Дверь в квартиру Андрея оказалась заперта, и из-за нее доносились приглушенные голоса. Приложив к ней ухо, Павел попытался разобрать, сколько человек участвует в разговоре, и о чем идет речь, но вдруг он услышал глухой удар, за которым последовал полный боли крик, резко оборвавшийся, превратившись в неразборчивое мычание. Павел узнал голос Андрея, и все его тело покрылось неприятными мурашками. Вот теперь точно – хуже уже некуда.
Он тихонько вернулся на лестничную клетку и достал телефон. Иногда даже самоуправство требует санкции вышестоящего начальства.
Доклад не занял много времени, поскольку все причастные были в курсе финансовых проблем руководства СевЛайн и его взаимоотношений с Солодовским, а уж его репутация в дополнительных комментариях и вовсе не нуждалась. Разногласия возникли только в вопросе дальнейших действий, и тут Павлу пришлось нелегко, поскольку крайне сложно убедительно отстаивать свою позицию, когда разговаривать приходится исключительно шепотом.
– Ты же прекрасно знаешь, что Солод из Андрюхи мешок с фаршем сделает! Ему много времени для этого не нужно – пока опергруппа будет сюда добираться, он его уже оприходует и смоется.
– А что ты там в одиночку сделать сможешь? Он ведь там с охраной, небось.
– Да хоть что-нибудь! – Павел скрипнул зубами, – достаточно Солода ненадолго отвлечь, чтобы спасти Андрюхе жизнь!
– А твою жизнь потом кто спасать будет?
– Какая к черту разница! Сейчас речь не об этом!
– Речь о том, что ты и сам угробишься, и парня не спасешь – уж тогда-то Солод его точно прикончит. Еще ты же и виноват в итоге окажешься.
– У тебя есть предложения получше?
– Дождаться опергруппы.
– Вот только Солод ее дожидаться вряд ли будет – выпотрошит человека и свалит. А потом ты его уже не прищучишь, не в первый раз все-таки.
– Твое самопожертвование тут не поможет, он выкрутится в любом случае.
– Но так у Андрюхи хотя бы будет шанс!
– Черт… Я так понимаю, что ты пойдешь туда в любом случае, и отговаривать тебе бесполезно.
– Да.
– И приказать я тебе не могу, тем более что в последнее время тебе приказы больше Млечин отдает, а не я.
– Только не думай, что мне самому это нравится.
– Тогда знаешь что, – собеседник Павла вдруг замялся, – помнишь, мы как-то с месяц назад сидели и обсуждали очередную выходку Солода, и кто-то обронил, что, представься ему шанс, то он бы… он бы им воспользовался. Помнишь?
– М-м-м… помню, – подобного поворота Павел не ожидал.
– Я не могу тут особо распространяться, но если тебе такой шанс представится – не упусти его.
Дополнительных разъяснений не требовалось. Павел спрятал телефон в карман и вынул из кобуры пистолет. Имея дело с Солодовским, без такого весомого аргумента не обойтись. Он взвел курок и шагнул обратно в холл.
К его возвращению дискуссия по ту сторону запертой двери шла уже на повышенных тонах. Что ж, тем больше у него шансов остаться незамеченным, открывая замок. Насколько Павел мог судить, его конструкция позволяла проделать это, не создавая особо громкого лязга. Главное – действовать крайне медленно и аккуратно.
Павел осторожно вставил ключ в скважину и на секунду замер, собираясь с духом. Потом обратного пути уже точно не будет. Но тут послышался очередной удар, сопровождаемый сдавленным криком, и он, воспользовавшись моментом, резко крутанул ключ и толкнул дверь плечом. Павел влетел в квартиру, на ходу оценивая ее планировку. Так, кухня направо, комната Андрея прямо – вперед!
На его пути возникла широченная спина телохранителя, который только начинал разворачиваться, но так и не успел закончить свой маневр. Рукоять пистолета врезалась в его висок, отправив охранника в нокаут. Но, даже отключившись, тот отказался сразу рухнуть на пол, вместо этого сперва завалившись на шкаф, потом на стол, и только затем неспешно сполз с него и, наконец, успокоился на потертом ковре.
И этих нескольких секунд Солодовскому хватило, чтобы прыгнуть за стул с привязанным к нему Андреем и укрыться за ним, прижимая нож к горлу парня.
Андрей выглядел ужасно. Павел даже не сразу его узнал. Казалось, что на его покрытом кровавой коркой лице вообще не осталось ни одного живого места, а безвольно свисающие окровавленные пальцы говорили о том, что в них не осталось ни одной целой кости. Даже выпытав у своей жертвы все, что он хотел, Солодовский, как правило, не останавливался и терзал несчастного дальше. Просто ради удовольствия. После такого изуверства даже смерть воспринималась как избавление.
– Полиция! Брось нож и отойди назад! – рявкнул Павел, надеясь, что его внезапное появление, плюс решительность и нахрап заставят Солодовского отступить.
Однако расчет не оправдался, его противник был слеплен не из того теста, чтобы теряться при первом же резком окрике. Он присел на корточки, полностью скрывшись за спиной Андрея и оставив на виду только сжимающую нож руку.
– Слышь, начальник, а давай-ка наоборот, а? – происходящее, казалось, его даже забавляло, – спрячь свою пушку и вали отсюда подобру-поздорову. А то у меня с утра руки трясутся, и я могу мальчишку поцарапать ненароком. Ой!
Солодовский слегка шевельнул ножом, и по шее Андрея заскользила алая струйка. Павел мысленно выругался. При том извращенном чувстве юмора, что было присуще Солоду, любая его шутка могла обернуться чьим-нибудь трупом.
– Еще раз так сделаешь – и тебе уже никакие адвокаты не помогут!
– Что, правда!? Надо проверить – ой! Ой! – Андрей дернулся и зашипел, когда из-под ножа Солодовского побежал очередной кровавый ручеек, – а если ты не уберешься отсюда через три секунды, то мальчишке уже не помогут никакие айболиты! Я считаю – три!
От голоса Солодовского, непринужденного и даже веселого, у Павла буквально внутренности узлом завязывались. Будто кто-то возил гвоздем по стеклу. Этот засранец представлял собой законченного психопата, ни в грош не ставившего ни свою собственную жизнь, ни, тем более, жизнь чужую. Тянущийся за ним след насчитывал уже более десятка покойников, но ни один суд так и не смог пришить ему их убийство – извращенная гениальность Солодовского позволяла ему раз за разом выходить сухим из воды. Да и адвокатов он нанимал всегда первоклассных – таких, что самого черта добела отмоют. Так что, когда он угрожал прирезать Андрея, в его словах не было и грамма блефа.
– Два! – Павел услышал, как за его спиной зашевелился очнувшийся охранник. Проклятье! Похоже, что он и вправду загнал сам себя в ловушку, из которой нет выхода.
Он посмотрел прямо в глаза Андрею, хотя и не был уверен, что парень его видит. Павла переполняли отчаяние и ненависть. Ненависть к Солодовскому, но, в еще большей степени, ненависть к самому себе за то, что он так не сумел ничем помочь и только все усугубил. И, делая шаг назад, к двери, он очень надеялся, что Андрей его поймет. Но в этот миг, когда бездна безнадежности уже почти полностью поглотила Павла, тот неожиданно ему подмигнул.
– Очень хорошо! – одобрительно заметил Солодовский, наблюдая за его отступлением, – хотя и недостаточно быстро. Три!
Но тут, не дожидаясь дальнейшей экзекуции, Андрей внезапно резко наклонился вбок. Лезвие ножа скользнуло по его шее, оставив еще один порез, но зато на короткий миг Павел остался один на один с еще продолжавшим злорадно ухмыляться мерзавцем. Его указательный палец лежал на спусковом крючке и в эту секунду он управлялся не столько разумом, сколько дикими первобытными рефлексами…
Морщась от звона в ушах, Павел подскочил к Андрею и начал торопливо разматывать рубашку, которой тот был привязан к подлокотника. Он старался не смотреть на распростертое под забрызганным кровью окном еще подергивающееся тело.
– Ты как, малой, жив еще?
– Я в пор… порядке, – парень еле шевелил распухшими губами.
– Потерпи немного, эскулапы уже сюда едут, слышишь? – за окном явственно слышался вой приближающейся сирены. Опергруппа подъезжала бы без лишней рекламы – видимо, кто-то из соседей все же вызвал полицию.
– А ну лежать! – увидев, что оглушенный им охранник пытается подняться, Павел оторвался от Андрея и быстро насел на него, скрутив ему руки за спиной все той же рубашкой.
– Лежи и не дергайся! Боржоми пить уже позд… что за черт!?
Пол под ногами у Павла неожиданно содрогнулся. Вибрация, поначалу слабая, но с каждой секундой становившаяся все энергичней, охватила здание. Стены ходили ходуном, грозя повалить шкафы и опрокинуть остальную мебель. Откуда-то из-под пола послышался нарастающий низкочастотный гул, словно у соседей снизу вдруг завелся свой собственный вулкан…
– Проклятье! Что это было? – промычал уткнувшийся носом в ковер охранник, и Павел вдруг осознал, что все стихло столь же внезапно, как и началось.
– Понятия не имею, – он с опаской осмотрелся. Странно, но ничего страшного не случилось – вся мебель оставалась на своих привычных местах, и даже люстра висела неподвижно, хотя только что квартиру мотало, как рыбацкий сейнер в шторм.
Андрей тем временем сполз с кресла на пол и теперь сидел, вытянув ноги и прислонившись спиной к дивану. Избитый до полусмерти, искалеченный и истекающий кровью из свежих порезов на шее парень, тем не менее, выглядел вполне довольным жизнью.
– Уф-ф-ф, – выдохнул он и похлопал уцелевшей рукой себя по карманам, – где мои сигары?
– Андрюша!!!
– Я же велел тебе сидеть в машине! – Павел резко развернулся и еле успел прыгнуть вперед, чтобы подхватить медленно сползающую по стене дочь.
В конце концов, Марину удалось отправить домой на такси, хотя уговоры и отняли немало времени. Прибывшие патрульные, оперативники, медики набились в маленькую квартиру как килька в банку, и девушка только путалась под ногами. К этому времени Андрея отмыли от засохшей крови, обложили льдом, залепили пластырем изрезанную шею, и он теперь выглядел уже несколько лучше. По крайней мере, он больше не напоминал кусок говядины с витрины мясного отдела. Он заверил Марину, что с ним все в порядке, и только тогда ее удалось спровадить.
В отличие от парня, Павел чувствовал, что с ним самим все обстоит как раз далеко не лучшим образом. Он почти слышал грохот тяжелых копыт приближавшихся Всадников Апокалипсиса – Временного Отстранения, Служебного Расследования, Следственного Эксперимента, Дачи Показаний и прочих неотвратимых и обязательных в подобных случаях процессуальных мероприятий. К счастью, безупречный послужной список и заслуженная репутация позволяли Павлу рассчитывать если и не на снисхождение, то, как минимум, на некоторую отсрочку. Так что непосредственно в данный момент куда больше его донимало назойливое подозрение, что все случившееся являлось столь же неизбежным и предопределенным. Его не покидало гнусное ощущение, что кто-то буквально за ручку привел его на место действия, вложил в руку пистолет и в нужный момент заставил спустить курок. И это кто-то в данный момент, обколотый обезболивающими и противошоковыми препаратами, сидел на кухне, погрузившись в наркотическую полудрему и безразличный ко всему происходящему вокруг. Врачи хотели забрать его, чтобы сделать рентген поврежденной руки, но Павел резко воспротивился. В итоге им пришлось ограничиться перевязкой и пакетом со льдом, а с Павла они взяли обязательство как можно скорее доставить парня в травмпункт, поскольку в противном случае может развиться гангрена-гонорея-геморрой, и отвечать за все последствия будет уже он. Пришлось согласиться.
К этому моменту у Павла в голове скакала уже целая ватага каверзных вопросов, так и норовя взорвать ее ничуть не хуже, чем пуля, что снесла полчерепа Солодовскому. Вопросы требовали ответов, причем немедленно. Улучив свободный момент, он пару раз набрал номер Млечина, но тот не брал трубку, оставив Павла один на один с его паранойей.
А потому, как только представилась такая возможность, он сгреб Андрея в охапку, и поволок на выход. Тот, похоже, уже немного пришел в себя, поскольку в прихожей сдернул с вешалки и натянул на голову бейсболку, а сверху еще и накинул капюшон толстовки. Тоже верно – зачем лишний раз шокировать толпящихся у подъезда зевак. По дороге до машины они не обменялись ни единым словом, и только когда Павел завел мотор, Андрей поинтересовался:
– Куда Вы меня везете?
– В Управление. Поговорить надо.
Похоже, ответ, даже такой сухой, его вполне удовлетворил, и он, откинувшись на подголовник, словно отключился от мира и попыток заговорить больше не предпринимал.
В Управлении все уже стояли на ушах, и от Павла потребовалось немало изворотливости, чтобы отбиться от любопытствующих и уединиться с Андреем в своем кабинете, отгородившись от посторонних глаз. Голова гудела, точно шаманский бубен, и несколько минут тишины были сейчас просто необходимы, чтобы не сойти с ума.
Лицо сидящего напротив него Андрея скрывалось в тени капюшона, и так даже казалось, что он вполне цел и невредим, и только забинтованная кисть плюс бурые пятна на толстовке напоминали о тех измывательствах, через которые он прошел. Для человека, только что побывавшего на грани смерти, парень выглядел на удивление спокойным и расслабленным. Хотя, возможно, причина крылась в обезболивающих уколах.
– Ты говорить можешь? – Павел, наконец, прервал начинавшее затягиваться молчание.
– Да, конечно.
– У меня к тебе накопилось, знаешь ли, немало вопросов, и мне очень хотелось бы получить на них более-менее вразумительные ответы.
– Забавно, – Андрей открыл глаза и, казалось, изучающее посмотрел на него, – такое впечатление, что мои ответы уже заранее Вас пугают.
– С чего ты взял?
– А зачем тогда Вы отключили видеозапись в этой комнате?
– Что? – Павел развернулся в кресле и посмотрел на черный зрачок закрепленной под потолком видеокамеры.
– Зачем? – повторил парень свой вопрос, и в его голосе послышалась откровенная насмешка.
– Сегодня вроде бы не первое апреля, – Павел встал и шагнул к двери, – но ради тебя я даже проверю. Сиди здесь.
– И воды принесите, если несложно, – крикнул Андрей вслед закрывающейся двери.
Пробежавшись по коридору, Павел нырнул в последнюю комнату. Он приблизился к одному из сидящих за компьютерами молодых людей и наклонился к самому его уху.
– Костик, ты сделал то, о чем я тебя просил? – прошептал он, едва шевеля губами.
– Угу.
– Ты рассказывал об этом кому-нибудь?
Компьютерщик повернул голову и посмотрел на Павла так, словно хотел выразить своим взглядом всю обиду мира.
– ПалЛексеич!
– Но почему фрукт, сидящий сейчас в моем кабинете, об этом знает?
Глаза у мальчишки начали округляться и расти, грозя вот-вот вывалиться из глазниц.
– Не могу знать, ПалЛексеич!
– Хм. Ладно, замяли. Забудь.
В Костике, несомненно, пропадал великий лицедей, но вот так нагло врать, глядя прямо в глаза, он бы не смог, и Павел сдал назад. В конце концов, вокруг него происходило столько всего непонятного, что одной странностью больше, одной меньше…
На обратном пути он заскочил к кулеру и, вернувшись в кабинет, поставил стакан с водой перед Андреем.
– Спасибо, – парень сделал большой глоток, – зря Вы так со своими подчиненными, они тут ни при чем. Я это просто вижу.
– Да уж, я наслышан о твоих… видениях.
– О! Надеюсь, Вам понравилось.
Павлу пришлось выдержать паузу, чтобы дать собеседнику понять, что он был неправ.
– Раньше, помнится, ты не был таким хамоватым.
– Увы, со временем все меняются, и я – не исключение, – Андрей, однако, ничуть не смутился. Складывалось странное ощущение, что это не его допрашивают, а он сам проводит собеседование, которое его изрядно забавляет.
Он откинул с головы капюшон, открыв расцвеченное кровоподтеками лицо. По счастью врачи своевременно обложили его льдом, так что опухоль уже спала, и Андрей больше не напоминал китайского пасечника, покусанного разъяренными пчелами.
– Отчего же такой талантливый провидец, как ты, не смог предсказать визит Солодовского с последующей оживленной дискуссией?
– Ошибаетесь. Я его предвидел. Во всех подробностях и красках.
– Но почему тогда не попытался этой встречи избежать?
– И пропустить такую шикарную развязку!? Бросьте! Спектакль следует смотреть до самого финала.
– То есть… – Павел пожевал губами, словно репетируя следующие слова, – ты знал, что я его пристрелю?
– Не знал, – уточнил Андрей, подняв указательный палец, – видел. Тем более что Вам перед этим недвусмысленно дали понять, какого именно исхода от вас ждут, не так ли? Да и Вы сами не особо возражали.
И вновь Павел почувствовал себя крайне неуютно перед сидящим напротив тощим юнцом, который точно рентгеновский аппарат легко высвечивал любые его тайны, любые секреты, как бы тщательно он их ни укрывал. Он ощущал себя перед ним буквально голым. Вести допрос в таких условиях – та еще задачка!
– Складывается такое впечатление, что тебе доставляет удовольствие чужая смерть. Тебе в последнее время удивительно везет быть ее свидетелем, – внутри у него начала закипать злость, – Денис, Бабаджан, теперь Солодовский. Я никого не пропустил?
– По-Вашему, мне везет? – Андрей подался вперед, – это, скорее, перечисленным Вами господам всегда удивительно везло по жизни, не находите?
– При чем здесь это…? – отмахнулся Павел, но все же невольно задумался над его словами.
У всех недавних покойников, действительно, с Фортуной складывались какие-то особо доверительные отношения.
Дениса все друзья иначе, как "Везунчик", и не называли. Несмотря на то, что он носился по улицам как совершенно отмороженный псих, ему удавалось благополучно избегать не только аварий, но и инспекторов. За те годы, что Марина его знала, он ни разу даже не поцарапался и не заплатил ни копейки штрафов. Насколько Павлу было известно, он не имел родственников или знакомых в полиции, так что списать все на чье-то высокое покровительство не получалось.
Идем дальше. Способность Бабаджана успешно реализовывать самые рискованные и авантюрные бизнес-операции давно вошла в легенду. Да, можно ссылаться на исключительное чутье, деловую хватку и знание человеческой психологии, но все эти навыки вырастают исключительно из богатого жизненного опыта и многолетней практики. Звезда Даниэла же вспыхнула в свое время на небосклоне подобно сверхновой – ослепительно ярко и неожиданно для всех. Никому не известный менеджер средней руки внезапно резко пошел в гору. С тех пор он ни разу не оступился, и никто даже не брался прогнозировать, насколько высоко ему удастся забраться. Казалось, что все двери открываются перед ним сами собой, и нет преград, способных хотя бы замедлить его продвижение к вершинам. Казалось…
Ну а к Солодовскому уже давно приклеилась кличка "Намыленный". В своей способности выкручиваться из ситуаций, казавшихся абсолютно безнадежными, он переплюнул, пожалуй, даже Штирлица. Сам Павел, да и многие другие в его окружении давно считали, что по нему плачет хорошая намыленная веревка, но Солод раз за разом выскальзывал из их рук. Но теперь, когда их общая тайная мечта, наконец, осуществилась, и справедливость восторжествовала, никакого удовлетворения по сему поводу Павел почему-то не испытывал.