Вздохнув, Онисим, а следом за ним и Митька покинули двор бабки Свекачихи и направились к Большому посаду. Шли молча - да и чего было болтать? И без всяких лишних вопросов все с Онисимом Жилою было предельно ясно - промышлял он мелкими кражами, да не от себя, а от Свекачихи - с ней и делился. Затем и нового члена шайки привел - показать хозяйке. Ну, показал… Митька передернул плечами - уж больно нехорошее впечатление осталось у него после бабкиного осмотра. Ровно коня выбирала или, там, борова!
А вокруг под ногами в густой зеленой траве стояли хрустальные росы. Сияло голубизной небо, сладко пахло клевером, и в каждой росинке отражалось сверкающее желтое солнце. На монастырских полях крестьяне заканчивали сев. Еще немного - и станут в полный свой рост травы - начнется покос, и там, на монастырском лугу, и здесь, на лесной поляне - тоже монастырской. Весь посад, все лавки, все жители - все вокруг принадлежало Тихвинскому Богородичному монастырю. Ему и только ему - на что у монасей имелась еще от царя Федора тарханная грамота.
Онисим шагал, насупившись, а вот Митрию быстро прискучило идти молча. Да и, честно говоря, не все он еще и вызнал, что мог бы.
- Онисим, а Онисим?
- Чего тебе?
- А этот Федька Блин, я смотрю, гад ядовитейший!
- Да какой еще гад-то! Всем гадам гад.
Ага… Митька был рад, что напал на такую благодатную тему. Быстро - пока не дошли - продолжил:
- И всегда на него управы, окромя Васьки Москвы, не было?
- Хм… - Онисим замялся и, обернувшись, пристально посмотрел на отрока. - А ты-то откуда Ваську Москву знаешь?
- Да так, слыхал, - лениво отмахнулся Митрий и, вспомнив вчерашний разговор, добавил: - Человек в своем деле знатный.
- Знатный, - испуганно оглядевшись по сторонам, передразнил Жила. - Меньше болтай, дольше проживешь. С неделю уж как сгинул Василий. Может, в чужедальнюю сторонку подался, а может, и вовсе пропал - при его-то делах всякое может быть.
- Да уж, - тихонько хохотнул Митька. - Уж теперь-то Федька Блин силу почуял. Небось, к нему теперь обращаться будут, заместо Васьки?
- Ага, как же! - Онисим злобно ощерился. - Ты и сравнил тоже. Кто Васька и кто Федька? К Ваське и уважаемые люди не брезговали обращаться, а Федька кто? Шпынь, понимать надо!
- Уважаемые? - подначивая собеседника, презрительно сплюнул Митрий. - Это кто, Узкоглазов, что ли?
- Не только он… Постой-ка! А ты откуда про Узкоглазова знаешь?
- Откуда надо, - осадил Онисима отрок. - Сам же говоришь - меньше болтаешь, дольше живешь.
- Я смотрю, ты много чего ведаешь… - Онисим прищурился и хотел было что-то добавить, да передумал и махнул рукой.
Впереди, по Тихвинке-реке, плыли на плоту какие-то люди с баграми, веревками и еще какими-то странными приспособлениями, напоминавшими садки для рыб.
- Тсс! - замедлив шаг, Онисим потянул Митьку в траву. Отрок удивился:
- Ты что?
- Лежи молча! - змеей прошипел Жила и, пригнув к земле Митькину голову, добавил: - Лежи, не то утопят.
- Утопят? - не поверил отрок. - Это кто, эти рыбачки-плотовички, что ли?
Скинув руку Онисима, он приподнял голову и присмотрелся: на плоту плыли в основном молодые, сильные парни самого подозрительного вида, у многих за поясом виднелись ножи, а кое у кого - и сабли. Особенно выделялся один - постарше других, с бородищей черной, со шрамом через все лицо.
- Башку-то пригни, - снова зашептал Онисим. - Не дай Боже, заметят да подумают, что следим.
- А чтоб не подумали, надо было не прятаться в траву, а идти себе как ни в чем не бывало, - вполне резонно возразил Митрий, вызвав у своего сотоварища новый приступ злобы.
- Сиди уж, Умник!
И в самом деле, высовываться было опасно. Митька давно уже заметил, какие волчьи взгляды метали по берегам стоявшие на плоту парни, и теперь наконец догадался, кто это. Ну конечно же - искатели утопших сокровищ. Лет двенадцать тому назад, когда тихвинские чернецы в страхе дожидались нашествия "немецких людей", всю монастырскую казну, погрузив на карбасы, повезли в Новгород, а что не смогли увезти - затопили в реке Тихвинке. До Тихвина "немецкие люди" тогда не дошли, лишь разорили принадлежащую Богородичной обители отдаленную сиверскую тонь, что же касаемо утопленной части казны - кто ее только с тех пор не искал - даже иностранцы! Ходили упорные слухи, что монахи подняли со дна лишь малую часть затопленных сокровищ. К тому же время от времени на прибрежный песок выносило то серебряные монеты, то распятия, то украшенную самоцветами панагию. А сколько фальшивых карт продавалось ушлыми людишками еще лет пять назад! С тех пор, конечно, страсти поутихли, но, как видно, не совсем. Скрывшиеся за излучиной реки искатели сокровищ произвели на Митрия впечатление людей дела - ножи и сабли говорили сами за себя.
- Ну, слава Богу, уплыли. - Онисим поднялся с земли и, отряхнув колени, перекрестился на видневшиеся по левую руку луковичные купола Успенского собора.
- Слава Богу, - так же перекрестился и Митрий. - Чего сегодня делать будем?
Жила усмехнулся и, покровительственно похлопав отрока по плечу, веско сказал:
- Увидишь!
Дело оказалось не столь уж сложным: в числе других мальцов из шайки Онисима создавать толпу вокруг колпачников, катавших для ротозеев горошину, - поди-ка, угадай, под каким колпачком? Угадаешь - получишь деньгу, а то и копейку - что поставишь. Из самих-то тихвинцев - людей в большинстве своем ушлых и мало склонных доверять кому бы то ни было - на такой дешевый развод ловилось мало, из сопленосых отроков разве что, а вот приезжие частенько бывали недовольны. Эко - хотели выиграть да поднажиться, а что вышло? Последнюю лошаденку - и ту проиграли вчистую!
- Эй, кручу-верчу, обмануть не хочу! - ловко переставляя блестящие колпачки, во всю ивановскую орал "колпачный мастер" - крещеный татарин Авдейка, продувная бестия, каких мало. У него и рожа-то была вполне соответствующая - узкоглазая, хитрая, круглая, как бубен, нос широкий, бородавчатый, а на левой щеке - родинка чуть ли не в пол-лица, вот уж поистине: Бог шельму метит!
Рядом с Авдейкой мельтешили угрюмые парни, охранники, и пара подставных игроков: Лешка по прозвищу Куриный Хвост и седой благообразный старик - дед Кобылин. Лешка - рыжий, вертлявый, нахальный - был пару лет назад попавшись на краже дров где-то в районе Вяжицкого ручья. Вяжицкие мужики его тогда и побили, после чего раздели, изваляли в навозе и, засунув в задницу куриные перья, подожгли. Так вот Лешка и бежал, орал благим матом, отсюда и прозвище. Ну, прозвище и прозвище, не хуже любого другого, подумаешь - Куриный Хвост. Ну а дед Кобылин, тот всю жизнь конюхом был, а знающие люди говорили, что не только конюхом, но и конокрадом, причем не из последних. Украденных лошаденок надувал да перекрашивал, вот потому и Кобылин.
Как раз с утра на торг приехали заозерские мужички с солью да кодами - людишки зажиточные, лесные, таких грех упустить. Вот и не упускали.
- Кручу, верчу, обмануть не хочу! - надрывался татарин Авдейка. - Подходи, налетай, угадай - богатым стань!
- А и угадаю! - щерил щербатый рот дед Кобылин. - А и…
- Погоди, дед, дай-кось мне попробовать! - Лешка Куриный Хвост, перекрестясь, бросил шапку оземь. - А ну-ка…
- Кручу-верчу…
- Этот!
Лешка накрыл один из колпачков шапкой:
- Ставлю четыре деньги!
- Точно этот? - ухмыльнулся татарин.
- Гм… - Якобы задумавшись, Куриный Хвост оглянулся на любопытствующих мужичков. - Точно этот, православные?
- Этот, этот! Открывай, татарская рожа!
- Опа!
Отбросив в сторону шапку, Авдейка поднял колпачок - есть! Вот она, горошина.
- Выиграл, получай! - Широко улыбаясь, татарин отсчитал подельнику четыре деньги.
- Вот, - нарочито громко воскликнул Онисим, - свезло парню!
- Так и ты играй, - тут же посоветовал Авдей. - Везет тому, кто играет. А, так, православные?
- Да ты-то хоть сам крещеный, рожа?
- А как же! Могу и крест показать, вона!
- Иди-ка, и вправду крещеный. А ну, крути…
- Мне, мне дайте сыграть, - дед Кобылин умело нагнетал обстановку. - Чувствую, должен сегодня выиграть, должен.
- Успеешь еще, наиграешься. - Один из мужиков вытащил из-за пазухи тряпицу с серебряными монетами. - Ставлю четыре деньги! Крути, татарская морда.
Как ни странно, мужик выиграл. Впрочем, отчего же странно - Авдей не пальцем деланный, заманивал остальных, от которых уже и отбою не было. Заозерские мужички, а следом за ними и какие?то обозники образовали вокруг колпачника плотный, едва продираемый круг. Тут же шарилась и малолетняя шатия Онисима Жилы. У кого денежки за пазухой, тому, конечно, спокойней, ну а у кого в кошеле на поясе - тот сам дурак. Опа! Митька едва успел моргнуть, как какой-то рыжий парнище ловко срезал кошель у обозника-ротозея. А не зевай!
А там, в кругу, уже кто-то голосил басом, кто-то ругался, а кто-то, наоборот, радостно хохотал во всю глотку. Татарин Авдей дело свое знал хорошо - вмешательства парней-охранников почти не требовалось.
- Кручу-верчу, обмануть не хочу!
Вдруг - совсем рядом, кажется, что над самым ухом - заржали кони!
- Стрельцы!
Пронзительный заливистый свист рассек воздух, куда-то исчез рыжий, да и Онисим спешно улепетнул за угол Преображенской церкви - остались одни заозерские мужички да обозники. Кто-то злой, а кто-то и радостный.
- Паисий, Паисий едет, - увидев появившийся из-за поворота возок, запряженный парой гнедых лошадей, зашептались в толпе. - Старец судебный.
Многие потянулись к возку.
- Благослови, отче!
Возница остановил лошадей прямо напротив весовой избы - важни. Паисий - высокий худой, вовсе не старый еще мужчина, с длинной черной бородой и умным пронзительным взглядом - поправив клобук, выбрался из возка, перекрестил собравшихся.
- Ну, чады, ужо разберу делишки ваши. Ждите, на важню вот только зайду.
Голос у чернеца оказался приятный, громкий, да и вид судебный монах имел представительный - ряса простая, черная, а вот нагрудный крест - золотой, и цепь такая же - толстая, златая. Оно и понятно - в лице Паисия сама обитель Богородичная суд творила!
Немного побыв в важне, судебный старец вышел на крыльцо и зорко оглядел низко поклонившихся ему мужичков.
- Почто, православные, челом бьете?
Православные, стараясь соблюдать хоть какой-то порядок, бросились к старцу с жалобами. На весовщика - дескать, обвешивает, на амбарных стражей - в три шкуры дерут, на колпачника - ну, это, само собой, проигравшие.
Паисий покивал, выслушал, присел на вынесенное из важни креслице. По обе руки его встали стрельцы - с бердышами, при саблях, некоторые и с пищалями.
- Не ломитесь, ровно скот, православные, - успокоил чернец. - Всех приму, по каждому вашему делу.
Молодец оказался старец! Ишь, как действовал - напрямую, без челобитных. Ну, всякую мелочь только так и нужно разбирать - быстро и действенно. Так Паисий и делал. Митька приблизился - больно уж любопытно стало.
В первую очередь старец резко уменьшил количество обиженных, разом отметя пострадавших от колпачника ротозеев.
- То ваша вина, - грозно предупредил монах. - Ежели какая глупая дурачина разумеет, что колпачки, карты игральные, кости и прочая нечисть для того только созданы, чтобы ему, глупцу, выиграть, - так не так это!
Митрий одобрительно кивнул - хорошо сказал старец, кто бы спорил!
- Однако и колпачников обнаглевших найдем и накажем! - пообещал Паисий. - В этом не сомневайтесь. Что там далее? Весовщик? Неправильно взвесил? А ну, выберете троих… При них - ваших выборных - пусть весовщик весы да гири перевесит. Ежели неверно - наказан будет, а ежели все добро - так нечего и роптать, ведь мыто с каждого - давно известно. Справедливо реку, православные?
- Справедливо, отче! Реки дале.
Так же быстро и - надо отдать ему должное - справедливо судебный старец разделался и с другими делами, только что касается нескольких жалоб, на каких-то приказчиков, отложил для дальнейшего разбирательства. Вообще же Паисий произвел хорошее впечатление, и не только на Митьку.
- Судебный старец Паисий, - выслушав подробный доклад Митрия, протянул Иван. - Так ты говоришь, он умен и ухватист? Что ж… - Юноша потер руки и улыбнулся. - Именно судебный старец нам, Митрий, сейчас и нужен!
- Нам-то он зачем? - не понял Митька.
- А затем… - Иван попытался замять тему, однако не получилось - Митрий проявил настойчивость и даже высказал некоторую обиду.
- Как же так получается? - шмыгнув носом, произнес отрок. - Ты нас с Прохором на государево дело поверстал, а сам не доверяешь!
- Я не доверяю?!
- Ну, если и доверяешь, то не полностью.
- С чего ты это взял, Митрий?
- С чего взял? Изволь, поясню.
- Да уж, будь так любезен.
- Изволь, изволь… - Митька явно был обижен и - наверное, под влиянием инока Паисия - жаждал справедливости. - Ты ведь даже нам самого важного не сказал - в чем наше главное дело? Используешь, как медведь пчел. А ведь не грех нам то знать, а?
Иванко хотел было что-то ответить, но внезапно сконфузился, покраснел. А ведь и впрямь - прав Митька! Новым своим людям ничего-то толком не рассказал товарищ разбойного приказу дьяка. Не рассказал, потому как, наверное, где-то в глубине души считал их гораздо ниже себя. И в самом деле - кто он, Иван Леонтьев? И кто - они. Служилый человек из детей боярских - рода, пусть крайне обедневшего, зато древнего, и - мелкие монастырские людишки-оброчники. Однако без этих оброчников вряд ли можно было что сладить здесь, в Тихвине. А дело важное, главное - и сам дьяк разбойного приказу Тимофей Соль многого от Ивана ждал. Главное дело…
- Главное дело - хлеб, Митрий, - покусав нижнюю губу, просто сказал Иван. - Хлеб, понимаешь? В Москве. Да по всей Руси-матушке, окромя северов, - голод страшный.
- То я слыхал… Хлеб, значит… А тот купчина московский…
- Гад, каких мало! Понимаешь, он не так сам по себе важен, как… - Иванко, волнуясь, сбивался, начинал сначала, стараясь не отступать от главного. - Царь Борис Федорович что только не делает во спасение голодающего народа русского. Работы на Москве устроил - дабы хоть какую-то деньгу людям заплатить, хлеб велел по одной - разумной - цене продавать. Так разве ж наши купцы-сволочи тако поступать будут? Такие гады среди них есть - если могут на смертушке людской нажиться, наживутся, псинищи! Не хотят жито по установленной цене продавать, все свою выгоду ищут… вот и тот московский купчина, Акинфий его зовут, Акинфий Козинец… тоже выгоды ищет, да не для себя одного - нелюдью купеческой послан торговые пути вызнать. Ой, чую - запродаст посевной хлеб свеям!
- Нешто у свеев своего хлеба мало?
- Пусть и не мало, так все сделают, чтоб врага своего - нас - ослабить. Акинфий Козинец - предателя хуже. Я запозднился чуть, думал, купчишки своего человечка к осени ближе пошлют, с урожая. Одначе на тебе - и посевным житом не побрезговали. Им-то что - пусть на Руси люди друга дружку поедом едят, у них, купцов, своя выгода - людоедская. И надо эту выгоду им поломать, не допустить сей гнусной продажи, сорвать, да все пути тайные вызнать. Ничего задачка?
Митька покачал головой:
- Трудная…
- И много чего от нее зависит!
- Постой… - Отрок вдруг наморщил лоб, задумался. - Нешто жито свое московские купцы где-нибудь поближе продать не могут? Эва махнули - в Швецию!
- Поближе? - Иванко усмехнулся, хотя карие глаза его по-прежнему оставались серьезными. - Могут и поближе. И продают. Только там, поближе, опаснее - государевы слуги не дремлют. А здесь… Вроде никто и не подумает. Акинфий Козинец тот еще черт, думаю, и смерть таможенника с ним связана.
- Ну, теперь-то мы этого Козинца не достанем, - протянул Митрий.
Иван ухмыльнулся:
- Не достанем? Как знать, как знать. Не думаю я, чтоб Козинец со своим обозом в Архангельский городок пошел, - так и в самом деле слишком уж длинный путь получается. Зачем, если через Тихвин все уладить можно? Козинец ведь и послан улаживать.
- Почему ж ушел?
- Ушел? А кто тебе сказал, что он ушел? Скрылся на время в дальних лесах - я так мыслю. Видать, напугали… А кто его мог напугать?
- Кто? - эхом переспросил Митрий, хотя сам уже догадывался кто.
- Судебный старец Паисий - больше некому. Что-то он там такое раскопал.
- Так пойди к нему да спроси, - посоветовал Митрий.
Иван улыбнулся:
- Не так-то все просто, парень. К Паисию сперва приглядеться надо - я затем и Прохора в монастырь отправил. Как думаешь, справится Прохор?
- Прошка-то? - Митька засмеялся. - Конечно, справится! Он ведь не только кулаками махать, у него и ум имеется… правда, ленивый вельми. Но справится. Только ему все об главной цели обсказать надо. И про хлеб, и про купца этого, Козинца.
- Обскажем, - потянувшись, заверил Иван. - Завтра в шайку свою пойдешь, к этому, ушастому…
- Онисиму Жиле.
- Вот-вот, к Онисиму. Настропалишь там его, есть у меня одна придумка…
Придумку свою Иванко тут же и обсказал Митрию. Отрок слушал внимательно, не перебивая. Только вот улыбки сдержать не смог - слишком уж все несерьезно выходило. Впрочем, кому несерьезно, а кому и… Митрий шмыгал носом - почему-то очень уж смеяться хотелось. И еще одно хотелось…
Спросить, а правда ли говорят, будто царь на Москве - ненастоящий?!!
Так и не спросил про то Митька, постеснялся. Не о царе надобно было сейчас думать, о хлебе. Хлеб - всему голова!
Глава 12.
Судебный старец
Паки же древле враг наш диявол, не хотя роду християнского видети в добре, вложил в человецы лукавство, еже есть лихоимествовать, и введе многих людей в пагубу.
Новый Летописец. О разбойницех и о посылке на разбойников
Июнь 1603 г. Тихвинский посад
Хэк!
Прохор словно игрушку опустил тяжелый колун на кряж. Чуть посопротивлявшись для вида, кряж недовольно скрипнул и развалился на две половины. А уж дальше дело пошло - располовиненные-то поленья куда как легче колоть. Прохор ими и не занимался, откидывал послушникам, сам же махал колуном - половинил кряжи. Ловко это у него получалось, ухватисто - будто морды в сходящей драке бил.
Хэк! Хэк!
Только летели по сторонам щепки.
Мимо проходившие чернецы невольно остановились полюбоваться:
- И ловок же ты, паря!
- Да уж, силой Господь не обидел! - Прошка обернулся, тряхнул рыжеватой прядью - красавец парень: силен, статен, голубоглаз, на подбородке бородка курчавится. А как дрова колет - любо-дорого посмотреть. Вот монахи и смотрели, правда недолго, - по делам шли.
- В послушниках у нас? - уходя, обернулся один, скромненький, умноглазый, иеромонах Варфоломей. Прошка знал уже - те чернецы, что грамотны и слово Божие истово проповедовать могут, священниками-иеромонахами становятся. Не все, конечно, а отцу архимандриту угодные. Вот и Варфоломей был из таких - большое влияние имел в обители Богородичной, с Паисием, старцем судебным, приятельствовал.
Улыбнулся Варфоломею Прохор, поклонился, перекрестясь:
- В послушниках, отче!
Иеромонах тоже улыбнулся в ответ, покивал: