Оба компьютера уцелели, несмотря на три зимовки и постоянную влажность. Наверное их делали неправильные китайцы. Не те, что клепали радиостанции. Сын что-то покопался внутри, сняв боковую стенку, поколдовал пару раз матерными заклинаниями, и все заработало, о чем известил "Раммштайн" из колонок. Еще минут пятнадцать с паяльником и проводами, и колокольчики судовых громкоговорителей на мостике рявкнули Вагнеровским "Полетом валькирий".
"РТ-300" уходил в обратный путь. И как у каждого уважающего себя корабля, на корме красовалось название, сделанное золотой краской из найденного баллончика - "Иван Федорович Крузенштерн - человек и пароход".
ГЛАВА 10
Деревня Дуброво.
Тремя днями раньше.
В воздухе пахло неприятностями. Точнее - предчувствием крупных неприятностей, вплоть до беды. У мелких запах другой, чуть отдающий полынью и крапивой, а этот… Этот затхлый, но почему-то с примесью крови. Его ни с чем не спутаешь и никогда не ошибешься. Запах был везде - в улыбках попадающихся навстречу односельчан, в их вежливых расспросах и приветствиях; он сочился отовсюду, заставляя болезненно сжиматься сердце, и он же стискивал холодным обручем виски.
Это случалось и раньше, но сегодня… стоило только выйти из дома, как сразу нахлынуло, придавило и склонило к земле так, что каждый шаг давался с трудом. Приходилось делать вид, будто никуда не торопишься, а оглядываешься по сторонам только из простительного в ее возрасте любопытства. Это сейчас в тринадцать лет уже взрослая, но совсем недавно, три года назад - это еще ребенок. Вернуться? Там от мамы идет теплая волна жасмина, сменяющаяся зверобоем беспокойства за папу и Андрюшу. А от младших братьев - луговым разнотравьем. У этих бандитов даже мысли перемешались, не всегда определишь, которая чья. Но хорошие - ни страха, ни зависти, что тянут сладковато-прелой листвой. Недавно приобретенная младшая сестренка, у которой нет еще имени, - только молоком.
- Ленка, дай стрельнуть! - А вот и они, легки на помине. Четыре мушкетера, четыре буйных ветра - будущее славного Саргайского рода.
Издалека показала братцам кукиш. Не подействовало, продолжали приставать:
- Тебе что, жалко, да? А волшебной саблей можно нашу березу за один раз срубить? А возьми нас с собой на рыбалку! А Никитка Малов говорит, что ты целоваться не умеешь!
Лена остановилась и бросила в Витьку, выдавшего самую страшную тайну, подобранную с земли сосновую шишку. Да, не умеет! И что? Не с самим же Никиткой, тайным воздыхателем, учиться? Тоже вот, жених нашелся, не только стрелять не умеет, но и оружие в руках никогда не держал - родители не разрешают. Они у него пацифисты. Папа, правда, иной раз их педерастами называет, на что мама ругается, а Андрей смеется и соглашается. Наверное, так оно и есть, отец и старший брат никогда не ошибаются. Не готов защищать - значит, не мужчина.
Пацаны отстали, наверняка что-то задумали. Судя по хитрым физиономиям и взглядам, бросаемым на подаренную в день рождения шашку, сейчас проберутся в кузницу делать себе очередной меч-кладенец. Она не вмешивается - отец как-то объяснил, посмеиваясь в усы, что не запрещает, но и открыто разрешать не будет. Иначе пропадет ореол таинственности и волшебства.
Ну и пусть занимаются и тренируются. Всяко лучше, чем весенняя попытка отправиться на охоту за тваренышами с самодельными луками и кривыми стрелами. А у нее есть своя тайна, живая и от этого жуткая. И ей уже два дня. Не связан ли с ней горький запах беды? Наверное, нет, от тайны пахнет любопытством, интересом и, как это ни странно, доброжелательностью.
На воротах от старшего из стражей - болотная тина с добавлением гнилой капусты. Залепить бы все восемь картечин в ощупывающие глазки. Папа говорил: "Видишь агрессию - стреляй первой. Выживший всегда прав. Или в большинстве случаев". Но вот так просто выстрелить в живого человека? Только за мысли? Люди все-таки…
Словно что-то почувствовав, охранник побледнел и отшатнулся. А может, так оно и есть.
- Доброе утро, Леночка! - Едва уловимая прелая листва. Боится?
- Для меня - доброе. Откроете?
- Конечно. На охоту?
Издевается? Обожгла взглядом и вышла за ворота. И уже не услышала за спиной сдавленный всхлип, не увидела прижатую к лицу ладонь и наливающийся кровью багровый след от виска до подбородка. Как от плетки.
В деревне уже давно привыкли, что иногда по утрам дочь Чертобоя-старшего уходит за стену. Зачем? Ну, зачем-то ей это нужно. Может быть, поля проверяет или ловушки на них устанавливает. Иногда приносит грибы, ягоды, букеты лекарственных трав - да пусть ходит, если не боится попасть на зуб тваренышам. Не маленькая, вон - карабин наготове и шашка на боку. Дева-воительница. Ведьма! Последнее, впрочем, скорее в похвалу.
Дорога - всего лишь две узкие протоптанные стежки параллельно друг другу. И те постоянно зарастают травой, расползающейся с середины. Пусть, зато не будут скользить под ногой и раскисать после каждого дождя. Эту недавно прокашивали - жесткая щеточка стебельков похрустывает под сапогами. На обочине небольшая копешка, сметанная, пока сено еще сырое. Перегнивает, а на следующий год пойдет под вспашку вместо навоза.
Дорога уходит дальше к югу, в сторону Фроловского и Грудцино, но Лена сворачивает вправо, на едва заметную тропинку. Там, через десять минут неторопливого шага, на самом краю громадного оврага, ждет старый друг - столетний дуб с бьющим из-под корней родником. И новый знакомый, который, она чувствует, изо всех сил хочет стать другом. Только зачем ему это? Именно ему?
Он появился два, нет, уже три дня назад, в день рождения, когда отец со старшим братом уехали, не дождавшись праздничного обеда. Обидно. Можно понять, что дела подождать не могут, но ведь и тринадцать лет бывает только один раз в жизни! Обида… и чтобы не срывать ее на младших, она ушла сюда, к старому дубу, на толстой ветке которого можно лечь и молчать, слушая тишину, жаворонков и шелест листвы. А потом… потом достать флейту и вдохнуть в нее душу. Пусть оживет, запоет мертвая деревяшка, выплескивая и развеивая над полями девичьи несчастья!
Дома - гитара. Живая, своенравная, с характером испанской доньи, закалывающей мантилью отравленным стилетом. Неподдающаяся, покорная только сильным рукам старшего брата, которого одного лишь признала равным себе. А при вдохновении - превосходящим. Девичьим же пальцам не подчиняется, не строит, дребезжит серебром басовых струн, сопротивляется. Так что - флейта. Хрупкий кусок дерева с чуточкой кости и металла, неизвестными путями попавший в эту забытую богом деревню.
Вот и тогда… Сидела опустошенная, выдохнув из себя всю жизнь в импровизацию, в жалобу, в детский плач. Открыла осушенные внутренним огнем глаза, посмотрела вниз - чтобы сразу встретиться взглядом со Зверем. Круглые зрачки, не обычные, кошачье-змеиные. В них - интерес? И ванильный запах мыслей. У тваренышей есть мысли? Наверное, если они чувствуются.
Флейта полетела вниз, когда рука потянулась к карабину. Но зверь, вопреки ожиданиям, не бросился на промелькнувший инструмент, остался на месте, скаля клыки в каком-то подобии… улыбки? Вздор и бред, единственное, на что они способны, - жрать. Единственная эмоция - голод. Мутант? Урод среди себе подобных? И гораздо крупнее остальных - размером с хорошую кавказскую овчарку, только не такой лохматый. Застыл, чувствуя взгляд сквозь прорезь прицела. Шаг вперед. Палец выбирает холостой ход спускового крючка. Еще шаг. Придержать дыхание… Третий… На что надеется? Зверь-самоубийца? Десять шагов - и ванильный запах. Подошел к флейте. Они же не видят неподвижные предметы? Этот - видит. Взял передними лапами, протягивает. Поднялся на задние, воткнул инструмент в трещину в коре. Отошел, пятясь задом, застыл. Сыграть еще? Ему? Да не жалко, пусть слушает.
А дома долго колотила запоздалая нервная дрожь. Он - враг. Но тогда почему провожал почти до самой стены, держась в десяти шагах впереди и чуть левее, как будто специально предоставляя выгодную позицию для выстрела? Лишь немного не доходя до ворот - растаял, исчез во ржи, посеянной по обеим сторонам дороги.
На следующий день встретил на том же месте, где расстались накануне. Зверь оставался неподвижным, ожидая приближения девушки, и поднялся, только когда опять оставалось десять шагов. Шел впереди не оборачиваясь, только у самого дуба сделал широкую дугу, освобождая место для прохода. А потом вновь запела флейта.
Сегодня так же - только клыкастая улыбка уже не кажется такой уродливой. Красавица и чудовище? Пусть так, а что делать, если единороги давным-давно вымерли? А в сказках из чудовищ порой получаются вполне приличные принцы. Из этого, правда, недомерок какой-то выйдет. Вот он приосанился, будто чувствует мысли о нем, шевелит круглыми, как у мышки, ушами. А морда вовсе не крысиная, зверь больше похож на виденную только на картинке росомаху, особенно в профиль, когда останавливается и к чему-то прислушивается, повернув голову. В этот момент смешно подрагивают усы-вибриссы. Ярко-рыжие, они хорошо заметны даже с десяти шагов.
Около дуба - ставший привычным ритуал уступания дороги. Залезать на ветку не стала, чай, не русалка, на ветвях-то сидеть. Зверь лег, вытянулся, положил морду на лапы и смотрит с ожиданием. Концерт тебе? Ну что же, получишь! Флейта заныла на одной, самой верхней ноте, даже у самой заломило зубы. Слушатель подскочил, скривился от отвращения и замотал башкой. Что, разве не нравится? А вот так? Пальцы забегали по инструменту, и началась музыка - то тревожная, то торжественная, приправленная грустным запахом надвигающейся беды.
Закрыть глаза. Смотреть некуда - эти ноты никогда не ложились на бумагу. И почувствовать непонятную тяжесть на коленях - зверь улучил момент и, подобравшись поближе, положил голову. Тоже зажмурился от удовольствия. Даже кажется, что он впитывает в себя все звуки, не пропуская их на сторону. Будто гурман, но оголодавший гурман, дорвавшийся до изобилия.
- А ну, брысь отсюда! - Лена прекратила игру и отвесила слушателю подзатыльник. Тот ткнулся носом в голенище сапога, фыркнул возмущенно, но остался на месте. - Кто разрешил?
Молчание. Только следующий удар был перехвачен мягко, но решительно. Зубастая пасть сжала запястье аккуратно, чуть придержала, положила на колено, а потом, словно извиняясь, длинный шершавый язык прошелся по пальцам.
- Нельзя! Ты же ядовитый?
Вопросительный взгляд - что тогда можно? Только слушать?
- Да, только слушать. И не лизаться. - Ладонь потянулась погладить. - А ты мягкий, как кот Вася. Был кот, пока… Зверь, хочешь быть Васькой? Опять лижешься? По ушам получишь!
В глазах удивление - за что? А по ушам не нужно - лучше почеши за ними.
- Обойдешься! Ты, Васька, кушать хочешь? Или только людьми питаешься?
Обида. Крупными буквами читается: Я! ТЕБЯ! НЕ ЕЛ!
Лена сама не знает как, но поняла. Погладила успокаивающе страшную морду, стирая с нее горечь, и достала из кармана пакет с прихваченным из дома завтраком. Четыре запеченные в печке картошины, луковица, два огурца - все. Горсточка сушеных белых грибов в чистой тряпочке - лакомство и десерт.
- Будешь картошку? Я тебе ее почищу.
Зверь мотает головой, отказывается. Но вежлив - попробовал маленький кусочек, слизнув с ладони неожиданно длинным, ярко-красным языком. Щекотно.
- Чем же тебя покормить? У меня больше и нет ничего. Привереда ты, Васька.
Запах ванили сменяется мятой пополам с чабрецом - смотри! Хищник неуловимым движением выскочил из тени на солнце и замер. Шерсть поднялась дыбом, глаза округлились еще больше, уши встали торчком, усы перестали вибрировать. Волна удовольствия и сытости.
- Вы что, как деревья, солнышком? А зачем тогда…
Недоеденная картофелина выпала из руки и укатилась в траву. Слезы из глаз. Они не видят, перед ними встают лица погибших за три года друзей и знакомых. Умерших от голода, от яда и заражений, загрызенных тваренышами. Такими, как этот. Зверь уже рядом, слизывает бегущую по щекам соленую влагу, порой застывает, будто прислушивается к внутренним ощущениям. И запах мяты уходит, уступив место запаху боли. Он не похож ни на что, просто почувствуешь раз, и знаешь - это боль. Разрывающая душу пополам и связывающая нервы в тугой узел. В общий узел общих нервов.
Хрип. Стон. Открыла глаза.
- Вася, что с тобой? - Зверь катается по земле. - Что?
Изо рта пена с кровью. Бьется судорожно - умирает? Придержать, чтобы не покалечился? Лена упала сверху, отбросив мешающий карабин в сторону, и попыталась прижать Васька. Не получилось, он крупный и сильный, хоть и меньше размером ее самой. Но не намного. А когда ухватила за уши, стараясь удержать голову, вдруг наткнулась на взгляд распахнувшихся широко глаз. Общий узел общих нервов…
Нет, это была не память самого зверя. Скорее наследственная, может быть, генетическая или память предков. Но в нее затянуло, как в омут. Нет, не так - полностью растворило в ней, поглотило личность, а потом мучительно долго возвращало ее обратно.
Там были горящие города, задыхающиеся в ядовитом дыму планеты, армии механизмов, пилотируемых… управляемых тваренышами. Армии? А на Земле, значит, полигон? Это не так, и Лена уже сама знала ответ. Не полигон - небольшая по их масштабам тренировочная база молодняка с функцией естественного отбора. На полном самообеспечении, то есть - кормушка. А люди - одноразовые манекены в спортзале и вкусный приз за победу. Проигравших не считали и не жалели - расходный материал, выведенный в лабораториях на основе таких, как Васька.
Он же товар штучный. Командир. Их на всю Землю всего миллиона полтора. Сколько точно - неизвестно, естественный отбор для всех одинаков. Они предназначались для командования теми армиями, и только, но не управления ими или постановки задач - этим занимались исключительно Хозяева. Кто такие - тоже неизвестно. Их лица (морды?) в воспоминаниях всегда размыты и окутаны радужной сферой. Таинственные Хозяева тварей. Создатели тварей.
Сколько будет продолжаться обучение, Васька не знал. В каждом заложена своя программа, и после ее завершения должен включиться сигнал готовности. Кому и куда передается - тоже неизвестно. Наверное, технические разделы высокого искусства войны будут преподаваться не здесь и не сейчас, может быть, даже и не на Земле. Пока же в командирские обязанности входило справедливое распределение охотничьих угодий и сдерживание излишней агрессии. Задача уничтожения человечества не ставилась - иначе пропадал азарт, смысл и интерес. В первый год утолена жажда убийства, вбитая еще до рождения, и привит вкус к живой крови - этого достаточно.
Следующими этапами должны были стать штурмы и осады укрепленных населенных пунктов с применением местных ресурсов. Подкопы, тараны, катапульты - уровень Средних веков этого мира. Все взрывающееся, стреляющее, зажигательное и тому подобное программой категорически запрещалось. Противника требовалось убить клыками и когтями - приказ, нарушить который ни один зверь не в состоянии.
Лена открыла глаза и с недоумением увидела над собой ветви дерева. Это что, она уснула прямо на земле, позабыв про осторожность, и ей снились кошмары? А Вася? Поднялась рывком, сжимая лежавшую поперек груди "Сайгу".
- Васька, ты? Почему белый? Ты же зверь?
Непонимание, радость… мысли. И уже более четко:
"Зверь умер. Я - другой. Я - Василий".
- Говоришь?
"Думаю".
- Но… как?
"Было. Общий узел общих нервов. Я - это почти ты. Василий, и немного Лена".
- А я?
"Ты - Лена. Не Василий".
- Вася, а почему ты не пытался убить меня тогда, в самый первый раз? Когтями, зубами, как приказывает программа?
Недоумение. Обида.
"Убить музыку? Как? Зачем?"
- Но я же не всегда играла. По дороге сюда, например.
Понимание. Радость. Черемуховый запах радости.
"Брак. Сбой программы. Понимаешь?"
- Некондиция, значит. И куда теперь тебя, на переплавку? Или куда отправляют биороботов?
Скалится не зло. У них есть чувство юмора?
"Не роботы. Теперь просто жить. Командир - ты".
- Зачем я командир?
"Нужно. Цель - служить. Или самоликвидация".
- Сложно-то все как у вас, - проворчала Леночка и задумалась.
Нет, похоже, что сложности начались как раз у нее, а Васька свои благополучно свалил с больной головы на здоровую. Куда его теперь девать, домой забирать? Ну, допустим, через забор-то можно перелезть, чтобы не идти в ворота, или пусть подкоп делает, в конце-то концов. Но мама будет категорически против нового жильца и вполне отстоит свое мнение с помощью автоматной очереди. Вот младшие братья придут в полный восторг, но толку-то от такой поддержки?
- Вася, а ты точно без еды можешь обходиться? Только солнечным светом?
Улыбка.
"Не только светом. Но зачем знать? Чем питаются комары, когда в лесу нет грибников и охотников?"
- Шутишь? А потом возьмешь и отгрызешь мне голову.
Обида. Непонимание. Предельная серьезность.
"Зачем? Как? Я - это почти ты. Себя нельзя съесть".
- А других? Маму, папу, братиков, сестренку?
"Семья. Прайд. Только охранять".
- А чужие?
"Покажешь. Можно не есть, можно просто убить".
- Кровожадный.
"Нет, не жадный. Придешь после ночи? Завтра?"
- Сегодня уже уходишь?
"Я - нет. Ты уходишь".
- Ну да. - Леночка бросила взгляд на часы, подаренные старшим братом еще до Нашествия. - Мне еще сетки на озере проверять. Пойдешь с нами на рыбалку?
"Озеро? Мы не любим воду - наш океан нас убивает. Хищники".
- И никогда не купаетесь?
"Только если приказ".
- А просьба?
"Твоя? Она выше приказа".
- Потому что я командир?
"И это. И другое. Командир не может быть своим, ты - да. Командир - свой. Это много больше".
- Тогда подождешь?
"Уже жду".
- Мам, дай рацию, я на озеро!
Ольга только головой покачала, глядя на стремительно влетевшую в дом дочь. Про таких раньше говорили - "чертенок в юбке". Но Лена надевает платья только по большим праздникам, объясняя, что потертые джинсы гораздо лучше смотрятся с бронежилетом и сапогами. Ей бы в куклы играть, образно говоря, но любимая игрушка - карабин. Висит на плече, даже когда выходит в огород за пучком укропа. Папина дочка. Но добрее, учитывая возраст.
- Скоро обед будет готов.
- Перловка? Не хочу. Мам, я мальчишек с собой возьму?
- С ума сошла? А если зверье набежит?
- Они защитят! Мужчины же… будущие.
Да уж, мужчины. Но неожиданно Ольга поняла, что это действительно так. Мальчишки выросли - пришли другие времена, и порог взросления значительно понизился. Не отпускать в самостоятельную жизнь сейчас, подрезать крылья орлятам и держать возле себя? А потом? Выживут сильнейшие, и дай бог, чтобы это были ее пацаны. Четыре мушкетера, четыре буйных ветра… Сашка, Витька, Сережка и Мишка.
- Пойдем.
Лена послушно пошла за матерью в полуподвальный этаж, где за печкой стоял тяжеленный, окованный стальными полосами заветный сундук. Отец строго-настрого запрещал даже прикасаться к нему, но сегодня… сегодня щелкнул замок и откинулась крышка.
- Выбирай!