* * *
Там уже открывают съезд, а я торчу тут недалеко от входа. Думаете, пропуск дома забыла? Как бы не так! Пропуск при мне, хотя, при желании, я бы и без пропуска прошла. Тут дело в другом: не хочу пропустить прибытие Савинкова. Часть журналистов думают так же, как я, и в зал явно не торопятся. Мне, ладно, Мишка сказал, а они-то как пронюхали? Вопрос, сами понимаете, риторический, в ответе не нуждающийся. А вот и Мишкино авто! Ввиду особой секретности верх нынче поднят. Жехорский первым вылазит из машины, открывает заднюю дверцу салона. Бог мой, какие понты! Под магниевые вспышки перед немногочисленной публикой предстаёт Савинков. Позёр хренов! Ладно, пора бежать на галёрку, а то пропущу самое интересное.
Уф! Успела. Ложа, про которую говорил мне Мишка, пока пуста. А что там на сцене? Интеллигент с козлячей бородкой толкает речь. И запинается на полуслове. Под вздох зала в ложе появляется Савинков в сопровождении свиты. Эффектно, ничего не скажешь! Молча садится в кресло и упирается взглядом в сцену. Мишка располагается по правую руку вождя. Часть зала встаёт и начинает аплодировать. Савинков поднимается и раскланивается со своими сторонниками. А их, Ёшкин каравай, немало. Минимум треть зала. Да, Жехорскому, Александровичу, Спиридоновой и иже с ними придётся повозиться, чтобы прибрать партию к рукам. Зал угомонился и козлобородый продолжил прерванную появлением Савинкова речь.
Михаил
Оленька, прошу прощения, я буквально на пару слов. Думаю, читателю будет интересно знать, откуда растут уши у столь нарочито театрального появления на съезде Савинкова. Без ложной скромности скажу: всё это я придумал. Нет, Савинков тоже хорош гусь! Не будь он столь расположен к фанфаронству – не купился бы на эту театральщину. И будь чуть лучше информирован – тоже не купился бы. Но первое (фанфаронство) он всосал ещё, верно, с молоком матери, а от второго (информации) его заботливо уберёг я. Хотя, нет. Кое-какой информацией я его всё же снабдил. Например, той, что на последнем заседании его вывели из состава ЦК.
- Александрович постарался, - пояснил я хмуро внимающему моим словам Савинкову. - Таких страстей понагнал, что шансов отстоять тебя у нас с Черновым не было, хотя мы и старались, - в отношении себя я приврал, - и голосовали против, - а вот это – чистая правда: желающих потоптаться на Савинкове и без меня хватило.
- А что Спиридонова? - поинтересовался Борис.
Это был щекотливый вопрос. Пришлось многослойно фильтровать базар.
- В этом скользком деле Маша долго пыталась сохранять нейтралитет, - это я соврал, - но, видя, какой перевес у твоих противников, решила до времени не подставляться и проголосовала "за".
- А ты чего в таком случае подставился? - буркнул Савинков.
Я лишь пожал плечами.
- Ладно, - голос Бориса потеплел, - кого вместо меня-то избрали?
Я выразительно посмотрел ему в глаза.
- Тебя?! - изумился Борис. - После того, как ты меня поддержал? Ну ты, Жехорский, жук!
"Врёте, Борис Викторович, не жук я, но оса, занёсшая над вашей политической карьерой смертоносное жало!"
Мысли Савинков читать не умел, потому ничуть не обеспокоился, а попытался дать мне поручение:
- Устрой-ка мне встречу со Стрелкиным!
Как бы не так!
- Никак теперь невозможно!
- Это ещё почему? - удивился Борис.
- По приказу Александровича Стрелкин находится под домашним арестом.
- Неужто по причине его близости ко мне? - помрачнел лицом Савинков.
- Официально – нет. Ночью отлучился с ночного дежурства в город. Повод для ареста – не подкопаешься.
- Вот кобель! - ругнулся Савинков. - Нашёл время. Но ты его освободишь?
- Как только наступит время "Ч" – непременно, - заверил я Бориса.
Под временем "Ч" подразумевалось выступление отрядов Красной Гвардии под Савинковскими, разумеется, знамёнами: захват ключевых городских объектов, включая Петропавловскую крепость и "Аврору", арест Ленина и других большевистских лидеров, силовое давление на съезд. Сигнал к выступлению должен был подать сам Савинков.
Теперь вы знаете, с каким настроением прибыл Борис Викторович в Мариинский театр. Оленька, вертаю слово взад.
Ольга
Очень смешно. Ни дать ни взять Павел Воля, если от его прозвища отнять слово "гламурный". Всё, всё, возвращаюсь на галёрку Мариинского театра в тот самый момент, когда съезд уже вовсю топтался на товарище Савинкове. Да, ребята подготовились основательно: разогрели зал. И тот теперь торопится припомнить одному из бывших – думаю, что нисколько не спешу с выводами, - эсеровских кумиров все его прегрешения. Вот и Азефа помянули! А слова в защиту звучат как-то неубедительно, да и мало их, защитников, гораздо меньше, чем тех, кто совсем недавно стоя аплодировал Савинкову. Очевидно, что настроение в зале меняется не в пользу Бориса Викторовича. До него самого это тоже уже дошло. Ишь, как вертится в кресле. Буравит взглядом кого-то на сцене. Чернова, кого же ещё! Тому, видно, щеку-то обожгло, оторвал он взгляд от сукна и ответил старому соратнику таким тоскливым взглядом, что тот аж отшатнулся, заиграл скулами и стал что-то нашёптывать Мишке. Тот кивнул и подал знак Спиридоновой, которая сегодня председательствовала на съезде. Та наклонила голову в знак понимания.
Когда очередной оратор сошёл с трибуны, она предоставила слово товарищу Жехорскому. Мишка покинул ложу, и, пока шёл к сцене в зал, по всем проходам двинулись вооружённые красногвардейцы. Помните, как приветствовали партийные съезды пионеры и комсомольцы? - вот как-то так. В зале недоумение и ропот. А солдатики – заметьте, одни эсеры! - уже во всех проходах. А Мишка уже на трибуне. Поднял руку, требуя тишины – какой там! Тогда стал он в зал кричать:
- Товарищи делегаты, успокойтесь! Простые партийцы, состоящие в рядах Красной Гвардии, пришли, чтобы выразить делегатам свою волю.
Что тут началось! Украинская Рада отдыхает. До мордобоя, правда, дело не дошло. Не нашлось желающих на вооружённых мужиков с кулаками лезть. Мишка руку опустил, ждёт пока Спиридонова и Александрович наведут порядок в президиуме и тот начнёт успокаивать зал. Минут через двадцать гвалт стал стихать. Мишка дождался относительной тишины и провозгласил:
- Слово имеет товарищ Савинков!
Встал наш Бонапарт, вышел из ложи и под свист и редкие аплодисменты направился к трибуне. Взошёл на неё, как на амвон, окинул президиум тяжёлым взглядом, повернулся к залу и ну пороть ахинею про свою преданность партии и идеалам революции, про необходимость продолжения войны до победного конца, про очищение партийных рядов от "пробольшевистской" нечисти, про контру с самими большевиками, про поддержку Временного правительства, и про то, что в эту самую минуту верная эсерам Красная Гвардия берёт город под свой контроль. Чего-чего, а говорить Борис Викторович умеет.
Зал стих, лица у делегатов напряжённые. Того и гляди "Аллилуйя" запоют. Мишка, видимо, тоже это понял. Подошёл к Савинкову и похлопал того сзади по плечу. Савинков замолк на полуслове и оборачивается к Мишке в полном недоумении, а тот ему показывает жестом: освобождай, мол, трибуну. Тот от растерянности и освободил.
Мишка тут же на неё взобрался и начал толкать речь, суть которой сводилась к тому, что воля красногвардейцев состоит не в том, чтобы давить на делегатов съезда и тем более не в том, чтобы поддерживать всяких авантюристов наподобие "предыдущего оратора", загрязняющих своим членством партийные ряды, а в том, чтобы выразить делегатам полную поддержку во всех принятых ими решениях.
Кончил Мишка речь и прошёл мимо стоящего столбом подле трибуны Савинкова в президиум. А Спиридонова ставит уже на голосование вопрос об исключении Савинкова из рядов ПСР.
И исключили ведь, как миленького, хотя и не единогласно. Я смотрю на президиум. Чернов мрачнее тучи. А Спиридонова, Александрович и Мишка, наоборот, весёлые, поздравляют друг друга. Выиграли, значит, ребята первый раунд.
Этим днём на съезде ничего примечательно больше не случилось. Я шла домой – сегодня я ночевала в квартире на Екатерининском канале – и радовалась за Мишку. Всё шло к тому, что подомнёт он под свои идеи партию эсеров, ей-ей подомнёт!
Михаил
Ну, Оленька! Её послушать, так я и впрямь выгляжу этаким русским медведем, норовящим подмять под себя вся и всех, включая эсеров. А то, что подминать под себя целую партию – это, помимо прочих минусов, просто небезопасно, она подумала? Партия – она ведь что та пружина: сожмётся, сожмётся под тяжестью иного политического тяжеловеса да как распрямится и отбросит его в сторону – это если повезёт, а если нет, то воткнётся в брюхо или зад, в зависимости от того, чем он на неё в тот момент давил. Мне это надо? А если не это, то что? Ответь, Жехорский, ответь самому себе, чего добиваешься ты, вторгшись в нутро старейшей и самой уважаемой на данный момент социалистической партии России? Чего хочешь достичь, беспощадно и даже жестоко нутро это перетряхивая? Есть ли у тебя цель? Нет, гражданин прокурор. Нет у меня какой-то великой цели, а делаю я это из праздного любопытства и хулиганских побуждений. Ну что язычок прикусил, голос мой внутренний, или совесть моя беспокойная – как мне тебя правильно называть? Не ожидал такого ответа? Я и сам не ожидал. Видно, сказалось непомерное напряжение последних месяцев, вот и сорвался.
Погоди, погоди, а может, оно и вправду так? Я не про хулиганку, я про отсутствие цели. Может, нафантазировал ты себе невесть что, и товарищей своими фантазиями заразил. Может, не стоит так рьяно сучить большевиков и эсеров в надежде получить прочный политический канат, который вытащит матушку Россию и иже с ней в светлое будущее. Может, следовало тупо мочить всех левых лидеров, включая Керенского и даже Львова (не Кравченко – премьера) и открыть дорогу к власти "сильной руке", вроде Корнилова. И пусть он, опираясь на штыки верных полков и сидя на деньгах господ Путилова, Рябушинского, Нобеля, и прочая и прочая, привёл бы Россию в объятия европейских и заокеанских "братьев".
Вот только не верю я в такую перспективу. Кому из них ("братьев") нужна сильная Россия? И стали бы мы преданным вассалом, поставщиком вся и всем сырья и дешёвой рабочей силы на 70 лет раньше, чем это случилось в оставленном нами времени – это в лучшем случае, а в худшем были бы мы биты, унижены и раздроблены на разновеликие уделы. Не хочу я всего этого для России – чем не цель? Потому, буду помогать устанавливать Власть, которая землями, политыми кровью и потом предков наших, сорить не будет, а соберёт, как и в том времени, в единый могучий союз, знамёна которого будут гордо развеваться над шестой частью суши и которым будут салютовать все страны и континенты, искренне или уважая силу – не суть!
Ну что там внутренний голос? Молчит? А чего же я тогда разглагольствую? Пора заниматься делами! А они пока идут не столь блестяще, как бы того хотелось. Я имею в виду вовсе не те демарши, которые начались на второй день съезда. К ним мы были готовы, да и оказались они не столь масштабными, как мы опасались.
Началось всё с того, что на утреннем заседании некоторые делегаты попытались вернуть съезд к делу Савинкова, в плане его пересмотра. Когда же эти попытки с треском провалились, начался демонстративный отток из партии.
Всего съезд и партию покинули сорок три делегата, чему мы, честно говоря, только порадовались. Во-первых, мы боялись, что таких будет гораздо больше. Во-вторых, почти все они были сторонниками правого крыла, а это было нам на руку.
Сложившаяся на съезде ситуация требовала осмысления, поэтому ещё до обеда съезд прервал работу аж до конца следующего дня. Делегаты разбрелись по фракциям для выработки консолидированного решения. Меж тем возникшие на съезде разногласия выплеснулись за пределы Мариинского театра, и не без помощи бывших делегатов.
Не найдя поддержки на съезде, они устремились в низовые партийные организации. Мы тоже не дремали и направили по их стопам своих представителей, а в наиболее горячих точках побывали сами. В итоге нам удалось повернуть митинговые страсти в нужное русло. Подавляющее большинство партийных организаций поддержало съезд и осудило Савинкова и его последователей. Нашим врагам – противники остались на съезде, эти стали врагами – пришлось довольствоваться малым: партию покинули менее одного процента её членов. Правда, среди них оказались бойцы нескольких вооружённых отрядов, в том числе и красногвардейских. Таких немедленно блокировали, разоружали и только потом отпускали на все четыре стороны. Савинков в этот период никак себя не проявил. Забился в какую-то нору и зализывал раны – я так думаю.
Четвёртый день, если считать со дня открытия съезда, начался с массированной атаки правого крыла. Чернов и компания отчаянно пытались сохранить преимущественное влияние на партию. Им в помощь было то, что докладчиками по всем основным вопросам, предложенным на рассмотрение съезда, являлись члены их фракции. А содокладчики от левой фракции по большинству из вопросов, как то: реорганизация местной власти на началах народовластия, подготовка земельной реформы, обеспечение прав национальных меньшинств, расширение госконтроля над производством и некоторым другим, по сути, докладчикам лишь вторили.
Зато по трём позициям: война, союз с большевиками, власть – мы схлестнулись с правыми не на шутку. По военному вопросу правым возражал Александрович. Он упирал на то, что поддержка лозунга "мира без аннексий и контрибуций" и ликвидации тайных договоров с союзниками вовсе недостаточна. Необходимо отказаться от наступательных операций по всему Восточному фронту и перейти к оборонительной тактике вплоть до заключения перемирия.
Содокладчиком по теме "Отношение к другим социалистическим партиям" выступил я. Союз с большевиками и всеми, кто захочет примкнуть к такому союзу – вот единственный путь к установлению в России подлинно народной власти – суть моего выступления.
Меня поддержала в своём выступлении Маша. Спиридонова резко раскритиковала правых за поддержку коалиционного Временного правительства в условиях, когда буржуазия не в силах справиться с проблемами современности, а социалистическая партия ещё не может взять власть. "После победы Февральской революции не прошло и полгода, а в России уже второе Временное правительство роняет власть в грязь, - говорила Маша. - Терпеть этот позор нет ни сил, ни смысла. В союзе с большевиками партия социалистов-революционеров способна взять на себя ответственность за судьбы России и создать левое правительство!"
Пятый день съезда прошёл в дебатах, которые выявили примерно равный расклад сил. Наступил шестой, решающий день…
Ольга
Из-за возникших неурядиц эсеры не уложились в пять отведённых на проведение съезда дней, потому решили прихватить половину дня шестого. Мишка с утра был настолько взвинчен, что я побоялась его хоть как-то трогать. Молчали за завтраком, и в машине тоже молчали. В фойе театра Мишка кивнул и умчался в зал, а я пошла на галёрку.
Кульминацией съезда стали выборы руководящих органов партии. Вопрос: кому отдадут бразды правления делегаты, волновал даже меня, хотя я волновалась, конечно, не за партию – за Мишку. Когда огласили итоги голосования, я облегчённо вздохнула: Мишка и компания набрали больше половины голосов, левый переворот в партии эсеров стал свершившимся фактом. После непродолжительного перерыва с заключительным словом к съезду обратилась новый лидер партии Маша Спиридонова.