По дороге нам встретились Бритые. Очень злые и насмехливые. Шуточками своими подъелдыкивают. Хотели они поближе подобраться и пнуть меня. Один Бритый обходить меня сбоку начал. Вдруг Огородник ка-ак рявкнет на них, и они замолчали, встали, больше не хотят меня пнуть. Ничего даже не сказали. Почему? Огородник же один, а их трое… Ну, я еще с Огородником, да.
Потом я много думал и понял.
Они забоялись!
* * *
Вот, стояли месяц вандемьер и дожди.
Я к Огороднику сходил еще раз и второй еще раз. Ханну видел у него. Огородник по улице с ней ходил и разговаривал. Что-то Ханна сделала себе с волосами, и они стали очень красивые. Раньше я не смотрел на ее волосы. Что было смотреть: волосы и волосы! А теперь очень красивые.
Неделя прошла с того дозора, когда Огородник за страшным джэйвиэксом лазил. Дожди-дожди лили, совсем дожди, без передыха. И я дома сидел. Потом нам с Огородником положено было в дозор заступать, такая служба. А холодно, мокро, и еды никакой на дозорные сутки не осталось. Очень плохо. Я решил: хотя бы отосплюсь. Раньше спать лег, совсем рано, еще даже темень не пришла.
Ай-ай!
Звоночек электрический, который у меня над кроватью – дрррррр! И я – раз! – проснулся. Быстро оделся, дробовик с зарядами взял, побежал на свою дозорную Точку. Потому что так велено всем, кто Поселок охраняет: только-только сигмализанция зазвоночит, и надо бежать на свою Точку. Всего два раза до сих пор звоночило. Сначала Капитан проверял, соберемся мы, как надо, или нет. А когда проверил, то очень ругался. Вот. Потом был тот случай, когда людака убили и распотрошили.
Прибегаю к караульной халупе. Там уже народу собралось – целых двадцать человек! И Капитан тут, и Протез, и Длинный Том с Холма, и Таракан, и Стоунбридж-старший, и Чанг Сало с Болот… И еще много людей. Набегают и набегают! А где ж Огородник? Нет его почему-то.
Протез схватил меня за руку и орет в самое ухо, не пойми чего. Потом я разобрал, чего он говорил, только не все:
– …наскочили! И мы палили по ним, палили… а они… хоть выколи глаз… все мимо, все мимо… Капитан прибежал… Бритая, хоть и баба, а тоже стреляла… по нам гранатами, у них гранаты есть… и химию взорвали у самой караулки… я говорю, какую-то химию… а все равно… откуда у людаков… безмозглые… откуда… я уж думал – каюк… Таракан подстрелил одного, и они убрались…
– Таракан попал?
– Он как шарахнет из ручного излучателя…
– Нет, ты скажи, он попал? Точно попал?
– Да я тебе говорю! Конечно. Иначе за ким лядом они убрались бы?
– Протез, а где…
Тут мимо Капитан прошел, а с ним куча разных людей. Ну, меня потеснили-потеснили, и я Протеза потерял. Зато я Таракана увидел. Таракан ходит-ходит, довольный, улыбается. Ручный излучатель у него в руках. Я спросил его:
– Ты попал, Таракан? Да?
– Верно, парень. Сегодня Таракан отстрелил задницу одному наглому ублюдку.
– А… А где…
– За телом Огородник с Рувимом Башмаком пошли. Я бы и без них сходил, но парни сами вызвались.
Рувим Башмак… Да, знаю его, помню. Башмак вроде меня – Капрал! Говорят, что будто бы он не глупый.
"О! О! Вот! Вот! Бу-бу-бррррр…" – это все люди вокруг забухтели.
Входит Огородник в караульную халупу задом, а лицом к нему Башмак. Они тащат тело.
Оба – хоть выжми. Плохая ночь.
– Всем: встать у стен! Дать им место! – Это Капитан командует.
Мы у стен становимся. Огородник с Башмаком тело посередине на пол бросают. Устали они таскать, да.
И я смотрю… Так это ж…
– Не люда-ак? – тянет Протез.
– Не людак… – говорит Рувим Башмак. – Человек. Сволочь и бандит.
– Но мы видели людаков! Мы же видели людаков!
– Да, людаки! Проклятая нечисть.
– А мне тоже показалось…
– Это должен быть людак, иначе, мать твою, это полный…
– Заткнись, Протез. И разуй глаза.
– Да как же…
Капитан командует:
– Ма-алчать!
Все замолчали. Он говорит:
– Кто не слепой, тот видит: это мясо хоть и подкоптилось маленько, но с людачиной его не спутаешь. Это человечина. Не исключено, правда, что на нас напали и люди, и людаки.
– Как же… – кто-то начал было говорить, но не докончил. Капитан на него посмотрел.
Огородник вынает из кармана маленькую фитюльку. Поблескивает фитюлька, значит, из металла она. Полосочка красная по ней…
– Узнаешь, Капитан?
И Капитан взял фитюльку, к самому носу поднес, рассматривает со всех сторон.
– Фрагмент стакана?
– Угу.
– Сборка местная, года тридцатого…
– Угу.
Протез как заорет:
– Да не тяните ж вы! Что это за чертовщина?
А Капитан ему:
– Не тебе меня торопить, Протез. Радуйся… все радуйтесь. Нам сегодня повезло. Если б эта дрянь не скисла, лежать бы тут всем и каждому в смертельном параличе. Это сегодня. А завтра… Завтра: Таракан, Огородник, Протез, Башмак – ко мне. Сразу после смены. Вольфу передайте, пусть тоже придет. И… давай-ка ты еще, Капрал. Раз капралом числишься…
* * *
И я назавтра пошел к Капитану.
Капитан послушал-послушал, кто про что галдит, а потом у Огородника спросил:
– Ты что скажешь? У тебя опыт…
– Скажу: готовьтесь к неприятностям. Я получил экстренное сообщение из терранской администрации. Полтора часа назад все та же банда вырезала поселок Слипинг Фарм. Старики, женщины, дети… Всего сорок два трупа. Все съедобное и все сколько-нибудь ценное унесли. Только тела утащить не успели: терранский патруль спугнул.
– А тела-то зачем?
– Балда! Тоже ведь пища… – объяснил Таракан Протезу.
"Бру-бу-бу-бу-бу-бгрррр…"
Шумят.
Огородник сказал очень громко:
– Это еще не все. На месте преступления обнаружены труп людака и два трупа быкунов. А также следы применения огнестрельного и более серьезного оружия. Люди защищались.
– Дерьмо собачье… Да нам всем крышка!
Я не понял, кто про "крышку" сказал.
– Так… – начал Капитан, – послушайте меня. Во-первых…
И потом он долго объяснял, куда кому бежать и что делать, когда начнется заваруха. И как теперь устроены будут дозоры, хотя никому это не понравится… И чтоб Огородник сразу вызвал терранскую помощь… Вольф его перебил:
– Может, мы сами, Капитан? Мужчины все-таки, не больные старухи… Справимся.
А Капитан, не глядя на Вольфа:
– Огородник, они придут?
– Да.
– Когда?
– Не могу сказать точно. Минут через тридцать-сорок.
– Сделай, как я сказал. Парни, я надеюсь, никто не прохлопал ушами? Нам надо продержаться сорок минут. Деритесь. И не надейтесь жить вечно. Лучше пристойно подохнуть, чем стать посмешищем для пацанвы…
Тут опять встрял Вольф:
– А может, все-таки…
Капитан вздохнул тяжело так.
– Лучше бы ты молчал. И не забывай, кстати, обращаясь ко мне, добавлять короткое слово "сэр"… Ясно?
– Да, сэр.
– Ты не знаешь, сколько их, Вольф. Ты не знаешь, чей они раскопали арсенал и какой дрянью вооружились. А хорошего ждать не приходится.
– Простые же разбойники, не военные, Капитан, сэр…
– Простые бандиты при нашем состоянии дел – смертельная угроза Поселку. Если их окажется много… Ты не находишь Вольф, что на сегодня сказал достаточно? Пусть твой язык отдохнет до завтра. Так. Теперь всем. Вы не первый день живете, знаете, наверное, что людак без труда приучается работать в одной команде с людьми. При людях он вроде бы умнеет. Верно? Быкун – никогда. Одичавшим быкуном человек управлять не может. Но я порасспрашивал кое-кого, навел справки… Короче говоря, есть у них особая порода: быкун-инструктор, вроде сержанта. Этот никогда не одичает. Если есть у банды быкун-инструктор, хозяин управляет им, а он – всеми остальными быкунами. Безо всяких чипов. И тут уж всё у них беспрекословно. Это я вам говорю. Если инструктора выбить, остальные разбегутся. Но он… всем быкунам быкун. Здоровый, как бронеамфибия. Кажется, я одного такого видел, когда еще Мятеж стоял… Тогда по нему долбали из батальонного излучателя, но не смогли остановить.
Капитан потер переносицу и закончил:
– А нам надо его остановить. Ясно? Можете расходиться.
* * *
Потом не приходили быкуны. И Людаки больше не приходили.
Неделю, и другую неделю, и третью, и еще чуть-чуть.
Огородник – хороший человек оказался. Добрый очень. Еды мне своей давал. Правда, я когда съедобные ягоды нашел, тоже ему принес девять ягодок. Еще мы с ним в дозор ходили-ходили, с ним хорошо в дозор ходить, не страшно. А как только мы сменялись, я спал, а к нему Ханна шла. Беседы беседовать. Я тогда понял, что Ханне за Огородника замуж хочется. Иначе зачем ей к Огороднику шастать? А на другой день, когда отосплюсь, уже я к нему ходил. Есть и болтать. Он так рассказывал про разные места – заслушаешься!
Еще Огородник строил на дворе chasovnia. Это маленькое помещение, только я не понял, зачем. Как-то с богом связано, но про бога я тоже не все понял. Огородник притаскивал разные железяки отовсюду и сваривал одну с другой. У него специальный апарратт был, про апарратт я потом расскажу, очень уж он тоскливая штука… Вот. Сначала Огородник хотел из деревьев chasovnia делать и ходил за деревьями в Парк. А Парк далеко-о-о. И деревья тяжелые, так просто не притащишь. И еще он там на мину нарвался, ему нос осколком попортило, да. Он тогда стал из железок chasovnia варить. Я посмотрел-посмотрел, сказал ему:
– Некрасиво у тебя получается. И медленно.
А он ответил: "Чем болтать, лучше б помог".
И я ему помог. Немножко.
Вот, разок вышло, что мы после дозора не два, а три дня отдыхали. И я к Огороднику не только на второй, но и на третий день тоже пошел. Вот, зря.
Прибредаю, вижу: у Огородника дверь открытая. Совсем. Забыл он? И я захожу, уже хочу ему сказать: "Дверь же ты закрой, забыл совсем!" – но не говорю. Кто-то у него разговоры разговаривает. Ой, Ханна. Точно. Тогда я хотел уйти, но не стал. Вот. Интересно же мне, чего она, идет замуж за Огородника, или не идет?
Сбоку комната была хорошая, вся с железяками, с железяками. Я в самый угол забился и спрятался. Сижу тихо, дышу медленно.
– …Почему, Вик?
– Ты замечательный человек, Ханна…
– Почему, Вик?
– Настоящая красавица…
– Да почему же, ради всего святого, ответь мне!
– Ты мне нравишься, и я уважаю…
– Если нравлюсь, то в чем причина, Вик?
Ой. Не надо было мне прятаться. И слушать мне тоже было не надо…
– Причина?
И кот ему вторит:
– Мря-а?
– Причина тебе нужна… Послушай, у нас еще есть шанс остаться…
– Нет, Вик. Мне нужно нечто больше, и я знаю это твердо. Дай мне все, или впредь нам лучше не знаться.
– Ханна, милая моя Ханна… кое-что не хочется высказать вслух. Это больше чем неудобно.
– У нас с тобой зашел особый разговор. Неудобного остаться не должно. Кажется, я готова к чему угодно…
Вдруг она заплакала. Ханна заплакала!
Я решил выбраться потихоньку, да и уйти.
Кот:
– Мя-мя-ка-мя-ка-мя-ка…
А она заливается.
– Встретишь… то, что тебе… надо… позарез… никогда не было так… встретишь… там, где и найти-то такое нельзя… и вдруг… черт… черт! черт!.. месяц хожу вокруг него… как кошка вокруг сметаны… хвостом мету… никогда! никогда еще… ведь два же порядочных человека в таких… мама, ты бы не проверила… Вик, я прошу… я умоляю тебя…
– Я женат, Ханна.
– Как? Как? Ты же сказал… она умерла… погибла… Ты же сказал: авария…
– Все верно. Но я не могу с ней разлучиться… даже с мертвой. Она здесь, Ханна. Она рядом. Я разговариваю с ней каждый день… всегда.
– Время все исправит, Вик. Просто одни излечиваются быстрее, а другие – дольше. Поверь моему опыту, Вик. Женщины понимают в этом чуточку больше, чем мужчины.
– Возможно. Но только… время лечит тех, кто хочет этого.
– Новая жизнь – хорошая штука, Вик. Всегда стоит начать заново, если есть силы. А разве ты ослаб? Разве ты одряхлел, Вик?
– Новая жизнь – хорошая штука, Ханна. Я знаю. Но мне она не нужна. Хочу дорисовать то, что должно быть дорисовано. Мужчины понимают в этом чуточку больше, чем женщины.
Все, замолчали. Я стою на одной ноге, другую опустить боюсь.
Ханна говорит медленно-медленно:
– Кто бы она ни была, она бы тебя отпустила.
– Я сам не отпускаю себя.
И тут Ханна вскочила, загремела чем-то, чего-то еще сшибла…
– Да… какого… а!
Кулаком по столу шваркнула и по корибору понеслась. Я сразу на пол – хлобысть! Она в пяти метрах пронеслась, а меня, вроде, не заметила. Сердце мое – дыг-дыг-дыг-дыг-дыг!
У самой-самой двери Ханна остановилась.
– Передумаешь – заходи. Я тебя жду, Вик. Я жду тебя! Пока еще жду.
И выскакнула. А дверь не закрыла. Очень хорошо, да.
Я с пола поднялся. Весь пол у него тут в масле, штаны теперь насмерть изгвазданы.
– Что думаешь? Хорошая она женщина, красивая. Да и умница к тому же.
Я испугался. С кем это он? Кто это у него еще? Или это он со мной?
– Мя.
– Еще бы ты не согласился! Это же очевидно. Кажется, она влюбилась в меня. Твоя экспертная оценка, котя?
Ой-ой! Да он со зверюгой болтает со своей. Рехнулся?
– Мро-оур-р.
– Выразись яснее.
– Мру-у-у-ур-р. Мру. Мру-у.
– Я не тщеславен, котя, ты же знаешь. И я не настолько обожаю себя. Мне всего-навсего требуется трезвый анализ ситуации. Со стороны-то виднее…
– Мякк. Мя-якк!
– Жрать потом получишь.
– Мя-я-я-якк!
– Сказано – потом. Избаловался. На кого ты стал похож, вольный сын подвалов?
– Мау-яу-уау!
– Согласен, это не мое дело. А все-таки насчет Ханны. Ты ж понимаешь, и посоветоваться-то не с кем…
– Яуо. Мру-у-я-у-ояу…
– Значит, и ты полагаешь, что влюбилась. Скверно, котя, очень скверно. Замечательный человек, а чем я ей могу ответить?
– У-ууууу-у!
– Оставь свои сальные шуточки насчет женщин!
– Мяк. Мямяк.
– Ладно, я беру свои слова назад. Я прошу прощения. Видишь ли, уважаемый котя, у людей все несколько сложнее…
– Мя-я-ау. Уау-уау-уу. Яуа-уа-уау!
– Сам понимаю, что не оптимально. Но такими уж нас Бог создал… Как мне поступить, котя? Принимаются здравые, обдуманные советы. В качестве взрослого, зрелого, много повидавшего мужчи… то есть кота, подскажи, какой образ действий мне…
– Яу-яу-яу-яу-я!
– Ладно, лопай.
Даже отсюда мне слышно было, как этот котище челюстями работает. Хрусть-хрусть-хрусть! Совсем с ума сошел Огородник. Мало того, что с котом разговаривает, еще и кормит его!
Я опять начал потихоньку выбираться. Железяк разных вокруг меня – тыщи, как бы не задеть чего-нибудь… Плохо, если Огородник меня поймает. Осторожненько надо, очень-очень осторожненько…
– Что ж мне делать? Как ей объяснить? Угораздило же…
Пауза. Кот еду изничтожает, надо думать. Ему беседовать некогда.
– Некоторые вещи кажутся правильными, совершенно очевидными, но на самом деле они абсолютно невозможны…
И тут чувствую, какая-то штуковина меня назад тянет. Ну, обернулся я – ай! – там проволочка одним концом мою штанину разорвать хочет, а на другом у нее особенная петелька, которая петелька сейчас-сейчас кучу железяк прямо с верстака сверзит. Я застыл.
– …Сколько лет прошло?
Поворачиваюсь-поворачиваюсь тихонечко, проволочку отцепляю… Фу-уф, теперь не сверзит. И я иду наружу, еще чуть-чуть осталось.
– А впрочем, какая разница…
Прямо передо мной стоит кот. Он, видно, по корибору шел, услышал шорох и морду в мою сторону повернул. Смотрит. Вот я. Кот меня оценил, морду лениво так отвернул и затрюхал-затрюхал к двери. Понятно мне: я нестрашное и несъедобное.
Но если кот – тут, с кем же там Огородник болтает?
Ой-ой!
Я весь холодный сделался. Опять застыл на месте.
– …Знаю, как ты поступила бы. Ты бы дала мне свободу. Ты всегда была очень добра, добрее всех, кого я помню. Благодарю тебя, Катенька, но свобода мне не нужна, свобода мне совсем ни к чему. После тебя уже никого не будет… Я истосковался по тебе. Жду – не дождусь, когда мы встретимся там, за чертой… Но, видишь, Господь к тебе не пускает. Значит, еще что-то нужно ему от меня, значит, еще не все мои дела тут окончены. Потерпи немножечко. Я чувствую, Катенька, осталась какая-то ерунда. Слышишь? Да-да, раньше меня пригибало к земле, а сейчас земля меня едва удерживает… Я уже такой легкий, что ноги сами отрываются от пола. Душа моя хочет улететь… Потерпи, Катенька, срок мой на исходе… Потерпи солнышко. Мне ведь тоже приходится терпеть…
Я вылетел оттуда, как ошпаренный.
* * *
Две недели прошло.
Ханна отправилась к терранцам. В их Tikhaya Gavan’. С Огородником не попрощалась, а попрощалась со мной. Вот. Сказала мне: "Знаешь, Капрал, по тебе буду скучать… И еще по кое-кому. Но уехать отсюда надо. Обязательно уехать отсюда, Капрал". – "Почему это?" – "Либо ты одеревенел совсем, либо ты чего-то хочешь от жизни. Так вот, я недавно поняла, что еще недостаточно одеревенела. Мне мало просто существовать, я хочу большего".
Я не понял, о чем это она. Но умная женщина.