Стояла ночь, темная, непроглядная, смутный свет лишь едва-едва пробивался сквозь плетенную колючей проволокой решетку. Маккензи сидел, прислонившись спиной к стальной стенке; Элис возле, приложив голову ему к груди. Рука Маккензи обвила ей плечи. Девушка, похоже, ожидала именно этого.
Поначалу Маккензи недоуменно прикидывал, чего ей, собственно, надо. С тех пор, как ушла в землю жена, он как-то вообще перестал думать у сексе; весь край опустел, как и душа самого Маккензи… Девчонке же рода навахо хотелось, по-видимому, просто посидеть в обнимку и поговорить.
Детство ее, судя по рассказу, прошло в Аризоне, куда вынужденно перебралась ее семья после того, как правительство закрыло последние резервации. Когда разразилась Чума, Элис было девять лет (Маккензи невольно улыбнулся в темноте - значит, правильно определил ее возраст), так что ей толком не запомнилось, как она и уцелевшие члены семьи убежали из города. В конце концов они прибились в горах к кучке индейцев, мексиканцев и разных таких же полукровок. Через несколько лет они "поженились" с одним парнем из апачей, который вскоре погиб: упал с лошади.
Наконец, несколько лет назад со старшим братом они отправились обратно в Феникс - как сказала Элис, в надежде отыскать еще кого-нибудь из уцелевших родственников - вот там их и встретила (схватила, иными словами) какого-то странного вида братия.
- Называлось все это "коммуной", - рассказывала Элис, - хотя больше напоминала - как его, ах да, концлагерь. Колючая проволока, собаки, вооруженная охрана - просто ужас, а не место. Заправляли там отъявленные помешанные, и всюду у них щеголяли эти самые - "Охрана Новой Эры" - чтобы все ходили по струнке. Вот с таким-вот дубьем: стоило посмотреть не так, сразу ка-ак трахнет! Башка бритая, башмаки… А когда отмотыжит, надо было еще сказать: "Благодарю вас, товарищ охранник, за воспитание". А не скажешь, так достанется по новой.
Вожди той коммуны, насколько понял Маккензи, практиковали у себя шизоидную мешанину из ультралевого коммунизма и псевдовосточного оккультизма, в чем-то вообще полный бред.
- Весь день на чертовых их полях приходилось корчиться задом кверху, как поплавок, - вспоминала Элис, а урожая __ с гулькин нос, потому что они и в земледелии были такие же идиоты, как и во всем остальном. Веришь, нет - выводят строем в поле и заставляют голосить идиотские свои гимны растениям - они так, видите ли, лучше растут, а вечером слушаешь бесконечные их не то лекции, не то проповеди - до полуночи, а то и дольше. Иногда читали что-нибудь из книжки какого-то козла, Председателя Мао, а иногда что-то по буддизму. А то просто выйдет кто-нибудь из главных их бонз - и давай нести, что просто ему в голову взбрындит. А тебе лучше не спать, а сидеть и изображать интерес - охрана только и выискивает, кого бы оттянуть пряжкой по почкам, если кто-то начинает клевать носом.
Мяса - ни за что, или там яиц каких-нибудь, только ихние помои, от которых тебе вроде как польза - а она, даже если и есть, то все равно помоев этих давали столько, что едва держишься на ногах. Курить нельзя, выпивать нельзя - Господи, петь, и то нельзя, если только не по команде и хором. Секса никакого, единственно, когда вожди отбирали парочку и велели сделать ребеночка. Мужчины и женщины содержались раздельно, и женщины при мужчинах обязаны были быть одеты с головы до пят; тьфу, блин, шорты в жару, и то нельзя было носить. Конечно, - сказала она с горечью, - были среди вождей и несогласные с общими правилами, пара таких, черт возьми, пыталась даже свое навязать по всему лагерю, но это ничего, хотели, видно, как лучше.
Элис слегка шевельнула головой. Под себя они на всякий случай подстелили одеяло ("не хватает мне только занозы в заднице от щербатого пола", - подумал Маккензи), но все равно было очень жестко.
- Ну и понятно, охрана могла творить все, что вздумается, в любое время. Вообще все что угодно - вожди про это знать не желали. Если пререкаешься или еще что-нибудь, то ставят тебя в коробочку - ящик из листового металла, теснота, как в гробу, и жаришься там на солнце или стынешь ночью по несколько суток - это у них называлось "терапией медитацией"- или, если захотят, то возьмут и просто убьют. Или палками своими чертовыми заколотят до смерти. Я такое видела, и не раз.
- Боже ты мой, - проговорил Маккензи. - Прямо как в Камбодже.
- Это что?
- Да так. Продолжай. И чем все кончилось?
Элис, повернув голову, посмотрела ему в глаза.
А тем, что прибыл генерал Декер, этим и кончилось. К тому времени он уже набрал силу, по всей Аризоне и Нью-Мексико. Те ублюдки со своей "Охраной Новой Эры" думали, что круче их никого нет, горланили бесконечно насчет "костра мировой революции", а ребята Декера пришли и поперли их, как табун через футбольное поле. За полдня уложились. Ну, еще денек, чтоб потом всех перевешать. Знаешь что, - призналась она, - я за свою жизнь много смертей перевидала, но тогда был единственный раз, когда это было в радость.
- Декер перевешал вождей коммуны?
- И всех охранников, кто еще уцелел. Выступил сначала насчет того, что смерть от пули достойнее, но коммунисты достойной смерти не заслуживают. Добрый старикан Декер, - усмехнулась Элис, - наконец-то разыскал настоящих коммунистов. Целую неделю, небось, ходил блаженствовал.
- Однако, потом, - сказал, помолчав, Маккензи, - вас к себе взял все равно как арестантов? Вариант, видимо, получше, но…
- Да уж, эдакий освободитель. Только не забывай, многие из нас к тому времени вообще были беспомощны: нас так задрочили, что уже и нужду справить без команды не могли. Сами по себе мы бы и недели не продержались, да еще, понимаешь, многим дурачишкам так мозги промыли, что они и впрямь поверили во всю эту чушь насчет "Революции Новой Эры". Так что Декер по той поре, надо сказать, поступил по справедливости, хотя сам над тем, наверно, не задумывался.
- У него уже был тогда этот поезд? - спросил Маккензи.
- Вроде как. Всего один локомотив, несколько вагонов, без пушек еще, и людей было поменьше. Хотя уже тогда он зазывал в Армию Америки. Этот сукин кот всегда мыслил по-крупному.
Маккензи кивнул. Увиденное уже позволяло сделать вывод, что Армия Америки численностью представляет собой не более, чем недоукомплектованный батальон. Хотя по теперешним масштабам это уже силища, особенно учитывая дополнительную огневую мощь тяжелых орудий.
- И с той поры ты постоянно с ними, - подытожил вслух Маккензи. - И ни разу не пыталась бежать?
- Сбежать? Куда тут сбежишь? - Элис издала коротенький смешок. - Черт, да сняться бы я давно уже могла: здесь меня все знают, половина охраны перепробовала при случае и в трусы ко мне залезть, и не спрашивай, у кого получилось, а у кого нет. После отбоя я кучу раз уже оставалась снаружи поезда, сама по себе, без всяких проблем. Только какого черта? Чтоб сняться и остаться одной, птичке-невеличке, посреди пустыни или в горах? Или как сейчас, в каком-нибудь заплесневелом городишке, полного Бог знает кого и чего? Нет уж, спасибо!
Повернув голову, примостившуюся на сгибе руки Маккензи она посмотрела ему в лицо. - Ты, может, не совсем себе представляешь, что здесь и как. Ясное дело, все мы - заключенные, можно даже назвать нас рабами, но очень многие из тех кто в поезде уже давно, как-то к нему приросли, понимаешь? Худо ли, бедно ли, выбирать не приходится, по крайней мере, еда постоянно есть, место для ночлега, да и защита - вон какая крепкая. Да, одно дело, если работаешь на рельсах Господи, там бедных просто заматывают донельзя и выкидывают - а что до постоянных работников, таких, как кухонная прислуга, например, так тут совсем не худшее место.
Элис ткнула в грудь Маккензи твердым узеньким пальцем. - И усвой лучше вот что: там вокруг столько всякого, на что глаза б не смотрели в сравнении с тем, что в поезде, просто не поверишь. Ты где последние годы пропадал, где-нибудь в горах или где еще?
- В горах, - ответил Маккензи. - Да, можно так сказать.
- Ну, тогда и не суди о людях, пока толком не разузнаешь, - заметила Элис угрюмо. - И то вон место, откуда меня вызволили, тоже не единственный кусок преисподней на земле. Девчонка, которая прислуживает за офицерским столом - мы ее подобрали у Бейкерсфилда - вообще была со стаей религиозных фанатиков, которые носились в простынях и совершали, в рот компот, человеческие жертвоприношения - каково? - не то богу, не то духу или кому-то еще, по имени Хари Кришна!
Маккензи не нашелся, что сказать. Элис слегка шевельнулась, уместив голову на прежнее место.
- Началось все с прошлой зимы, - сказала она. - Это когда Декер вдруг взял и двинул во все тяжкие на Калифорнию. Мы-то все разъезжали по Аризоне, Нью-Мексико, как-то раз забрались в Юту - там мормоны дали нам прикурить как следует. Мы стояли тогда в таксоне, и все считали, только для того, чтоб перезимовать в местах потеплее, а он вдруг как с цепи сорвался. Работа закрутилась, стали на поезд водружать всю эту херню-броню, заключенные закопошились с мешками с песком, начали собирать запас провианта и всего прочего, и никто ни черта понять не мог, что происходит. А за самим Декером парни готовы были хоть в пекло, хоть на битву со стихией, понятно? И вот несколько месяцев назад он собрал всех и выдал длинную речь, которую все поняли в лучшем случае на четверть: все что-то о Судьбе и как мы изменим историю, спасем Америку и так далее, а после этого все забрались в поезд и отправились на запад. Ну, а дальше ты знаешь.
Маккензи не знал, по крайней мере, в таком объеме, в каком хотелось бы, но Элис, похоже, уже устала рассказывать.
- Хочешь этого? - спросила она вдруг.
- Этого?
- Господи, Мак, ты же понимаешь! Этого, - сказала она нетерпеливо. - Прилечь. Потрахаться.
- А-а, - тупо выдавил Маккензи. - Э-э. М-м.
Сунув ладошку Маккензи за пазуху, Элис легонько сдавила ему грудь. - Не-а, ты об этом не очень помышлял. Или просто у тебя в самом деле проблема - столько времени прожить в горах!
- Пойми правильно, Элис, - сказал он. - Это место что-то не очень напоминает спальню.
Элис смешливо фыркнула.
- Остальные относятся к этому вполне нормально.
И вправду. Маккензи только сейчас обратил внимание, что темнота внутри вагона просто-таки наполнена различного рода шорохами, мычанием и стонами, а от тяжелого ритмичного дыхания стоял без малого сквозняк. На Маккензи, по крайней мере, это подействовало не возбуждающе, а скорее наоборот.
- Бог ты мой! - произнес он негромко.
- В общем-то, - заметила Элис, - делается все тихо, просто в этой железяке, как в банке, все усиливается, так что если ты в настроении сойтись поближе, не обращай внимания, что мы здесь не одни.
Элис, тихонько смеясь, подвинула голову ближе к его плечу.
- Эгей, Мак, отдыхай, я с тобой просто так, балуюсь. Не собираюсь я тебя насиловать. - Взяв Маккензи за руку, она плотнее прижала ее к своему плечу. - Единственно, чего я сейчас хочу, это чтоб ты меня обнял, вот так. Я ж не стерва какая-нибудь, Мак, просто я далеко от дома, и мне страшновато.
Той же ночью, где-то перед рассветом, из сна Маккензи неожиданно вырвал оглушительный грохот выстрелов прямо за вагонной стенкой. Он резко сел, слегка качнувшись, шаря руками по полу - то, что рядом девушка, он просто забыл.
Теперь было ясно, что гремит со всех сторон: отрывистые хлопки выстрелов, туканье пулеметов и более мерный тяжелый стук крупнокалиберных; то тут, то там иной раз раздавался сухой взрыв - должно быть, гранаты. Где-то - видимо в соседнем вагоне - пронзительно вопили от боли, страха или от того и другого разом. Вопль этот был такой высокий, что с трудом воспринимался барабанными перепонками. Что-то гулко шарахнуло в стену вагона.
- Господи Боже, Господи Боже, - повторяла Элис, добавляя что-то на незнакомом Маккензи языке. Судя по всему, она была на грани истерики.
Снаружи от дверей послышался голос:
- Эй там, не вставать, всем лечь на пол! Нас обстреливают.
Кто-то из глубины вагона спросил, кто.
- Пока еще не знаем, кто там, - отозвались снаружи. - Какая-то шваль местная. Навряд ли что-то серьезное, но все равно лежите, не поднимайтесь.
От головы поезда донеслось уханье спаренного тяжелого миномета. Секунду спустя ночь расщепил белый сполох, создав резкий контраст черного и белого. Стали видны мятущиеся - вопящие и стреляющие на ходу - силуэты.
Хорошо придумано, отметил про себя Маккензи, осветительные ракеты - это по делу. Грохот стрельбы быстро набирал силу и вместе с ним - взволнованные выкрики. Минометы выдали еще одну порцию осветительных, разогнав темноту. Неожиданно все перекрыл громовой гул, и поезд дрогнул от отдачи - в дело вступило орудие. В уши ударил сухой раскат, следом - взвизг снаряда. По крайней мере, в бой вступил один из танков.
Кто бы там ни нападал, рассудил Маккензи, ведут они себя явно, как сумасшедшие, или что-то на них такое нашло. По крайней мере, они ничегошеньки не соображают, что творят и с кем связались. Судя по стрельбе, из оружия у них были только винтовки, а беспорядочный, разрозненный огонь свидетельствовал, что у них нет ни дисциплины, ни какой-либо продуманности действий.
Элис, отчаянно дрожа, притиснулась к Маккензи, который бережно ее обнял. Движение это было скорее машинальным, лишь бы успокоить, но та отреагировала моментально, с необыкновенной силой вцепившись в Маккензи маленькими крепкими пальцами, припав к нему всем телом, будто пытаясь спрятаться к нему под кожу. Из горла у нее вырывалось тоненькое поскуливание, словно у животного; дыхание жарко обдало шею.
Чувствовалось, как отвердели соски ее маленьких твердых грудей, как низ живота начинает ритмично наддавать снизу, а дыхание учащается. Почти тотчас Маккензи почувствовал, что и в нем самом возникает встречная волна желания, неуемная, неистовая эрекция, способная без малого продрать штаны.
Оба завозились в темноте, стаскивая одежду с себя и друг с друга, срывая пуговицы и ногти, перекатываясь по одеялу и не чувствуя уже жесткого занозистого пола. Нетерпеливо взбрыкнув бедрами (Маккензи в этот момент лихорадочно стаскивал с себя потасканные джинсы) и поспешно раскинув ноги, Элис крепко ухватила рукой его мужское достояние и, слегка пригнув, ввела в себя.
Это было нечто безумное, ожесточенное, ничего общего не имевшее с любовью и очень мало - просто с похотью. Сцепившись, они таранили друг друга резкими движениями, шумно придыхая, наружу то и дело вырывалось глухое урчание; оба были в кровоточивших царапинах - следы ногтей, укусов и заноз.
Позднее, воссоздавая все это в памяти, Маккензи мысленно провел сравнение со случкой диких животных, тех же росомах. В момент оргазма Элис прокричала что-то на непривычно гортанном языке, должно быть, на навахо. Не было попытки ни молчать, ни действовать потише, хотя проникавший через дверной проем слепящий свет от ракет и трассирующих пуль ярко очерчивал их усердно работавшие тела; оказывается, по всему вагону творилось то же самое, в самых разнообразных позах…
А снаружи рвалось, грохотало, гремело, сверкало по темным окрестностям и поросшей травой насыпи, откуда Армия Америки обороняла свой поезд.
6
- А надо бы нам сейчас динамита, - сказал Ховик. - Можете переспросить.
- Динамита? - действительно переспросил Билл Черная Лошадь.
- Ага. - Ховик отер пот и слегка сдвинул ленту на лбу. - Ч-черт возьми, уберу на лето эти лохмы, и если Джудит не поправится… Гм, динамит. Или замазку какую-нибудь, хоть бы какой-то разнесчастный нитрат аммония. Серьезную, словом, взрывчатку.
- Чего ты там насчет динамита? - послышался сзади голос Джо Джека-Бешеного Быка. - Оба обернулись на товарища, перебежками спускавшегося с крутого каменистого берега ручья. - Опять что-то на воздух пустить вздумал, Ховик? Прямо, как в былые времена?
- Не напоминал бы ты мне о том дерьме, - процедил сквозь зубы Ховик, поморщившись. - Нет, вы гляньте!
Опершись на кирку, он стоял на куче вывороченного камня и грунта, перемешанного с кусками корневищ. Возле с отчаянным видом орудовал совковой лопатой Билли- Черная Лошадь.
- Родная моя аборигеновая задница! - воскликнул Джо Джек. - Вы все еще дурью маетесь? Прямо, как взвод саперов-землекопов!
- Да вижу я, вижу, - тяжко вздохнул Ховик. - А казалось бы, все так просто. - С гримасой отвращения он отшвырнул кирку. - Я тут тоже думал, что управимся, а течение возьми да окажись слабоватым.
- Генератор и все остальное у нас на мази, - вставил Билли, - готово уже к пуску, если б только устроить как следует запруду, чтоб на колесо приходилось хорошее давление. Если так посмотреть, - добавил он для Ховика, - то все вроде нормально, просто вода поступает как-то медленно..
- Слишком, черт бы ее, медленно, - буркнул Ховик. - Пока вручную перелопатим всю эту гору, зима уже наступит, и ручей замерзнет. А у меня вокруг и без того дел по горло. Не годится транжирить столько времени и сил на то, чего не было и нет. Джудит мне уже плешь проела, что крыша не чинена.
- Ну и, - спросил Джо Джек, изо всех сил стараясь сохранить серьезный вид, - при чем здесь динамит? Взорвать все к черту, настолько оно остое..?
- Да нет, просто мыслишка соблазнительная… Ладно, это я так, десяток лет уже желаю чего-нибудь, что добыть уже нельзя. Сейчас бы несколько плашек "Дюпона", и всю работу провернули бы в минуты.
Билли-Черная Лошадь задумчиво насупился.
- Динамит… - проговорил он отстраненным голосом. - Ну, а что, если б я…
- Нет уж! - грянули Ховик с Джо Джеком чуть ли не в унисон.
- Но послушайте…
- Нет, это ты послушай, - мрачно перебил его Ховик. - Ты, Билли, нормальный парень, мне по нраву. Поэтому даже думать не смей насчет того, чтобы сотворить динамит, Или тол, или черный - ети его - порох, или еще чего. И знаешь, почему? Если я об этом узнаю прежде, чем тебя расхерачит в дрободан, мне уже не нравится, что придется учинить с твоей задницей, а тебе это понравится еще меньше.
Билли (его рябая смуглая физиономия поугрюмела) неохотно кивнул.
- Он прав, Билли, - подтвердил Джо Джек. - Не стоит оно того.
- Ну что, катим? - подытожил Ховик. - Нечего тут хренотой заниматься. Может, потом что-нибудь такое и придумаем, не знаю - ветряную мельницу или еще чего.
Возвратись с ними одной дорогой, Ховик долгим, задумчивым взглядом проводил сутулую спину Билли, пока тот не скрылся у себя в лачуге.
- Странный какой-то мальчуган, - заметил он наконец.
- Мальчуган? - переспросил Джо Джек. - Черт побери, Ховик, да ему - дай-ка прикину - лет по крайней мере уж двадцать пять, или около того.
- Да знаю я, но все равно посмотришь, и сразу думается… - Ховик поглядел на Джо Джека, расплывшись в широкой улыбке. - Напоминает он одного пострела, жили с ним в одном квартале, когда мне было лет двенадцать. Отец у него был хозяином аптеки, ну и сынуля им и подстроил тогда салют под Рождество. Предки у него потом весь год кирпичами просерались - пожар за пожаром, семью чуть не спалил, еще немного, и квартал бы весь к чертям на воздух.
- И что с ним в конце концов стало? - сквозь смех спросил Джо Джек.
- Последнее, что я слышал, - ответил Ховик, - так это, что он потом вырос и работенку непыльную нашел при шоферском профсоюзе.
- Гм. А знаешь что, - сказал Джо Джек, веришь, нет, а ведь я еще кое-что прослышал про тот загадочный поезд…