– Повторяю, – голос в мегафоне зазвучал на тон выше. – Водитель автобуса!..
Баян, казалось, сейчас заплачет. Он то и дело оборачивался на завхоза, по красной физиономии текли струйки пота. Еще немного – и он врежется вон в тот фургон спереди или обдерет бок джипа по правую сторону…
– Есть! – воскликнул Доходяга. В трясущейся руке он сжимал желтоватую картонку.
– Так диктуй номер! – рявкнул завхоз, снимая трубку.
Таким решительным я его еще никогда не видел. Доходяга проблеял имя и номер. Завхоз мгновенно набрал его на приятно жужжащем диске.
– Алло, – произнес он. Дунул в трубку. – Вы меня слышите? Очень хорошо. У нас небольшая проблема. Машинка ваша патрульная… Номер, э…
– Пятьсот семнадцать, – мгновенно сообщил выглядывающий через занавеску Хиляк. – На обгон пошел, подрезать будет…
– Пятьсот семнадцать… Да, патрульная… Автобус тормозит, ага… Так вот, пусть не тормозит… Хорошо, спасибо…
Автобус дернулся и замер.
– Все… – обреченно проговорил Баян. – Он впереди встал. Прощайте мои права со всеми категориями…
– При чем здесь твои права! – отмахнулся Крот.
Даже мне было ясно: остановили нас не просто так. В мире анималов есть такой термин – "заказ". Похоже, нас тоже заказали. Что самое мерзкое – свои же, братья-слабаки. Все-таки, они способны на самые изощренные подставы. Понимать это начинаешь, только окунувшись в нашу среду. Как же мне это надоело…
С минуту все сидели в оцепенении, пока Баян удивленно и немного недоверчиво не произнес:
– Уехал… Ей-богу, уехал! Документы вернул и даже извинился!
– Так это и есть манипулятор? – разглядывая аппарат в руках завхоза, восхищенно произнес Крот.
Матвеич мрачно кивнул:
– Да. Только в ГАИ теперь надолго доступ закрыт. Боюсь, как бы нашу контурную метку не уволили…
– А как же Экзекуторы такой штукой пользуются? – спросил я. – Каждый раз кого-то увольняют?
– На то они и Экзекуторы, чтобы умело управлять Контуром, – пояснил Хиляк. – Тут нам сними не тягаться: это как в шахматах – новичку против гроссмейстера…
– Поэтому нам и нужен герой, – раздельно произнес Матвеич. – Чтобы переступить через правила и дать слабакам силу.
Все внимание снова обратилось ко мне…
Я снова крайний.
11
Припарковать автобус в оживленном центре казалось невозможным. В конце-концов, Баян просто выпихнул меня с завхозом в переулке, и до Манежной площади мы добирались пешком. Я недоумевал: чего нас понесло в центр, когда по уму следовало бы хорошенько спрятаться и затихнуть. Среди плотных потоков народа мерещились подозрительные лица и холодные взгляды. Оставалось лишь вжать голову в плечи и мысленно повторять: "все хорошо, в Багдаде все спокойно…"
Майор ждал нас у входа в "Охотный ряд", как раз напротив гостиницы "Москва". Вяло подумалось: "А где же мотоцикл?". Говорить не хотелось.
Но мы уже пробивались сквозь упругие двери, мимо лезущих на воздух людей, ошалевших от вакханалии товарного изобилия и зубодробительных цен. Спустились на эскалаторе нижний уровень. Меня не покидало ощущение, что мы собираемся принести жертву какому-нибудь алчному богу торговли. Люди на эскалаторах были торжественно молчаливы, взгляды модных красавиц сверкали, лоснящиеся пакеты с покупками намекали о сделке с подземным дьяволом…
Однако майор Хорь не стал тащить нас на алтарь какого-нибудь бутика. Вместо этого мы свернули в неприметный служебный ход. Дойдя до конца длинного коридора, спустились по крутой лесенке. Здесь красовались двери с трафаретными фигурками и гостеприимными буквами "М и Ж".
Я недоуменно посмотрел на завхоза – но майор уже отпирал широкую дверь, притаившуюся под лестницей. Молча кивнул, приглашая следовать за ним.
– А… Туда разве можно? – робко поинтересовался я.
– Со мной – можно, – заверил Хорь. – Это мое хозяйство.
Матвеич подтолкнул меня, и я нехотя ступил на темную лестницу. Щелкнул выключатель, и путь озарился скудным электрическим светом. Честно говоря, меня уже стали раздражать всякого рода подземелья. В этом вопросе я полностью солидарен с Клоуном. Взгляд упал на стену – там красовалась крупная трафаретная надпись:
БОМБОУБЕЖИЩЕ
Косая стрелка указывала вниз.
Что меня поразило – эта надпись определенно была сделана задолго до сотворения подземного Вавилона. Древние матовые плафоны в решетчатой защите свидетельствовали в пользу моего предположения.
Прошли узким коридором и уткнулись в запертую дверь с четырьмя рычагами по сторонам и круглым окошком-глазком. Хорь навалился на рычаг, дернул. Дверь подалась и отошла плавно и тихо. Похоже, за петлями следили…
Переступили через необычайно широкий порог – и оказались странном помещении – похожем по сечению на придавленную трубу. Вдоль стен – длинные металлические лавки, в углах – массивные, металлические же шкафы. Место это производило на редкость удручающее впечатление…
– Были времена, хорошо строили! – любовно поглаживая наклонную стену, сказал завхоз. – Только, вот, не слишком практично…
– Этот бункер тоже "лишний", – поинтересовался я? – Из "остатков роскоши"?
Майор только усмехнулся и направился к противоположной стене
– А то как же, – сказал Завхоз. – Случись ядерная война – Клану что, подыхать прикажешь? Нам в убежищах мест никто не бронировал…
– Так, я свет выключаю! – предупредил майор. Он держал руку на рукоятке старомодного рубильника.
– А зачем выключать? – глупо спросил я.
Бах! И будто глаза лопнули – ни черта не видно, одни цветные пятна… Следующая дверь, не в пример первой, оказалась скрипучей. Это можно считать плюсом, если единственным ориентиром остается звук.
Впрочем, за узким овалом снова показался свет. Только какой-то… неправильный. Вялый, дрожащий…
От свалившейся откуда-то догадки меня прошибло потом. Я еще не верил, перешагивая через порог…
– Так это здесь… – пробормотал я.
– А почему бы и нет? – усмехнулся Матвеич.
– А? Кто это?! – раздался знакомый голос, и перед нами, как привидение, возникло настороженное лицо Затворника.
Мы стояли в окружении свечей, словно готовились к таинственному обряду. Переливающееся Око завораживало, здесь не хотелось думать о чем-то суетном. Древность и вечность – вот символы Сердца и скрытого в нем сокровища.
– Штуку придется эвакуировать, – сказал Матвеич. – Отсюда ее заберет перевозчик.
– Почему? – тупо спросил я. – Ведь никто, кроме меня и вас не знает…
– Именно поэтому. Вдруг тебя пытать будут? – с грубоватой иронией вставил майор. Он обходил древнее устройство по кругу, делая какие-то замеры рулеткой.
– Спасибо, ободрили… – проговорил я. – Но ведь, вроде, чужака нашли?
Последние слова дались мне с трудом. Я не хотел думать о Томе, а мысли лезли, как тараканы…
– Ты же знаешь – дело не в одной шпионке анималов. Это только первая ласточка. Дело в интересе, который к нам стали проявлять власть имущие. Проблемы бы и не возникло, если б не борьба за власть внутри Клана. Такое бывает. Нужно пройти через очищение – и тогда Штука вернется…
– Очищение? – пробормотал я. – Как это?
– По разному бывает, – пожал плечами Матвеич. – Но слабаки – жестокий народ. Так что, поверь, виноватого найдут и накажут. Правда, пострадает множество невиновных. Но так без этого никогда не обходится…
– Лес рубят – щепки летят, – кряхтя сказал Хорь, и невольно вспомнился портрет над противоположным входом в странное святилище слабаков.
– Ну, а пока Штука на месте – займемся тобой, Близнец… – загадочно сказал завхоз и позвал:
– Эй, Затейник, у меня кое-что есть для тебя….
Я дрожал в ожидании неведомого, вцепившись в свой хрупкий картонный талисман. Вглядывался в неряшливый почерк на открытке, пытаясь услышать ответ от той части себя, что хитро сбежала во тьму, оставив меня в одиночестве, как осколок разбитой чашки. Текст не давал ответа. Он просто смеялся надо мной, играя размытыми намеками.
Я снова один. Даже мои друзья, те, которых я обрел на этом странном отрезке своей судьбы, оставляли меня, безжалостно толкая вперед – туда, куда никогда не решились бы ступить сами.
Герой всегда остается в одиночестве.
В этом наверняка есть какой-то скрытый смысл. Разгадай его – может, ниточка потянется к другим великим тайнам бытия. Но у меня нет ответа…
И я снова стою перед странной, нелепой Штукой, пытаясь высмотреть ответ в завораживающих огоньках Ока…
– …В общем, Штуку придется перепрятать, – нарочито спокойно говорит Матвеич. – Слишком беспокойные времена настали…
– Что значит – перепрятать?! – бормочет Затворник. – Как вы это себе представляете?! Ее же не сдвинешь с места! Еще же повредить можно…
– Если сюда доберутся анималы – и сдвинут, и повредят, и на кусочки растащат, – мрачнеет завхоз. – Все уже продумано – как и куда. Надеюсь, до этого, все же, не дойдет. У нас есть защитник…
– Защитник? – глаза Затворника странно сверкают в трепещущем свете свечей. – Он ведь слабак, верно?
– Слабак, которому суждено стать героем, – говорит Матвеич.
В другое время я посмеялся бы над пафосом этой фразы. Сейчас же не хотелось смеяться. Просто слова поменяли свой первоначальный смысл.
А Штука все изучала меня своим мерцающим глазом, сдирая слой за слоем с моей подгнившей души – словно луковицу чистила… Господи, о чем я только думаю? О чем угодно – только не о НЕЙ…
– Вот как… – проговорил Затворник. – Ты, думаешь, пришло время?..
Он отвернулся, сгорбился, сделал несколько шагов в полумрак. Замер, словно задумавшись.
– Пришло время? – тихо переспросил я.
Матвеич только молча взглянул на меня и поспешно отвел взгляд. В другое время это меня бы насторожило. Сейчас же было просто все равно.
Затворник резко повернулся, решительно двинулся в мою сторону. Скрючившись, посмотрел как-то снизу, и спросил треснувшим голосом:
– А ты действительно хочешь стать героем? Обрести несвойственную для природного слабака силу?
Первым порывом было просто пожать плечами – продолжая оставаться в защитном коконе равнодушия. Но это новое, злое чувство толкало меня вперед – как давным-давно, в другой жизни, отчаяние подтащило однажды к самому краю бездны. Это очень похожие вещи – и то, и другое грозит саморазрушением.
Но что-то удивительное ощущалось в этом клубке зла и страха.
Я перестал думать только о себе.
За моей спиной стояли друзья, наставники, дети. Множество ясных глаз, в которых еще не погасла надежда…
– А знаешь ли ты, что обманывать природу – непростительно и опасно? – продолжал Затворник, вглядываясь мне в глаза, словно что-то мог высмотреть в этом тягучем сумраке. – Что ты можешь просто не выдержать – и тогда твоя новая сила раздавит тебя самого, как грузовик – старую телегу?
Этот странный человек говорил тихо, вкрадчиво. Как дьявол, искушающий слабую душу. Наверное, так оно и было на самом деле. Если он хотел произвести на меня впечатление – ему это удалось.
Матвеич молча наблюдал за нами, даже в свете свечек было видно, что ему не по себе. Пот струился по его лицу, затекал в глаза, и завхоз смешно моргал за тяжелыми стеклами. Но не двигался – словно боялся спугнуть жутковатую торжественность момента.
– Знаешь, я, наверное, могу помочь тебе… – в голосе Затворника вдруг послышалось волнение. – Правда, есть одно обстоятельство. Подобного еще не делал никто. Даже Послушник не упоминал о таком в своих трактатах…
Затворник шарахнулся от меня, уселся на ближайший стул, обхватил голову руками. Рассмеялся странным, то ли безумным, то ли счастливым смехом:
– Даже у него не вышло, а у меня получилось… Десять лет мне не на ком было опробовать это…
– Что – "это"? – Затворник начинал пугать.
– То, что ты ищешь! – Затворник снова вскочил на ноги, его дрожащий палец замаячил перед моим лицом. – Силу!
Мне хотелось крикнуть, что я ищу совсем другого, но… Я не знал, как продолжить фразу.
– Силу… – пробормотал я.
– Силу! – оскалился Затворник. – Силу!
Он даже потряс руками над головой, словно хотел придать словам убедительности.
– То, чего лишены слабаки, то о чем они бредят, мечтают, то, чего им никогда не получить… Я смог, я смог ее отделить от трусости и неверия – того, наполняет слабые души! Понимаешь?!
Еще вчера я был бы потрясен. Наверное, сказанное перевернуло бы все мои представления о мире… Но сейчас просто спросил:
– Сила? А почему об этом никто не знает? Только жалость известна.
– Ты представляешь, какое это оружие? – тихо произнес Матвеич. – За это анималы пойдут на все, и никакая кровь их не остановит. Слова "жалость" в их лексиконе нет, оттого мы и неприметны. Но услышь они – "СИЛА"…
– Да, ох и кутерьма началась бы… – мелко засмеялся Затворник, поднося к морщинистому лицу тяжелую свечу. – Но, слава богу, подлинной силы в этом мире не так уж много. И выбрать ее песчинки из целых потоков жалости – словно перемыть тонны золотого песка. Оттого силы у меня – лишь на одного-единственного человека. И дело даже не количестве. Просто…
– Герой должен быть один? – вырвалось у меня.
– Именно, – удовлетворенно кивнул Затворник. – Пошли за мной…
Мы подошли к Оку. Мне показалось, что цветные огоньки внутри него оформились в зрачок, который упился в меня с новым интересом.
– Штука изучает тебя… – сказал Затворник. – Так надо. Но у тебя есть время подумать.
– О чем?
– Сила миллионов слабаков – это не совсем то же, что сила анималов. Если честно – я вообще не знаю, что это такое…
– А с чего вы взяли, что вам вообще что-то удалось?
– Иди сюда! – казалось, мой вопрос вызвал у Затворника настоящий восторг. – Смелей!
Я осторожно пошел следом за нелепой, согбенной фигурой. Матвеич остался за столом. Зато цветной зрачок Ока неестественно вывернулся, провожая меня. Эта Штука способна свести с ума. И, наверное, уже проделала это с несчастным Затворником…
– Смотри!
Я уже видел. Длинные ряды прозрачных лотков, будто стенки огромного аквариума. И за мутным стеклом – крысы. Огромные, страшные, один вид которых вызывал отвращение и ужас. Некоторые смотрели равнодушно, другие, завидев меня, кидались на стекло, заставляя нервно вздрагивать.
– Все многократно проверено! – радостно сообщил Затворник. – Толпы слабаков, единицы сильных… А вот, знакомься…
Затворник поднес свечу к одной из прозрачных клеток.
Там сидел крысенок. Мелкий, и не такой страшный как прочие хвостатые твари. Только чем-то он отличался от прочих.
Он смотрел мне в глаза. И не отводил взгляда.
– Знакомься, – сказал Затворник. – Это ты.
У меня потемнело в глазах.
– Что значит – я?!
– Твой близнец, – потирая ладошки, захихикал Затворник. – Ты ведь Близнец? Ладно, шучу. Просто он прошел твой путь. И, как видишь, жив. Пока. И, если честно, мне не терпится проделать то же самое с человеком…
Я смотрел на крысенка. Тот по прежнему не отводил взгляда. Странно – говорят, животные не терпят долгого человеческого взгляда… Черт возьми – он сделал пару шажков навстречу, поднялся на задние лапы, передними упершись в стекло.
Я был готов поклясться – это что-то большее, чем просто подопытная крыса! Тварь продолжала изучать меня – словно сама стала глазами проклятой Штуки…
Господи, что со мной хотят сделать?!
Но долгое стояние на краю уже стало мучительным. Надо было решаться.
– Так ты готов стать героем, мой друг?! – вкрадчиво, с надеждой произнес Затворник. – Готов ли ты первым перешагнуть грань между слабаком и теми, кто дышит полной грудью? Действительно ли ты хочешь стать сильным?
И я зажмурился, набрал полную грудь воздуха, как новорожденный перед первым криком, и выдохнул:
– Да!
– Я!
– Хочу!
– Стать!
– Сильным!
Часть четвертая
Слабаки не сдаются
1
Выбиваю кулаком стекло, засовываю руку, открываю машину изнутри. Я не знаю, зачем поступаю именно так. Возможно, дает о себе знать избыток силы. Нет, не физической. Просто меня не покидает ощущение, что я могу свернуть горы. Глупо, да? Но поверьте, это чувство дорогого стоит.
Сигнализация ревет, но я не обращаю внимания – так же, как не обращают внимания прохожие – они привыкли к однообразному назойливому завыванию, так что эта дешевая "сигналка" на старой "восьмерке" – совершенно бессмысленная вещь…
Зачем я это делаю? Ну, скажем, чтобы осознать – как далеко я в состоянии зайти… Хотя понимаю: это несколько "не наш метод". Ведь сила нужна мне вовсе не для совершения безнаказанных преступлений. Только вот что-то есть странное в этой энергии, собранной по крупицам у множества слабаков.
Мне постоянно хочется совершить какую-нибудь невероятную, пафосную глупость. Вроде, как – перепрыгнуть с крыши одной многоэтажки на другую, подстеречь в темном переулке толпу хулиганов с целью накидать им по сопатке, нагло приставать к самым красивым девушкам, и, наконец, – пробежаться по городу голяком! Ну и еще кое-что, о чем не принято говорить в приличном обществе.
Самое интересное, что я ничего этого не боюсь, и мне огромных усилий стоит сдержаться. Потому, что моя задача заключается совсем в другом, и глупо было бы сейчас оказаться в психушке или в милиции.
Не сразу я понял в чем тут дело, пока до меня не дошло: у меня появилась сила и храбрость на то, чтобы реализовать все неосуществленные мечты слабаков! Это одновременно и развеселило, и озаботило: как бы силушка не вышла из-под контроля. Все-таки, не надо забывать, что я – слабак от природы, и сконцентрированная во мне сила – чуждая слабаку стихия.
Немного проехавшись по пустынной улице, я вылез из угнанной "восьмерки". С сожалением и стыдом посмотрел на разбитое окно. И оставил на сиденье "тысячную". Сигнализация запоздало крякнула вслед и замолкла окончательно.
Кулак пульсировал от боли, костяшки разбиты.
Надо бы поаккуратнее со своей избыточной энергией.…
Я шел по улице и замечал, что на меня с интересом поглядывают очень симпатичные девушки. Раньше этого не было, хотя пластических операций никто мне не делал. И хоть раньше на внешность я тоже не жаловался, это было нечто совершенно новое… Наверное, что-то изменилось во взгляде, в походке…
Уж, не про эти ли изменения в исступлении кричал Мокрица?
Что он еще говорил? Герой придет и спасет? Ну, и что я теперь должен делать?
Мне действительно хочется какой-то активности. Просто удивительная жажда деятельности. Теперь я понимаю, в чем истинное отличие слабаков от анималов. И даже начинаю немного завидовать последним…
Блин! Да я ведь и есть анимал! Никак к этому не привыкну.
…Весело насвистывая, бреду по аллее, пинаю желтые листья, ем мороженое. Мне теперь всегда хочется есть. А по правде – хочется очень многого, желательно – всего и сразу. И я уже не стыжусь своих несбыточных желаний. Просто прикидываю пути их кратчайшей реализации. Ведь для меня теперь нет ничего невозможного.
И тут будто спиной начинаю чувствовать опасность. Кто-то крадется по пятам, тихий и хищный.