- Нет, не думаю. Мы полагаем, что у нас не будет времени заниматься какой-нибудь побочной деятельностью, помимо нашей работы и семейной жизни. И пожалуйста, мистер Фримен, поймите меня правильно. Я по-прежнему остаюсь другом вашей дочери. И всегда буду ей другом. Но я как-то не нахожу в себе больше сил и энергии выразить эту дружбу. Это кажется прекрасной, но тщетной мечтой. Я пришла к выводу, что можно прожить насыщенную жизнь и без мисс Фримен. А сейчас - уже действительно поздно.
Он извиняюще улыбнулся и встал.
- Позвольте, профессор Шпайсер, пожелать вам счастья, - произнес он, протягивая руку.
Она вздохнула с облегчением. - Я так боялась, что вы…
Лицо ее побелело, и, когда игла проткнула ее кожу, она закачалась, будто пьяная.
Командор с белым, как и ее смерть, лицом разъединил их руки и осторожно спрятал иглу. Он вытащил один из своих пистолетов, выстрелил ей в сердце и вышел из комнаты.
"Старая дура! Ей следовало бы получше знать…"
Макс Вайман пробирался через закоулки Ривереджа. В голове его звенело, а ноги не слушались.
Вдруг, как будто прозрев, он увидел, что он не один. В Ривередже никто не жил. Тогда что это за голоса обращались к нему из тени?
- Пьяненький, а пьяненький, подожди, эй, пьяненький, слышишь? Ты слышишь?
Он шатнулся в том направлении, и голоса послышались громче. Извивающиеся транспортеры и погрузчики занимали все пространство. Контейнеры и баки с горючим, казалось, целенаправленно двигались к местам своего назначения. Каждое из них издавало как будто только ему присущий призывный зов. Наконец, он встал, покачиваясь, и уклонился от огромной двутавровой балки, поддерживавшей тяжелый транспортер. На ее конце висел рваный лист ржаного железа, который так раскачивался, что, казалось, вот-вот упадет. Чей-то старческий голос проговорил:
- Тебя избили, сынок. Пойдем.
Он сделал шаг вперед и свалился на кучу тряпья в тот момент, когда кто-то заботливо засунул этот лист железа на место.
Глава 6
Макс Вайман проснулся от ужасных кошмаров. Кто-то здесь был, кто подал ему пачку леденцов, лимонад, сахар. Кто-то был здесь, кто легко засунул его снова в эту кучу тряпья, когда он попытался в приступе горячки поковылять дальше. На второй день он понял, что это был старик, чье лицо казалось серым и парализованным. Звали его, по его же словам, Т.Дж. Пендельтон.
Спустя неделю он позволил Максу Вайману немного побродить по этой части Ривереджа, но только ночью.
- Тут у нас есть несколько хулиганов, - сказал он. - Они могут убить вас ни за грош. А женщины еще хуже. Если кто-то тебя позовет, не ходи. Тебя изобьют и сбросят в Гудзон. Бедняги.
- Ты их жалеешь? - недоверчиво спросил Вайман. Это было для него что-то новенькое. После Баффало ему никого жалеть не приходилось. Что-то тогда случилось ужасное, какая-то страшная измена… Он провел рукой по лбу. Ему не хотелось об этом думать.
- Как бы я жил здесь, если бы их не жалел? - спросил его Т.Дж. Иногда я могу им помочь. Здесь больше никого нет, кто бы им помог. Они старые и больные, и ни на что не годны. Именно поэтому они и одичали. Ты молод - единственный молодой человек, кого я когда-либо видел в Ривередже. Все это не для молодежи. Но когда ты станешь стариком, может, и поймешь.
- Черт подери этот Синдик, - выругался Вайман, ненавидя все вокруг.
Т.Дж. пожал плечами.
- Может, слишком легко заставить пить старых больных людей. Они потеряли все, что у них в жизни было, и это бросило их в волны пьянства. Люди ожесточаются. Они были когда-то веселы и думали, что так будет всегда. А когда половина из компании умирает, они этого вынести не могут, по крайней мере, некоторые. С тобой это случилось раньше. Что же послужило толчком?
Вайман согнулся, будто его ударили ниже пояса. Волна невыносимых воспоминаний нахлынула на него. Звенящий колокольчик, качающийся маятник, мигающие огоньки, полное ненависти лицо предавшего его Хогана, вместе с которым они были замешаны в одном дельце…
- Ничего, - громко сказал он, подумав, что лучше он сопьется, чем выдаст себя. - Ничего.
- Ты говорил об этом, - сказал Т.Дж. - Это было на самом деле?
- Этого быть не могло, - пробормотал Вайман. - Там такого нет. Нет. Там была она, и этот Синдик, да эта сволочь Хоган. Я не хочу говорить об этом.
- Одевайся.
Он рассказал все позже. Годы, проведенные в Баффало. Роковая любовь к Инге. Ужасная сцена, когда он застал ее с Хоганом, важной шишкой в Синдике. То, как он почувствовал, что все перевернулось шиворот-навыворот, что прошла вера сначала в Синдик, а потом в Ингу, что все это полетело к черту, пьянка перелет из Баффало в Эри, в Питтсбург, в Тампу, Нью-Йорк. И между эпизодами реальности постоянно врывается перезвон колокольчика, качающийся маятник, мигающие огоньки…
Т.Дж. терпеливо выслушал его, накормил и спрятал, когда мимо прошел патруль. Т.Дж. никогда не рассказывал ему о своем прошлом, но о нем рассказала ему какая-то оплывшая жиром женщина, жившая вместе с мужем, у которого уже пожелтели зубы, в пустой цистерне, так что ее голос отражался эхом от пластмассовых круглых стенок без окон. Она рассказала, что Т.Дж. был химиком по спиртовым растворам, преуспевающим, счастливым, женатым. Жена его была обречена. С огромной хитростью она годами топила свою боль в алкоголе, а он даже не догадывался. Потом она покончила с собой в Ривередже после недельного запоя. Т.Дж. приехал в Ривередж за ее телом и после похорон вернулся туда, сняв со своего счета в банке все деньги. С тех пор он ни разу не покидал Ривередж.
- Да благослови его Господь… - бормотала эта толстушка. - Он никогда не выходит из себя, никогда не обзовет нехорошим словом… Даст бутылку, если ты без нее никак не можешь. Поговорит с тобой… Да благослови его Бог…
Макс Вайман вылез из цистерны потрясенный. Благородство Т.Дж. спасло его. Однажды он сказал Т.Дж.:
- Я ухожу отсюда.
Серое, словно парализованное лицо, почти что улыбнулось:
- Может, сначала повидаешь одного человека?
- Вашего друга?
- Кое-кого, кто слышал о тебе. Может, он сможет чем-нибудь тебе помочь. Он относится к Синдику так же, как и ты.
Вайман сжал зубы. В голове снова вертелось то же самое. Синдик, Хоган, Инга и измена. Черт, если бы он был в состоянии снова к ним вернуться!
Красные огоньки исчезли. Он посмотрел на Т.Дж. и спросил:
- Зачем? Зачем ты пытаешься свести меня с ним? Что это значит?
Т.Дж. пожал плечами. - Меня не интересует Синдик. Я просто переживаю за людей. Я переживаю за тебя. Ты - как маленький ребенок, Макс, как все здесь.
- Черт бы тебя побрал!
- У него…
Макс Вайман подождал и сказал:
- Ну что же ты, продолжай. - Он подумал, что кто-либо другой на его месте извинился бы. Но он не мог, и он знал, что Т.Дж. тоже знает, что он не может.
Старик проговорил:
- Маленький ребенок. По горло в ненависти. Лучше выпустить ее, чем держать в себе. Лучше вредить тому, кого ты ненавидишь, и дать ему шанс ответить, чем просто ненавидеть его и дать этой ненависти возможность поедать тебя, словно могильным червям.
- Что вы имеете против Синдика?
- Ничего, Макс. Ничего против и ничего - за. Единственное, что меня заботит, это люди. Синдик - это люди. Эти люди - ты. Вдарь по ним кулаком, если хочешь, и у них будет шанс вернуть тебе удар. Может, ты и разнесешь Синдик, как Самсон, но скорее он уничтожит тебя. Но ты будешь что-то делать. Это важная штука. Именно это должны усвоить люди - или они окажутся в Ривередже.
- Ты сошел с ума.
- Я уже говорил, что я был сумасшедшим, иначе бы меня здесь не было.
Этот человек пришел вечером, на заходе солнца. Он был небольшого роста и полноват, с редкими, всклокоченными волосами и таким холодными, жесткими глазами, каких Вайман никогда не встречал. Он пожал руку Вайману, и юноша почувствовал, как у него заболели пальцы, и одновременно - что у пришедшего было красивое золотое кольцо. Затем все смешалось. Он осознавал, что ему задавали вопросы, что он на них отвечал и что длилось все это очень долго, несколько часов.
Вдруг все снова сфокусировалось, и коротышка проговорил:
- А сейчас я могу представиться. Командор Гриннел, Североамериканский Военно-Морской Флот. Я занимаюсь набором добровольцев. Предварительное знакомство с вами показало, что вы не шпион и что вы можете стать желаемым гражданином для Североамериканского Правительства. Я приглашаю вас вступить в наши ряды.
- Что мне надо будет делать? - прямо спросил Вайман.
- Это зависит от ваших наклонностей. А что бы вы хотели?
Вайман проговорил: - Собственноручно убить кого-нибудь из Синдика.
Командор уставился на него своим холодным взглядом. Наконец, он сказал:
- Я думаю, это можно устроить. Пошли.
Они приехали на поезде в Кейп Год. В полночь 15 января командор и Вайман покинули свою комнату в гостинице и вышли на улицу. Командор приклеил клейкой лентой небольшой пакетик к четырем стойкам башни коротковолновой ретрансляционной станции, связывающей Кейп Год с общедоступной сетью Континентальной Прессы, а остальные пакетики прикрепил к воротам гаража полицейского участка.
В час ночи башня взлетела на воздух, а ворота полицейского участка превратились в облако горячей металлической пыли. Одновременно с этим пятьдесят человек в пуленепробиваемых жилетах и шлемах неизвестно откуда ворвались на Сентер Стрит. Половина из них забаррикадировала улицу, открыв огонь по прохожим и полицейским, подошедшим слишком близко. Остальные систематически обыскали каждое помещение между баррикадой и берегом.
С мигающим фонарем вместо пароля командор без проблем подошел к этой баррикаде, и его вместе со следовавшим по пятам Вайманом пропустили. Товар, спецгруппа, командор и Вайман оказались на борту подводной лодки в 2 часа 35 минут, и через десять минут они скрылись под водой.
После того, как командор Гриннел обменялся приветствиями с командиром субмарины, он представил тому Ваймана.
- Новичок. Обычно я бы не стал с ним связываться, но у него особая мотивация. Он может оказаться очень полезен.
Командир подводной лодки без всякого интереса оглядел Ваймана.
- Только если его не заслали специально.
- Я применил свое кольцо. Если вы хотите взять его с собой на дело, мы можем проверить его и прямо здесь привести к присяге.
Они поместили Макса в устройство, измеряющее пульс, обьем груди при вдохе и выдохе, силу мускулатуры и мозговые импульсы. Специалист по присяге, пока настраивал детектор лжи, задал Максу обычные вопросы о его близких.
После этого наступила расплата. Вайман успел заметить, что когда начались вопросы, командир подводной лодки сунул свой револьвер в кобуру.
- Имя, возраст и откуда родом?
- Макс Вайман, 22 года, территория Синдика, Баффало.
- Нравится ли тебе Синдик?
- Я его ненавижу.
- Как ты относишься к Северамериканскому Правительству?
- Оно против Синдика, и поэтому я за него.
- Хочешь работать на Правительство?
- Да.
- Будешь убивать, работая на Правительство?
- Да.
- Есть ли у тебя какие-либо оговорки, не отраженные в твоих ответах?
- Нет.
Это продолжалось около часа. Вопросы постоянно перефразировались; после каждого ответа техник в свитере незаметно кивал головой с удовлетворением. Наконец, все кончилось, и его освободили из этого устройства.
Командир лодки казался немного смущенным, когда он достал маленькую книжицу и прочел:
- Заявляете ли Вы, Макс Вайман, что вы искренне отказываетесь от всех обязательств, ранее взятых Вами на себя, и клянетесь в верности Североамериканскому Правительству?
- Клянусь! - горячо проговорил молодой человек.
В далеком уголке его мозга, впервые за многие месяцы, перестал звенеть колокольчик, качаться маятник и мигать огоньки.
Чарлз Орсино снова знал, кто он и какая задача перед ним стоит.
Глава 7
Началось это, когда девушка провела его через двери комнаты для заседаний. Обычно появляются дурные предчувствия: обычно теряют дар речи. Но огромные сводчатые двери наводят ужас, распахиваясь перед вами, и еще больше ужасают, за вами закрываясь.
- Где мы? - наконец спросил он. - Кто вы?
Она ответила: - В лаборатории психологии.
На него это возымело такой же эффект, как если бы образованному молодому человеку в 1950 году сказали "отдел алхимии" или "лаборатория астрологии".
Он равнодушно повторил:
- "Лаборатория психологии". Ладно, не хотите говорить, не надо. Я и так иду добровольно.
Это должно было напомнить ей, что он был чем-то вроде героя и с ним следует обращаться с определенной долей уважения, оставив при себе ее ядовитые шуточки.
- Именно так, - сказала она, возясь с замком еще одних сводчатых дверей. - Я - психолог. Кроме всего прочего, зовут меня Ли Фалькаро, раз уж вы спросили.
- Родственница старого маф… Эдварда Фалькаро?
- Прямая, по линии Симона. Он мой дядя по отцу. Отец - на юге, в Майами, он занимается в основном бегами и игорным бизнесом.
Вторая огромная дверь вела в комнату, вся атмосфера которой свидетельствовала о зауми.
- Садитесь, - предложила она, указав на очень необычное кресло. Он сел и обнаружил, что это кресло оказалось самой удобной мебелью, на которой он когда-либо сидел. Оно настолько удобно охватывало все тело, что оно нигде не давило и не покалывало. Девушка тем временем посмотрела на табло, размещенное на спинке кресла и что-то пробормотала о его настройке.
Он запротестовал.
- Не говорите глупостей, - решительно возразила она.
Сама она села на обычный стул. Чарлз обернулся в своем кресле и обнаружил, что его кресло поворачивается вместе с ним. По-прежнему никакого давления, никаких неудобств.
- Вы удивились, - начала она, - услышав слово "психология". У нее трудная история, и люди воспринимают ее как какую-то грязную работу. Верно, что сегодня не особенно-то стремятся изучать человеческий мозг. Люди живут без забот. Все, что они хотят, они получают без видимых усилий. Говоря языком вашего дяди Фрэнка Тэйлора, Синдик - это организация соответствующей структуры с высокой нравственностью и народной поддержкой. На моем же языке Синдик - это имидж отца, хорошо выполняющего роль отцовства. Если дела идут хорошо, люди не копаются в себе, не занимаются интравертизмом. Конечно, трудно назвать причину, почему в моей семье попытались сохранить традиции экспериментальной психологии. Очень, очень давно старый Амадео Фалькаро консультировал профессора Оскара Штернвайса с факультета психологии Колумбийского университета - он не был похож на того импровизатора, каким его пытаются представить в учебниках истории. Случилось так, что одна из его дочерей вышла замуж за сына Штернвайса и унаследовала записи, библиотеку и аппаратуру профессора. У нее стало какой-то привычкой поддерживать их в порядке. Когда каждая психологическая школа пыталась доказать, что она одна права, а остальные не правы, и что психология кончилась как наука, это не затронуло семейную традицию, и она оставалась в стороне от этой перебранки.
А сейчас вы небось удивляетесь, что это имеет общего с попыткой внедрить вас в правительственные структуры?
- Да, - горячо проговорил Чарлз. Если бы она не состояла в Синдике, то несколько минут назад он бы возмутился, обозвал все это чушью и ушел. Но поскольку она не только была членом Синдика, но и принадлежала к фамилии Фалькаро, ему не оставалось ничего другого, как выслушать ее болтовню и уйти только потом. Вся эта психология - сплошной вздор. Иды, сверхсознание, интеллектуальные векторы, консультирование, психосоматия… - вздор душевнобольных стариков. Это каждый знает.
- Как мы знаем, Правительство применяет для первичного "просвечивания" новичков специальные расслабляющие наркотические вещества. Для надежного повторного "просвечивания" они применяют физиологический детектор лжи, действие которого основано на том факте, что произнесение ложных ответов вызывает определенную напряженность тела. Мы обойдем это путем создания о вас легенды как о юноше, по некоторой существенной причине ненавидящем Синдик…
- Простите, но вы только что мне сказали, что их нельзя одурачить!
- Мы не собираемся их дурачить. Вы будете на самом деле юношей, ненавидящим Синдик. Мы на некоторое время сотрем вашу настоящую личность. Мы будем каждый день в течение полугода пичкать вас секоналом. Мы похороним Чарлза Орсино под горой внушений, принуждений и наваждений, которые будут охватывать вас шестнадцать часов в сутки, а вы не сможете сопротивляться, будучи в состоянии грогги. Обычно такая искусственно созданная личность бывает невротичной, но это только еще более будет способствовать вашей миссии.
Впервые в жизни он столкнулся с метафизикой.
- Но… Но… Как мне узнать, что я - это я?
- Мы думаем, что сможем вас переключить на старую личность. Когда вы принесете присягу на верность Правительству, вы сможете вернуться к своей прежней личности.
Он не преминул заметить, что на ее лобике появилась пара маленьких морщинок, когда она произнесла мы думаем и сможем. Он знал, что в некотором смысле сейчас он ближе к смерти, чем если бы в него попала пуля Хэллорана.
- Может, этого хватит? - просто спросила она.
Здесь смешались многие факторы. Жизнь ради Синдика, как в детских исторических книжках. Этот фактор не следует слишком преувеличивать. Но если его умножить на это будет повеселее, чем самое отчаянное поло и на это здорово повысит мой престиж в этом семействе, то вы получите Уже что-то близкое к тому, что есть на самом деле. И как-то, под заинтересованным взглядом Ли Фалькаро, он отказался разделить эти факторы словами если все это сработает.
- Я согласен, - сказал он.
Она улыбнулась. - Это не будет слишком тяжело. Раньше нужно было запоминать, как ты голосовал на выборах, какой у тебя номер страховки, военный табельный номер, адрес, - все то, что они могли бы проверить, сотни всяческих мелочей. Сейчас же все, чем мы должны вас обеспечить - это имя и вымышленная жизнь.
Началось это в весенний лень и продолжалось до глубокой осени.
Колокольчик звенит.
Огоньки мигают.
Маятник раскачивается.
Ты - Макс Вайман с территории Синдика, Баффало. Ты - Макс Вайман с территории Синдика, Баффало. Ты - Макс Вайман с территории Синдика. Баффало. Ты - Макс Вайман с территории Синдика. Баффало…
Жареные сосиски по утрам, тебе ведь нравился их запах, доносившийся из булочной на Везей стрит.
Мистер Как-его-там, усатый учитель английского языка, требовавший, чтобы ты продолжал свое образование в колледже…
… но работа на складе была ближе к дому, а им был нужен человек в аварийную бригаду…
Ты - Макс Вайман с территории Синдика, Баффало. Ты…
Колокольчик звенит.
Огоньки мигают.
Маятник раскачивается.