Глеб
По возвращении в Петроград Деникин был определён под домашний арест до окончания служебного расследования, а в Новочеркасск для участия в переговорах вылетели новые военные представители: начальник Генерального штаба Духонин и ваш покорный слуга.
В кабинет Каледина нас допустили без проволочек. Предупреждённый адъютантом атаман уже ожидал нас на полпути между дверью и столом. Поздоровавшись, Духонин представил меня:
- Командующий войсками Центрального округа, заместитель наркома обороны генерал-полковник Абрамов.
Каледин уважительно покосился на пустой рукав моего кителя, протянул руку.
- Рад знакомству! Весьма о вас наслышан.
Как только все расселись, Духонин сразу взял быка за рога:
- Алексей Максимович, мы настояли на этой аудиенции, чтобы поговорить с вами не как с партнёром по переговорам, - оставим словоблудие политикам! - но как представители верховного командования с действующим генералом русской армии. Извольте ознакомиться с предписанием!
Духонин протянул Каледину запечатанный конверт. Тот, не скрывая некоторого удивления, сломал печать и вскрыл пакет. По мере чтения лицо генерала, до того слегка напряжённое, заметно оживилось. Он поднял глаза на Духонина.
- Готовимся к наступлению, ваше высокопревосходительство?!
- Точно так, товарищ генерал-полковник! Именно так отныне произносится ваш чин, а про "высокопревосходительство" забудьте.
Заметив на лице Каледина лёгкое замешательство, Духонин улыбнулся.
- Ничего, Алексей Максимович, привыкнете. На словах хочу добавить, что после того, как сформированный вами, согласно предписанию, корпус, прибудет на Румынский фронт, вы незамедлительно вступите в командование новой формирующейся армией.
Духонин, следом за ним я и Каледин, поднялись.
- Если у вас нет вопросов, товарищ генерал-полковник, приказываю немедленно приступить к исполнению предписания Генерального штаба!
Протянутая для прощального рукопожатия рука начальника Генерального штаба повисла в воздухе, поскольку руки Каледина были вытянуты вдоль туловища, а сам он принял строевую стойку.
- Не понял, - посуровел лицом Духонин, опуская руку, - вы что, отказываетесь исполнять приказ?!
- Никак нет, ваше высокопревосходительство! - отчеканил Каледин, вскидывая подбородок. - Простите, но я пока не знаю, как теперь произносится ваше новое звание…
- Генерал армии, - подсказал я.
- Никак нет… товарищ генерал армии! - поправился Каледин. - К формированию корпуса я приступаю незамедлительно в полном соответствии с полученным приказом. Но сроки отправки его на фронт будут зависеть от результатов переговоров, участниками которых мы с вами являемся.
Взгляды двух генералов – тяжёлый, давящий Духонина и упрямый Каледина – скрестились. Я с тревогой наблюдал за ходом дуэли. Первым "опустил шпагу" Духонин. Он пожал плечами и слегка раздражённо произнёс:
- Хорошо, Алексей Максимович, пусть будет так. В конце концов, это всего лишь формальность, поскольку я абсолютно убеждён в благополучном исходе переговоров.
Атаман облегчённо вздохнул, и тут же пригласил нас к совместной трапезе. Дабы не усугублять обстановку, приглашение было принято.
Перевести условие, выставленное Калединым, в состояние формальности оказалось куда как труднее, чем полагал Духонин. Переговоры, которые из-за инцидента с Деникиным и так начались с опозданием, затянулись ещё на неделю. Дипломатические маневры Сталина и военные маневры Тухачевского вблизи границ мятежной зоны шаг за шагом позволили согласовать все позиции кроме одной: что делать со Зверевым? Наша делегация настаивала на том, чтобы полковник предстал пред судом.
По всем остальным вопросам мятежники были вполне удовлетворены: окончательное решение о статусе казачьего края должно вынести Учредительное собрание, до того Советы обязались не вводить туда внутренние войска и не препятствовать работе местных органов самоуправления, которые в свою очередь обязались действовать в рамках существующего законодательства. Отсюда: "бодаться" из-за одного человека не хотелось уже никому. Потому судили Зверева в Новочеркасске закрытым судом военного трибунала. Приговор: пять лет каторжных работ с отсрочкой исполнения до окончания войны. Это давало Звереву шанс на поле брани смягчить приговор кровью.
Решение суда никого полностью не удовлетворило, но позволило делегациям поставить подписи под соглашением.
* * *
Революция провела по сердцам российского дворянства если не кровавую полосу отчуждения, то чёрную полоску неприятия почти по каждому – и между родами и новой Россией, и внутри самих родов.
Братья Игнатьевы некогда были дружны, а теперь стали холодны друг к другу. Павел не мог принять восторженного отношения Алексея к российским переменам. Однако нынче напросился в гости сам.
Братья сидели в малой гостиной за низким столиком, промеж них графин вина и лёгкая закуска.
- Не буду кривить душой, Алёша, - произнёс Павел после второго выпитого бокала, - пришёл я к тебе поговорить о недавних событиях, произошедших вокруг тебя. И знай, это не только мой интерес!
- О чём ты, Паша? - слегка настороженно поинтересовался Алексей.
- Ну как о чём? - чуть свёл губы в улыбке Павел. - О суете вокруг двух миллионов из хранимой тобой казны.
Алексей слегка замялся: врать брату не хотелось, а говорить на служебные темы он был не вправе. Павел правильно понял его замешательство и пришёл на помощь.
- Не терзайся, Алёша. Оставь свои секреты при себе, тем более что нам, - Павел выделил слово "нам", - всё известно.
- Если так, к чему этот разговор? - удивился Алексей.
Павел чуть поморщился.
- Видно я неверно выразился. Нам известны все основные события и последствия, к которым они привели, может, даже больше, чем тебе, но мы хотели бы знать детали. Давай, я буду рассказывать, а ты уточни всё, что сочтёшь возможным.
Алексей кивнул и Павел начал:
- О том, что к тебе направляется нарочный от "товарищей" из Петрограда, мы узнали, думается, одновременно с тобой и сразу насторожились. Куда пойдут эти два миллиона, нам было совсем не безразлично. Если на дело так называемой "мировой революции", то мы были готовы провести экспроприацию. Да, да, и не смотри на меня так. Отняли бы деньги силой – за порогом твоего дома, разумеется. Прибытие самозваного прапорщика Нащёкова мы самым позорным образом прошляпили – никак не могли представить, что посланник из Петрограда прибудет под видом "добровольца". Когда позже выяснилось что он такой же посланник, как и прапорщик, нам наш промах простился. Но правду мы узнали только после того, как в пригороде Парижа приземлился "Александр Невский". Фанфаронствуют "товарищи", решили мы, но потом выяснилось, что у них были причины так поспешать. Кстати, ты действительно отдал липовому посланнику все наличные деньги, что хранились в твоём сейфе?
- Даже не половину, - улыбнулся Алексей. - Мне этот тип – кстати, бумаги он предъявил вовсе не на имя Нащёкова – показался несколько странным, но документы у него были выправлены верно, и я должен был хоть как-то удовлетворить его просьбу.
- А если бы "Невский" прилетел двумя днями позже, или не прилетел бы вовсе, ты бы отдал ему оставшуюся часть денег? - полюбопытствовал Павел.
- Только если бы Петроград подтвердил его полномочия. Я как раз готовился отправить запрос, когда прибыл Кравченко.
- Кстати, о Кравченко, - сказал Павел. - Тебе не показалось, что он уж очень похож на полковника Львова, того, из ОКЖ, что был ещё близок к царю, ты ведь его знавал?
- Не близко, - частично согласился Алексей, - но мне действительно показалось, что они очень похожи.
- На самом деле считается, что это два разных человека, - произнёс Павел, что-то в его тоне заставило Алексея насторожиться?
- Считается? - переспросил он. - Так ты с этим не согласен?
- Мы с этим не вполне согласны, - поправил его Павел. - У нас есть все основания считать, - правда, нет доказательств – что полковник Львов ведёт какую-то свою игру, прикидываясь то бывшим жандармом, то большевиком.
- Вы подозреваете Львова в двурушничестве? - удивился Алексей.
- А вот для этого у нас точно нет оснований, - отрицательно покачал головой Павел. - Ни в образе Кравченко, ни в своём истинном обличии он пока ничего серьёзного против своих бывших коллег не предпринимает, в отличие от того же Джунковского.
- А что Джунковский? - спросил Алексей.
- По нашим сведениям отозван с фронта в распоряжение председателя ВЧК Дзержинского, и, по слухам, помогает теперь создавать новый политический сыск. Ладно. Так что приключилось с теми деньгами?
- Кравченко мне их вскоре вернул, а я потом передал всю сумму подлинному представителю российских властей. Как он их употребил, про то мне неведомо.
- Часть денег он передал на нужды российского посольства, а часть в настоящее время тратит на закупку образцов военной техники; и тебе про то ведомо!
Алексей поморщился, будто у него внезапно заломило зубы.
- Брось, Алёша, - усмехнулся Павел. - Ты вправе хранить свои секреты, тем более что ничего крамольного мы в действии "товарищей" по расходованию этих средств пока не видим. Образцы военной техники нужны, видимо, для того, чтобы сравнить её с отечественной, что безусловно во благо нашей армии. А как они охраняют наши военные секреты? Как "Невский" сел, так союзнички сразу стали к нему подбираться – шутка ли, лучший боевой самолёт в мире! Так "товарищи" выставили вокруг самолёта оцепление, да ещё пригрозили, что если кто попробует оцепление прорвать силой, то они взорвут самолёт! Молодцы!
- А как у вас смотрят на события на юге России? - спросил Алексей.
- Без удовольствия, - кисло сморщился Павел. - Но там как будто всё пока уладилось. Каледин формирует корпус, чтобы повести его на фронт. "Товарищи" и вправду готовят наступление.
- Слышал, - кивнул Алексей.
- Если так, то мы пока с ними, - сказал Павел, разливая вино по бокалам. - За Победу, брат!
Глава седьмая
Артур
Кончились приключения – начались мытарства. Та малая мелочь, что завалялась у меня в кармане, истратилась очень быстро, и я стал до обидного резво опускаться на дно. Когда я всё же добрался до Парижа, то мало чем отличался от местного бомжа (по-ихнему, клошара). Три дня разыскивал российское посольство, ещё день мучился сомнениями, потом подошел к входу. Ажан, то бишь полицейский, стал меня гнать, но вышел сотрудник и провёл меня в посольство, а там сразу в ванную комнату, за что я был ему крайне благодарен. Отмякнув в горячей воде, я побрился и впервые за последнее время отразился в зеркале не рожей, а лицом – пусть и слегка осунувшимся.
В предбаннике (в данном случае: в предваннике), где я скинул свои лохмотья, их не оказалось. Вместо этого на деревянной скамье аккуратной стопкой лежало чистое бельё, а на плечиках висел моего размера костюм. Так что пред светлые очи посла России во Франции Александра Петровича Извольского я предстал во всём, так сказать, великолепии. Не знаю, что думал обо мне посол в свете полученных из Петрограда указаний. Говорил он со мной мало, был вежлив и холоден.
Зато за дверьми посольского кабинета меня ждал крайне "тёплый" приём. Та самая троица, что упустила меня у дома Игнатьева, заступила мне дорогу. Один, как бы невзначай, занял позицию между мной и окном. Нет, ребята, я уже набегался! Удивительное дело – я был даже рад их видеть. Возвращение в Россию, пусть даже в наручниках, которые, впрочем, на меня надевать похоже не собирались, не казалось мне теперь менее привлекательным, чем вожделенное ещё недавно путешествие за океан.
Михаил
Итак, Артур под конвоем бойцов Кравченко возвращается в Россию. Сухие строчки дипломатической депеши вызвали во мне много больше положительных эмоций, чем красочный рассказ Кравченко после его недавнего возвращения из Парижа.
"…Тогда он вскарабкался на двухметровый забор и исчез в Парижских переулках! Признаться, я тому очень удивился. …Когда стоял на перроне вокзала Сен-Лазар, а до отхода поезда Париж – Шербур оставались считанные минуты, я уж было подумал, что Слепаков меня переиграл, но обошлось. …Вы бы видели лицо Артура, когда мы вошли в купе! …И тут я по выражению лица Слепакова определил, что денег на билет до Нью-Йорка ему хватает. Пришлось одному из моих людей сработать под местного карманника. …Теперь Слепаков малым ходом следует в Париж, и будьте покойны, спеси в нём это путешествие поубавит!"
Честное слово, не знаю, что на меня тогда нашло. Может неуместное, на мой взгляд, Ольгино веселье? - она сопровождала рассказ взрывами смеха. Или я был недоволен, опять-таки, на мой взгляд, нарочито киношными действиями Кравченко – хотя ему-то про это откуда знать? Или мне просто вожжа под хвост попала? А может, и не первое, и не второе, и не третье. Может, четвёртое, пятое или шестое? Мало ли причин у такого важного государственного мужа, как я, быть чем-то недовольным? Так, Миша, так! Хлещи себя по самодовольной роже выдернутыми из собственного хвоста павлиньими перьями!
Процесс самобичевания был прерван появлением в кабинете секретаря.
- К вам нарком внутренних дел, Михаил Макарович!
- Просите!
Александровича я встретил почти у порога. После обмена приветствиями спросил:
- Ты нынче завтракал, или как всегда?
- Как всегда! - рассмеялся Александрович.
Я вызвал секретаря и попросил принести чай и бутерброды. До прихода персоны, ради которой мы и собрались сегодня в моём кабинете, оставалось ещё довольно времени, которое мы вполне могли употребить для беседы под чаёк. Поскольку я-то как раз успел позавтракать, и мой мозг не был отвлечён для приёма пищи, то, глотнув из стакана ароматного напитка, я и положил начало беседе.
- Во время совместного заседания Президиума ВЦИК и Совнаркома ты, хотя и проголосовал в конечном итоге "за", довольно холодно отнёсся к предложению прервать перемирие и начать широкомасштабное наступление по всей линии фронта… или мне показалось?
Александрович уж очень неторопливо дожевал бутерброд, потом поднял на меня твёрдый взгляд.
- Ты ведь прекрасно знаешь, что тебе не показалось. И если уж ты вызываешь меня на прямой разговор – давай оставим на потом все эти буржуйские политесы.
- Извини, - смутился я.
Александрович кивнул и продолжил:
- Если честно, то я, Миша, так до конца и не понял, для чего нам нужно продолжать лить рабоче-крестьянскую кровь с обеих сторон? Даже при том, что вы с Духониным и Брусиловым очень убедительно показали, что победа практически гарантирована.
Товарищ дорогой, если бы ты один так нас не понимал! Даже людям, посвящённым, кто мы и откуда (я имею в виду Ленина и Спиридонову), пришлось полночи талдычить про геополитические интересы России и утопизм мечтаний о скорой мировой революции. Первым, к счастью, они таки прониклись, да и то, подозреваю, один Ленин, Маша просто поверила мне на слово. Второе отвергли категорически и накрепко привязали к первому. Пусть пока так, наступлению это никак не помешает.
А Александровича я понимал. Мне и самому выступление Ленина на совместном заседании показалось не вполне убедительным, в отличие от доклада Духонина – вот кто разложил всё по полочкам! Не зря мы последние месяцы втайне от всех разрабатывали план осенней кампании. Попробую объясниться с наркомом внутренних дел простым языком.
- Понимаешь, Слава, мы, конечно, можем избежать потерь, о которых ты говоришь, если наши фронты просто останутся стоять на месте. Думаю, что к зиме Антанта победит и без нашего наступления. Скорее всего, падут обе монархии: и австро-венгерская, и германская, а Австро-Венгрия к тому же распадётся на отдельные государства. Какими они будут? Уж точно не монархическими! А, может, и социалистическими, такими, какое строим мы. И наше наступление тому только поспособствует. - Да простится мне этот панегирик во славу мировой революции!
- Складно у тебя получается, - хмуро кивнул Александрович.
- А почему тогда не весел? - поинтересовался я.
- Да не о том я, Миша, мечтал, не о том!
- А о чём? Да и про что ты, собственно, говоришь?
- Говорю я, товарищ ты мой дорогой, про нашу с тобой революцию. Какая-то она у нас не совсем марксистская получается. Рабочий класс хоть и у руля, но при действующей буржуазии. Сословия вроде как упразднены, а мы с бывшими угнетателями сюсюкаемся, вместо того, чтобы твёрдой рукой загонять их в ряды трудового народа, а кто не согласен – выжигать калёным железом!
- Огнём и мечом по ним пройтись предлагаешь?
- А хоть бы и так! Сила и правда сейчас на нашей стороне!
- Насчёт силы спорить не буду, а что касается правды… я заглянул Александровичу в глаза. - Не по правде истреблять своих соотечественников, если они не подняли на тебя оружие.
- Какая-то правда у тебя не такая, Миша, - покачал головой Александрович. - Они, значит, нас столетиями угнетали, стреляли, вешали, а мы их так не моги?
- Даже будь они России бесполезны, я бы и тогда ответил: "не моги". Но они, Слава, большую пользу нашему общему Отечеству приносят, хотя бы тем, что являются носителями культуры и знаний, которых нам в массе своей не хватает. Так что угнетать их нам не резон, а вот заставить – да, да, если потребуется и заставить – принести накопленные знания и культуру в народ – это по-хозяйски, не согласен?
- Согласен, - неохотно буркнул Александрович. - Не был бы согласен, не сидел бы теперь в твоём кабинете. Я, Миша, умом тебя почти во всём понимаю, а вот сердцем…
- Крепи сердце, Слава, - посоветовал я. - В твоей должности оно не должно стать уму помехой.
В кабинет заглянул секретарь.
- Гражданин Романов дожидается приёма.
- Убери это, - кивнул я на стол, - и проси!