В несколько прыжков Крокки оказался возле юноши и первым же ударом поразил насмерть одного из зеленолицых. Затем обрушился на второго воина, одним ударом расколов его шлем, а с ним и череп. Отбившись ещё от двух противников, он протянул руку упавшему юноше.
Но тут несколько арканов взвилось в воздух и два из них захлестнули грудь и шею короля. Он удержался на ногах, мечом перерубил одну веревку, но вторая, натянувшись, свалила его с ног. С криками: "Король! Король!" - граэррцы бросились к нему, но тут Змеи, услышав, кто попал к ним в руки, проявили недюжинное проворство. В завязавшейся отчаянной схватке они сумели оттеснить от Крокки его соратников. Затем они связали его по рукам и ногам.
Крокки превращался то в барса, то в человека, выл, рычал, пробовал кусаться, изрыгал проклятия на головы своих врагов, но возле него уже не было никого из его воинов. Отряд граэррцев был почти весь уничтожен. Лишь немногим удалось добраться до леса и скрыться под его спасительными кронами.
Глава XII
Ритуальное пиршество
Сквозь распахнутые окна в просторный Тронный зал Бронзового Замка вливался утренний свет, озаряя мраморный пол, гобелены, флаги, толпу разряженных придворных и высокий, сверкающий бриллиантами трон, на котором восседала Швазгаа.
Перед троном стояли три девочки, старшей из которых было семь лет, а двум другим и того меньше. Это были дочери короля Эрго, предназначавшиеся в жертву змеиной королеве. Их пожирание являлось важнейшей частью ритуала коронования, который применялся в Стране Змей с незапамятных времен.
Швазгаа смотрела на малюток с неудовольствием. Согласно обычаю, право на престол завоёванной страны давало съедение только её короля или его законного наследника. Но Эрго погиб, а наследовавший ему Крокки скрылся. Хитроумный план, посредством которого Швазгаа хотела заполучить его живьём для сегодняшней коронации, не удался. Её посланцы, отправленные в склеп, нашли пустой гроб. Пришлось объявить Крокки мёртвым, тем более имелись свидетели его смерти и похорон.
Таким образом, из представителей королевского дома Граэрры оставались только три эти девочки. Но они, согласно граэррским законам, не могли претендовать на корону. Наследовать престол имели право только мужские представители династии. Так что сегодняшнее ритуальное кушанье, в строгом смысле, не давало королеве оснований объявить себя одной крови с великим Герригом и владычицей его страны. Но ничего другого ей не оставалось. Необходимо было как можно скорее покончить с неопределенностью в вопросе о власти и дать понять непокорным граэррским баронам, прячущимся в своих неприступных замках, кто повелевает королевством.
Она кивнула жрецу - распорядителю церемонии. Яйцеголовый жрец с морщинистым зелёным лицом, весь задрапированный в болотного цвета ткань, приблизился к девочкам и снял с них туники, оставив их голыми и, казалось, ещё более беззащитными в окружении враждебной им змеиной знати. Зеленолицые дворяне, разодетые в чёрные и тёмно-зелёные шитые золотом одежды, взирали на пленниц с холодным бесстрастием. Девочки прижимались друг к другу и беспомощно оглядывались, тщетно ища знакомые лица.
После того, как протрубил герольд, в зале воцарилась тишина. Слышались лишь всхлипывания малолетних пленниц и шелест флагов на лёгком ветерке, веявшем из окон. Швазгаа снова кивнула, и второй жрец приблизился к девочкам, держа блюдо с водой, специально доставленной из подземного храма Страны Змей. Жрец трижды опустил в воду пальцы и окропил ею предназначенных к смерти.
Надрывно и протяжно завыли трубы-раковины, глухо начали бить барабаны. Придворные отступили на несколько шагов, расширив свободное пространство вокруг девочек. Жрец с блюдом отошёл. Все взоры устремились на Швазгаа.
В человеческом облике королева отличалась от своих соплеменников более правильными чертами лица и белым цветом кожи. Её внешность свидетельствовала о происхождении от древней змеиной расы, когда-то распространённой в Стране Змей, но со временем слившейся с более грубыми представителями Рода. Лишь среди жрецов, женившихся на близких родственниках, эта раса ещё сохранялась в относительной чистоте.
Швазгаа, дочь жреца, с малых лет изучавшая магию, вызывала в своём народе священный трепет. Змеи считали её самой красивой женщиной в их Роду, да и не только они: немало граэррских рыцарей, увидев королеву, без памяти влюблялись в неё. Хотя, по слухам, дело здесь заключалось не в одной только красоте: королева будто бы умела привораживать к себе мужчин. Молва утверждала, что королева, насладившись ласками очередного возлюбленного, наутро перекидывалась в змеиный облик и пожирала несчастного...
При звуках барабанов Швазгаа встала и небрежным движением отстегнула застёжки на своём белоснежном, спадающем широкими складками платье. Шелестя, оно упало к её ногам. Королева предстала перед придворными обнаженной. Её чёрные пышные волосы тяжёлыми волнами спадали на белые плечи, сверкали жёлтым огнём глаза. Она вновь опустилась на трон, подобрала под себя точёные ноги и в тот же миг превратилась в крупного белого удава с чёрно-золотым узором на теле. Десятиметровая рептилия медленно извивалась на королевском троне Граэрры, кольцами обвив подлокотники, водя треугольной головой и двигаясь в такт ударам барабанов. Ритуальное действо началось.
Плавно изгибаясь, змея скользнула с трона и неторопливыми, волнообразными движениями двинулась по мраморным плитам пола к дочерям короля Эрго. Её движения были полны грации, глаза полузакрыты; она словно бы и не глядела на крошек. Швазгаа сделала вокруг них широкий круг. Испуганные девочки оказались в центре свившегося кольцом упитанного узорчатого тела, переливавшегося в лучах солнца. Швазгаа, скользя по мрамору, постепенно сужала кольцо. Её гибкое тело ходило волнами, временами мягко касалось дрожащих малюток, словно гладило их, змеиная голова проплывала возле коленей, бёдер и животов бедняжек.
Те следили за ней глазами, полными ужаса; две младшие девочки даже перестали плакать, только теснее прижались друг к другу. Зловещая голова, волоча за собой поблескивающее чешуйчатое тело, протискивалась между ними, отделяя одно тельце от другого, и вот уже они оказались в волнах змеиных колец. Кольца оплетали малюток, приподнимали их над полом и словно укачивали в своих объятиях.
Самую младшую девочку понесло навстречу поднявшейся змеиной голове. Швазгаа раскрыла пасть и натянула её на детскую головку. Девочка забилась, но её истошный крик потонул в реве труб и грохоте барабанов. Змея, придерживая своими кольцами трепыхающееся тельце, продолжала с методичной неторопливостью затягивать ребенка в свою утробу. Голова и плечи девочки исчезли в ужасающей пасти, лишь две безжизненные ножки оставались торчать в ней. Голова змеи несколько раз качнулась из стороны в сторону, и ножки тоже исчезли.
На теле царственной рептилии появилось небольшое вздутие - свидетельство того, что добыча проглочена.
Барабаны продолжали грохотать, а змеиные кольца - извиваться вокруг двух оставшихся девочек. Кольца приподняли вторую малютку и пасть снова раскрылась. Методично и неторопливо, с перерывами, которые змея позволяла себе для передышки, не обращая внимания на крики и судорожные попытки обречённой вырваться, Швазгаа затянула и её в свою глотку. Затем в ту же пасть отправилась третья девочка.
Королева Змей растянулась на полу, демонстрируя присутствующим три вздутия на своём теле. Ритуал воспреемства престола был завершён. С этой минуты, по законам страны Змей, Швазгаа становилась потомком короля Геррига и в качестве его прямой наследницы получала право на корону Граэрры.
Вернувшись на трон, она вновь обернулась женщиной. Красавицу портил уродливо раздутый живот, в котором переваривались три трупика, но не сводившим с неё глаз змеиным дворянам это вовсе не казалось уродством. Они смотрели на свою королеву с благоговением, а когда верховный жрец, держа бархатную подушку, на которой лежала бриллиантовая корона Граэрры, направился к ней, все дружно опустились на одно колено.
Целый час длились завывания и молитвы жрецов, в которых многие из собравшихся не понимали ни слова, ибо читались они на древнем змеином диалекте. Наконец жрец, держа в руках корону, водрузил её на голову Швазгаа, и все присутствующие разразились восторженными воплями.
Появились слуги, которые застелили всё пространство Тронного зала пушистыми коврами. Змеиные дворяне, претендующие на земли в Граэрре, приступили к обряду, закрепляющими эти земли за ними. Как и их владычице, закон предписывал им проглотить законных владельцев этих земель.
Из боковых дверей, подталкиваемые в спины копьеносцами, в зал вошло около сотни граэррских юношей и девушек, обладавших наследственными правами на замки, титулы и земли. Змеиные дворяне встрепенулись, алчно засверкали глазами, выискивая в толпе пленников тех, которых они должны пожрать, чтобы получить искомые права. Захваченное королевство было уже поделено между ними и каждый из них знал свою жертву.
Голые молодые граэррцы столпились посреди зала, испуганно озираясь, в то время как дворяне Страны Змей снимали с себя одежды и, пока ещё в человеческом облике, врывались в их круг. Скоро зала представляла собой кричащее и стонущее скопище зелёных, белых и смуглых обнажённых тел. Змеиная знать, как повелось исстари, перед ритуальным пожиранием удовлетворяла свою похоть, совершая насилие над жертвами.
Швазгаа взирала на гнусную картину с высоты трона. На её тонких губах играла усмешка, в немигающих, словно стеклянных глазах отражались переплетённые тела, оскаленные рты истязателей, гримасы жертв.
Снова загремели барабаны и завыли трубы: обряд вступления в наследство перешёл в завершающую, самую важную фазу. Насильники из человеческого обличья обратились в змеиное. Насытив свою страсть, они, подобно тому, как это сделала королева, начали заглатывать молодых граэррцев, натягивая на них свои тела. Вскоре крики несчастных затихли. В зале был слышен только глухой рокот барабанов.
Наконец безжалостные рептилии вновь вернулись в человеческий облик и прокричали громкое "ура" королеве. Теперь, по традиции, настало время принести человеческие жертвы Великому Богу Сеапсуну, которого специально для этой церемонии везли в Бронзовый Замок.
Но караван с Богом задерживался. Лишь через несколько часов, когда солнце стало клониться к закату, громкий рёв труб и вопли тысячной толпы змеиных воинов возвестили о том, что Сеапсун прибыл в столицу покорённой державы.
Глава XIII
Огнедышащая смерть
Ещё раньше королеве было доложено, что в тридцати километрах от столицы, в пустынном месте ларортской дороги, на Великого Бога и его конвой был совершён налёт. Руководил мятежниками человек, которого его сподручные называли королём. Налёт был отбит, Сеапсун с превеликими трудностями извлечён из рва и снова водружен на платформу, а предводителя напавших заковали в цепи и вместе с Великим Богом доставили в столицу.
Какой-нибудь самозванец, выдающий себя за короля Эрго или короля Крокки, - недовольно проворчала Швазгаа. - Таких теперь немало появится, помяните моё слово. Они ходят по сёлам и баламутят народ, призывая к восстанию!
Когда же она услышала, что пойманный действительно принадлежит к Роду Барса, ибо многие видели, как он превращался в это животное, королева встала. Жёлтые глаза её мрачно сверкнули.
Где этот пленник? - сказала она. - Я должна его видеть.
Спустя полчаса пятеро зеленокожих воинов ввели Крокки. Граэррского короля бросили к ногам Швазгаа, не выпуская концы длинных цепей, в которые были закованы его ноги, руки и шея.
Крокки! Барс! - воскликнула она и кулаки её сжались в сильнейшей досаде: если бы этого человека привели к ней на несколько часов раньше! Она проглотила бы его, настоящего короля Граэрры, вместо тех хнычущих девчонок, не имевших никаких прав на престол.
Но вторично проводить церемонию коронации было не в обычае змеиных владык. Королеве оставалось, скрипя зубами, смириться с тем, что Крокки миновал её чрево.
Граэррец смотрел на неё снизу вверх, простёртый у её ног. Тело его было покрыто ранами, нанесёнными Змеями при его поимке; некоторые из ран кровоточили, но Крокки не обращал на них внимание. Он не сводил глаз со змеиной королевы, о красоте которой был наслышан, и, ненавидя её, всё же вынужден был признаться в душе, что она чертовски привлекательна.
Швазгаа тоже вглядывалась в него, и взор юноши помутнел. Голова его поникла.
Я очнулся в гробу... - пробормотал он, не в силах противиться чарам колдуньи. - Гроб взломали мародёры-гиены и я бежал...
Тут Крокки напряг всю свою волю, борясь с охватившим его оцепенением, и взгляд его снова прояснился.
Нет, тебе не околдовать меня, проклятая ведьма! - закричал он, привстав. - Ты можешь проглотить меня, убить, но знай, что тебе никогда не удастся поставить на колени гордый народ Граэрры!
Змея расхохоталась и, подняв ногу, обутую в золочёную туфлю, поставила её на грудь поверженного короля.
Твоё счастье, что я сегодня сыта, - сказала она. - Я позавтракала твоими племянницами. Их мясо было нежным и вкусным, словно их кормили одной карамелью...
Злорадно смеясь, Швазгаа повернулась к жрецу-распорядителю, вошедшему вместе со стражниками.
Всё ли готово для жертвоприношения Сеапсуну? - спросила она.
Великий Бог уже выпущен на арену, моя повелительница, - с поклоном ответил жрец.
Хорошо, - сказала Швазгаа. - Сначала мы предадим Сеапсуну приготовленных для него пленников, а уже потом, в самую последнюю очередь, этого смутьяна. Пусть перед смертью он узнает, что такое страх!
Крокки увели, а королева проследовала на широкий балкон, устланный коврами и украшенный пёстрыми военными штандартами. Здесь она уселась в специально поставленное для неё кресло, откуда хорошо просматривалась спешно выстроенная во дворе Замка круглая арена с высокими бортами.
Арену окружали поднимающиеся амфитеатром трибуны для зрителей. Трибуны были битком набиты зеленокожими воинами, которые громкими криками приветствовали свою владычицу.
Поскольку солнце заходило, вокруг арены зажгли факелы. В четырёх огромных медных чашах горели костры, отбрасывая зловещий багровый свет на толпу возбужденных зрителей, на балкон, арену и громадного змея, неторопливо ползающего по её каменному дну.
Сеапсун передвигался не извиваясь, как змеи, а полз, подобно пиявке - рывками подавая вперёд своё толстое грязно-зелёное тело. Красным огнём горели его бессмысленные глаза. Зубастая пасть, из которой выбивались языки пламени, была постоянно раскрыта. Сеапсун был настолько тяжёл, что не мог приподнять над полом свою уродливую голову, да ему это и не требовалось: пленники, которых сбрасывали к нему на арену, после недолгих метаний неминуемо оказывались в его пасти.
Голых, кричащих, корчащихся от ужаса граэррцев сталкивали на арену десятками. Чтобы они не могли слишком долго ускользать от неповоротливой твари, им наносили раны, чаще всего на ногах, распарывая мышцы и сухожилия. Очень скоро пол арены оказался весь залит кровью. Пленных было так много, что на арене возникла давка. Чудовище заглатывало своих жертв, не прилагая к их поимке никаких усилий.
Сгустились сумерки, вокруг арены зажгли ещё несколько десятков факелов, а пленных всё сбрасывали и сбрасывали. Сеапсун обладал удивительным свойством пожирать людей не насыщаясь, причём масса пожранных могла во много раз превосходить массу его собственного тела. Проглоченные мгновенно сгорали в его огненном чреве, превращаясь в прах. Поверье утверждало, будто пожранные Сеапсуном становились в потустороннем мире рабами умерших людей из Рода Змеи. Чем больше пленных поглотит ненасытный монстр, тем больше слуг будет у каждого погибшего в битвах зеленолицего воина.
Поэтому пленников не жалели. Большие толпы обнаженных окровавленных мужчин, женщин, юношей и девушек под конвоем зеленолицых копьеносцев сгонялись к бортам арены, где они, не в состоянии удержаться, переваливались через низкий поручень и падали на дно. Их было так много, что змей не успевал их глотать: многих он, передвигаясь, просто давил своей массивной тушей. Вскоре арена представляла собой настоящее озеро крови, в котором плавали раздавленные останки несчастных. В этом озере волочил своё скользкое туловище ненасытный Змеиный Бог, порождение гиблых пещер, тупая злобная тварь, бессмысленная даже в своём необузданном людоедстве.
Крики жертв мешались с воплями зрителей, опьяневших от вида крови. Ноздри зеленолицых раздувались, они проталкивались поближе к бортам и с жадностью вдыхали запах крови и смерти, со злобным смехом подбадривая тех граэррцев, у которых хватало сил уворачиваться от пасти Сеапсуна, а когда те всё же гибли, визжали и улюлюкали от восторга.
Наблюдавший это зрелище Крокки цепенел от ужаса. Наконец дошла очередь и до него. Змеи грубо схватили его и швырнули к наковальне, где рослый Змей-кузнец избавил его от кандалов. Сидевшая по ту сторону арены Швазгаа нетерпеливо махнула рукой, приказывая своим людям поторопиться.
Когда с Крокки сняли последний железный обруч, к нему с окровавленным ножом подошёл жрец. Граэррца держало четверо дюжих воинов, пока жрец с садистской улыбкой, кривившей его морщинистое лицо, делал на ногах Крокки длинные продольные разрезы - не очень глубокие, но такие, чтобы пленник не слишком долго мельтешил по арене, заставляя змея гоняться за собой.
Крик боли непроизвольно сорвался с губ юноши. Жрец удовлетворенно засмеялся и кивнул воинам. Корчащегося от боли короля протащили сквозь толпу зеленолицых и, взяв за ноги и за руки, бросили через борт прямо в кровавое месиво.
Крокки локтями ударился о камень пола и некоторое время лежал, не в состоянии пошевелиться. Сеапсун, который в это время находился у противоположного края арены, не торопясь развернул своё грузное туловище и, пыхтя, заскользил навстречу новой жертве.
Застонав, Крокки поднялся. Он весь был залит кровью. На его теле его собственная кровь смешалась с кровью тысяч несчастных жертв Сеапсуна. Кровь стекала с его спутавшихся волос, сочилась по груди, капала с пальцев бессильно опущенных рук. Стоя в кровавой луже, он хрипло дышал, морщился и стонал от мучительной боли в ногах.
Зрители азартно ревели. Всем хотелось, чтобы он немного побегал по арене, и потому, когда Крокки, перемогая себя, сделал несколько нетвёрдых шагов, из публики донеслись подбадривающие крики.
Змей двинулся за ним, не снижая, но и не увеличивая скорости. Крокки зашагал вдоль края арены. Силы его убывали с каждым сделанным шагом, с каждой каплей крови, вытекшей из его ран. Он брёл, хлюпая босыми ногами по кровавой жиже, а змей, неумолимо двигавшийся следом, обдавал его сзади своим горячим дыханием.
Крокки шёл медленно, но преследующий его Сеапсун двигался не быстрее, и это забавляло публику. Все знали, что смельчак долго не протянет, и заранее предвкушали его гибель. Бежать было некуда, да и не было сил. Крокки чувствовал, что погоня будет недолгой. Его всего трясло, рука его судорожно хваталась за край арены, в ноги словно вонзались сотни раскаленных ножей. Каждый шаг давался с такой болью, что хотелось упасть и забиться, кинуть свое истерзанное тело прямо в пасть ненасытному чудовищу и покончить с этой пыткой.