Ответ мог лежать где-то в области контрактных отношений. Экзотские миры, как и Земля, Марс, Фрайлянд, Дорсай, Сент-Мари, а также Коби, не заключали контракты без предварительного согласия своих специалистов. Эти планеты считались "свободными" мирами. Так называемые "жесткие" миры - Сета, Квакерские миры, Венера, Ньютон и остальные - торговали своими людьми безо всякой оглядки на их права или пожелания.
Таким образом, Экзотские миры, принадлежавшие к "свободным", заведомо находились в оппозиции к Квакерским "жестким" мирам. Но одно это не являлось достаточной причиной для противодействия друг другу на какой-то третьей планете. Должен был существовать еще какой-то конфликт, о котором я ничего не знал. Иначе зачем было Падме принимать участие в этой войне?
Второй вывод, который я сделал, касался нашей ситуации с обороной этого холма, которая решительно изменится, как только квакеры подтянут подкрепления. Вряд ли его может защитить пара дюжин людей.
И если уж это смог понять я, гражданское лицо, естественно, это было очевидно для атакующих, не говоря уже о самом командире патруля. Очевидно, он удерживал этот холм по приказу из штаба. Именно этим вполне объяснялось бы его недружелюбное отношение к нам. Наверняка у него были свои заботы - включая и какого-то вышестоящего офицера там, в штабе, который настоятельно просил его и патруль удержать свою позицию. Я даже проникся к нему определенной симпатией. Каким бы ни был полученный им приказ - разумным, паникерским или глупым, - но этот солдат готов был исполнить свой долг до конца.
Да, мог бы получиться отличный репортаж о безнадежной попытке удержать этот холм без какой-либо поддержки с флангов и перед лицом целой армии квакеров. И между строками этого репортажа стоило бы упомянуть и командование, поставившее его в такое положение. Я еще раз огляделся. Где-то глубоко внутри меня, прямо под грудной клеткой, появилось холодное неприятное чувство. Люди в окопах еще не представляли себе цену, которую им придется заплатить за то, что они станут героями моего репортажа.
Дэйв толкнул меня в бок.
- Посмотри там… вон там… - выдохнул он мне в ухо. Я выглянул.
Среди солдат-квакеров, остававшихся под защитой деревьев на дне лощины, началось какое-то движение. Они, очевидно, перегруппировывались для начала наступления на холм. Но в течение ближайших нескольких минут еще наверняка ничего не произойдет, и я уже хотел сказать об этом Дэйву, но он снова толкнул меня.
- Не здесь! - прошептал он тихим, но озабоченным голосом. - Вон там. Дальше, у горизонта.
Я посмотрел, куда он указывал, и понял, что привлекло его внимание. Где-то там, среди деревьев, сливавшихся с небом, сейчас словно выцветшим от дневной жары, мелькали подобные огненной мошкаре сполохи. Какие-то желтые проблески среди зелени, то и дело появлявшиеся восходящие струйки чего-то белого и темного, которые тут же развеивал ветер.
- Бронетехника! - воскликнул я.
- Они двигаются сюда, - произнес Дэйв, зачарованно уставившись на проблески, едва заметные на таком расстоянии. В действительности это были смертоносные лучи света с температурой в сорок тысяч градусов. Они могли повалить деревья вокруг нас с той же легкостью, с какой бритва справилась бы с пучком спаржи на грядке.
Они приближались, не встречая никакого сопротивления, потому что просто не существовало такой пехоты, которая могла бы сдержать их продвижение с помощью пластиковых мин или акустических орудий. Противотанковые ракеты, классическое средство обороны против бронетехники, уже пятьдесят лет как вышли из употребления ввиду развития противоракетного оружия, где скорости достигали половины световой, что делало невозможным его использование на поверхности планет.
Оборона холма превращалась в дешевый фарс. Если пехота квакеров и не прокатится валом над нами, то раньше сюда подойдет бронетехника, и мы просто будем поджарены в наших окопах. Еле слышный ропот прокатился по окопам.
- Тихо! - резко бросил из своего укрытия взводный. - Стоять до последнего! Если вы не…
Но у него не оказалось времени, чтобы закончить, потому что в это мгновение началась первая серьезная атака пехоты на наши позиции.
Игла из вражеской винтовки попала в грудь взводного почти у самой шеи, и он упал, захлебываясь кровью.
Но остальные солдаты даже не заметили этого, потому что наступающие квакеры были уже прямо перед ними, на полпути вверх по склону. Кассидане отстреливались. И то ли на них сказывалась безнадежность положения, то ли необычайно большой опыт ведения боевых действий, но я не заметил ни одного человека, парализованного страхом боя.
Кассидане пользовались преимуществом своей позиции. Склон становился несколько круче по мере приближения к вершине холма. Атакующие вынуждены были двигаться медленнее и представляли собой неплохую мишень. Наконец они не выдержали и побежали вниз, в лощину между холмами. Снова наступила передышка.
Я выскочил из своей норы и побежал к взводному, чтобы выяснить, жив ли он. Конечно, это было глупо - выставлять себя напоказ подобным образом, даже несмотря на берет и униформу журналиста. Расплата наступила быстро. Отступающие во время атаки потеряли много товарищей. Естественно, им хотелось во что бы то ни стало отомстить неприятелю. Всего лишь в нескольких шагах от окопа взводного что-то резко ударило по моей правой ноге, и я рухнул на землю.
В следующий момент я очнулся уже в окопе и увидел, что надо мной склонился Дэйв.
- Что происходит… - начал я и попытался подняться. Дэйв хотел меня остановить, но едва я ступил на ногу, как резкая боль пронзила ее, и я снова рухнул как подкошенный. Кроме нас, в окопе находилось двое солдат. Я прислушался к их разговору.
- Надо отступать, надо убираться отсюда, Акке. В следующий раз они нас сомнут, или через двадцать минут мы превратимся в головешки!
- Нет! - вдруг прохрипел лежащий рядом со мной взводный.
Я повернулся, чтобы посмотреть на него. Кто-то уже наложил давящую повязку на его рану и нажал контрольный рычажок, так что ее волокна должны были блокировать кровотечение. И все же он умирал. Я ясно видел это по его глазам. Солдаты не обращали на него внимания.
- Послушай меня, Акке, - снова произнес тот солдат, что заговорил первым. - Командир теперь ты. Пора сматываться!
- Нет, - с трудом прошептал взводный, - Приказываю… удержаться… любой ценой…
Солдат, имя которого, очевидно, было Акке, выглядел неуверенно. Он повернулся и взглянул на рацию, лежащую в окопе подле него. Второй солдат заметил направление его взгляда, и карабин у него на коленях как бы сам собой выстрелил. Раздался удар, звон - и я увидел, что огонек на рации погас.
- Я приказываю вам, - хрипел взводный. Но в этот момент ужасные челюсти боли снова сомкнулись на моем колене, и я потерял сознание. Когда я очнулся, то увидел, что Дэйв, разорвав брюки на моей левой ноге, уже наложил аккуратную давящую повязку.
- Все в порядке, Там, - сказал он, - Игла прошла навылет. Так что все в порядке.
Я осмотрелся вокруг. Мертвый взводный по-прежнему сидел рядом со мной с наполовину вытащенным из кобуры пистолетом. У него появилась еще одна рана, на этот раз в голове. Солдат не было.
- Они ушли, Там, - произнес Дэйв. - И нам тоже надо отсюда убираться, - Он показал на подножие холма. - Квакеры решили, что мы не стоим их усилий. Они отошли. Приближается их бронетехника, а ты не можешь достаточно быстро двигаться. Попробуй-ка встать.
Я попытался. Ощущение было такое, словно одно мое колено находилось на кончике копья и несло на себе половину веса моего тела. Но я устоял. Дэйв помог мне выбраться из окопа. И мы начали наше мучительное отступление вниз по другому склону холма.
До этого вид здешнего леса вызывал во мне восхищение. Но теперь, когда я пробирался сквозь него, с каждым шагом или, точнее, прыжком чувствуя, как раскаленный гвоздь боли ввинчивается в мое колено, лес начал представляться мне чудовищем - темным, зловещим, ненавистным. Мы оказались в ловушке, где нас в любое время могли обнаружить и уничтожить либо тепловыми лучами, либо просто обрушив деревья на наши головы, прежде чем мы попытались бы объяснить, кто мы такие.
Я отчаянно надеялся, что мы успеем выбраться на открытую местность. Казалось, мы ходим кругами по этому злосчастному лесу, и поэтому я решил, что единственно правильным будет идти в направлении, предлагаемом моим наручным указателем. Но это значило, что нам снова предстоит путь через лесные массивы, которые мы однажды уже преодолели, выйдя затем к тому самому холму, что так отчаянно и безнадежно защищал кассиданский патруль.
Мы двигались очень медленно из-за моего колена; кроме того, я по-прежнему плохо чувствовал себя после разрыва акустического снаряда. А сейчас постоянные приступы сумасшедшей боли в колене постепенно приводили меня в ярость. Это походило на какую-то разновидность изощренной пытки - и оказалось, что я не такой уж стоик в том, что касается боли.
Но я не был и трусом, хотя вряд ли меня можно было бы честно назвать храбрецом. Просто так уж я создан, что на определенном уровне моя реакция на боль выливается в ярость. И чем сильнее эта боль - тем, соответственно, сильнее ярость. Наверное, какая-то доля древней крови берсеркеров - легендарных викингов, неистовых скандинавских воинов - все же соседствовала в моих жилах с ирландской.
По правде говоря, я не испытывал никакого страха перед бронетехникой квакеров. Я был уверен, что они увидят мою красно-белую куртку прежде, чем откроют огонь. Но даже если они и откроют огонь - ни их лучи, ни падающие деревья, ни их ветви не заденут меня. Я абсолютно не сомневался в своей неуязвимости, и единственное, что меня беспокоило, это то, что рядом был Дэйв, и если с ним что-нибудь случится, Эйлин этого просто не переживет.
Я орал на него, я его проклинал. Я приказывал ему оставить меня, идти вперед и спасать собственную жизнь. Я доказывал ему, что мне не угрожает опасность.
В ответ он повторял одно и то же: я не оставил его, когда мы попали под обстрел акустических орудий. Вот и он не оставит меня. Не оставит ни при каких обстоятельствах. Я брат Эйлин, и он обязан заботиться обо мне. Да, она написала в своем письме правду: Дэйв - человек верный. Чертовски, излишне верный, верный - дурак. Я пытался оттолкнуть его от себя. Но, прыгая на одной ноге, точнее ковыляя на одной ноге, сделать это было невозможно. Я без сил опустился на землю и отказался идти дальше. Тогда он просто взвалил меня на свою худую спину и потащил.
Наконец я пообещал ему идти с ним дальше, если он спустит меня на землю. Он уже шатался от усталости, когда выполнил мою просьбу. К этому времени, наполовину обезумев от боли и ярости, я был готов сделать все, что угодно, чтобы спасти его от самого себя. Я начал как можно громче звать на помощь, несмотря на все его попытки заставить меня замолчать.
Это сработало. Менее чем через пять минут мы оказались под прицелами карабинов двух молодых разведчиков-квакеров.
Глава 12
Я ожидал, что, услышав мои крики, кто-нибудь появится еще быстрее, поскольку разведчики-квакеры шныряли по всей округе почти с того момента, как мы покинули холм.
В их задачи входило обнаружение очагов кассиданского сопротивления, с тем чтобы, вызвав подкрепление, ликвидировать их. У них наверняка были акустические пеленгаторы, и даже если бы эти устройства засекли двух спорящих людей, то они могли бы не обратить на них внимания. Два человека - слишком мелкая дичь, чтобы ими заинтересоваться.
Но человек, взывающий о помощи, - это было само по себе весьма необычно, поэтому они и решили проверить, что происходит. Солдат Господа не должен быть настолько слаб, чтобы звать на помощь подобным образом, независимо от того, нуждается он в ней или нет. А кассиданин - здесь, где пока не было никаких боевых действий? И кто другой, кроме солдат Господа или их вооруженных врагов, мог находиться в этом районе?
Я немедленно сообщил им, кто мы такие: журналист и его помощник; оба - гражданские. Тем не менее карабины по-прежнему были нацелены на нас.
- Протрите глаза! - заорал я на них. - Разве вы не видите, что мне нужна медицинская помощь? Немедленно доставьте меня в один из ваших полевых госпиталей!
На их гладких молодых лицах сияли поразительно невинные глаза. У того, что стоял справа, на воротнике была одна-единственная нашивка ефрейтора, второй же был простым солдатом. Обоим не было еще и двадцати.
- У нас нет приказа поворачивать назад, - произнес ефрейтор, говоря за них обоих как старший по званию. - Я только могу препроводить вас на сборный пункт для пленных, где, без сомнения, о вас позаботятся.
Он отступил, по-прежнему держа нас на прицеле.
- Гретен, поддержи его с другой стороны, а я пойду за вами и понесу карабины, - обратился он к своему спутнику.
Тот передал ему свое оружие, и, поддерживаемый им и Дэйвом, я получил возможность передвигаться несколько более комфортабельно, хотя гнев по-прежнему бурлил во мне. Наконец они привели нас на поляну - не на настоящую поляну, открытую лучам солнца, а на место, где одно из огромных деревьев упало и образовался небольшой просвет среди других гигантов. Здесь находилось около двадцати уныло выглядевших кассидан, обезоруженных и охраняемых четырьмя молодыми солдатами-квакерами.
Меня осторожно посадили, прислонив спиной к стволу огромного упавшего дерева. Затем Дэйв был препровожден к остальным кассиданам. Я заорал, что Дэйв должен остаться со мной, поскольку он не военный, указав при этом на белую нарукавную повязку и отсутствие знаков различия. Однако солдаты в черной форме проигнорировали мое требование.
- Кто здесь старший по званию? - обратился ефрейтор к охранникам.
- Я старший, - ответил один из них, - но мой ранг ниже твоего.
И действительно, он был обычным рядовым. Тем не менее ему уже было больше двадцати, и, судя по тому, как быстро он уступил командные полномочия, он был уже опытным и осторожным солдатом, не желающим нарываться на неприятности.
- Этот человек - журналист, - ефрейтор указал на меня, - и утверждает, что человек, который был вместе с ним, является его ассистентом. Журналист нуждается в медицинской помощи. И хотя никто из нас не может доставить его в ближайший полевой госпиталь, может быть, ты смог бы доложить об этом по команде.
- Пункт связи находится в двухстах метрах отсюда.
- Я и Гретен останемся здесь, чтобы помогать твоим людям, а один из вас пусть сходит к вашему центру связи и доложит кому следует.
- Мы не имеем права отлучаться. Такого приказа не было.
- Но это же особая ситуация?
- Все равно приказом это не предусмотрено.
- Но…
- Я тебе говорю, мы не имеем права, даже в такой ситуации! - огрызнулся солдат. - Надо ждать, пока не появится офицер или сержант!
- А скоро он появится? - Ефрейтор с беспокойством посмотрел в мою сторону. - Лучше я сам схожу на ваш пункт связи. Подожди здесь, Гретен.
Он закинул за плечо свой карабин и ушел. Больше мы его никогда не видели.
Тем временем я уже не чувствовал постоянных ужасных приступов боли, когда пытался шевелить ногой, но теперь постоянная нарастающая тупая боль начала посылать волны вверх по ноге, к бедру, - или так мне казалось, - отчего у меня началось головокружение. Я уже начал сомневаться, что меня надолго хватит, как неожиданно вспомнил о своем поясе.
На нем, как и на всех солдатских поясах, был медпакет первой помощи. Едва не рассмеявшись, несмотря на боль, я дотянулся до него, повозился с ним, пока не раскрыл, и выудил две восьмиугольные таблетки. Начинало темнеть. Под деревьями, где мы находились, я, конечно, не мог разглядеть их красного цвета, зато их восьмигранную форму легко определил на ощупь.
Я разжевал и проглотил их, не запивая. Мне показалось, что издалека донесся крик Дэйва. Но быстрый седативный эффект болеутоляющих таблеток уже уносил меня куда-то вдаль. А вместе с ним исчезала и боль. Я снова становился самим собой - и больше не беспокоился ни о чем, кроме комфорта и покоя.
Я еще раз услышал голос Дэйва. Он кричал, что уже дважды давал мне болеутоляющие таблетки из своего пакета, когда я терял сознание. Он кричал, что я уже принял сверхдозу и кто-то должен мне помочь. Поляна начала покрываться мраком, а затем над головой я услышал звук, подобный раскатам грома, и далекие зачаровывающие звуки симфонии - шуршание миллионов дождевых капель по миллионам листьев высоко надо мной.
И я провалился в никуда.
Когда я снова пришел в себя, то некоторое время почти не обращал внимания на окружающее, потому что меня знобило и тошнило от чрезмерно большой дозы лекарства. Мое вспухшее колено больше не болело, если я им не двигал, но малейшее движение вызывало прилив такой боли, от которой содрогалось все тело.
Меня стошнило, и я сразу почувствовал себя лучше, так что даже снова начал замечать все происходящее вокруг. Я промок до нитки, потому что дождь, некоторое время сдерживаемый листьями, все же добрался и до нас. Недалеко от себя среди насквозь промокших пленников и их стражей я увидел сержанта. Он был среднего возраста, худощавое лицо покрыто морщинами. Я заметил, как он отвел солдата по имени Гретен в сторону, чуть ближе ко мне; очевидно, хотел кое о чем поговорить с ним.
Небо после грозы посветлело и приняло красноватый оттенок лучей заходящего солнца. Вечерний свет достигал земли, окрашивая багрянцем мокрые черные фигуры пленников в серой форме и промокшие черные мундиры.
Я сидел, дрожа от холода в своей промокшей и ставшей тяжелой одежде, и смотрел на споривших сержанта и солдата. И хотя они говорили негромко, я слышал их отчетливо, и смысл их слов постепенно начал доходить до меня.
- Ты еще просто ребенок! - рычал сержант. Он слегка приподнял голову; заходящее солнце залило его лицо своими лучами, так что я в первый раз смог ясно рассмотреть его - и увидел аскетические, словно высеченные из камня черты лица; его глаза горели тем же фанатизмом, который чувствовался в том капрале, что отказал в пропуске Дэйву.
- Ты просто ребенок! - повторил он, - Молод ты! Что ш знаешь о борьбе за существование, продолжающейся поколение за поколением на наших жестоких каменистых мирах, по сравнению с тем, что знаю я? Что знаешь ты о голоде и нужде, царящей среди детей Господа, женщин и младенцев? Что ты знаешь о целях тех, кто послал нас в эту битву, ради того чтобы наши люди могли жить и процветать, когда все остальные миры рады были бы видеть нас мертвыми?
- Я тоже кое-что знаю, - возразил молодой солдат срывающимся голосом. - Я знаю, что все мы присягали кодексу наемников…
- Заткни свой необсохший ротик, дитя! - прошипел сержант. - Что значат какие-то кодексы перед кодексом Всемогущего? Что значат все прочие клятвы по сравнению с нашей клятвой Господу? Ибо старейший нашего Совета старейшин, тот, чье имя Брайт, сказал нам, что сей день особенно важен для будущего нашего народа и что победе в сегодняшней битве необходимо отдать все силы. И вот тогда мы по-настоящему победим!
- А я тебе говорю…