За ночь солдаты отдохнули, и утром мы вышли из ворот крепости по направлению к горе Фавор. Комендант вручил нам утром письмо принцу. Я еще с вечера тайком внимательно рассмотрел свою карту и решил, что мы без пехотинцев и обоза пройдем полсотни километров за один день, в крайнем случае за два дня. Меня смущал только один из перевалов, находящийся как раз на полпути между крепостью и Кармиэльской долиной. Я знал, что там будет через восемьсот лет хорошая дорога, но что там теперь?
В любом случае нужно идти, хотя у меня нет ни одного человека, знакомого с дорогой. Мы довольно быстро обошли гору Фавор с востока и углубились в очередную холмистую долину. Слева и справа видны хутора и отдельные строения. Мирная жизнь, которая нас никак не касается. Первый перевал прошли без проблем. Да и высота его составляла всего двести – триста метров. Но на подходе ко второму, значительно более высокому перевалу заметили группу вооруженных людей на конях, которые направлялись в нашу сторону. Небольшую, девятнадцать всадников, колонну видно издалека, и, возможно, наше появление встревожило местных жителей. Нас эта группа тоже встревожила. Не ясно, сколько там за ними скрывается других людей, а их вооружение ничем не уступает нашему.
Один из всадников приблизился к нам и спросил, кто мы и куда идем. Я уже раньше наметил солдата, который немного понимал как местный арабский язык, так и иврит. Велел ему сказать, что мы солдаты принца ал-Муаззама и идем по приказу принца в Сафад. Всадник-парламентер заявил, что их деревня держит нейтралитет и не разрешает проходить через перевал ни франкам, ни войскам Айюбидов. Вот тебе на. Я знал, что другая дорога проходит рядом с Тивериадским озером. А между этой и той дорогой нет пути через горный хребет. Возможно, что какая-нибудь тропа имеется, но кто покажет ее нам? Попытался договориться о том, что мы пройдем перевал, не останавливаясь ни на минуту. Даже намекнул, что мы заплатим за эту возможность. Но парламентер был непреклонен. Мы увидели, что к группе местных жителей все время прибывают новые всадники, в том числе лучники, и поняли, что прорваться с боем у нас тоже не получится. Что ж, придется отступить. Обидно возвращаться почти на пять километров, до дороги на Табарию, да и непонятно, не ждет ли нас там где-нибудь такой же прием, но делать нечего. Повернули коней назад.
К счастью, на дороге к Табарии нас не ожидали новые преграды. Эти места уже давно находятся под контролем войск принца. Мы прошли двадцать километров за два двухчасовых перехода. Задолго до захода солнца были в Табарии. Оказывается, караван принца тоже находился там. Я нашел Абу Сахата и коротко рассказал обо всех приключениях. Поинтересовался, разгневается ли принц на то, что я не смог пройти в Сафад? Но Абу Сахат, смеясь, сказал, что на славного солдата, помогшего отразить грабительский набег франков, принц не рассердится. Мы пошли к принцу, но нас к нему не пустили, он был занят. Письмо из крепости передал его постоянному секретарю, с которым меня познакомил Абу Сахат. Меня нашел Мухаммад и сказал, что всех солдат устроили на ночлег вполне прилично и накормили. Это было очень кстати, так как мы с утра толком ничего не ели.
Хотел было выйти в город и погулять по нему, но Абу Сахат посоветовал оставаться недалеко от принца, так как он вполне может вызвать меня для личного доклада. Поэтому я отправился к казначею, передал ему расписку казначея крепости и хотел вернуть пятьсот дирхемов, которые он вручил перед поездкой. Но он только рассмеялся и сказал, что это деньги на текущие расходы. Принц в любой момент может дать новое приказание, поэтому лучше, чтобы деньги оставались у меня. Кроме того, он намекнул, что неплохо было бы что-то сделать на эти деньги и для солдат. Намек я понял. Передал восемьдесят дирхемов крутившемуся рядом Мухаммаду и сказал, что на эти деньги нужно порадовать солдат. Мухаммад мгновенно исчез с деньгами, а я не стал интересоваться, на что солдаты потратили деньги.
Так и не удалось поесть, так как меня вызвали к принцу. Абу Сахат не пошел со мной – его не позвали. Принц сидел за столом и ужинал. Больше в комнате никого не было. Я сразу же извинился, что не выполнил его приказ и явился в Табарию вместо Сафада. Но он просто отмахнулся от этого. Не заинтересовала его и деревушка, не позволившая моему отряду перейти перевал. Вероятно, он прекрасно знал о нейтралитете горных кланов и их нежелании участвовать в кровопролитных войнах. Но он захотел узнать, почему я вместо того, чтобы воспользоваться ситуацией и просто пройти в крепость Табор, сидел и ждал несколько часов возвращения франков. Мне было трудно отвечать, так как рядом не было переводчика, а я плохо говорил по-арабски. Пришлось взять нож и чертить на столе: где были франки, где собирался встретить их, почему они не могли миновать мою засаду. Принц внимательно слушал и смотрел на мою схему. Потом рассмеялся, сказал, что хватит об этом, и спросил:
– Почему ты отпустил под честное слово маркиза и даже вернул ему оружие и коня?
Вероятно, комендант крепости написал ему и об этом. Я смешался, не знал, что говорить. В конце концов ответил:
– Он мне не нужен был, пленный помешал бы выполнять поручение. Но главное, я не чувствовал, что победил его в честном бою. Он был ранен, сражался левой рукой. И рядом были мои солдаты, ожидавшие, чем кончится наш "поединок".
Принц помолчал задумчиво и сказал:
– Это было красиво. Да, красиво. Так поступал мой дядя Салах ал-дин.
Потом добавил:
– Если он не заплатит тебе, я заплачу за него пятьсот динаров.
Потом он заметил взгляды, которые я бросал на стоявшие перед нами блюда, и снова рассмеялся.
– Ты, наверное, голодный, а я тебя мучаю расспросами. Ешь.
Признался, что с утра ничего не успел поесть, и с благодарностью взялся за прекрасные кушанья, стоявшие на столе. Жалко, что на столе не было вина, принц был не слишком религиозен, но этого завета Мухаммада он придерживался. По крайней мере, на людях. Принц заметил еще, что помнит мою просьбу о хорошем стрелке из лука.
– Зачем он тебе?
– У меня только легковооруженные всадники. Мы совершенно беззащитны перед рыцарями. Хорошие стрелки, возможно, уравновесят шансы.
– Хорошо, завтра тебе передадут двух стрелков с несколькими тяжелыми луками.
Принц поднялся. Я хотел тоже встать и уйти, но он приказал мне остаться и, по возможности, уничтожить все, что имеется на столе. Потом он ушел, а я продолжил этот роскошный ужин.
На следующий день мы оставались в Табарии. Ко мне прислали двух опытных стрелков из лука и пять тяжелых луков, из которых можно было пробить не очень толстую броню. Я сразу же организовал проверку всех своих конников и отобрал из них еще трех, показавших сравнительно неплохие результаты. Выяснилось, что стрелков мне передали на постоянной основе. Так мой отряд увеличился до двадцати двух человек, если не считать меня. Своим заместителем по-прежнему оставил Мухаммада. Он уже свыкся с этой ролью, да и солдаты негласно признали его своим начальником. По-моему, те восемьдесят дирхемов придали ему дополнительный авторитет.
Попросил Абу Сахата заказать мне учебник арабского языка, так как не знал, где можно купить такой учебник. Но у него везде знакомые, и мне уже к вечеру принесли рукопись, по которой учат детей в школе. Абу Сахат показал, как читаются буквы, и я стал читать каждый день по несколько страниц. В учебнике было слишком мало слов, поэтому через несколько дней я попросил купить мне еще и Коран. Абу Сахат очень удивился, спросил меня, не собираюсь ли стать мусульманином. Но я ответил, что просто хочу хоть немного понять учение Мухаммада и заодно узнать еще много слов. Тем более что в Коране все слова написаны наверняка без ошибок. Через несколько дней в Дамаске он принес мне новенькую, скромно оформленную рукопись Корана. В рукописи не было изящно написанных букв, всяких картушей на полях. Вся она была написана черными чернилами, без разноцветных излишеств. Но это был полный канонический текст. Заодно принес потрепанный сборник стихов. Вручил осторожно, сказал, что это подарок от него, но просил никому не показывать, так как многие осуждают эти стихи. За рукопись Корана и за учебник я расплачивался сам. Когда через несколько дней открыл сборник, то, к своему удивлению, обнаружил, что это рубаи Омара Хайяма. Я слышал раньше это имя, но ни в Твери, ни в Израиле мне не приходилось сталкиваться с переводами его поэзии. И вот теперь я вечерами иногда мог пытаться прочитать и прочувствовать эти мудрые строки, переведенные с фарси на арабский язык.
Но все это было потом. А пока я солдат принца ал-Муаззама. А быть его солдатом не просто. Нам постоянно давались поручения. И по дороге в Дамаск, и позднее, когда он двинул армию в сторону побережья, где солдаты его двоюродного брата, правителя Халеба ал-Захира потерпели поражение. Уже через два дня после начала движения войск стало известно, что войска триполийского графа Боэмунда поспешно отходят от осаждаемой крепости ассасинов. Мне пришлось с сопровождающим меня отрядом ездить и в Халеб, и к брату принца в далекую ал-Джазиру. Даже в Каире пришлось снова побывать. Почему-то принц предпочитал доверять свои послания мне.
Уже в середине тысяча двести пятнадцатого года я свободно говорил по-арабски и более или менее свободно читал. Начал изучать латынь и французский язык. Этого от меня настоятельно потребовал принц. С маркизом Монтебелло я не встретился до тысяча двести двадцать восьмого года, а деньги он переслал мне в тысяча двести восемнадцатом году в Лидду. Поэтому принц после очередной удачной поездки подарил мне летом тысяча двести пятнадцатого года пятьсот динаров. На эти деньги я купил в Дамаске домик с садиком и средних лет рабыню с труднопроизносимым именем, которое я быстро заменил на удобное мне имя Мария. Мария убиралась по дому и готовила еду в те редкие дни, когда мне удавалось быть дома. В конце лета тысяча двести пятнадцатого года принц отправил младшего брата и Абу Сахата к брату на север, так как тот просил помощи в войне с эмиром Менгли, восставшим против установившегося порядка. С братом и Абу Сахатом принц направил корпус солдат, где-то около тысячи конников. Естественно, что я с моим отрядом, разросшимся до полусотни, тоже сопровождал Абу Сахата. Экспедиция была непродолжительной, так как объединенные силы Айюбидов и вассальных эмиров Северной Сирии и Джазиры значительно превосходили силы восставших. Уже в конце сентября мы покончили с восстанием.
На базаре в Диарбакире я стал случайным свидетелем продажи рабынь, захваченных на севере. Мое внимание привлекла молодая, совсем молодая гречанка, вероятно захваченная в одном из городов Западной Турции. Она стояла без головного покрова. Светловолосая, невысокого роста, она с ужасом смотрела широко раскрытыми голубыми глазами на торговавшихся за нее двух стариков. Хозяин непрерывно подбадривал стариков, напоминая, что у него никогда не было такой красавицы, что девушка еще не была с мужчиной. Несколько минут наблюдал за этим торгом. Уже давали за девушку пятьсот дирхемов. Продавец готовился объявить окончание торга, когда я неожиданно даже для себя заявил, что плачу тридцать пять динаров. Сумма запредельная для этого базара. Старики отошли в сторонку, приглядываться к следующей рабыне. А хозяин радостно объявил окончание торга по гречанке. Я не знал, что мне делать с этой почти девочкой. Ведь меня постоянно ожидали дела в армии. И ее нельзя просто отпустить на волю. Куда она пойдет? Все равно пропадет или попадет в новое рабство. Привел ее к Абу Сахату и, как всегда, попросил совета. Учитель пообещал, что присмотрит за Зоей, так звали девушку, привезет ее в Дамаск и поселит среди своих женщин. Кстати, он одобрил мой выбор, хотя удивился цене, которую я заплатил за Зою.
Впоследствии, когда снова оказался в Дамаске, я забрал ее у Абу Сахата и поселил в своем домике. Зоя быстро привыкла к новому дому, перестала бояться меня и не забивалась в угол, когда я неожиданно оказывался дома. Не обращал на нее внимания, даже когда был в Дамаске продолжительное время. Для меня тогда продолжительное время это было три-четыре дня. Обычно бывал в отъезде одну-две недели. Бегает по дому малолетка, напевает какие-то свои песни. Слава богу, что меня это почти не касается.
Так прошло с полгода. Но однажды Мария заметила, что если мне не нравится Зоя, то, может быть, ее выдать за кого-нибудь замуж? Ей скоро будет семнадцать, не оставаться же ей старой девой. Меня это поразило, я никогда не смотрел на Зою как на женщину. Но она, вероятно, действительно уже не ребенок. А тут еще масла в огонь подлил Абу Сахат. Он однажды ужинал у меня, за столом с нами сидела и Зоя. Абу Сахат внимательно посмотрел на Зою и спросил:
– Что, у вас ничего не получается с ребенком?
Я не понял, а Зоя вспыхнула и убежала из комнаты.
– Учитель, ты о чем?
– Я о вас с Зоей. Я смотрю, она до сих пор не беременна.
– Учитель, что ты. Она еще совсем девочка.
– Почему девочка? Она уже взрослая. Разве вы не спите вместе? А зачем ты ее тогда купил?
– Мне стало жалко ее на базаре.
– А остальных продаваемых тебе не было жалко?
Я смотрел на Абу Сахата и ничего не мог ответить. Действительно, какая роль у Зои в моем доме?
– Мария говорит, что ее нужно выдать замуж. Но где найти ей мужа?
– Ты действительно ничего не понимаешь или притворяешься? Иди посмотри, как там Мария готовит чай, и пришли Зою ко мне. Я сам с ней поговорю.
Когда я вернулся, они уже молчали. Раскрасневшаяся Зоя не поднимала глаз, а потом снова выскочила из комнаты. Этой же ночью она пришла и легла в мою постель. А уже через месяц уверенно распоряжалась Марией, чувствуя себя почти хозяйкой в доме.
Мы с писарем составили бумагу, по которой в случае моей смерти или продолжительного, более года отсутствия домик должен был перейти в собственность Зои. Эту бумагу, заверенную местным кади, я приказал ей бережно хранить. Больше я для нее ничего не мог сделать. Просто не знал, куда еще меня может забросить судьба.
Кстати, лето тысяча двести шестнадцатого года прошло спокойно, даже количество поездок резко снизилось. Начал привыкать к семейной жизни, стараясь не оставлять надолго беременную Зою. Но после смерти правителя Халеба ал-Захира в октябре тысяча двести шестнадцатого года все резко изменилось. Угрозы династии Айюбидов возрастали со всех сторон. С востока все ближе придвигались армии великого султана хорезмшаха Мухаммада. Сельджукский правитель Кейкавус бин Кейхосров воспользовался неурядицами в Халебе, где за престол конфликтовали младший сын ал-Захира ал-Азиз и старший сын ал-Салих Ахмад. Из Европы приходили все более грозные вести о подготовке франков к новому походу.
Принц теперь предпочитал оставлять Абу Сахата около себя, посылая меня то на север к младшему брату, то на юг к отцу. Я даже не присутствовал при рождении Максима. Максим, так я назвал мальчика, родился в январе тысяча двести семнадцатого года. Как раз в это время я был на крайнем северо-востоке империи с посланием к эмиру Мосула.