Гулда ехал, задумчиво раскачиваясь в такт движениям лошади, а перед его глазами стояла, не исчезала, всё та же странная картина. Там, впереди, по ходу, где уже не касались трав копыта лошадей исчезнувшего тумена, степь была щедро утыкана излётными монгольскими стрелами.
Словно бы, лишившись разума в одночасье, кэкэритэн на полном скаку расстреливали низкие вечерние облака…
Или стреляли вниз, уже будучи вознесены на Небо.
Часть вторая
Дорогами Войны
Земным творениям не дано скрыться от небесного взгляда. И застить его глаза не под силу им. Всё видит Вечное Небо…
Скорбная поклажа, обёрнутая девятью белыми войлоками, покоится внутри двухколёсной повозки. Запряжена повозка девятью быками. Путь её лежит на восход.
Пролегает на многие-многие сотни вёрст. Ведёт он туда, где за многими-многими рассветами раскинулся великий град Карокарум. Процессию, предваряемую дозорными чамбулами, сопровождает тысяча закованных в панцири воинов. Когда огненный шар мажет излётными лучами металлическую чешую на туловищах всадников, багровые отблески падают на суровые неподвижные лица и кровавят их до хищных сгустков в очах. Всё живое при встрече с ними становится неживым. Словно сами демоны войны возвращаются с жестокой сечи в свою Орду, захватив необычайно важную добычу. И целый мир покорно склоняется пред ними, как эти травы у копыт их лошадей…
Внутри войлоков находится массивный гроб, он выдолблениз цельного дубового кряжа и роскошно отделан изнутри. Там, в полном мраке, возлежит молодой воин с обезображенным болезнью лицом старца. Выглядит оно как маска, натянутая на голову, но рассмотреть и осознать это можно было бы, только приблизившись вплотную и склонившись над телом… Ему только тридцать три года, половина из них проведена в изнурительных походах и жестоких сражениях. Облачён покойник в бесценную, достойную лишь хана кольчугу. Возложенные крест-накрест руки прижимают к груди рукоять меча, пущенного вниз, вдоль тела. Несомненно, принадлежит он к знатным воинам, ибо покоится в полном доспехе. Воронёный железный шлем с пышным султаном усиливает землистость кожи лица. Кроме прочего – лука со стрелами, ножа, боевого топора – у ног его положен кубок для питья. И летит стремительно по золотой стенке кубка в неведомую высь искусно отлитый кречет. Пытается улететь прочь, но не отпускает хищную птицу золотой плен…
Процессия тороплива настолько, сколь быстро способны передвигаться быки. Если какое-то из животных валится с ногот усталости – его тут же убивают и пускают в пищу. Взамен новых впрягают, захваченных по дороге. Это дарует быкам отсрочку от смерти. Только быкам. Ибо всех прочих встреченных живых существ – будь то зверь, будь то человек – убивают!
Никому не дулжно узреть похоронную процессию – смертное горе глазам, случившимся некстати!
Вот в высоких травах испуганно юркнули две человеческие фигуры. Десяток всадников тут же пускают коней во весь опор. Мчатся к ним, рассыпаются веером, преграждая все пути для бегства. Настигают… Коротко свистят неотразимые стрелы. Свет меркнет в глазах случайных путников, которые так ничего толком и не успели понять.
И поясняет старший ловчий вослед их улетающим душам: "Отправляйтесь в Заоблачную Страну! Будьте там покорными слугами нашему повелителю! Служите усердно и молчаливо".
Снова и снова шарят раскосые глаза по степи. Выискивают тех, кто должен отдать свои жизни только за то, что случайно, не ко времени, оказался не в том месте.
Несовершенен этот мир! У камня нет кожи… у меча нет разума… у человека нет вечности… И не все пути ведут в завтрашний день. Особенно – пути, пересекающие страшные нити оборванных жизней.
Хлещут кнуты по спинам измождённых быков. Падают с их мясистых губ хлопья пены. Подрагивает голова мёртвого воина, сокрытого во мраке гроба. Колышется кубок с неподвижным кречетом, обречённо зависшим в золотом небе.
Всё ближе стольный Чёрный град.
Всё ближе и ближе безутешные рыдания и обильные потоки слёз…
Не на ратном поле, не в бою… от хвори, коварно подкравшейсяизнутри… однако в военном походе, как сам того желал…
УМЕР величайший полководец всех времён и народов земных.
Глава восьмая
Взгляд Серой звезды
Солнце пробивалось сквозь несвежую и нестройную зелень, дробилось, переламывая о листья поредевшие лучики. Обломки лучиков падали с ветки на ветку, осыпаясь светящимися брызгами. Эти осколочки солнечной мозаики заполнили перелесок неожиданно радостным светом. И если бы ещё птицы опомнились и защебетали наперебой – подсознание обязательно сыграло бы со мною злую шутку.
Оно меня принялось бы успокаивать и почти наверняка своего добилось бы, незаметно отдав приказание всем частям тела расслабиться. И тело мгновенно допустило бы сбой, утомившись несколько дней подряд исполнять роль безотказного механизма, боевой двуногой машины. И тогда я вряд ли даже дёрнулся бы на этот еле-еле слышный короткий свист… Но, слава ка-пэ-эс-эс, как приговаривал мой давно покойный наставник, – птицы меня не подвели.
Птицы молчали.
И эта птичья неразговорчивость оглушала похлеще, чем тишина, стоявшая бы в перелеске, не будь здесь птиц вовсе… Но в том-то и дело, что птицы – были. Я даже чувствовал их шевеление в гнёздах, их балансирование на качающихся ветках с непроизвольными взмахами крыльев. Я физически ощущал птичьи взгляды сквозь плотную, но не сплошную листвяную крышу.
И я лежал, не шевелясь, прислонив затылок к стволу орешника, уже понимая, что нелогичное поведение птиц – прелюдия к чему-то смертельно опасному. Вот тогда-то слух и выхватил тихий короткий свист, мгновенно замыкая незримую цепь приобретённых долгими тренировками рефлексов. Голова резко отдёрнулась, ушла вправо и назад, нырнула в пожухлую траву.
Буквально долю секунды спустя в ствол орешника, в кору, нагретую моим затылком, с упругим шлепком вонзилась незваная гостья – полуметровая стрела с чёрным оперением. Всё это я выхватил боковым зрением, уже совершив первую фазу движения, откатившись вправо и автоматически выхватив из-за пояса пистолет. Продолжив двигаться – кувырок и резкий уход с точки приземления, – я затих, изготовившись к стрельбе…
Если начистоту, то всё это мне уже начинало порядком надоедать. Шёл второй месяц моего похода неизвестно куда сквозь непонятно что. Тем более, что в суровой реальности всё оказалось, мягко говоря, немножко НЕ ТАК, как описывалось "до того, как". Точнее, совсем не так. Абсолютно НЕ.
Загвоздка была даже не в изматывающем темпе и нечёткости задания, и не в донельзя неподъёмной ноше полного боекомплекта, рассчитанного на двух средних спецназовцев, и даже не в жестокости, непонятной жестокости, всех двуногих, повстречавшихся мне по дороге.
Изматывающий темп – понятие условное, и скорее говорит о неподготовленности того, кто выдохся или пал духом. Нечёткость поставленного задания тоже дело привычное и находится в прямой зависимости от ранга начальника, отдавшего приказ, а уж в этой системе, чем больше звёзды и выше уровень, тем нелепее команды. Как если бы пехотой командовала авиация… И груз, посильный лишь двоим средним, не расстраивал. Хотя бы потому, что я средним не был. И это была нормальная самооценка, адекватная объективным данным о себе и уровне своей подготовки. Да и потом, любой новичок спецназа знает: не бывает лишних боеприпасов для задания, не имевшего конкретной цели и реально представимых противников.
Но беспричинная жестокость всех встречных – эта характерная особенность уже была теплее, теплее… и, в общем-то, непосредственно примыкала к главному.
Я ещё не видел и даже не представлял, кто напал на меня, но это, в принципе, уже детали, уточнения. Они ничего, в сущности, не меняли, тем более, что напавшие могли оказаться кем угодно. В прошлый раз, а именно двое суток назад, – это были индейцы. Даже не скажу какого племени – понятия не имею.
В военном училище не учат, как по боевой раскраске, одежде и тотемным знакам отличить, скажем, свирепых команчей от их более уравновешенных соседей по прерии – индейцев племени дакота. Или же, как, не запутавшись в диалектах, отличить боевые кличи любого из ирокезоязычных индейских племен. Будь то онеида или же мохауки, онондага или тускарора.
В наших военных училищах не изучают индейцев. Посему все свои, более чем скромные, знания о них я почерпнул в далёком детстве. Когда, ещё даже не подозревая о существовании спецназа, постигал азы маскировки, слежения и внезапного нападения. Когда воплощался в вождя краснокожих, начитавшись романов Фенимора Купера и Карла Мая, как и большинство ребят в моём дворе. Но были то придуманные игры в благородных туземцев.
Настоящие же индейцы оказались куда как далеки от образа рыцарей прерий; скорей уж на рыцарей плаща и томагавка похожи. Хотя томагавк у них был один на всех, а плащей не оказалось и вовсе. Но набросились они на меня именно по-разбойничьи, как-то бездарно, сумбурно, мешая друг другу. И лишь один додумался обойти, чтобы оказаться за спиной, но и то – не сумел этим воспользоваться.
Они напали на меня перед закатом солнца, отбрасывая длинные тени, – шесть мускулистых краснокожих воинов, что вышли на тропу войны, да так на ней и остались. Безмолвно, бездыханно, в нелепых позах. И чья вина, что их тропа войны опрометчиво пересекла мой загадочный маршрут? Уж во всяком случае не моя, это точно. Меня учили забирать чужие жизни, если нельзя от этого уклониться, и особенно если их хотят обменять на одну мою, неважно по какому курсу конвертации…
Я не видел нападавших, но уже знал, что их на этот раз трое. Откуда знал – невозможно объяснить, да я и не собираюсь. Это приходит с годами, и только к тем, кто дожил до предела, за которым уже не считают количество выполненных заданий и тем более – не радуются новым наградам. Просто кладут их к старым, так и не вытащив из коробочки, не прикрутив к парадному кителю. Лишь, как ритуальное заклинание, шепчут молитвенно: "Слава богу, не посмертно…"
Неведомые противники не были индейцами, если, конечно, одного контакта с этим народом, хоть и получившегося слишком плотным, достаточно, чтобы делать какие-то выводы. Те хоть напали честно, издалека предупредив боевым криком. Сегодня же меня заученно и хладнокровно просто убивали. Вернее, пытались убить, не спеша выцеливая из зарослей, и, наверное, убили бы, если б не рефлексы. Но, что ещё хуже – после неудачной попытки они себя ничем не обнаружили и не потеряли самообладания; не бросились на добивание в скоротечном рукопашном бою.
Я лежал, прижимаясь к травяному покрывалу, и напряжённо всматривался сквозь заросли тяжёлым взглядом затаившегося зверя. Их было трое, и они не отсиживались на месте, а медленно приближались, покамест не выдав себя ничем. Но я звериным чутьём сверхпрофи ощущал точки в рыхлом зелёном пространстве. В тех самых местах, откуда они должны были возникнуть, а не появиться, уж коль приближались бесшумно, как неразличимые тени… Я мысленно соединил прямыми линиями эти точки с точкой моего местонахождения и получил сектор обороны, края которого наступали на объект нападения под углом около восьмидесяти пяти градусов. Это был не лучший вариант, так как заставлял использовать для контроля за краями сектора боковое зрение, но я и не ждал лучшего. Просто молча и решительно готовился к худшему.
Время уплотнилось.
Секунды уже не бежали, превращая кусочки жизни в песок, стекающий сквозь пальцы. Секунды даже не шли. Казалось, они тщательно вытирали ноги, затягивая время, прежде чем сделать следующий шаг или же осторожно крались, подражая нападавшим. Весь мир для меня сузился до кусочка пространства, ограниченного перелеском, и в этом замкнутом объёме у него были иные свойства, не объясняемые физикой. Обострённые чувства докладывали мне по-военному – чётко и по существу.
"…ближайший – справа… притаился в густом кустарнике… до него метров пятнадцать…"
"…средний сместился влево градусов на пять… помаленьку сокращает расстояние… наверное, ползёт…"
"…левый дальше всех… метрах в тридцати – тридцати пяти… всё больше смещается в сторону… сектор обороны уже увеличен до девяноста градусов…"
Сознание моё растворилось.
Я перестал быть нормальным человеком – живым существом, которое на сознательном уровне воспринимает реальность в основном посредством биологических органов чувств. Имеющих, по правде говоря, достаточно ограниченный диапазон чувствительности… Теперь я впитывал параметры окружающей среды буквально всей кожей, напрямую, или душой, если угодно. Улавливал их изменения на энергетических уровнях, куда более расширенных и тонких, чем грубые биологические.
Я слился с миром, обернулся на самом деле частицей единого, неделимого и нерукотворного. Я лежал, расширяя области восприятия своего сознания, распространяя эту способность вовне, по разным направлениям и особенно – назад… Не доверяя обычным ощущениям. Словно отделял от себя, раздвигал вокруг незримую чувствительную оболочку. Моя кожа при этом заметно потеплела и даже начала вибрировать, отзываясь на все звуки и движения в перелеске.
Я ощущал потоки энергии, текущие от неба, земли и деревьев. Мне казалось – от меня отделилась некая сфера и, постоянно расширяясь, росла и передавала мозгу свои ощущения, словно вторая кожа. И в который уже раз при вхождении в подобное состояние, как будто опять впервые, опять заново – меня захлестнули ураган чувств, потоки информации, большинство которых я просто не умел расшифровать…
Но в хаосе, обрушившемся на меня, чётко выделялись три схожие ритмические пульсации. Я сосредоточился только на них, постаравшись отключиться от всего остального. Биения стали восприниматься ещё более отчётливо, они уже определённо несколько отличались одно от другого по частоте ритма и тембру звука.
Это стучали сердца моих врагов!
И стук этот отдавался на поверхности моей кожи. Меня захлестнула волна холодного возбуждения, в сознании ярко вспыхнуло озарение… и я их увидел.
Я увидел троих воинов, облачённых в облегающие чёрные комбинезоны, полностью экипированных по образцу средневековых диверсантов "ниндзя". Я увидел это не с помощью глаз, просто ко мне вдруг пришла уверенность в том, что среди кустов, приближаясь ко мне, прячутся те самые легендарные "воины-тени". И ещё я понял – они меня пока не обнаружили. Возможно, ошиблись во мне, и сначала, тратя время зря, пытались обнаружить своими обострёнными сверхчувствами тяжёлое дыхание и учащённое сердцебиение перепуганного одиночки, звучащие громогласно, как радиомаяк.
Их энергия была враждебна. Она ощутимо колола ледяными иглами, когда, шаря в поисках врага по всему перелеску, периодически натыкалась на моё тело. Я уже не сомневался, что они пришли забрать мою жизнь. Но средневековый спецназ не учёл одного… Несмотря на мою склонность все осознанные годы только тем и заниматься, как играть своею жизнью, раз за разом ставя её на кон, несмотря на то, что устал от этого до чертиков, – я не собирался прекращать это утомительное, но уж очень понравившееся занятие.
Это более чем опасно для самочувствия, господа ниндзя, отнимать у иногда невзрослых их любимые игрушки! Вот и я не собирался её отдавать – мою по-детски плюшевую, большущую и во всех отношениях распрекрасную игрушку. Жизнь. Она была дорога мне как память. Память о подарившей её маме. Да и будущее своё, как ни крути, я без неё тоже не представлял… А посему выходило, что мы никак не сможем договориться не только о цене, но и о собственно товаре.
Тем более, что Мой дом, хоть и начинался на букву "М" – вряд ли это был "Магазин", скорее, всё же – "Музей". И там не было таблички "Покупатель всегда прав", зато имелось предупреждение: "Руками, ногами и другими частями тела – не трогать! Не продаётся".
Я продолжал впитывать и анализировать информацию.
"…самый ближний – справа… необъяснимо быстро приблизился… метров десять… по-прежнему не знает, где я…"
"…средний замер… почти не ощущаем…"
"…левый продолжает уходить в сторону… обходит по дуге… сектор увеличен до ста пяти градусов…"
Пора!
Я резко отпустил натянутые поводья. И моё внутреннее время ринулось лавиной, затаптывая собственные секунды, не успевавшие переставлять свои крохотные ножки. Я пытался поспевать за ним. Наверное, в чём-то сам уподобился времени – стал бесплотен, неотвратим и безжалостен. Все листья перелеска мгновенно слились в единый зелёный холст, на котором я двигался, смешивал краски, наносил быстрые и решительные мазки. Картина, которую я рисовал, по замыслу называлась "Победа", но пока это был только первый эскиз.
Всё, кроме врагов, перестало существовать и различаться. Замелькало. Размазалось…
Я незримым духом ушёл в сторону. Пропустил "правого" мимо себя, наблюдая, как он медленно возник чёрной кляксой на зелёном, как проследовал мимо, не сделав ни единого лишнего движения. Их внешнее время здорово отставало от моего, и потому движения врагов были сильно замедлены. Словно я просматривал лучшие моменты матча в видеоповторе, уже зная о результате встречи.
Как же медленно он полз!
Я еле дождался, когда наступит момент для броска. И вот…
Может быть, в представлении ниндзя смерть выглядит как старуха-японка в белом окровавленном кимоно, сжимающая в руках ржавую катану. Может быть. Это даже романтично, ведь при самом плохом раскладе, если этих таинственных ребят ненароком удавалось взять в плен, то их либо совали живьём в чан с кипятком, либо распиливали тупой бамбуковой пилой. Однако на самом деле сейчас для этого молодого диверсанта смерть выглядела иначе. Она носила камуфляж, боевой грим и служила в спецназе, в элитной группе "Эпсилон", предпочитая косовидной катане универсальный боевой нож "гарпия". А самое неожиданное – она оказалась мужчиной по имени Алексей. Который ещё полчаса назад даже не помышлял заниматься сокращением штатов в отделении ниндзя. Но, как говорится: "Кто с катаной к нам войдёт…"
Он умер хорошей для ниндзя смертью – мгновенно, так ничего и не сообразив. В первую очередь, не поняв, что уже не живёт. Лишь пронзительно дёрнулись глаза, навсегда отпуская кончик путеводительной ниточки взгляда, теряя способность впитывать. Теперь они только отражали – два бесполезных, ничего не видящих глаза на кусочке лица в скупой прорези чёрного капюшона. В них отражались листья. Целое зелёное мозаичное панно из листьев на голубом фоне…
А почему, собственно, на голубом, ведь сквозь листву над головой почти не проглядывало небо?
Если кто подумал/а, что я способен в перелеске, пропахшем смертью настоящей и будущей, стоять и размышлять о природе глаз, из которых ушло всё, кроме отражений, из которых я сам же распугал последние взгляды, то он/а крупно ошибся или ошиблась. Если бы я был к этому философическому мысленному разлагольствованию склонен, то не дожил бы даже до своей второй боевой награды. Просто первая – стала бы и последней… В этот миг я уже скользил ужом, заходя в тыл второму кандидату в покойники.