Мужчина с ружьем наконец-то решился. Он еще сам не понимал, что в следующую секунду будет стрелять, а я уже знал об этом. К счастью, у меня тоже было чем ответить. Это, конечно, не козырь в рукаве, как любил говорить Дмитрий, но надо пользоваться тем, что есть. А был у меня самый обыкновенный камень, небольшой обломок вазы, такой, какой легко зажать в кулаке. Ощущая, как нагревается прицельное пятно на моей груди, я швырнул этот камень вверх и вперед. Не в стрелка, чтобы, не дай бог, вражескому "психу" не пришло в голову вмешаться в наш спор и тем самым разрушить мой замысел.
Стоп-кадр.
Знаменитый парадокс про стрелу, которая покоится в воздухе, можно проиллюстрировать вот таким стоп-кадром. Между двумя парами сближающихся людей висит небольшой камень. В застывшем времени у чего нет ни скорости, ни траектории, только одно лишь предназначение. В каком-то смысле сейчас его можно уподобить точке опоры, о которой так страстно мечтал Архимед, о которой до сих пор грезит каждый желающий перевернуть все вверх дном и перестроить мир по своим замыслам.
И все же внимательный наблюдатель не ошибется, заявив, что камень пребывает в движении, поскольку практика подсказывает, что камням несвойственно парить в воздухе, в двух метрах над городской мостовой. НА кратчайший миг от траектории этого камня зависит человеческая жизнь. А кто его знает, что зависит от одной человеческой жизни? А вдруг судьба целого мира? Если так, то сравнение обломка разбитой вазы с точкой опоры вполне оправданно, и, когда камень начнет свое закономерное падение, весь мир, согласно законам физики, пойдет наверх. Возможно, к лучшей жизни…
Стилевидение не подвело. Стрелок оказался завзятым охотником, привыкшим бить птицу влет. Он уже нажимал курок, когда сработали его многолетние рефлексы. Разум в таких ситуациях, как правило, запаздывает – об этом знает каждый "псих". Звуки двух выстрелов слились воедино. Дмитрий улучил момент и тоже пустил пулю.
Та, что предназначалась мне, пролетела рядом с правым ухом. Этот сквознячок я, похоже, буду вспоминать всю оставшуюся жизнь.
Вот так "психи" и отбивают пули, заметил внутренний голос.
Выходка с камнем потребовала такой сосредоточенности, что финал столкновения прошел без моего участия.
Дмитрий целился не в "психа" и не в стрелка. Прицельная точка, образуемая Намерением стреляющего, на живом объекте куда заметнее, чем на неодушевленном. Поэтому выстрел Ледянникова должен был повредить ружье, выбить его из рук – по возможности чуть раньше, чем в меня выстрелят. Не швырни я камень, так бы и получилось. Но стрелок нажал курок раньше, повел ствол вверх и тем самым подставился. Дмитрий попал точнехонько в локоть – не смертельно, однако до жути болезненно. Человек в черном моментально снял защиту с раненого, увернулся от выпущенной Островским пули и попробовал сбежать.
Мы с Дмитрием переглянулись и решили "психа" оставить в покое. Правильно, между прочим, сделали, Алексей выпустил вдогонку еще три пули, скорее для снятия нервного напряжения, нежели желая попасть. Он выпустил бы всю обойму, но после третьего выстрела патронташ на раненом стрелке взорвался. Я автоматически выставил перед собой Воздушную Ловушку в форме щита, а вот Островского прикрыть не сумел, и его взрывная волна сбила с ног. Мимо меня (снова возле правого уха, как будто это была какая-то заколдованная траектория) пролетел указательный палец, тот самый, который несколько секунд назад нажимал на курок.
В момент взрыва Дмитрий выскакивал из укрытия – необходимость в психотехнической защите заставила его остановиться и выставить вперед руку с пистолетом. Отчего-то эта поза показалась мне забавной – все в ней говорило, что Ледянников предпочел бы любому пистолету свой собственный меч. Вот как работают человеческие рефлексы, отделяя "психов" от нормальных людей. Нормальный человек прикрыл бы руками лицо, а не встал бы в защитную стойку с пистолетом вместо клинка.
Когда мы пришли в себя, из дворца протектора к нам уже бежали тяжеловооруженные охранники. Феноменальная оперативность.
Я с презрением отвернулся и только сейчас заметил, что человек в черном лежит возле следующей вазы. Неподвижно лежит. Стало быть, одна из выпущенных наудачу пуль Островского все же достигла цели.
– Повезло… – выдохнул Алексей, подходя ко мне и стирая грязным от сажи рукавом пот со лба. – Я уж и не думал, что выберемся живыми…
– Что это было? – требовательным тоном поинтересовался Дмитрий. – Спектр твоего Намерения отличался от того, который я знаю. Сейчас нормально, но мне все равно интересно.
Я сделал глубокий вдох и посмотрел на катану. На оружие покойного самурая, так и не выполнившее поручение императора.
– Сугимото… – начал было я, но голос сбился на кашель. – Сугимото каким-то образом сумел увидеть свое собственное будущее. Сэнсэй говорил, что футуроскопистам опасно обращать свой дар на себя же, но Кодзо перед смертью успел сказать, что наш вариант развития мира самый… – я сделал паузу, чтобы точно вспомнить сказанное слово, – лучший.
– Хотелось бы верить, – вздохнул Дмитрий.
Охранники наконец-то добежали до нас, окружили плотным кольцом и хором, на испорченном английском потребовали сложить оружие. Мы подчинились.
VII
В школе мастера Архипова ученики разошлись по комнатам и улеглись спать. Еще какое-то время потратила на приведение кухни в порядок неугомонная Оксана. Поликарп Матвеевич заперся в кабинете, изучать психотехнические труды о природе времени и фатума. Афанасий, благоухая кагором и тихо матерясь в такт шагов, протопал в свою каморку за добавкой.
Кася устроилась возле теплого бока кухонной печи. И тепло, и хорошо улавливаются Намерения всех обитателей школы. Кошка ощущала фактуру человеческих снов, непроизвольные психотехнические движения. Из всех этих ощущений складывалась грандиозная картина Наблюдения. Величественная картина.
Где-то на противоположном краю земного шара, в предместьях Иокогамы другая, не менее пожилая кошка ощутила смерть воспитанника и погрузилась в траур. Ее хозяева, родители Кодзо Сугимото, еще не знали о смерти своего сына. Кася услышала ее скорбь, сличила с узором своей картины и удовлетворенно выпустила когти.
Японский футуроскопист поступил столь же неестественно, сколь и благородно. Фатум не был адаптирован к немедленной реакции на такие поступки, а потому в нем появилась слабина. Крошечный, незаметный никому, кроме Каси, королевский шанс выйти победителем из этого непростого противостояния. Конечно, теперь фатум не повторит своей ошибки, может, даже усилит локальное влияние на историю мира. Пусть. Усиление в одном месте неизбежно приведет к ослаблению в другом. И тут Кася постарается, чтобы этим местом стала мариенбургская частная психотехническая школа. Ей предстояла долгая нешуточная борьба, но в одном покойный Сугимото был прав – лучше варианта и быть не могло.
– Снова Николай, – пробормотала Ксения, просыпаясь среди ночи. – Вот ведь угораздило же, никуда от него не денешься. Теперь и сниться вздумал. Совсем о приличиях позабыл. Прежде чем врываться в сон к порядочной девушке, надо разрешения спрашивать.
Она вспомнила фрагмент, увиденный непосредственно перед пробуждением, – подмастерье стоял возле догорающего и чадящего паромобиля, в окружении двух десятков японцев в старинных самурайских доспехах. Перспектива сна причудливо искажала пространство, устанавливая Николая в самый центр, создавала впечатление, будто мир кружится вокруг него, а земная ось тут как бы и ни при чем.
– Тоже мне пуп земли, – фыркнула девушка, испуганно посмотрела по сторонам, но ничего странного в комнате не увидела.
В углу, под потолком, чадила тусклая лампадка. Образ Богоматери из красного угла добродушно взирал на Ксению. Вольт, заботливо отполированный замшевой тряпочкой, лежал возле десницы, хватай и руби что захочешь. Только вот при помощи вольта зарубить что-то материальное довольно сложно – на то он и ученический инструмент. А вот нематериальное…
– Вот приснишься мне еще раз – вызову на дуэль и заставлю тебя признать поражение, – пригрозила Ксения воображаемому Николаю.
Воображаемый Николай предпочел отделаться молчанием и полнейшим исчезновением.
Во сне подмастерье держал в руках настоящую японскую катану – сущее произведение искусства, бесценное для людей, сведущих в психотехнике. Но где бы ему взять такое оружие? Не в Алькатрасе же, на который так настойчиво намекал профессор Воронин. Ксения уже догадалась, что учителя проявляют нездоровый интерес к тем видениям, в которых так или иначе появляется Николай. Тот факт, что его угораздило попасть в другое полушарие, не объяснял подобного ажиотажа. Девушка подозревала, что любой вопрос, связанный с Разумовским, наткнется на "понимаешь, такое дело". Интуиция подсказывала, что все случившееся с ней связано с тайной. Той самой тайной, хранителем которой является Поликарп Матвеевич, о которой с таким напряжением упоминает Сергей Владимирович. И вот вопрос. Был ли побочный эффект от ее невольной футуроскопической выходки подарком для учителей или проклятием? Если подарком, отчего Воронин бледнеет после каждого упоминания о Николае? Если проклятием – зачем они наперебой выспрашивают у нее малейшие детали видений?
– Надоел ты мне, Колька, – пробормотала Ксения, пытаясь прогнать прочь воспоминания. Пробормотала и сама же испугалась своей фамильярности. Словно ее мог кто-то услышать и сделать замечание.
Нет, нет, не надоел, затараторил внутренний голос. Надоел бы по-настоящему, хватило бы сил на изгнание навязчивого видения. С Николаем девушку связывала причастность к загадочной учительской тайне – только она и ничего более. И вовсе он ей не нравился. Вот Пашка, тот другое дело. И пошутить умеет когда надо, и вообще… И лицо у него такое… выразительное.
– Хватит придумывать невесть что, – строго отчитала себя Ксения, переводя взгляд с едва заметного отблеска на полированной поверхности вольта на образ Богоматери. Самоконтроль. Самоконтроль. Еще тысячу раз самоконтроль. Прочитать молитву, опустить голову на подушку, пахнущую осенним травяным сбором, закрыть глаза и заснуть сном без нелепых видений. Обычным человеческим сном. Только что ей делать, если и в обычном сне появится Николай? Рассказывать об этом учителям или не надо? И как поведет себя их тайна, если она удержит при себе пару-тройку деталей, наподобие катаны, о которой Ксения так мечтала еще в приграничном городке, только начиная обучение?
Богородица посмотрела на девушку чуть строже. Или это только показалось? Где в этой пропитанной субъективизмом вселенной подлинные чудеса, а где лишь психотехника и голос совести?
– Тяжек мой крест, – вздохнула Ксения, перекрестившись на икону и положив десницу на рукоять вольта.
Вольт, а может, и прочитанная трижды молитва помогли – когда масло в лампадке закончилось и комната погрузилась во мрак, девушка уже спала глубоким сном. Николай маячил в каждом ее сновидении, но к утру это обстоятельство полностью выпало из памяти.
Отчеты о работе Комиссии по борьбе с объектом "Посейдон" Артур складывал и подшивал в специальную папку. Согласно параноидальным требованиям секретности, этой папки не должно было существовать в природе – вся информация и без того хранилась в памяти автомата. Если бы ктонибудь потребовал от Артура немедленно уничтожить потенциальный источник утечки, инженер непременно ответил бы, что ситуация находится под контролем, секретные сведения в папке отсутствуют, а содержимое можно без труда найти среди подшивок с отчетами многочисленных имперских комиссий в архиве Министерства иностранных дел. О какой после этого секретности может идти речь, тем более внутри "Мнимой единицы".
Папку Артур открывал, сидя перед поддельным камином, в дальнем углу своего рабочего помещения. Изучать многочисленные дипломатические и бюрократические тонкости, сопровождавшие работу Комиссии, после каждого последующего сообщения о пиратстве Теслы становилось все любопытнее и любопытнее. Комитетчики уже вычислили приблизительную скорость субмарины, ошиблись почти что вдвое, но все равно не переставали удивляться, высказывали всевозможные соображения о сверхмощных двигателях, стыковках субмарины с дирижаблем, команде психотехников, создающих водный аналог дирижабельной разгонной ловушки… Британские представители, предусмотрительно не информированные о подлинной природе объекта "Посейдон", даже выдвинули идею полностью психотехнической субмарины, работающей на колумбийских наркотиках. Для полноты, коллекции Артуру не хватало предположения о причастности к нападениям на корабли перуанских иезуитов. Тем не менее, даже не зная причин, дипломаты исполняли распоряжение премьер-министра, умело пользовались многочисленными проблемными вопросами, чтобы затруднить всяческую деятельность Комиссии вне кабинетов Цусимы. Помимо усиленного патрулирования самых оживленных маршрутов да отправки комиссаров к протектору Калифорнии совместная деятельность империй по предотвращению подводного пиратства в Тихом океане ограничивалась спорами о возможном местонахождении топливных баз субмарины, требованиями немедленно прочесать все острова в регионе – совершенно невыполнимыми даже при максимальном участии держав в работе комиссии.
Усиленных патрулей Артур не опасался. Объект "Посейдон" мог потопить их без особого труда, стоило Тесле перестать экономить торпеды. Представители в Калифорнии тем более не могли нанести планам саботажа никакого вреда. Артур и без дополнительных донесений знал, что протектор не просто психотехник, но еще и знаменитый на всю Японию консерватор, открыто мечтающий о новом периоде изоляции от цивилизованного мира. Мысль о движимой электрическими технологиями субмарине вряд ли придет ему в голову, а от всех остальных он и слушать такой бред не пожелает.
"Сейчас раздастся звонок и Мерлин выкажет вежливый интерес к новостям с Востока, – подумал Артур, вытряхивая пепел из трубки в поддельный камин. – А я перескажу ему последние шифровки, и он сделает вид, что слышит все это впервые, что его шпионы пока на связь не выходили. И мы будем обмениваться малозначимой информацией до тех пор, пока не наговоримся друг с другом. Потому что режим повышенной секретности – это еще и режим отчаянного одиночества. С кем я могу поговорить лично? Только с неутомимым автоматом, безответной железякой. По телефону – с Мерлином и премьер-министром. Много ли наговоришь в эбонитовую трубку? Не предназначена она для того, чтобы выговариваться и изливать душу. Полезный инструмент, не более. Агенты? Общение с ними тем более засекречено". Где финишируют отправляемые по пневмопочте капсулы с шифровками, Артур не знал, да и не особенно хотел знать. Агенты представлялись ему продолжениями автомата – роботами-хамелеонами, отправляющимися на задание без каких-либо инстинктов самосохранения, исключительно во имя Великой Британии.
Оправдывая ожидания, напомнил о себе психотехник. Артур пару раз попробовал мысленно назвать Мерлина новомодным словом "псих", но, будучи применено к образу главы секретной психотехнической службы, оно выглядело невыразительно.
– Мои поздравления, – с ходу начал Мерлин. – Только что я узнал последние новости с Американского континента. Наши наземные войска снова потерпели поражение, зато Тесла не дремал и сделал одну очень полезную вещь – застрелил японского комиссара в Сан-Франциско.
– Точно он? – усомнился Артур, вспоминая последние сообщения о нападениях Теслы на пассажирские суда за тысячу с лишним миль от Калифорнии.
– Наемники, – поправился Мерлин. – Концов сейчас уже не найти, оба убийцы очень удачно погибли при попытке к бегству. Но нанял их Тесла или самостоятельно, или через посредничество своих американских сторонников. В любом случае, смерть посланника императора, которому было поручено лично участвовать в калифорнийском поиске следов, – прямое оскорбление императорскому дому. Теперь японцы будут искать субмарину с удвоенной силой, а значит, их контратаки на орегонском фронте будут слабее, чем ожидалось. На поиски наверняка отзовут с фронта самых лучших психотехников.
– Ты уверен, что этим "самым лучшим" не удастся найти Теслу при помощи своих способностей? – забеспокоился инженер.
Проблема сохранения секретности всегда стояла на первом месте. Найдут Теслу или нет – ни одного технического секрета, ни одного механика с подлодки не должно попасть в руки иностранных спецслужб.
Вместо ответа Мерлин расхохотался. Посторонний человек этого смеха испугался бы до полусмерти, только вот не было этого постороннего. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
– Даже я не смог бы найти твоего безумного изобретателя, когда он бороздит морские просторы в этой рыбине. Его надежно скрывают три барьера: электричество – первый, водный и металлический барьеры, рассеивающие часть излучений, – второй. А третий барьер самый надежный – никто из занимающихся поисками с Теслой не знаком. Стилевидение бессильно. Футуроскопия туманна и расплывчата.
– Убедил. – Артур кивнул, вспомнил, что Мерлин не может следить за ним, и продолжил: – Значит, получается, что объекту "Посейдон" в настоящее время ничего не угрожает?
– Кроме сумасшедшего капитана, – подтвердил Мерлин. – Фанатик – палка о двух концах. Никто не в силах сказать, что же придет ему в голову завтра. Даже сам Тесла.
Разбирательство с охранниками отняло у Дмитрия два с лишним часа. Их начальник предпочел общаться с уцелевшими представителями Комиссии на русском языке, дабы выказать почтение к так и не принятым лично гостям протектора. К сожалению, его акцент и скудный словарный запас делали общение, а в особенности уточнение деталей, занятием утомительным.
Больше всего его взволновало непонятное поведение Сугимото. "Псих" его класса мог заметить засаду, даже прикрытую маскирующей завесой, увернуться от пули, вовсе отклонить ее в сторону. Вместо этого посланник императора предпочел погибнуть в самом начале конфликта.
– Самый лучший вариант? – то и дело переспрашивал японец, изучая реакцию Николая.
Дмитрий и сам вглядывался в непроницаемое лицо напарника и не понимал, откуда в молодом подмастерье взялась такая могучая сила, такой психотехнический талант. Сам он вряд ли сумел бы столь хладнокровно сближаться с двумя вооруженными противниками, придумать едва ли не мгновенно трюк с камнем и реализовать его без накладок. А тут еще эти странные слова самурая, катана, едва не оставившая ожог на ладони стражника, попытавшегося ее конфисковать.
– Мне кажется, что Сугимото-сан обладал редким даром и умел глядеть в будущее, – в третий или четвертый раз повторил Разумовский. – Я не знаю, каким образом ему удалось увидеть свое будущее…