- Нет, что вы! Экспедиция короткая. Нужно найти подтверждение позапрошлогодним изысканиям. Туда четверо суток на лодках, обратно - шестеро. Ну и там пара недель на поиск, анализы. Вот и вся программа, юноша. Устраивает?
- Нет, - настроение у Рогозина сразу упало, - не пойдет. Я вертолета жду, а он раньше появится, чем мы вернемся.
- Вам в районный центр? - спросил геолог и, заметив ответный кивок, расплылся в довольной улыбке: - Это просто решается. Пойдете обратно с нами на лодках. Еще дня три - четыре и вы на месте!
Виктор прикинул, что деньги от Васьки раньше объявленного срока все равно не придут. Так зачем тратить заработанное, если можно столоваться в хозяйстве Стальевича?
- Я согласен! - сказал он.
- Замечательно! - обрадовался начальник. - А если раньше вернемся, то, может быть, и на вертолет успеете, юноша. Ступайте к Перепелкину!
Глава 2. Начало
Мерно тарахтел мотор лодки, далеким эхом - впереди и сзади - вторили ему еще два. Три длинных, нагруженных людьми, припасами и инструментом лодки довольно быстро передвигались по рябой поверхности реки.
Иногда, перед очередным изгибом русла, попав в кильватерный след впереди идущей посудины, лодка подпрыгивала на короткой волне, у Виктора клацали зубы и он едва удерживался за веревку, чтобы не свалиться в холодную - даже на вид - воду.
Ему отвели место на каком‑то жестком мешке, туго набитом палаткой и парой спальников. Перед ним маячила спина Иммануила - Мони, позади сидели Борисов - бригадир подсобников, правивший мотором, и Юрик, картаво поющий дикое попурри из репертуара Аллы Борисовны. Иногда он забывал оригинальные стихи и поэтому заменял их своими, выходило забавно.
Борисова звали Олегом, как и его знаменитого тезку - киноактера. Он даже чем‑то был похож на столичную звезду, что старательно подчеркивал перед всеми вокруг: частенько сводил внутренние края бровей вместе, как делал тот, другой Борисов, говорил со знакомыми всей стране интонациями. Прибыл он вечером на четырех лодках, одну из которых, изрядно потрепанную, притащил на буксире - местный охотник утопил двигатель в реке и пытался добраться до поселка на веслах, но, к своему счастью, встретил геологов.
Знакомиться ни с кем из новонабранных не стал, просто поручкался с каждым, что‑то пробурчал, поговорил с Кимом Стальевичем (называя того "товарищ Савельев") и завалился спать, словно и не было у него больше никаких срочных дел.
Всеми текущими делами занимался тощий Перепелкин. По имени - отчеству помощника начальника экспедиции никто не называл, но его, кажется, это обстоятельство ничуть не смущало.
Рогозина действительно внесли в какую‑то ведомость, тщательно переписав паспортные данные, выдали две пачки сигарет, флягу, комбинезон, энцефалитку с капюшоном, бейсболку, противомоскитную маску, добротные ботинки на толстой рифленой подошве, пару тюбиков бутадиона. Познакомили с единственной женщиной в экспедиции - поварихой Оксаной Андреевной, толстухой бальзаковского возраста, в каждом новом знакомце искавшей "того самого, единственного". Она же заведовала фармакологией, потому что когда‑то давно успела поработать медсестрой в каком‑то "полевом госпитале". Поняв, что Виктор ни за что не согласен стать "тем самым, единственным", она скучным голосом прочла ему короткую лекцию о мерах первой помощи при травмах, солнечных ожогах, укусах насекомых. Достала из мешка и выдала пятидесятистраничную брошюру с более детальным описанием местных опасностей.
На этом события прошедшего дня закончились, а теперь, ранним утром три лодки легко скользили по серой поверхности реки.
Юрик закончил петь свою бесконечную сагу о том как паромщик не хочет умирать в Ленинграде, потому что Арлекин срочно нуждается в миллионе алых роз для волшебника - недоучки.
Он перебрался ближе к Виктору, достал из нагрудного кармана бычок, прикурил, толкнул коллегу в бок локтем и неожиданно сказал:
- В плохое место едем, паря.
- Да? - Рогозин даже не представлял, что можно сказать на такое утверждение. Да и нужно ли что‑то говорить?
- Старые люди говорили, паря, что место очень плохое. Много старых сказаний о нем. И ни одного хорошего. Я вчера с Матреной говорил, паря… Плохое нас ждет. Никто из вас не вернется.
- А ты?
- А я вернусь, меня наши духи абаасы трогать не могут, Матрена заговорила. И видишь? - Якут показал Виктору какой‑то обрывок тряпки, - это, паря, кусок подола беременной бабы - лучшая защита от злых духов.
Якут многозначительно замолчал, будто его слова должны были объяснить всё разом.
Рогозин тоже молчал, ожидая продолжения.
- Матрена - внучка шамана Сабырыкы! - как бы нехотя бросил Юрик, но таким тоном, будто только что поведал Виктору, в чем состоит смысл жизни.
И стало еще непонятнее.
Рогозин оглянулся вокруг: серое небо, затянутое тучами, с редкими просветами, сквозь которые падали на землю косые золотистые лучи. В тон небу река, с серой холодной водой, извилистая, словно оставленная тем самым бычком, что "идет, шатается, вздыхает на ходу". Запах тины, сырости, немножко гнили. На реке три лодки, которые хоть и плывут вместе, но выглядят очень одинокими. Густая поросль каких‑то елок по обоим берегам, бывшими отнюдь не такими, какими должны были быть - один пологим, другой крутым. Оба берега состояли из зубатых скал, острыми клыками возносившимися к облакам - видимо, известная Рогозину по первому курсу физфака университета сила Кориолиса в этих краях проявлялась мало. Сквозь прорехи в нестройных каменных рядах прорывалась растительность. Какие‑то птицы, похожие на чаек, но гораздо мельче, чем те, что парили над Невой и рылись в городских помойках, перелетали с дерева на дерево вслед за продвигающимися вперед лодками.
Жутковатое место, которому только и не хватало какой‑нибудь вызывающей дрожь истории. И, кажется, Юрик верно оценил его настроение. Дернул за капюшон, вытаращил раскосые глазенки и громко выкрикнул прямо в лицо:
- Бу!
Рогозин непроизвольно вздрогнул, снова едва удержавшись за веревку, Моня недовольно оглянулся, сплюнул в воду и уничтожающе посмотрел на якута.
- Заткнись! - донеслось от мотора борисовское распоряжение.
- Испугался? - участливо осведомился якут. - Ты не бойся…
- А я и не боюсь, - дернул плечами Рогозин.
- Зря, - загадочно подмигнул Юрик. - Съедят абаасы твой кут, что станешь делать?
- Что съедят?
- Душу, паря, душу.
- Не слушай этого дурака, - посоветовал Моня. - Абаасы в первую очередь прибирают старых якутских пьяниц. А человек под покровительством чужого сильного духа для них недоступен. Ты крещеный?
Рогозину совершенно не нравился разговор. Еще со времен босоногого детства он не любил страшные истории о потусторонних существах. Никогда не смотрел "Омэн" или "Изгоняющего дьявола" и прочую киножуть про зомбаков, чертей и остальную нежить. Хорошие простые комедии он предпочитал любому триллеру.
- Сам ты дурак, - сварливо заявил якут, опередив ответ Виктора. - Вот это видел?
Он показал ему кулак с выпрямленным средним пальцем, но Моня обратил внимание не на откровенное оскорбление, а на тряпку, обмотанную вокруг запястья - ту самую, что пару минут назад Юрик предъявил Рогозину как наилучшую защиту от потусторонних сил.
- Ух ты! Матрена дочкину юбку не пожалела?! Чем же ты ее, старый пьяница, умаслил?
- Не твое дело, паря, - осклабился якут, показав под жидкими усами пожелтевшие от табака зубы, комплект которых был явно не полон. - Тебя как зовут? - обратился он к Виктору.
- Рогозин. Виктор. Даниилович, - отрывисто ответил Рогозин из‑за того, что лодка в очередной раз подпрыгнула на кильватерной волне. Он уже знакомился с Юриком, но тот, кажется, забыл его имя.
- Крещеный?
- Да, в детстве. Но в Бога не верю. Нет его.
- Может и выживешь, - недобро прищурился якут. - Но я в это тоже не очень верю. Не поддерживают духи того, кто в них не верит. Только пакостят. Бойся одноглазых и одноруких чучун. Это слуги Улу Тойона - повелителя нижнего мира! Великого Господина - так его еще называют! Так‑то паря. Ты куришь?
- Нет.
- Давай сигареты мне, а я тебе за это вот такой кусочек дам, - якут принялся разматывать с запястья тряпку. - Он, паря, правда, не на тебя заговорен, но как‑нибудь поможет, наверное.
- Юра! - донеслось с кормы. - Ты мне зачем новобранца запугиваешь?
- Нет, Олег, не запугиваю. Просвещаю! - оправдался якут, одновременно протягивая Рогозину маленький обрывок материи. - Здесь живет сильный иччи - повелитель вещи. Матрена приказала ему помогать мне. Он нас с тобой защитит. Чего вылупился, паря? Сигареты давай!
Рогозин полез в рюкзак. Курить он все равно не собирался.
- Слышь, ты, просветитель, я тебе вот что скажу - если парень откажется ночью смену стоять, то стоять будешь ты. Понял? - громко посулил Борисов.
- Да, - крикнул в ответ Юрик, принял из рук Виктора две пачки и отвернулся на минуту - спрятать их в свою котомку, расшитую кожаными кистями и увешанную металлическими бляхами со странным орнаментом. - Я прочитаю алгыс, попрошу иччи быть с нами обоими. Только ты далеко от меня не отходи, а то иччи не сможет тебя защитить.
Рогозин смотрел на то, как набегающий поток воздуха теребит черные с изрядной сединой волосы якута, как уносится дым от очередной сигареты в зубах коллеги, как поблескивают железяки на сидоре. Нашитые, казалось, без системы, бляхи размером со спичечные коробки не соприкасались друг с другом и звякнуть могли только если кто‑то намеренно стал бы ими стучать друг о друга. На каждой из них присутствовал непривычный узор: словно изгибающиеся в танце червяки плели бесконечный хоровод вокруг шести- или восьмиконечных хризантем. Ничего подобного Рогозину видеть еще не приходилось - чеканка была очень самобытной.
- Ты меня, паря, слушай, а не этих, - приглушенно проговорил Юрик. - Им‑то откуда знать, что происходит в этих местах? А мои предки здесь с сотворения мира живут, все видели, все знают, все объяснят. Ну почти с сотворения…
- Точно, как юкагиров вырезали под ноль - так якутское основание мира и наступило, - заржал Моня, прислушивающийся к разговору. - Это предки, Юрец. Ты‑то здесь при чем, старый? Ты же в Саратове родился и жил на Урале. Сколько ты здесь? Года четыре? Пять? Краевед, еханый бабай!
- Предки с нами говорят здесь, - свирепо посмотрел на Моню якут. - Айыы не дадут сгинуть в своих краях доброму якуту. Не лезь ко мне, Моня! Нажалуюсь на тебя Матрене - никогда больше отцом быть не сможешь!
Иммануил перекрестился и запричитал:
- Свят - свят - свят! Огради меня от козней лукавого! Направь руку и защити чресла!
Рогозину на мгновение показалось, что он попал на какую‑то выездную сессию дурдома, населенного сектантами и мракобесами, когда Моня захохотал полубезумно:
- Как она меня проклянет, если ты только что, старый дурак, всем нам пообещал скорую погибель?!
- Да! - упорствовал Юрик. - Сначала ты сдохнешь!
- А потом висяк настигнет, ага? - веселился Моня. - Зомби - осеменитель, да? Тебе в Москву нужно, к Петросяну, там всяких дураков на работу берут. Чем не дурнее - тем гоже.
- Не слушай его, - порекомендовал якут, демонстративно отворачиваясь от приятеля. - У него мозги водкой сожжены. Меня слушай, я помогу тебе выжить.
Все надолго замолчали, только видно было, как плечи Мони тряслись, содрогаемые беззвучными приступами смеха.
- Почему место плохое? - спросил Виктор через полчаса, когда якут потянул в рот новую сигарету.
- Я расскажу! - обрадовался Юрик. - Слушай, паря. Старые люди говорят, что в тех краях в далекие времена шла большая война. Такая сильная, что звезды горели и огонь этот жег землю, превращая камень в стекло, убивая даже иччи. Никто из живых, кроме сильных шаманов, не мог там появиться, потому что сгорал в огне войны. Только существа из мира духов - иччи, абаасы, айыы могли там показаться и помочь воюющим. Даже водяным - сюллюкюн вход туда был закрыт. Потому что не осталось ничего мокрого, все было сожжено и расплавлено! Война давно закончилась, тысячи лет прошли. Но земля там все еще горячая и не живет никто - ни зверь, ни птица, ни змея. И места там гиблые, охотники пропадают бесследно, пастухи исчезают, геологи не возвращаются! Говорят, Железно…
Закончить Юрик не успел, потому что на очередном повороте с него сорвало панаму - афганку.
Виктор почему‑то сразу подумал о радиации и забеспокоился. Только облучения ему и не хватало для полного комплекта несчастий! Он оглянулся на Борисова, но тот безмятежно смотрел вдаль, сжимая руль.
Однако была в истории Юрика какая‑то недосказанность, неясность, нестыковка. Рогозин постарался припомнить все сказанные слова и сразу ее обнаружил!
- Юр, а воевал‑то кто с кем?
- Какой красивый! - покачал головой якут. - Смотри, хозяин на берег вышел, лапой машет! Очень здравствуй, хозяин!
Виктор проследил за вытянутой рукой и поежился. Метрах в ста от них на берегу стоял огромный тощий медведь, задумчиво провожающий лодки плотоядным взглядом. Вернее, конечно, никакого взгляда из‑за дальности Рогозин не заметил, но почему‑то был убежден, что взгляд медведя должен быть плотоядным.
- А воевали, паря, Джоёсегей Тойон и Улу Тойон. Улу Тойон со своими абаасы рвался в наш мир, а Юрюнг Тойон послал своего брата и Сюгэ Тойона помешать злому Улу в его планах. У них получилось, Улу Тойон был загнан обратно в нижний мир, вместе с ним отправились демоны - шаманы Хара, Аан Аргыл и Кюн Кянгис. Там стоит жертвенник злому Улу Тойону, оттуда он приходит в наш мир и крадет людей, утаскивает в свою подземную темницу и жестоко пытает несчастных, вытягивает мозги через ноздри, перепутывает кишки, чтобы человек мучился, обливает лицо жертвы желудочным соком, а потом съедает истерзанное черными когтями сердце! Но и тогда несчастному не приходит облегчения! Потому что своей злой волей Улу Тойон не дает бедняге умереть, он выпускает его ночами к стойбищам, где говорит голосом своей жертвы через его рот, зазывает родственников и утаскивает их тоже! Чтобы снова жестоко пытать, мучить и сожрать!
Виктор не любил страшилки. Не читал книг Кинга (да вообще никаких книг в последние годы не читал!), не переносил ужастики и поэтому рассказ якута показался ему свежим и до тошноты избыточно подробным.
- А вот и не напугал! - на носу лодки веселился Моня. - Наш‑то аццкий Сотона куда как страшнее будет!
- Здесь Сатаны нет, - насупился Юрик. - Здесь живет Улу Тойон. И только очень сильные шаманы могут противостоять ему. А ваших попов он ест пучками на завтрак! Конечно, не верующих попов, а пришедших в церковь за вознаграждением и верящих только в деньги!
Моня шмыгнул носом, вытер тыльной стороной ладони верхнюю губу и, ничего не ответив, отвернулся с самым презрительным видом.
Вскоре первая лодка свернула к берегу - на нем среди скал обнаружилась отмель, и начальники решили сделать первый привал.
Песчаная коса длиной шагов в тридцать - сорок с редкими кустами, натыканными там и сям, возвышалась над волнами едва ли на четверть метра, но половодье уже прошло, и можно было провести на ней пару часов, не особенно заботясь о безопасности.
- Посмотри наверх, - Юрик потрепал Рогозина по плечу. Виктор едва успел разуться, чтобы помыть запотевшие ноги, как якут - мистификатор оказался рядом. - Вон туда, в распадок, чуть правее.
- Что это?! - по спине Виктора побежали мурашки.
Подобное Рогозин видел впервые. В полусотне шагов перед ним, выше, почти укрытое между двумя скалами росло дерево. Пересохшее, черное, без единого листа, корявое и кривое, зацепилось корнями на серо - белой скале, выросло куда‑то вбок - над пропастью глубиной в три десятка метров. Уже само по себе оно выглядело неземным, но кому‑то и этого показалось мало - каждая ветка уродливого дерева была украшена черепами животных. Некоторые из них имели рога, другие были устрашающе огромными, их было так много, что соприкасаясь под редкими порывами ветра, они издавали непрерывный костяной стук, сопровождаемый шелестом мелких веток.
- Это дерево Улу Тойона, паря! На ветках - жертвы. Чтобы демон не выходил к людям, ему приносят жертвы сюда. Улу Тойон хитрый и сильный, но очень глупый. Если оленю дать человеческое имя, Улу станет мучить его и забудет о человеке. Сам он Улу Тойон страшный - четыре зуба у него, глаза золотые горят огнем, два лица - одно как череп человека, другое как дым, когда Улу сердится, тогда земля трясется, когда Улу задумал плохое - горы начинают гореть огнем. Поэтому лучше Улу не злить. И на каждом его дереве должна висеть свежая жертва. Но на этом дереве все кости белые, давно не было новых жертв. Плохое нас ждет впереди.
Голос у якута был тянучий, тонкий, противный, будто готов он вот - вот сорваться на сип. Такие голоса бывают у людей по пятнадцать раз в году страдающих от простуды и вечного насморка.
- Вас ждет, паря, - вдруг поправился Юрик и заткнулся.
Виктор смотрел на уродливое дерево и уже казалось, что тошнотворный запах тления доносится от него. В одном из черепов угадывался лось. На его рогах висели какие‑то ленты, некогда, наверное, цветные, но теперь выцветшие, разной степени серости
- Разве здесь водятся лоси?
- Якутский лось ходит, - кивнул Юрик. - Колымский иногда в гости забредает. Есть лось, паря. Нравится дерево?
- Страшноватое, - кивнул Рогозин. - Как называется?
- Дерево? - переспросил якут, но ответить не успел.
- Лиственница это, - вмешался Борисов, достававший что‑то из лодки. - Ты, Юра, прекрати мне молодого запугивать. А то еще в бега подастся, а мы уже прошли километров шестьдесят - даже по реке назад один не дойдет. Не бойся, парень, просто предрассудки. Бабкины сказки. Иди отсюда, Юра. Вон топай к Оксане Андреевне, она вроде как ушицу собралась варить, помоги. А ты, молодой, приведи себя в порядок и тоже подходи, нужно со всеми познакомиться, ну и вообще.
Якут недовольно чвыркнул носом, спорить не стал, подхватил в лодке какой‑то мешок и направился к поварихе, которая за что‑то костерила одного из подопечных Борисова.
- Спасибо, Олег, - успел сказать Рогозин в спину бригадиру, помчавшемуся выяснять суть конфликта.
Дерево между тем никуда не делось. Оно тянуло свои сучья к Виктору и, казалось, чем‑то грозило. Чем‑то непонятным, неосязаемым, но от этого не менее зловещим.
- Занятная штука, юноша, не правда ли? - раздался совсем рядом голос Кима Стальевича. - Который раз ее вижу, а все равно жуть пробирает. А по первости, лет тридцать тому, меня так же проводник запугивал как вас Юрик. Потом‑то я много подобного насмотрелся. И деревья, и жертвенники, и истуканы, кровью поенные, и просто места святые или наоборот, проклятые. Здесь такого добра полно - у каждой реки по десятку, на каждой сопке и в любом болоте.
- И ничего не случилось?
Савельев загадочно улыбнулся, пожал плечами и доверительно сказал: