И потому Саймон спешил. Его удар, кровопускание Первому Государственному, противники отразили, оборонясь молчанием, и это было для них наилучшей тактикой - искать, скрипеть зубами, но молчать, чтобы никто не заподозрил слабости власти. Однако, разумеется, удар был принят к сведению, и Саймон мог засчитать себе очко, а то и два - если припомнить, за чей счет вооружалась сейчас его дружина. Впрочем, она не была решающим преимуществом, а лишь средством для его достижения. Надо было повернуть ситуацию так, чтобы доны считались с реальной силой Ричарда Саймона. Считались и боялись, в каком бы обличье он ни предстал перед ними - как эмиссар Разъединенных Миров, посланец со звезд, или как предводитель бандеро, авантюрист и отморозок, явившийся в Рио из дикой Пустоши.
"Пора нанести удар, - думал Саймон. - Осуществить некую акцию, столь впечатляющую, чтобы слухи о ней всколыхнули город, и сделать так, чтобы она не была анонимной - по крайней мере, для всех интересующихся лиц". Кого и как атаковать, он уже представлял, ибо в мудрых Поучениях Чочинги говорилось ясно: вырви сердце сильному, чтобы печень слабого провалилась в пятки. Руководствуясь данным принципом, Саймон выбрал самого сильного и обнаружил, что выбор ему по душе. Когда он размышлял об этом, в глазах его плескалось зарево, встающее над Харбохой, клубился черный дым, тянулись по грязной дороге колонны беженцев, а временами он видел мешок на длинной балке и танец зубастых тварей в темных озерных водах. И это значило, что кара будет справедливой.
Вопрос, кого и как, был решен, оставалось выяснить, когда и где. Время и место! Главное - место; на этот счет у Саймона не было полной определенности, ибо Монька Разин, Алонзо Бровь, Хрипатый и остальные его бугры знали о донах не больше, чем Пако Гробовщик.
К счастью, они являлись не единственным источником информации.
* * *
К вечеру третьего дня люди Гробовщика раздобыли заказанное. Груз был голым и упакованным в мешок, а при нем - два свертка с синей униформой, богато расшитой серебром, и сапогами. Дейв Уокер, инструктор Саймона, говорил, что мужчина, теряя штаны и бумажник, вместе с ними лишается самоуверенности, но в данном случае это не проходило - видно, попался уникальный экземпляр. На внешность он был светлокожим мулатом, плотного телосложения, с толстой шеей, глазами навыкате и фаллосом, который сделал бы честь племенному быку. Он и ревел, как бык, пока его крутили и вязали в холодной темной пыточной - щиколотки к запястьям на уровне копчика, так что тело выгнулось дугой. Потом его зацепили под колени двумя веревками, пропущенными через кольца в потолке, и подтянули наверх. Теперь пленник походил уже не на быка, а на бычью тушу - висел вниз головой с широко разведенными ляжками у самой потолочной балки, разделявшей кольца. А на полу, как раз под ним, стояла чугунная ванна с водой.
Все эти процедуры Скоба, Пехота и Блиндаж завершили с похвальной быстротой, невзирая на скудное освещение в подвале "Красного коня" - чувствовался немалый опыт и любовь к порученному делу. Они бы с удовольствием остались - поглазеть, как дон Кулак переломает вертухаю кости, но Саймон их выгнал; лишние свидетели допроса были ему не нужны. Решив, что не стоит пренебрегать добрыми традициями мафиози, он распорядился, чтоб наверху включили радио - и погромче. Затем зажег пару фонарей и подступил к пленнику.
Конечно, он с большей охотой пообщался бы с доном Грегорио, с доном Хайме или с другими неуловимыми донами, но раз не обломился крупный кусок, не стоит швыряться малым. На сей случай тоже имелось Поучение Чочинги, почти непереводимая игра слов с таким примерно смыслом: не можешь вцепиться в горло, кусай за палец. Иными словами, хватай окуня, если не досталась щука.
Саймон, задумчиво оттянув губу, оглядел пленника. Окунь попался жирный! И крикливый! С той самой живодерни на въезде в город, что повергала Майкла-Мигеля в дрожь.
Саймон ослабил веревки, и курчавая голова скрылась в ванне с водой.
Секунд десять ничего не происходило, потом задергались ноги и на поверхности воды возник и лопнул большой пузырь. Подождав еще немного, Саймон потянул за веревки и дал пленнику отдышаться.
- Кто?.. Кто ты такой, бледная вошь? - пробормотал мулат, раскачиваясь под потолком и пожирая Саймона налившимися кровью глазами.
- Железный Кулак, - представился тот.
- Никогда… ррр… не слышал.
- Еще услышишь, - пообещал Саймон. - А теперь скажи-ка, приятель, как тебя зовут.
- Я скажу… скажу… только в штаны не навали, когда услышишь. - Глаза пленника выкатились, он набрал воздуха в грудь и рявкнул: - Кабальеро Бучо-Прохор Перес! Капитан-кайман полиции, Северный округ Рио! Бугор Третьей бригады смоленских! - Он еще больше выпучил глаза. - Понял, с кем дело имеешь? Кого шестерки твои по недомыслию прихватили? Я вас всех, ублюдков, под плеть положу! Или скормлю муравьям! Только не сразу, не сразу, постепенно, с самых чувствительных мест.
- Кстати, об этих местах. - Саймон навалился на веревки, кабальеро взлетел вверх, и бетонная балка пришлась ему точно в пах, между расставленными коленями. Балка уцелела. Капитан взревел.
Что-то в нем было от саблезубого кабана, самой упрямой и кровожадной твари из всех, водившихся на Тайяхате. Этот хищник никому не уступал дороги и ничего не боялся - разве лишь огня. Но обычный костер его остановить не мог, а только стена пламени, какая бывает при сильных лесных пожарах. Победа над саблезубом считалась у тай почетной, и Дик взял первого зверя в четырнадцать лет - правда, с помощью Каа и двух гепардов Наставника. Кабаньи клыки висели на его Шнуре посередине, окруженные костяшками пальцев и дисками, выпиленными из черепов.
С минуту Саймон прислушивался к вою капитана-каймана, вспоминал мальчишку, убитого на площади, и размышлял, не продемонстрировать ли Бучо этот Шнур - для назидания и лучшего контакта. Однако ему казалось, что кабальеро подобной чести не достоин и лучше ограничиться балкой и ванной с водой. Балка была вполне весомым аргументом - она выступала из свода на длину руки, и край ее щетинился арматурными прутьями.
Опустив пленника пониже - так, что их лица пришлись на одной высоте, - Саймон коснулся толстой шеи, нащупал артерию под челюстью, сосчитал пульс и убедился, что кабальеро скорее жив, чем мертв. Потом предложил:
- Побеседуем? Только без глупостей, капитан. Явился ты сюда мужчиной, а вот каким уйдешь обратно…
Угроза, кажется, возымела действие: Бучо дернулся, раскачивая веревки, и прохрипел:
- Чего тебе надо, отморозок?
- Только информация, всего лишь информация. Пара слов о том, пара - об этом.
- Какие слова, тапирий блин? Ты на кого работаешь? На Хорхе? Или на Пименталя? - Бучо уже пришел в себя и попытался дрыгнуть ногой, но это не получилось. - Нет, Пимену такие не нужны, - пробормотал он, наморщив лоб, - Пимен имеет дело с одними черными. Значит, Смотритель тебя подослал?
- Не Смотритель. Я, знаешь ли, сам по себе, но очень хотел бы увидеть Смотрителя. Где, говоришь, он живет? - Саймон слегка подтянул веревки. Это было не очень приятным занятием, и он, прикрыв глаза, вызвал недавнюю картину: пыльная площадь, кольцо людей в синих мундирах и тощий парень, почти мальчишка - в пыли, с пробитой головой.
- Ррр… Больно, сволочь! Отпусти! - Бучо снова попробовал дернуть ногой.
- Где живет, я спрашиваю?
- В Озерах… Где еще ему жить?
- Точнее, - приказал Саймон.
- На границе моего округа, у Параибы. Северный тракт, двадцать три километра от Рио… свернуть налево и к предгорьям. Там у него озера в старых затопленных кратерах, крокодильи фермы, угодья… и замок. К чему тебе это?
- В гости хочу наведаться, капитан. За крокодильей кожей.
- Свою побереги! У Хорхе народец крут. Там, на фермах, тысячи две, а то и поболе. Любой недоумок знает.
- А я вот не знаю, но очень хочу узнать. В подробностях! Еще - про дона Алекса, про Анаконду. Про Хайме, Эйсебио и Грегорио. Эти где?
Лицо капитана сделалось темным от прилившей крови, почти черным в полумраке пыточной. Казалось, он никак не мог сообразить, чего от него хотят: лоб пошел крупными складками, испарина выступила на висках, губы приоткрылись и по щеке побежала струйка слюны. Он размышлял, а балка, темневшая над ним, со всей откровенностью намекала: не будет слов - не будет и пощады.
Наконец Бучо пробормотал:
- Где Хайме поселился, о том не знаю, не ведаю - и никто не знает, кроме его качков. А качки у него молчаливые. Одни - от рожденья, а у других язык выдран. Хайме таких скупает. Хитрый лис! Безъязыкие, зато верные!
- Дальше, - поторопил Саймон.
- Пименталь, тот столицу не жалует, сидит в Разломе, в безопасности, а если дела какие, так есть у него кораблик, железная лохань, вся в пушках и пулеметах. Садится и едет, хоть в Рио, хоть куда. Дон Алекс - тот здесь, Форт держит, верхнюю половину. Еще у него гасиенда по другую сторону Синей скалы. Богатая! На самом побережье, а еще подальше - Кратеры. Это уже не моя забота, там за главного Карло Клык, старший мой, пахан хозяйский. Кратеры стережет.
- Кратеры? - Саймон нахмурился. - Что за Кратеры?
- Усадьба хозяина, дона Грегорио. Там он и обретается, с дочкой своей и охраной, крепкой охраной. Чтобы, значит, племяннички-наследнички на тот свет до срока не отправили. Ты, случаем, не от них? - Глаза Бучо вдруг сузились, и он прошептал: - Не-ет, не от них! Ты ведь ко всем донам подбираешься! Вот оно что! Как тебя… Кулак? Ты откуда, Кулак, взялся? Срушник, что ли? Лазутчик ихний? То-то, гляжу, наглец. Так я тебе зачем? Тебе прямая дорога к "торпедам". Или не знаешь, где паханов Трясунчика найти?
- С ними я уже знаком. - Саймон, поднатужившись, отодвинул ванну, спустил Бучо на пол и перерезал узел на веревках. - Одевайся, кабальеро! Еще один вопрос, и наша беседа закончится. Один вопрос и маленькая операция.
Бучо ворочался у его ног, растирая лодыжки и с сомнением щупая в паху, потом встал, натянул штаны и сплюнул в воду.
- Я тебя запомню… Как тебя? Кулак? Запомню и найду. Теперь жди гостей! Теперь ты повисишь под балкой, в свой черед повисишь, а я над тобой покуражусь.
- Придешь-то с кем? - спросил Саймон. - С полицейскими или с бойцами из смоленских?
- А разве есть разница? - Бучо взялся за сапоги.
- Нехорошо, когда не замечают разницы в таких делах. Ты - полицейский капитан, и ты же - бугор смоленских. Как-то не вяжется!
Глаза кабальеро округлились от удивления.
- Что не вяжется, недоумок? Русских слов не понимаешь?
- Понимаю. - Саймон глядел на него с презрительной усмешкой. - Еще понимаю, что страж порядка и закона - это одно, а убийца и главарь бандитов - совсем другое.
Глаза у Бучо полезли на лоб.
- Ты… как тебя? Кулак? Ты откуда, Кулак, свалился? И впрямь из ЦЕРУ! Так вот, запомни: в этой стране бандеросы - это закон, а закон - это бандеросы. Разве у вас за океаном иначе?
- Я другой океан пересек, - сказал Саймон и неторопливо вытянул левую руку. Под тусклым светом фонарей блеснул браслет; потом одна его секция замерцала, яркий луч упал широким конусом на стену, и из нее выступил двойник Ричарда Саймона - голографическая проекция в натуральную величину. Но э т о т Саймон был в серой с шелковистым отливом форме сотрудника ЦРУ, перехваченной боевым поясом, и на груди его сияла эмблема: голубой прямоугольник с десятью золотистыми кольцами и шестнадцатью звездами, символ Разъединенных Миров.
Браслет снова вспыхнул, и безжизненный механический голос произнес:
- Ричард Саймон, полевой агент Центрального Разведуправления Организации Обособленных Наций. Пункт назначения: Старая Земля. Цель: ликвидация передатчика помех, общая рекогносцировка. Агент действует в рамках директивы 01/12004-MR. Полномочия не ограничены.
Капитан-кайман взирал на это чудо, застыв с сапогом с руках. Теперь лицо его было не смуглым, а серым, такого же цвета, как форма Саймона-двойника; челюсть отвисла, крупные белые зубы поблескивали в полумраке, со лба на скулы и подбородок струился пот. Ноздри Саймона затрепетали - он чувствовал резкий запах насмерть перепуганного человека.
- П-призрак… Т-твой п-призрак… К-как ты эт-то де-делаешь? - Зубы Бучо лязгнули.
- На Земле жили когда-то мудрые люди, и было их много. В одной Бразилии - двести сорок миллионов человек. Бразильцев, не бразильян! Знаешь, куда они подевались?
- Улетели… П-переселились на небеса, словно ангелы. - Кабальеро выронил сапог и отер испарину со лба.
- Верно, улетели, - подтвердил Саймон, - а теперь возвращаются назад. И первый - я! А это, - он шевельнул кистью, и яркий световой конус угас, - это не призрак, а фотография, объемное изображение. Из моего браслета. В нем много всякого - записи, схемы, картинки, все необходимое, чтобы удостоверить мою личность. И мои полномочия, капитан! Или бугор?
Ладонь Саймона легла на смуглое плечо, обхватив его от ключицы до лопатки, мышцы напряглись, и Бучо прикусил губу. Этот ужасный человек, умевший раздваиваться, этот ангел или демон, вернувшийся с небес, обладал силой ягуара! Нет, он был еще сильнее - он мог сломать ему кости одним движением, мог вырвать сердце, выжать кровь или зачаровать, как питон чарует кролика. Бучо-Прохор Перес, капитан полиции, главарь Третьей бригады смоленских, державшей Северный округ Рио, не сомневался, что так оно и случится. Демоны любят поиграть с людьми. Помучить, отпустить, а после…
Демон навис над ним каменной глыбой.
- Я видел, как ты прикончил мальчишку там, на площади, у живодерни. Ударил бичом, с одного раза. Должно быть, любишь убивать людей? - Саймон оттолкнул пленника и выпрямился. - Я не люблю, но убиваю. Знаешь, крыса, почему ты еще жив? Потому, что ты - мое послание самому главному из живодеров. Как там его? Грегорио? Так вот, передашь, что я хочу повидаться с ним - с ним и с остальными главарями, из самых важных. Хайме, Анаконда, Пименталь, Хорхе, если я его раньше не прикончу. Пожалуй, хватит.
Зубы Бучо выбивали дробь.
- К-куда передать ответ?
- Есть такое заведение "Под виселицей". Родриго Прыщ там за главного. Рожа толстая, зубы выбиты через один, нос набок и в ухе серьга.
- З-знаю. Б-бабцом торгует…
- Ему и передашь. А теперь, чтоб ты лучше запомнил…
Рука Саймона потянулась к ножнам, где прятался острый, как бритва, клинок тимару.
* * *
Ночь, Северный тракт, двадцать три километра от города. Крепкий бревенчатый мостик через Параибу, за ним, левее, - въезд на широкое шоссе в тропическом лесу. У въезда - кордон: шлагбаум между двух приземистых бетонных будок, похожих на доты, пулеметные стволы в бойницах и два десятка стражей в широкополых шляпах. Дорога прямая, как полет стрелы, и тянется до высокого вала; на валу - изгородь с двойным рядом колючей проволоки, снова охранники и пулеметы, а в отдалении мрачной декорацией встают обрывистые горы - угольно-черная стена с жемчужно-серыми, залитыми лунным светом вершинами. Добравшись до вала, шоссе ныряет вниз, в тоннель, выложенный камнем и перекрытый железной решеткой; за ней - сторожевой пост, часовые, собаки, блеск оружия, яркий огонь факелов над бочками с мазутом…
Патруль за мостом, у въезда на шоссе, сняли лесовики Бабуина: просочились среди деревьев и лиан, обошли заставу, перебили метательными ножами караульных у шлагбаума, ворвались в доты, перерезали пулеметчиков и отдыхавшую смену. Затем Саймон прошелся с ними вдоль шоссе, прячась за древесными стволами, и убедился, что застав здесь больше нет - как и патрульных с собаками на прямой короткой, едва ли с километр, дороге. Тогда он отослал разведчиков к мосту с приказом не торопясь начать движение, а сам, покинув опушку леса, ящерицей пополз в траве. Неширокая луговина разделяла темные джунгли и пологий земляной склон, тоже заросший травами; вал, словно кольцевая стена кратера с врезанной в нее решеткой, поднимался вверх метров на тридцать. Приблизившись к подножию, Саймон включил гипнозер, поставив его на максимум, стиснул зубы и выждал десять минут. Он не хотел рисковать, поручая стражей заботам лесовиков; посты за колючей проволокой были, видимо, многочисленными, а их диспозиция - неизвестной. Успех же атаки зависел от внезапности: он собирался пасть на врага, как шестилапый гепард на стаю крыс.
Когда перекличка часовых и шорохи наверху затихли, Саймон полез на вал. Под ним смутными тенями появлялись из леса фургоны, с тихим гулом катили налево и направо, разворачиваясь вдоль земляной стены. Фургонов было двадцать три, и, кроме снаряжения, в них находилось почти пятьсот бойцов, порядком больше, чем рассчитывал Саймон. В последний момент к нему присоединились "торпеды", среди которых наметился раскол: одна партия желала избрать нового дона, другая - отдаться под покровительство смоленских, а третья - мстить. Этих мстителей и привел Сергун, свирепый детина с исполосованным шрамами лицом; как показалось Саймону, ему было безразлично, кого резать, - "штыков" или смоленских, дерибасовских или крокодильеров. Что в сетях, то и рыба.
Если отнести эту древнюю пословицу к крокодильерам, они являлись не просто рыбой, а чем-то вроде акулы-молота. Самый мощный, самый грозный и жестокий из бразильянских кланов - и к тому же самый многочисленный и богатый. Они поднимались медленно, но верно, и в трехсотлетней истории ФРБ - если б ее когда-нибудь кто-нибудь написал - не нашлось бы страницы без упоминания о них.
Эта история была уже знакома Саймону и в кратком изложениии выглядела так.
После Исхода, в последней четверти двадцать первого столетия, в Крыму и Северном Причерноморье началось время кровавых разборок. Затем они переросли в полнометражную войну - по мере консолидации противоборствующих сил у двух полюсов, одним из коих была Русская Дружина, другим - Громада, блок украинских националистов. Фактически обе стороны сражались за власть над миром, ибо в ту далекую эпоху - как и отмечалось в полученных Саймоном директивах - южноукраинский регион был единственной реальной силой на опустевшей Земле. Мировое господство являлось слишком сладким, слишком чарующим миражем, в равной степени прельщавшим и дружинников, и громадян; и потому, как полагал Ричард Саймон, передатчики помех были включены одновременно с той и с другой стороны - чтобы не допустить вмешательства Совета Безопасности.
Кровопролитная война закончилась тем же, чем кончаются многие войны: проигравшие, отсалютовав Одессе ядерным залпом, отправились в изгнание, а победители обнаружили, что им достались не власть и слава, но прах и пепел. Впрочем, это уже не касалось истории ФРБ.