Все напряглись, оглянулись, услыхав позади чей-то громкий плач, даже, скорее, стон. В углу, у самых ворот, вернее у того места, где не так давно еще были ворота, ныне превращенные в щепы метким пушечным выстрелом, в пожухлой траве лежал мертвый пес Коркодил. Рядом с ним, обняв собаку за шею, громко рыдала Гунявая Мулька. Митрий, сидевший на корточках рядом, тщетно успокаивал девушку.
А над рекою плыл колокольный звон.
- Ну, пора, - негромко сказал Паисий. - Пойдем теперь к пристани.
- А не рано? - усомнился Иванко, поглядев в небо.
Старец усмехнулся:
- В самый раз.
Глава 20.
Цветок папоротника
…папоротник расцветает в полночь на Ивана Купалу чудесным огненным цветком, который указывает все клады…
Э. О. Бондаренко. Праздники христианской Руси
Июнь 1603 г. Тихвинский посад
Herbe - что это за слово такое? Ведь помнил же, еще у покойного Карлы Иваныча спрашивал. Митька напряг память, еще бы - именно это словечко и было написано чернилами примерно в середине "Пантагрюэля", так, чуть заметненько, по типу - умный поймет. Да нет, пока не понималось что-то, ну никак! Можно, конечно, и потом посмотреть, завтра, но… Вряд ли и завтра будет достаточно времени, да и вообще. Отрок перевернул листок и вздохнул.
Вечерело, и клонящееся к закату оранжевое солнце отражалось в реке, пылающей таким же оранжевым жаром. В бледно-синем небе висели грязно-белые, золотистые снизу облака, на фоне небесной синевы и оранжевого пожара заката четко выделялись черные силуэты баркасов.
Пищальники отца Паисия расположились полукругом вдоль всей пристани, затаившись в ивовых зарослях. Сам старец вместе с Иваном спрятались на баркасе старосты, Евлампия Угрюма, Митька же и Прохор устроились на соседнем судне, стоявшем с другой стороны мостков. Не так уж и темно было - белые ночи, - с карбасов хорошо просматривались дорога, идущая вдоль реки к пристани, скрывающиеся за кустами пищальники и спрятанная за амбаром пушка. А как же! Все по-серьезному, у Акинфия Козинца в обозе, чай, не ангелы - головорезы, один другого гнуснее.
Ну, когда ж они появятся? Когда же? Иль московит что-то заподозрил, решил не рисковать? Все может быть…
Митька вновь всмотрелся в книжку, пролистнул - буквицы расплывались перед глазами черно-оранжевым пламенем. "Трава", "трава"… Может, она еще где-нибудь упоминается? Ну да, упоминается, вон - глава "о том, как Пантагрюэль… гм… готовится к… voyage… mer… Мер, кажется, - море… А вояж? А, путешествие… "К морскому путешествию"… "…а также и о траве - о траве! - именуемой пантагрюэлин". Да, похоже, именно в этой главе как раз и написано о траве… Знать бы только где да попытаться понять - что? Митька внимательно просмотрел на свет каждый листок… и вдруг увидел напротив нескольких предложений дырочки. Словно бы кто наколол булавкой. Ну-ка, ну-ка…
"Листья у пантагрюэлина в три раза больше в длину, нежели в ширину… кончики их напоминают… копье или ланцет хирурга". Что такое ланцет? Хирург? Да и перед "копьем" какое-то непонятное слово. Ага - македонское. И вот еще - "пахнут его листья сильно и для тонкого обоняния не весьма приятно".
- Ну, что тут у вас? - перебравшись через мостки, поинтересовался Иванко. Видать, изнывал, маялся, вот и решил поболтать с друзьями, хоть немного расслабиться, ибо верно говорят: ждать да догонять - хуже нету.
- Да вот, книжицу пересматриваю, - охотно отозвался Митрий. - Пока еще видны буквицы…
Он кратко рассказал об итогах поисков, зачитав найденные абзацы.
- В три раза больше, - задумчиво повторил Иван. - Напоминают какое-то македонское копье или ланцет, пахнут сильно и неприятно. И при чем тут эта трава? Ладно, потом на досуге подумаем, поразмышляем…
В придорожных кустах вдруг громко засвистала малиновка.
- Идет кто-то! Прохор, будь начеку, мало ли - побежит.
- Побежит - догоним, - хмуро бросил Прохор и ударил кулаком в ладонь.
Покосившись на него, Иван хотел было что-то сказать, но лишь вздохнул и, вернув книгу Митьке, перебрался на карбас старосты.
- Эй, есть тут кто? - пройдя на мостки, сипло осведомился путник. Согбенный, с узкой длинной бородкой… Варсонофий! - выглянув из-за мачты, сразу узнал Иван. Вот те раз! Наш пострел везде поспел: и лиходеям московским помощь оказывает, и шведам! Хотя, может, таможенник и по каким-то своим, вполне обычным делам зашел… Может.
- А тебе кто нужен-то? - как можно беспечней откликнулся переодетый в крестьянское платье Иван.
- Староста ваш, Евлампий Угрюм, здесь ли?
- Эвон, в каморке, - Иванко беспечно кивнул на кормовую каютку. - Спит, наверное. Разбудить?
- Да не сплю я! - глухим голосом отозвался Евлампий. - Кого там черт принес?
Иван шмыгнул носом:
- Ты кто, паря?
- К старосте я, - уклончиво ответил монах. - По важному делу.
- Ну, раз по важному, заходи. - Баркасник гостеприимно распахнул дверь. - Извиняй, темновато тут, да и тесно. Зато лишних ушей нет.
- Это хорошо, что нет, это хорошо…
Немного погодя в каморке послышался шум, впрочем, быстро стихший. Иван бросился было туда, нос к носу столкнувшись с Паисием.
- Взяли гниду, - тихо сказал старец. - Как открылся Евлампию: я, мол, как и ты, человек свейский, так я из-под лавки и вылез. Едва кинжалом в шею не получил, лиходей-то верток да злобен оказался! Хорошо, баркасник помог скрутить.
- Надо было Прохора к вам подсадить, - улыбнулся Иван.
- Ага, - Паисий глуховато рассмеялся. - Уж этого-то детинушку в каморку точно не вместишь!
Монах посмотрел в небо.
- Пожалуй, пора бы и гостям жаловать… Если не заподозрили чего.
В кустах громко закрякала утка - кря-а, кря-а…
- А ведь едут! - передернул плечами Паисий. - Едут, Иване, едут! Ну, начнем, благословясь.
Старец, а следом за ним и Иван, и вышедший из своей каморки Евлампий, размашисто перекрестились.
- Помоги, Богородица Тихвинская!
Отец Паисий с Прохором и Митькой побежали к пищальникам, туда же дернулся и Иван.
- Постой, друже, - баркасник дернул его за рукав, обернулся, понизил голос. - Чувствую, в опасное дело ты меня втянул.
Иван пожал плечами:
- А жить вообще опасно. Чего сказать хочешь?
- Вот, - карбасник снял с пояса кошель-"кошку", - тут серебришка немного. Ежели что, супружнице моей, Анфисе Ивановне, передай. Она на Бастрыгина живет, а где изба - спросишь.
- Передам… - Юноша улыбнулся. - Если сам выживу.
- Я кошель-то в каморке на лавке оставлю, - пояснил Евлампий. - Не ты, так кто-нибудь из карбасников передаст.
- Эй, карбасные! - закричали с мостков.
Иван поспешно отвернулся - купец Акинфий Козинец мог помнить его в лицо еще по Москве.
- Чего надо? - хмуро осведомился баркасный староста.
- Акулин Блудливы Очи за нас договаривался, - подойдя ближе, негромко пояснил купец. Толстый, одетый в глухую однорядку поверх аксамитового кафтана, он выглядел, словно истый боярин.
- Акулин? Да, приходил такой.
- Так можно перегружать?
Пока они разговаривали, Иван исподволь всматривался в обоз. Крепкие, закрытые рогожами возы, сытые кони. Вокруг возов тускло сияют красные искры - запальные фитили пищалей. Не дурак Акинфий, не дурак, осторожен. Запросто может уйму народу положить в случае непредвиденных осложнений.
- Акулин ничего не передавал? - как бы между прочим осведомился купец.
- Нет… А что, должен был?
- Да нет. Просто так спросил - мало ли. Так разгружаем?
- Грузите…
Повернувшись, Акинфий Козинец быстро направился к своим:
- Разворачивай…
Возы быстро развернулись, вызвав недоумение Ивана, - с его точки зрения, так было не очень-то удобно их разгружать. Не торопясь, возы подъехали к амбару и непонятно как встали, полностью перегородив дорогу. Красные искорки тлеющих фитилей вытянулись за возами в единую линию…
- Пали! - жестко скомандовал Паисий.
Подпрыгнув, жахнула пушка, вздыбив впереди возов землю. Встали на дыбы, заржали, попятились кони.
- Бей вражин! - с криками, с посвистом вылетели из засады монастырские люди.
Ответом были выстрелы. Четкие, слаженные, они проделали в рядах нападавших изрядную брешь.
- Не давайте перезарядить! - хватая палаш, бросился в схватку Иван.
И снова залп - на этот раз стреляли свои пищальники. Трое вражин повалилась в траву, остальные ответили выстрелами. Зарядить пищаль - долгое, непростое дело, а потому схватка скатилась к рукопашной.
- Врассыпную, - размахивая саблей, деловито командовал отец Паисий. - Двумя шеренгами наступать. Окружаем! Главное - не дать уйти.
Командовал старец на редкость умело: часть бойцов уже ввязалась в бой, остальные быстро пошли в окружение. Выскочив, набросились с тыла и флангов:
- Бей лиходеев! С нами Заступница Тихвинская!
С палашом в руках Иванко взобрался на воз, ударом ноги отпихнул сунувшегося было туда же вражину, спрыгнул, одновременно нанося удар, - выронив бердыш, подвернувшийся под руку московит со стоном повалился в траву. Ага!
Со всех сторон звенели клинки, слышались надсадные хрипы, стоны и ругань. На юношу накинулись сразу двое - один с саблей, другой с бердышом. Пусть, пусть… Иван спокойно смотрел словно бы сквозь врагов, четко фиксируя любое движение… пусть мешают друг другу. Однако радовался парень рано - вражины как раз действовали на редкость слаженно: если один наносил удар, другой чуть отступал, давая соратнику простор для маневра.
Опа! Иван со звоном отбил вражескую саблю и едва увернулся от просвистевшего над головой бердыша. Присел, бросился вперед, вытянув руку… Ага, похоже, задел!
- Ах ты, шпынь, - выругался тот, что с саблей. - Ништо-о…
Ловко перекинув саблю в левую руку, он снова ринулся в нападение, поддержанный своим хмурым товарищем с бердышом.
Хэк! Хэк!
Иван чувствовал, что пусть немного, но устает, теряет взятый напор, а вот враги, наоборот, словно бы становились сильнее. Юноша не видел, что творилось вокруг, для него были важны эти двое.
Хэк! Хэк! - с довольной ухмылкой орудовал бердышом вражина, пока его сотоварищ с саблей набирался сил, чтобы внезапным выпадом достать Ивана. Достал уже пару раз, раскровянил кожу, так, неглубоко, царапинами. Но если б Иванко не увернулся, могло быть и хуже! Вот снова атака! И смеющаяся бородатая рожа! Звон и скрежет встретившихся клинков. И противный хруст… И обломок палаша - некачественной оказалась сталь.
Иван отскочил в сторону, подпрыгнув, рыбкой влетел в кусты. Те двое, не отставая, бросились следом…
Ух! - просвистело над кустом что-то тяжелое… Оглобля? Да нет, похоже, бревно!
Нападавшие отлетели в сторону, словно надоедливые мухи.
- Спасибо, Проша! - переведя дух, поблагодарил Иван.
- Ништо, - Прохор улыбнулся и, поудобнее перехватив бревнище, бросился в гущу врагов. Схватив валявшуюся в траве саблю, Иван тут же последовал за ним.
На! Н-на!
С противным хлюпаньем острый клинок разрубил чью-то шею. Дымящаяся горячая кровь брызнула юноше в лицо, поверженный захрипел, упал на колени… Иван не добивал его - некогда, - да и так, похоже, с этим все было кончено. Количество сражающих уменьшилось, видать, почти все враги уже были выбиты либо предпочли сдаться. За возами, сгрудившись в кучу, лениво отмахивалось бердышами человек пять обозников, да еще звенели клинки у амбара.
- Сдавайтесь! - махнув саблей, крикнул отец Паисий. - Христом-Богом клянусь - обещаю жизнь.
Обороняющиеся переглянулись и молча отбросили бердыши в траву. Ну, слава Богу. Иван улыбнулся, поискал глазами своих. Ага, вон Прохор - стоит, потирает руки, бревнище лежит под ногами рядом. Такого парня нельзя не заметить. А где же Митька? А нету! Не видать нигде! Господи, неужели убили?! Его ж предупреждали, чтоб не лез, Аника-воин.
Иван, закусив губу, подбежал к Прохору:
- Митьку не видел?
- Там он, в кустах, - Прошка махнул рукой. - У речки.
Иванко спустился к реке и сразу заметил худенькую фигуру Митрия. Зайдя по колено в воду, отрок стоял согнувшись. Парня рвало… Бывает…
Иван подошел ближе:
- Митька, как ты?
Отрок резко выпрямился, обернулся, и бледное, мокрое от слез лицо его озарилось улыбкой.
- Иване! Иване! Жив!
- Прохор тоже не умер.
- Ну, Прохора-то я видел, а вот тебя… - Митька снова нагнулся и, зачерпнув в ладони воды, сполоснул лицо. - Главный-то их, купец, ускакал, похоже, - пояснил он. - Я, как увидал с мостков, что он коня повернул, к амбарам побежал, к старцу. Да на пути вдруг вражина! Да с саблей! Размахнулся, так бы голову и отрубил, да я уклонился, как ты учил. Ну и споткнулся, земли-то не видел. В ямищу упал, хорошо, успел кинжал выдернуть, что мне Паисий на всякий случай дал. Этот-то вражина кинжала не увидел - захохотал, гад, замахнулся над головой саблей - на две половины, видать, меня хотел разрубить, да не вышло - я его кинжалом в брюхо пырнул… Пырнул - а оттуда кишки полезли, сизые, склизкие, брр! До сих пор в себя прийти не могу, вывернуло всего, чуть ли не наизнанку.
- Бывает.
Добыча оказалось богатой: десять больших возов, доверху груженных зерном. Хлебный обоз, несмотря на прямой запрет царя, предназначенный для вывоза из голодающей страны хитрым купцом, от которого теперь наверняка потянется ниточка к алчным московским чиновникам и боярам. Загнанный в угол Акинфий Козинец вместо смерти предпочел сдаться в плен, о чем, кажется, нисколько не сожалел, судя по его довольному виду. Вот она - ниточка! Теперь бы распутать клубочек!
- Чей хлеб? Кто послал? - Акинфий рассмеялся прямо в лицо Ивану. - Здесь такие лица замешаны, о которых только в Москве в разбойном приказе говорить можно, и то один на один с дьяком.
- Он прав, - хмуро заметил Паисий. - Придется везти в Москву.
- Ну, так и обоз тоже нужно в Москву возвращать, в казну! - решительно заявил Иван. - Сколько голодных накормить можно.
Судебный старец согласно склонил голову.
Отмыв забрызганное вражеской кровью лицо, Иван зашел на карбас, в каморку, - прежде чем уехать, нужно было еще переговорить с Евлампием Угрюмом, уточить кое-какие финансовые дела. Ведь получается, что Иван невольно подставил баркасников, оставив их без заработка, на который те рассчитывали.
Каморка оказалась пуста, и юноша решил подождать Евлампия там; что староста не убит, он знал, не так давно видал баркасника между своих. На лавке в полутемной каморке сиротливо лежал кошелек из кошачьей шкуры. Серебришко Евлампия. Слава Богу, теперь уж не придется его передавать вдове старосты - сам передаст. Иван машинально подкинул на ладони кошель. Звякнуло, но так, чуть-чуть, видать, не очень-то большое наследство получила бы безутешная вдова. Странно… Сжав в ладони кошель, юноша нащупал в нем какую-то скрученную бумажку или кусочек пергамента… Из чистого любопытства достал - в бумажку были завернуты три серебряные деньги. Прямо сказать, невелика сумма, весьма невелика. Еще и в бумажку завернута! В бумажку… а ведь баркасник не так уж прост - все клады ищет со своими ныряльщиками. А ну-ка…
Бросив быстрый взгляд на дверь, Иван развернул бумагу, с удовлетворением увидев начерченный на ней план - река, с волнами, пристанями и промерами глубин, схематичное изображение Богородичного монастыря с характерной пятигнездной звонницей - значит, и река, ясно, Тихвинка - какие-то таинственные значки - крестики, птички, кружочки. А это что еще за ответвление, похожее на… на "македонское копье или ланцет хирурга"! Ну, явно похоже, особенно если перевернуть листок боком. И - если здесь все правильно нарисовано - длина "копья" - небольшого заливчика или оврага - ровно в три раза больше ширины у впадения в реку… Интересно…
- Интересно?! - Евлампий Угрюм, ударом распахнув дверь в каморку, навис над входом темной угрожающей тенью. В руке его поблескивал длинный рейтарский пистолет со взведенным курком.
Иван машинально потянулся к сабле, заткнутой за пояс вместо сломанного палаша.
Баркасник левой рукой почесал шрам и нехорошо усмехнулся:
- Я хорошо стреляю.
- А как хорошо ныряешь? - улыбнулся Иван. - Садись, нам ведь надо поговорить об упущенных тобою деньгах. Признаю - по моей вине упущенных, а я не люблю ходить в должниках. И я не купец…
- Я догадался.
- Это - карта утопленной монастырской казны? Да не смотри ты на меня так, я полагаю, вы ее так и не нашли?
- А вот уж это не твое дело, парень.
- Не мое? А если я помогу отыскать сокровища, скажем… гм… за одну десятую часть, ты согласишься?
Евлампий опустил пистолет.
- Что ж, десятина - вполне справедливое требование. Только с нами пойдут мои люди, и вряд ли тебе удастся схитрить!
- Что ты, что ты, - замахал руками Иван. - Если б я хотел схитрить, так с вами бы не сидел.
- И я не дам тебе ни с кем переговорить! - заявил баркасник. - Идем сейчас, прямо отсюда.
- Согласен, - Иван кивнул. - Разреши лишь мне взять с собою двоих.
- Говори - кого именно? Я сам пошлю за ними людей.
- Прохора-молотобойца и Митьку Умника. Митька пусть захватит с собой книгу.
- Какую книгу? - ощерился Евлампий Угрюм. - Не советую обделывать за моей спиной какие-то свои дела.
- Митька знает какую… А вообще, это не столько книга, Евлампий, сколько цветок… маленький такой, алый… цветок папоротника, указующий путь к кладу!
Баркасный староста вздрогнул, в темных, глубоко посаженных глазах его на миг промелькнул страх.
- Дьявол! Да ты сам дьявол! Иначе б откуда прознал?
- Откуда-откуда, - Иван откровенно смеялся. - Меньше по лугам шляться надобно, любви купальской мешать.
- Тьфу ты, Господи…
Едва взошло солнце, как они уже были у цели: Иван со своей командой и ныряльщики во главе с Угрюмом. Истекая быстро тающим утренним туманом, сверкала на плесе река.
- Вон, впереди, за кустами.
По знаку Евлампия вместительная лодка круто повернула к берегу, вернее, к густо заросшему камышами оврагу, дно которого было заполнено грязной вонючей водой.
- Ну и запашина, - Прохор заткнул пальцами нос.
- Золотари моют здесь свои бочки, - с усмешкой пояснил баркасник.
- Как там в книжице, Митрий? - Иван хлопнул отрока по плечу. - Пахнет сильно и для тонкого обоняния неприятно? Прохор, у тебя, похоже, тонкое обоняние!
Протиснувшись сквозь камыши в жерло оврага, лодка остановилась.
- Ну, кто будет нырять? - осведомился Иванко. - Могу я, я не из брезгливых.
- Нет, - Евлампий отрицательно качнул головой. - Архип, давай!
Архип - молодой, лет семнадцати-двадцати, парень со светлыми волосами и круглым приятным лицом - вмиг скинул на дно лодки одежду и, перекрестившись, мягко, без брызг, опустился в воду. Все застыли в немом томительном ожидании. Ныряльщик не показывался долго… наконец вынырнул и помотал головой.
- На середине - пусто. Сейчас попробую ближе к берегу.
Баркасник скривился и бросил на Ивана пронзительный недобрый взгляд.
Архип отдышался и вновь нырнул, на этот раз прихватив с собою конец веревки.
- Дно илистое, кругом топляк. Не застрять бы. Дерну - тащите.
- Вытащим.