Высокий, отлично защищенный, изукрашенный золотом зал Легислатуры в верхних секторах Главного хребта полнился голосами спорящих.
Лорд Хеймлик Часс, благородный патриарх дома Часс, откинулся на своей обшитой бархатом скамье и бросил взгляд в сторону своих помощников и управляющих.
Этой ночью Легислатура была переполнена. Присутствовали все девять благородных домов, а также представители остальных двадцати одного ординарного дома и дроны от более трехсот гильдийных организаций и семей в своих пышных нарядах. А в яме общин - сотни представителей простого народа нестройно требовали решительных мер.
По праву благородного дома скамья Часса располагалась во внутреннем кругу, прямо над кафедрой Законодателя. Вокс- и пикт-дроны с жужжанием парили над скамьями, словно огромные шмели. Хористы Легислатуры, которым несколько минут назад велел заткнуться лорд Кроу, угрюмо сидели на своем балкончике, комкая листы с нотами и швыряясь ими в собрание внизу. Лорд Дженик из ординарного дома Дженик стоял в среднем кругу, читал с заготовленного планшета и пытался привлечь внимание к своему плану из пятидесяти пяти пунктов.
Часс нажал на геноридер сбоку своего деревянного сиденья, и перед ним развернулся экран.
Он ввел свой уровень полномочий, коснулся панели реплик и написал: "Мастер-законодатель, мы начнем дебаты - или будем препираться всю ночь?"
Слова высветились на центральном экране, и еще шесть благородных домов, пятнадцать ординарных и большинство гильдийных организаций поддержали Часса.
Наступила тишина.
Мастер-законодатель Анофий, горбатый старичок в треугольной шляпе с лентами, поднялся на ноги и начал литанию освобождения. Собрание соблюдало тишину, пока она исполнялась. Анофий погладил длинные серебряные усы, расправил опаловую мантию и открыл прения.
- Слово лорду Анко.
Из ямы общин раздались стоны.
Анко поднялся, точнее, был поднят помощниками. Его скрипучий, усиленный воксом голос разлился по залу.
- Я скорблю из-за атаки на наш улей, предпринятой недавними друзьями из Зойки. Я за то, чтобы отшвырнуть их и отправить домой поджавшими хвосты.
"Кто бы спорил", - подумал Часс. Анко, как всегда, говорит только очевидные вещи.
Анко продолжал:
- Я прошу у Легислатуры поддержки по другому вопросу. Мой завод сейчас переполнен бедняками из пригородов. Офицеры домов сообщают, что завод забит настолько, что производство остановлено. Это вредит улью Вервун. Я прошу, чтобы дому Анко было позволено выдворить беженцев из своих помещений.
Снова негодующие вопли снизу.
- Лорд Йетч?
- Вот так мы обращаемся с рабочими, кузен Анко? Они нравятся тебе, когда поднимают твою выработку. А теперь ты ненавидишь их, когда они спасаются на твоих фабриках?
Снова шум, еще громче. Несколько лордов и многие гильдийцы решительно надавили на сигналы поддержки. Анко сел с перекошенным от гнева лицом.
- Лорд Часс?
Часс поднялся.
- Боюсь, что мой кузен Анко в данном случае упустил цельную картину. Девяносто лет прошло с тех пор, как мы столкнулись с подобной катастрофой. Началась вторая Торговая война. Доклады говорят о том, что силы противника существенно превосходят нашу защиту. Все мы видели, какой удар пришелся сегодня по улью. Да что там, моя родная дочь еле добралась домой живой.
Голограммы соболезнования заискивающе засветились над ложами нескольких ординарных домов. Часс продолжил.
- Если атака неудобна нашим домам, я скажу: мы готовы терпеть неудобства! У нас есть обязательства перед населением улья, и кузену Анко следовало бы ставить этот простой факт выше производственных показателей. Я хочу озвучить перед Легислатурой более насущные вопросы. Первый: почему нападение оказалось сюрпризом? Второй: обращаться ли нам за помощью к Империуму? Третий: где верховный лорд, что было ему известно об этом, и почему Щит был активирован так поздно?
Зал взревел. Сигналы поддержки засветились повсюду. Законодатель потребовал порядка.
- Лорд Часс, - проговорил голос, напевом прокатившись по всему колоссальному залу. - И как же я должен ответить вам?
Повисла тишина. В сопровождении десятка невозмутимых офицеров в форме УКВГ верховный лорд Сальвадор Сондар вошел в зал.
Он ослеп на один глаз и сильно хромал. Его плоть обуглилась и покрылась волдырями, одежда висела клочьями. Но он все еще являлся начальником завода. Опираясь на кирку, Эган Сорик ревел так громко, как позволяли обгоревшие легкие, выводя более трех сотен литейщиков через северные турникеты Первой Вервунской литейной. Большинство были так же черны от сажи, как он, на темном фоне выделялись лишь два цвета: блестящий красный - открытых ран, или белый - свежей одежды.
Одежды - и белков глаз, вылезающих из орбит от ужаса.
Одни несли раненых на себе, кто-то на импровизированных носилках, кто-то в связанных вместе мешках, кого-то везли в тележках для руды.
Сорик обошел по кругу и оглянулся уцелевшим глазом. Первая Вервунская литейная и часть окрестных заводов, перерабатывающих руду, пламенели. Дымоходы разорвало от жара, и белый пепел падал в желтое пламя. Вейвейрский вокзал тоже напоминал факел.
Он услышал крики и ругань из зала под ним и похромал вниз, проталкиваясь через ряды мужчин и женщин, работавших на его заводе.
Дюжина солдат Вервунского Главного задерживала продвижение выживших по транзитному каналу 456/k во внутренние трущобы. Их возглавлял офицер УКВГ.
- Нам нужно попасть туда, - сказал Сорик, пробравшись к офицеру комиссариата. Даже одним глазом Сорик видел беспокойный, безумный огонек в глазах молодого офицера УКВГ.
- Распоряжение от Главного хребта, старик, - ответил комиссар. - Нижние трущобы забиты людьми. Невозможно принять больше. Останавливайтесь здесь, припасы со временем прибудут.
- Как тебя зовут? - спросил Сорик.
- Комиссар Боуном.
Сорик помолчал, неуклюже оперся на импровизированный костыль и стер пепел со своего значка смотрителя.
Он поднял его так, чтобы человек в форме его разглядел.
- Сорик, начальник производства, Первая литейная. Нас только что разбомбили в пыль. Моим рабочим нужен доступ к укрытию и лечению. Сейчас, а не со временем.
- Прохода нет. Доступ закрыт. Обустраивай своих людей здесь. - Солдаты за спиной Боунома многозначительно подняли оружие.
- Здесь? Посреди вонючей улицы, рядом с горящими карьерами? Нет уж. Мальчик, Первая литейная - собственность благородного дома Гавунда. Мы - души лорда Гавунда. Если он услышит об этом…
- Я подчиняюсь только дому Сондар. И тебе бы следовало. Не угрожай мне.
- Да где тут на хрен угроза, идиотина? - спросил Сорик, оглянувшись на подходящих рабочих и получив смешки в ответ. - Одноглазый калека вроде меня? Пусти нас.
- Ага, пусти нас! - взревел рабочий рядом с Сориком. Озмак, наверное, но под слоем сажи все были на одно лицо. Остальные рабочие глумливо смеялись и вторили.
- Ты понимаешь, что такое чрезвычайное положение, старик? - спросил Боуном.
- Понимаю? Я, мать твою, в нем нахожусь! - выпалил Сорик. - Отвали!
Он попытался оттолкнуть офицера УКВГ, но Боуном толкнул его в ответ, и Сорик упал на замусоренный осколками пол.
Раздались крики недовольства и гнева. Рабочие хлынули вперед. Боуном отшатнулся, вытащил автопистолет и выстрелил по надвигающейся толпе.
Озмак упал замертво, еще кто-то повалился раненный.
- Все! Довольно! Вас предупредили! - закричал комиссар. - Вы останетесь там, где…
Кирка-костыль Сорика раскроила череп Боунома, и он осел на землю. Прежде чем солдаты успели отреагировать, рабочие налетели на них, словно приливная волна. С отрядом было покончено в считанные секунды.
Литейщики собрали их оружие. Рабочий Ганниф передал Сорику пистолет комиссара.
- Я вас в обиду не дам! - рявкнул Сорик. Он дал знак следовать за ним по транзитному каналу. Они отсалютовали ему и двинулись в город.
- Маршал Гнайд мертв, - сообщил Легислатуре верховный лорд Сондар. Зал безмолвствовал, пока парящий трон верховного лорда возносился на главную кафедру вместе с каменноликим авангардом УКВГ. Трон Сондара зафиксировался над кафедрой законодателя, и лорд улья Вервун долгое мгновение всматривался в собрание, прежде чем заговорить. Он был одет в королевскую мантию, лицо закрывала бирюзовая керамическая маска Януса.
- Мертв, - повторил Сондар. - Наш улей на пороге войны - а вы, благородные дома, низкие дома, гильдийцы - вы полагаете, что настало время узурпировать власть?
Молчание затянулось.
Маска Сондара повернулась, он оглядел огромное пространство ярусного зала.
- Мы - едины, либо же мы - никто.
Все то же напряженное молчание.
- Я полагаю, вы считаете, что я слаб. Я не слаб. Я полагаю, вы считаете, что я глуп. И это тоже не так. Я полагаю, что некоторые благородные дома видят здесь возможность изменить собственные судьбы.
Мановением руки верховный лорд позволил лорду Анко подняться.
- Мы никогда не сомневались в Вас, верховный лорд. Торговая война обрушилась на нас столь внезапно…
"Ах ты ж скудоумный слабак, - подумалось Чассу. - Сондар толкнул нас в это слепыми, а ты умиляешься. И где же пыл, с которым ты днем призывал нас действовать решительно?"
- Зойка поплатится, - сказал Сондар. Часс присмотрелся к движениям верховного лорда и заметил, насколько отрывистыми они были. "Это не он", - понял Хеймлик. Негодяй отправил очередную куклу-сервитора вместо себя.
- Мы связались с Северными литейными группами и Ванник Магной. Они укрепят наш гарнизон. Наша контратака начнется в течение двух дней.
Одобрительный шум донесся из ямы общин и гильдийских лож.
Часс поднялся и заговорил:
- Я полагаю, что в интересах всего Вергхаста будет просить помощи у Империи.
- Нет, - ответил Сондар быстро. - Мы уже побили Зойку однажды; сделаем это снова. Это внутренние проблемы.
- Уже нет, - раздался голос снизу. Собрание посмотрело вниз на скамьи, где сидели представители Администратума. В маске и капюшоне, на ноги поднялся интендант Бейнфейл из Имперского Администратума. - Астропатические сообщения уже были отправлены с просьбой об имперской помощи от военмейстера Макарота. Вервунское производство артиллерийских орудий и военного транспорта жизненно необходимо для постоянной поддержки Крестового похода на миры Саббаты. Военмейстер не станет отмахиваться от нашего прошения. Это серьезнее, чем локальные планетарные разборки, верховный лорд Сондар.
Сондар или, точнее, то, что его представляло, как будто затрясся на своем троне. Часс предположил, что от гнева. Равновесие между полномочиями улья и Империума всегда было весьма шатким в улье Вервун, даже в сравнении с остальной знатью Вергхаста. И все же столь серьезные и явные столкновения были редки. Часс хорошо понимал стратегическую ценность вклада улья Вервун и остальных предприятий Вергхаста в благополучие похода, но размах действий интенданта все же поразил его. Администратум был бюрократической правой рукой самого Императора, но обычно они все же склонялись перед волей местного планетарного правителя.
"Все еще хуже, чем показалось сначала", - подумал он, и неприятное чувство закралось ему в душу.
Держа младенца и таща свободной рукой маленького мальчика, Тона Крийд бежала через горящую северную часть Коммерции. Мальчик плакал. Она ничего не могла поделать. Если бы они добрались до доков, она смогла бы переправить их через реку в надежное место. Но дороги были забиты. С той же скоростью, с какой прибывали в улей беженцы с юга, местные бежали на север.
- Куда мы? - спросил мальчик, Далин.
- Куда-нибудь в надежное место, - ответила Тона.
- Кто ты?
- Я твоя тетя Тона.
- У меня нет тети.
- Теперь есть. И у Янси тоже.
- Йонси.
- Как скажешь. Бежим, - Тона пыталась протащить их через огромную толпу, заполнившую транзитные каналы к докам, но их крепко зажало.
- Куда мы идем? - снова спросил ребенок, когда они укрылись под навесом магазина, чтобы избежать давки.
- Отсюда. К реке, - таким был план. Но при такой толчее она не была уверена, что это возможно. Может, в городе, под Щитом, было бы безопаснее.
Ребенок заплакал.
Он не мог дышать. Давление и темнота над ним ошеломляли. Что-то маслянистое капало ему на глаза. Он попытался пошевелиться, но ничем пошевелить не мог. Нет, неправда. Он мог пошевелить пальцами ног в армейских сапогах. В рот набилась рокритовая пыль. Он закашлялся и обнаружил, что легким не было места развернуться. Он был придавлен.
Над ним раздавались треск и звяканье. Он слышал голоса, приглушенные расстоянием. Он попытался крикнуть, но подавился пылью, даже для кашля не хватало места.
Свет. Лучик света, прямо над ним, когда камень убрали. Камень убрали - и сразу же осколки поменьше стали давить сильнее, прижав к земле ноги и таз.
В просвете над ним показалось лицо.
- Кто там внизу? Ты жив?
Охрипший, с пересохшим ртом, он ответил:
- Меня зовут Бан Даур. И - да, я жив.
Дом его семьи опустел. Чиновник Ворлин прошагал внутрь, оставляя цепочку липких кровавых следов. Его клан наверняка был в Легислатуре. Ну и пусть себе пресмыкаются перед верховным лордом.
Он пересек занавешенную комнату, подошел к тиковому столику возле узорчатого окна и налил себе тройную порцию джойлика. Менкс и Трор ждали в прихожей, нервно перешептываясь.
- Телохранители! Ко мне! - позвал Ворлин, когда огонь выпивки разлился по телу. Он взмахнул палочкой-переключателем, но настенный экран крутил лишь имперскую пропаганду. Он вырубил экран и отбросил палочку.
Подошли телохранители. Они оба снова спрятали оружие, как было положено в гильдийских домах.
Ворлин уселся на подвесной диван и, улыбаясь, потягивал напиток. За окном раскинулась громоздкая туша улья Вервун, многие кварталы объяты пламенем. Небо, выглядящее зеленым сквозь Щит, шло рябью под непрекращающимся артобстрелом.
- Вы сегодня хорошо мне послужили, - сообщил им Ворлин.
Охранники замерли в неуверенности.
- Менкс! Трор! Друзья мои! Налейте себе и расслабьтесь! Ваш хозяин горд вами!
Они засомневались, но затем решились. Трор поднял графин, а Менкс нашел стаканы. Стоило им повернуться спинами, Ворлин вытащил игломет и выстрелил.
Первый выстрел вышиб позвоночник Менкса, и того швырнуло на столик, который под ним проломился. Трор оглянулся, и второй выстрел разнес вдребезги графин в его руках, а третий взорвал голову и отшвырнул тело на обломки столика.
Ворлин поднялся, не выпуская выпивку, выстрелил еще тридцать раз по искореженным трупам, просто для порядка. Затем снова сел и, потягивая напиток, наблюдал, как горит улей Вервун.
- Дорога заблокирована, сэр! - крикнул водитель танка Каулу по внутренней связи. Прорываясь по Южному шоссе сквозь обломки внешних трущоб, все еще под обстрелом, колонна Каула добралась до хвоста очереди беженцев, тянущейся от Сондарских врат.
Каул высунулся из башни, глядя вперед, в море толкающихся людей.
Западнее падали снаряды, освещая ночь.
Каул спустился в танк и сказал:
- Поезжай прямо.
Водитель воззрился на него в изумлении.
- Но, комиссар…
- Ты оспариваешь прямой приказ? - рявкнул Каул.
- Нет, сэр, комиссар, сэр, но…
Каул прострелил ему горло и вытащил подергивающееся тело с водительского места.
Он уселся в перемазанное кровью железное кресло и отправил сообщение по внутренней связи: "Бронетанковая колонна. За мной".
"Просто трущобные крысы… бесполезные", - решил он, направив танк на толпу, давя все и вся на пути к далеким вратам улья Вервун.
Глава третья
ПОЛНОЧНОЕ СОЛНЦЕ
После этого любая битва будет легкой, победа - простой, слава - пустой.
Генерал Ночес Штурм, после победы на Гримойре
Бомбардировки продолжались днем и ночью еще две с половиной недели. К двенадцатому дню день и ночь были едва различимы из-за тумана-дымки, повисшего над ульем Вервун. Щит оставался несокрушимым, но южные внешние трущобы и предприятия обратились в выжженную пустошь площадью пятьдесят километров. Некоторые снаряды прицельно били с перелетом Щита, катастрофически повредив незащищенные северные районы и значительную часть Хасских доков.
Днем шестого дня маршал Эдрик Кроу, назначенный Легислатурой преемник Гнайда, распорядился закрыть Южные врата в улей. Новый маршал, брат лорда Кроу из одноименного благородного дома, долго служил старшим полковником в Вервунском Главном, и его назначение поддержали семь из девяти благородных домов. Благородный дом Анко - выдвигавший собственного кандидата, Хескита Анко, - голосовал против. Благородный дом Часс воздержался.
Маршал Кроу был бледным светловолосым гигантом, сильно за два метра ростом. Его свирепые черные глаза и тяжелый взгляд были предметом казарменных легенд, но сам он был спокойным, тихим человеком, справедливым и воодушевляющим лидером, за что и был любим людьми. Перевес голосов благородных домов отражал их уверенность в нем - и то, что они рассчитывали, что он будет отвечать за свои действия при любых обстоятельствах. Хескит Анко, оплывшее смуглое животное, понимавший войну скорее с позиций политики, чем тактики, был назначен старшим штабным офицером у Кроу, чтобы дом Анко унялся. Эти двое не ладили, и их гневная ругань в Штабе домов вскоре стала притчей во языцех.
Решение Кроу закрыть врата - а на тот момент все еще оставалось с полмиллиона беженцев, тянущихся в южные районы в поисках прибежища через Хасский западный, Сондарские врата и врата Кроу, - удивило дома и всю Легислатуру. Многие сочли, что Кроу уступил постоянному давлению Анко. Дом Часс, дом Родъин и семь ординарных домов выдвинули вотум порицания, негодуя по поводу жестокости таких действий. Полмиллиона, обреченные на смерть у запертых ворот. "Это вызов человечности", - заявил лорд Родъин в зале Легислатуры.
На самом же деле на решение Кроу гораздо больше повлиял совет комиссара Каула, который вернулся с фронта на второй день вместе с клочьями уцелевшей танковой дивизии. Несмотря на потери, которые понесли силы Виголайна, многие чествовали Каула как героя. Он единолично развернул более тридцати машин и экипажей и вернул их домой, также доставив ценнейшие сведения о враге. Информационные экраны вовсю превозносили его героизм и преданность. Его имя звучало в лагерях беженцев, во всех скоплениях рабочих и горожан. Придумали титул Народного Героя - и он прижился. Многие ожидали, что его наградят, низший класс считал его настоящим народным героем, достойным звания маршала куда больше, чем Кроу. Когда на девятый день Легислатурой были опубликованы нормы воды, пищи и энергии, на информационных экранах транслировалось обращение Каула, где он утверждал, что намерен не только ревностно блюсти соблюдение норм другими, но и нормировать собственный рацион. Хитроумная пропаганда была придумана самим Каулом, и население улья почти единодушно приняло ограничения, желая быть "верными Народному Герою и его самоотверженности".
Кроу быстро понял, что не стоит недооценивать влияние Каула как популярной фигуры. Но это также значило, что ему приходилось считаться со стратегическими идеями Каула.