Охранники замедлили шаг. Саймон вскинул голову: у арки, что вела в башню, стояла девушка и о чем-то спорила с Клыком. Говорили они тихо, но ягуар-полковник при этом брызгал слюной и яростно жестикулировал - так, что витые шнуры на его мундире прыгали вверх и вниз. Девушка казалась спокойной. Она была очень красива - светловолосая, высокая, стройная, с холодноватыми серыми глазами. Дочь Грегорио, решил Саймон, наблюдая, как повелительным взмахом руки она прервала речь полковника.
- Расступитесь, парни, - велел Клык, поворачиваясь к вертухаям. - Хозяйка желает взглянуть на косоглазую немочь. Бабье любопытство. - Тут он пристально уставился на Саймона и пробормотал: - Вроде ты подрос, слизняк. И глаза уже не разбегаются. А?
- С чего им бегать? Тут все одетые, - сказал Саймон, разглядывая девушку.
Она тоже смотрела на него - с каким-то странным выражением, будто выбирая лошадь или забавную игрушку. С полминуты они мерились взглядами, потом девушка опустила глаза, усмехнулась и отступила в сторону. Стражи в синем снова сомкнулись вокруг Саймона.
Они миновали коридор под башней со спиральными лестницами и узкими зарешеченными окнами и очутились на внутренней галерее. Она тянулась просторным полукольцом вдоль всего второго этажа; стены за каменным парапетом наклонно уходили вниз, опираясь на неширокий выступ, окружавший цилиндрическую шахту. Этот провал окаймляли исполинские деревья, за ним виднелся резной шатер беседки, повисшей на самом краю пропасти, кусты роз вокруг бассейна, каменный гребень мола и золотистый песчаный пляж. К молу были пришвартованы яхта с высокими мачтами и паровой катер, а на внешнем рейде стояло судно с очертаниями старинного дредноута - только, разумеется, поминиатюрней. Над ним полоскался алый вымпел с черным клинком, а еще дальше сияла сапфиром и изумрудом морская гладь, сливаясь у горизонта с лазоревыми небесами.
Их нестерпимый блеск заставил Саймона прищуриться. Потом, оттолкнув шагавшего рядом вертухая, он наклонился над парапетом и заглянул в провал. Стены древнего кратера были выровнены, дно выложено серым камнем, и будто из самых каменных плит кверху вздымался десятиметровый язык пламени. Этот огненный факел слепил глаза сильнее, чем солнечный свет, гудел и обдавал жаром; над его рыжей раскаленной гривой крохотными саламандрами метались фиолетовые искры.
- Топай! - рявкнул Клык. - Или ямка понравилась? Погреться хочешь?
Саймон не ответил, чувствуя, как закипает гнев. Брови его сошлись в прямую линию, глаза опасно блеснули; с каждой минутой ягуар-полковник все больше раздражал его. Чем-то он был похож на капитана Мелу с Латмерики, а это являлось отнюдь не лучшей рекомендацией: года четыре назад Мела проделал дырку в плече Саймона. Остался шрам, а шрамы, по мнению тай, если и не считались позором, то уж, во всяком случае, не украшали воина. Они лишь свидетельствовали о его безрассудстве и неловкости.
В самом центре галереи, за двумя широкими арками, открылся зал. Стены с бойницами под потолком, сводчатые перекрытия, дубовые двери напротив арок и пол, выстланный серым гранитом. На большом овальном столе в западной части комнаты - бокалы, запечатанные кувшины с вином, графинчики с пулькой, вазы с фруктами. У стола, в просторных креслах, сидели пятеро мужчин. Взгляд Саймона скользнул по их напряженным физиономиям - цепкий, запоминающий, узнающий. Смуглый старик с ястребиным носом и черной перчаткой на правой руке - дон Хайме-Яков по прозвищу Ума Палата. Толстый громила, заросший дикой бородой, - дон Хорхе-Георгий Диас, Смотритель. У этого глаза навыкате, губы отвисли, сальные лохмы свисают из-под чудовищных размеров шляпы. Дон Эйсебио Пименталь - непроницаемое лицо, отлитое из темного чугуна, шапка курчавых волос, широкие негритянские ноздри, рот, будто прорубленный ударом топора… Холеный молодой мужчина с тяжеловатым подбородком и расплывчатыми чертами - дон Алекс-Александр, измельчавший потомок флотоводцев по кличке Анаконда. Этот растерян, но храбрится - хмурит брови, выпячивает челюсть. И, наконец, дон Грегорио-Григорий, пожилой, лысоватый, с сигарой в крепких зубах, с ледяными серыми глазами, такими же, как у дочери… "Весь крысятник в сборе, - подумал Саймон и тут же поправился: - Это не крысы, передо мной гиены".
Он направился к обтянутому крокодильей кожей креслу и сел, не дожидаясь приглашения. Кресло стояло особняком, в конце овального стола, что был поближе к аркам. В проеме левой вытянулся Клык, за ним построились в шеренгу вертухаи. В бойницах под потолком поблескивали стволы, за дубовой дверью раздавались гул, лязг металла и скрип кожаных сапог.
Сигара в губах дона Грегорио дрогнула.
- Останешься, Клык. Людей отпусти. И пусть скажут, чтобы качки не орали. - Он кивнул на дверь.
- Мои тихие, - проскрежетал старый Хайме.
- Зато кретины Хорхе рвут глотки за двоих. - Главарь смоленских отложил сигару и поднял холодные глаза на Саймона: - Ну, так кто же к нам пожаловал? Брат Рикардо-Поликарп Горшков?
- Не похож, судари мои, - тут же откликнулся Хайме. - Тот, как мне говорили, пощуплее. Потоньше, значит, в кости. И не такой нахальный.
- Тогда - Железный Кулак? Изверг с Пустоши?
- Чей изверг? - Хайме обвел взглядом сидящих за столом. - Не наш, чтоб мне единственной руки лишиться! Был бы наш, мы бы его узнали. У Монтальвана и Трясунчика таких тоже не водилось. Может, Федькин? Из отложившихся гаучо? Или срушник? От досточтимого пана Сапгия?
- На гаучо тоже не похож, слишком чистый и сытый, - возразил Грегорио. - А срушники, как всем известно, прибывают морем с севера, не с юга. Где это видано, чтоб срушник из Пустоши приехал? К тому же больно он для срушника шустрый. Те банков не грабят, да и в Озера не суются.
Саймон с интересом следил за этим спектаклем. Похоже, его собирались потоптать и унизить - либо выяснить, как он отреагирует на унижение.
Знакомый прием; схватки у воинов-тай всегда начинались с Ритуала Оскорблений и с Песен, восхваляющих доблесть бойцов. И Саймон, не разжимая губ, начал петь про себя Песню Вызова - а это значило, что дело без крови не обойдется.
Тем временем беседа продолжалась.
- Не изверг и не поп, - пробормотал дон Хайме, покосившись на вожака крокодильеров. Тот при упоминании об Озерах начал багроветь, нетерпеливо ерзать в кресле и стискивать кулаки. Анаконда грозно хмурился, а дон Эйсебио Пименталь был спокоен, как монумент из черного базальта, приклеенный к креслу.
- Не изверг и не поп, - повторил старик погромче, глядя на Саймона. - Такой молодой… юноша, можно сказать… а сколько загадок и неприятностей.
- Неприятных загадок, - уточнил главарь смоленских, в свой черед рассматривая Саймона.
- Есть предложения, дон Грегорио?
- Разумеется, есть. Крючья в ребра, и повесить над ямой. С муравьями или с термитами. А Карло послушает, кто он таков и зачем к нам явился. Послушает и доложит. Эй, Клык! Где тут у нас подходящая яма?
Дон Грегорио повелительно взмахнул рукой, и этот жест словно подбросил Саймона в воздух. Массивная столешница дрогнула, кресло отъехало в сторону, и стремительная тень, размытая, как зыбкий фантом, метнулась к арке. Мгновение, и фантом вновь обрел вещественность, размер, объем и плоть. Ричард Саймон стоял на парапете галереи, окаменев у пропасти, как статуя возмездия: ноги широко расставлены, руки подняты над головой, а в них, пойманный за шею и лодыжку, кричит и бьется человек. Секунду Саймон глядел на него, потом разжал пальцы, плюнул в огненный провал и соскочил с парапета. Руки его были пусты.
Ноздри Грегорио расширились, взгляд скользнул к бойницам у потолка; чудилось, что он сейчас снова взмахнет рукой - и над столом прошелестит свинцовый ливень. Анаконда судорожно сглотнул, свирепое лицо Хорхе налилось кровью, чернокожий Эйсебио усмехнулся, и лишь старый Хайме не утратил спокойствия - сидел да почесывал запястье под черной перчаткой.
Саймон вернулся на место и подмигнул дону смоленских.
- Подходящая яма нашлась. Жаль только, без крючьев и муравьев.
- А ты, юноша, не промах, - задумчиво протянул Хайме. - Ловко ты его на небеса переселил! Карлу, то есть! Выходит, и сам ты оттуда. Отстрельщик! А я-то думал, на небесах сплошное милосердие и благодать.
- Смотря по обстоятельствам, - откликнулся Саймон, поискал что-нибудь подходящее в изречениях Чочинги, не нашел и буркнул: - С волками жить - по-волчьи выть.
Хайме понимающе усмехнулся.
- Значит, все на тебе, юноша? Огибаловские отморозки, люди Эйсебио за Негритянской рекой, крокодильеры, побитые в Харбохе, катер "торпед" у Сгиба. Все на тебе? И банк, и Трясунчик, и Озера?
Саймон хотел было кивнуть, но тут с дальнего конца стола послышалось громоподобное рычанье. Хорхе Смотритель медленно освобождал задницу из кресла, топорщил бороду, тряс щеками; его багровое лицо перекосилось, из горла вырывался яростный хрип.
- Так это ты! Ты! Ты, сучара! Я тебе матку выверну! Пальцем сделаю, шиздец! Ты, ублюдок, перебил моих парней! Ты разорил мои фермы! Ты ворвался в мой дом! Ты…
Крокодильеру не хватило дыхания, и он смолк, судорожно глотая воздух и выпучив глаза.
- Согласен, я все это сделал, - признался Саймон с чарующей улыбкой. - Но, как сказано выше, виноваты обстоятельства. Мне хотелось, чтобы вы - вы все, - он обвел взглядом сидевших за столом, - обратили на меня внимание. А также отнеслись к тому, что будет мною сказано, со всей серьезностью.
- Сядь, Смотритель! - дон Хайме лязгнул протезом. - Не ты один пострадал, и об этом мы потолкуем отдельно. Может, и убытки возместим. Как считаешь, Сильвер?
Грегорио, переглянувшись с Анакондой, склонил голову. Он уже выглядел невозмутимым, будто Карло Клыка никогда и не было на свете: во рту дымится сигара, крупные белые кисти лежат на столешнице, в глазах - холод и лед. Саймон заметил, что дон смоленских, старый Хайме и вожак "штыков" устроились по одну сторону овального стола, как бы демонстрируя некий тройственный союз; Пименталь сидел напротив них, а Хорхе - посередине, в дальнем конце. Сейчас он, что-то гневно ворча, опустился на место. Кресло скрипнуло под его тяжестью.
- Значит, не брат Рикардо, не дон Железный Кулак, а все-таки Ричард Саймон, - произнес главарь смоленских. - Я рад, что мы установили это с минимальными потерями. - Он бросил взгляд в сторону парапета, за которым исчез Карло Клык. - Так что же нам скажет Ричард Саймон, посланец небес? О чем поведает? И что попросит взамен?
- "Полтаву", - вымолвил Саймон, стараясь не упускать из виду всех пятерых. - "Полтаву"!
На бородатой роже Хорхе отразилось недоумение, Эйсебио равнодушно зевнул, дон смоленских пожал плечами, а рот старого Хайме скривился в насмешливой улыбке. "Они ничего не знают, - подумал Саймон, - ничего не знают, ничего не помнят и ничего не могут".
- "Полтава" - реликвия семьи Петровых-Галицких. - Дон Грегорио приподнял бровь. - Спроси у Анаконды, где она и что с ней. Может, он и отдаст.
Алекс с хозяйским видом откинулся на спинку кресла.
- Зачем тебе "Полтава"? Хочешь срушникам подарить? Калюжному, Морозу и Сапгию? Чтоб они бляхов растерли в пыль? Или забрать с собой на звезды? У вас там, похоже, старая рухлядь в цене!
Саймон сделал неопределенный жест, пробормотав что-то об исторических раритетах и музейных ценностях.
- Хочешь - забирай, амиго, - равнодушно отозвался Алекс. - Если есть что забирать. Посудина третий век гниет в пещерах под Фортом, и думаю, там не осталось ничего, кроме ржавого дерьма. Ее еще домушники замуровали, они о прошлом не любили вспоминать. Замуровали, а перед тем содрали все, что подходило для переплавки. Все, до последнего болта!
"Вот тут ты ошибаешься, амиго", - мелькнуло у Саймона в голове. Скорчив разочарованную гримасу, он принялся повествовать о Разъединенных Мирах, процветающих под эгидой ООН, о России, Южмерике и других планетах Большой Десятки, о колониях и независимых поселениях, о Транспортной Службе и межзвездной связи, о прогрессе и просвещении, о святых идеалах демократии и справедливости, о равенстве и свободе и о своих полномочиях. Он должен был определить для этих людей свое место в мире, в той человеческой Вселенной, что лежала за пределами Земли и о которой они не знали ничего - почти ничего, кроме смутных воспоминаний о временах, когда люди отправились к звездам. Речь его длилась минут пятнадцать, и под конец он рассказал о передатчике помех, а также о собственной миссии, помянув недобрым словом предков срушников и бразильян.
Пятеро слушали в полном молчании. Хайме кривил тонкие губы, Анаконда хмурился, а лица дона Грегорио и Пименталя, сидевших напротив друг друга, были непроницаемы, словно они играли в странную игру: каждый старался выглядеть равнодушнее, чем его визави. Что касается главаря крокодильеров, то он по-прежнему наливался кровью, бросал на Саймона злобные взгляды и шарил у пояса, отыскивая то ли нож, то ли кобуру с револьвером.
- Выходит, ты наш благодетель, - наконец прокаркал старый Хайме. - Мне-то чудилось, что затевается Передел, что дон Железный Кулак - или братец Рикардо? - посягает, так сказать, на государственные основы. - Хайме повел руками, будто заключая в объятия своих коллег. - А тут - святое дело: вредную машинку отключить, дверку в небеса открыть, а за дверкой той - сплошное процветание и братство. Благодетель, как есть - благодетель! Ну, представим, отключишь ты эту машинку, и станет Земля открытым миром. И что же? Чем это нам грозит, кроме процветания и братства?
Саймон бросил на стол книжицу в голубом переплете.
- Вот Конвенция Разъединения, принятая в двадцать первом веке, в период Исхода. Ее никто не отменял, все статьи действуют до сих пор, так что с вами поступят по справедливости. По закону!
- По какому закону? - поинтересовался Сильвестров, выпуская сизое колечко дыма. Старый Хайме придвинул к себе книгу, раскрыл посередине и начал перелистывать, придерживая страницы затянутым в перчатку протезом.
- Не там, - подсказал Саймон, - в самом начале. Часть первая, статья первая. В ней говорится, что каждый народ, любая группа людей и даже отдельная личность имеют право на государственное самоопределение - пока и поскольку такое право не ущемляет интересов и прав других народов, групп и личностей.
Алекс хмыкнул и усмехнулся, Хорхе Смотритель запустил пятерню в дикую поросль на подбородке, а темное лицо Эйсебио сморщилось в недоверчивой гримасе. Дон Грегорио спросил с оттенком высокомерной брезгливости:
- Это значит, что любой ублюдок, любая распоследняя шестерка, может сотворить свою страну? И жить по собственным законам?
- Вот именно. Если не нарушены права других людей.
Старый Хайме, изучавший книгу, постучал по странице согнутым пальцем.
- Так здесь сказано, судари мои. Может, чушь или вранье? Так сказать, разваристая лапша - либо в миске, либо на ушах.
- Ни то и ни другое, - возразил Саймон. - Любой человек в Разъединенных Мирах имеет право выбрать планету и занять ее для проживания - всю целиком или какую-то часть, остров либо континент. Эта территория считается его собственностью, а планета получает статус Мира Присутствия.
- Однако… - начал Сильвестров, но Хорхе, метнув на него испепеляющий взгляд, проревел:
- Прикрой пасть, Живодер, и дай спросить другим! Этот, - он ткнул толстым корявым пальцем в Саймона, - говорил, что на звездах кантуется уйма народу. Тридцать шесть миллиардов, так? И что же, каждый кретин и бездельник может обзавестись планетой? И выйти в короли? Либо в императоры?
- С точки зрения закона - именно так, - пояснил Саймон. - Однако колонизация требует средств, как и оплата лицензии на владение, оформляемой Службой ООН. Это не каждому по карману. Приобрести снаряжение и оплатить транспортные услуги, а также работу специалистов, которые исследуют новый мир и признают его безопасным. Деньги, благородные доны, большие деньги! Так что Миров Присутствия не слишком много - не больше пятисот. К тому же есть еще одно обстоятельство… - Саймон помедлил, пытаясь сообразить, какие доводы поймут собравшиеся здесь гиены. - Видите ли, по причинам, известным лишь богу, люди тоскуют в одиночестве. Людям нужны не только близкие - семья, друзья, приятели, но и другие люди, которых они совсем не знают и с которыми, возможно, никогда не встретятся. Странно, но это так. Люди нужны друг другу - даже в том случае, когда контакт, непосредственный или косвенный, отдаленный, причиняет им страдание. Это…
- Это понятно, благодетель, - прервал дон Хайме, грохнув о стол протезом. - Причины не только богу известны. Кому нужна планета без людей? Империя без подданных? Мир, где властвуешь над самим собой и поедаешь самого себя? Это не истинное могущество, а самообман, пустота! Люди нужны друг другу, чтобы сильные могли править слабыми, а слабые - подчиняться сильным. Вот и весь секрет!
Отчасти это было верно, и Саймон промолчал. Все пятеро уставились на него: дон Хайме - с хитрым прищуром, Сильвестров - со своей обычной высокомерной миной, Эйсебио и Хорхе - подозрительно, как две гиены, готовые разом наброситься на добычу, а Алекс Анаконда - с какой-то непонятной ревностью, проистекавшей, возможно, оттого, что они с Саймоном были почти в одних годах, а значит, являлись во всем соперниками. В делах войны и мира, любви и власти.
Наконец Грегорио напомнил:
- Мы говорили о самоопределении и Мирах Присутствия. Что дальше? Что с ними происходит?
- Со временем они получают статус Колоний - через столетие или раньше, когда в них наберется пять-шесть миллионов жителей. Я, - Саймон коснулся груди, - увидел свет в таком колониальном мире и сохранил его гражданство. Колонии и Миры Присутствия находятся под эгидой ООН, однако их контролируют не слишком жестко. А позже, если развитие мира стабильно, он превращается в Независимый, полностью автономный, обладающий членством в ООН, что гарантирует ему суверенность и защиту от внешней агрессии. - Саймон помедлил мгновение и бросил гиенам кость: - Земля могла бы стать подобным миром. Триста лет - достаточный срок, а население здесь, я полагаю, несколько миллионов.
- Значит, мы могли бы сохранить автономию? - спросил Анаконда. - И мы, и ЦЕРУ, и бляхи, и даже эмиратские? Согласно этому гнилью? - Он небрежно коснулся выцветшего голубого переплета.
- Теоретически да. Если Служба Планетарных Лицензий ООН выдаст вам необходимый документ. - Саймон тоже кивнул на книгу. - Смотри часть вторую, статью пятую, раздел семнадцатый - порядок приобретения лицензий и заселения планет.
Анаконда раздраженно дернул щекой.
- Какая лицензия? Какой документ? Этот мир уже заселен! И он - наш!
- Вы ошибаетесь. Лицензия у вас отсутствует, а это значит, что вы находитесь здесь незаконно.
Бюрократические игры никогда не прельщали Саймона, однако сейчас он был готов отдать им должное. Все эти тонкие нюансы и интриги, статьи, разделы, правила и дополнения к ним, а также дополнения к дополнениям делали ситуацию неопределенной, и их великий смысл заключался в том, чтобы держать клиента в напряженности, в зависимости от чиновников. В данный момент он сам являлся таким чиновником-бюрократом, а клиенты, пять матерых гиен, сидели перед ним с вытянутыми лицами.
Наконец Хайме прервал молчание:
- Мы можем получить лицензию? Купить ее? Заплатив серебром, медью, камнями? Нефтью или другими энергоносителями?
Саймон кивнул: