.
Женька сел рядом, сунул мягкий, ставший похожим на марлю, носовой платок и принялся смотреть на озеро.
Шведова высморкалась и спросила:
– Что, майор утешать прислал?
– Майор наш в людях разбирается. Особо чутким его не назовешь, но дело свое он делает. А Варварин и нашим командиром был. Чего тут говорить…
– А эта… девица твоя?
– Моя девица в Москве, в институт бегает и меня ждет. А если ты про нашу боевую подругу, так она сейчас на другом участке. Далеко.
– Понятно. Товарищ подполковник рассказывал. В общих чертах.
– Да, полезный у нас был сотрудник и надежный. Кстати, она бы тебе практический совет дала. Мы как-то говорили, она ведь древними обычаями интересовалась. Даже училась на историческом до войны. Короче, есть такое древнее поверье…
Шведова выслушала, комкая платок у носа.
– Поповщина какая-то.
– Ну, скажешь тоже. Это задолго до христианства придумали. Тогда людей мало было, только на себя древние и надеялись. С точки зрения науки вполне разумное объяснение есть. Понимаешь, в волосах вредные вещества накапливаются из атмосферы и вообще…
– Буржуазное суеверие, – неуверенно сказала Шведова.
Женька молчал.
– Ладно, помоги тогда, что ли. – Старшина с силой вытерла щеки замусоленной пилоткой. – Сама криво резану, тогда вообще людей пугать буду.
Волосы скрипели под клинком пуукко – Шведова оттягивала косу, Женька резал, стараясь держать нож ровнее. Отчекрыжили. Старшина потрогала затылок, безнадежно махнула грязной рукой, свернула обрезанные косы.
– Ты прикопай сама и камень положи. Часть тяжести под тем камнем и останется. Потом умойся и о деле подумай. – Женька протянул ножны с трофейной финкой. – Вот, на память о малой жертве.
Шведова безразлично глянула на нож:
– Да на кой мне…
Но когда старшина вышла из зарослей и пошла умываться, ножны финки висели на ее ремне.
– Можешь, Земляков, – одобрил майор, вроде бы и не глянувший в ту сторону. – Язычество, конечно, отчаянное, но мудрость предков мы ценить обязаны. Ладно, переходим к нашим текущим делам…