– Да, – сказал тот. – Именно этому мы и посвящаем наш досуг!
– Жесткая иерархия? – Как и положено ученому, у Крачковского первым вступил в дело скепсис. – А как же постулат о том, что в турбулентной и сложной среде выживают только гибкие системы?
– Иерархичность не отрицает гибкости, – покачал головой Фонти. – Впрочем, это все трудно осознать сразу. Вам, мистер Крачковский, я думаю, надлежит все это обдумать. И, надеюсь, до следующей недели вы сами примете решение о том, нужно ли вам присоединяться к нашим научным изысканиям или нет!
– Да, наверное, – Рышард поднялся из-за стола. -
Всего хорошего!
– До встречи, – дружелюбно кивнул Эрлингмарк, а Кокс помахал рукой. Прочие ограничились кивками.
– Я верю, что разум предков поможет вам принять правильное решение, – пожимая руку, у самой двери напутствовал Рышарда хозяин дома, – и мы еще не раз увидимся!
– Надеюсь, – вяло ответил молодой социолог и вышел на улицу.
19 октября 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
– Нет, мистер Риделли, я не могу принять вашу работу, – еще раз повторил Рышард, почти физически ощущая, как тает его терпение. – Это простая компиляция. Где ваш личный вклад? Где творческая составляющая? А? Вы поняли свою ошибку?
– Да, понял, – кивнул тощий юноша, черные волосы которого торчали, напоминая небольшой взрыв. – Но, может быть, все же примете?..
– Нет! – Крачковский почувствовал, что превращается в чайник, который вовремя не сняли с плиты. – Идите и переделывайте!
Процесс преподавания, выглядящий со стороны синекурой, оказался далеко не легким делом. Выпроводив упертого студента (а ведь этот далеко не из худших!), Рышард вытер лоб и посмотрел на часы.
До окончания приемного времени оставалось всего пятнадцать минут. Нужно вытерпеть совсем немного!
Поэтому когда входная дверь чуть слышно скрипнула, Рышард едва не застонал. Как оказалось, зря. Это был всего-навсего Эрлингмарк.
– Привет, – сказал он. – Ты живой?
– Скорее нет, чем да, – ответил Рышард. – Но искренне надеюсь, что больше сюда никто не заявится. Заходи.
Ральф занял тот стул, на котором только что сидел студент, сделал наивные глаза и спросил жалобным голосом:
– Мистер Крачковский, вы примете мою работу?
– Ни за что! – ответил Рышард сурово, и оба расхохотались.
– А если серьезно, то что ты решил? – Шутливое выражение мигом слетело с лица Ральфа. – По поводу предложения Роберта…
– Еще не решил, – пожал плечами Рышард. – Одно дело – просто не любить негров или азиатов, а другое – посвящать время отвлеченным размышлениям на эту тему. А ты почему слушаешь Фонти?
– Обычная жизнь безумно скучна. – Ральф почесал подбородок. – Рутина превращает тебя в мелкое колесико огромной социальной машины, в которой ты должен безостановочно крутиться до самой смерти. Ты, в силу молодости, этого пока не ощутил, но скоро почувствуешь. А проекты Роберта дают ощущение причастности к чему-то значительному, стоящему выше обычных человеческих желаний и мыслей! Ты включаешься в борьбу за интересы своей расы и всего человечества тоже. Это куда увлекательнее, чем посвятить всю жизнь студентам, которые перестанут вспоминать о тебе, уйдя из университета, и исследованиям, результаты которых забудут через три года!
– Ты верно говоришь, – кивнул Рышард. Профессор Фонти действовал точно так же, как основатель любой секты – заманивал людей обещаниями избавить их от обыденности. – А если я откажусь, что будет?
– Ничего. – Судя по удивленной физиономии Эрлингмарка, подобный исход даже не приходил ему в голову. – Упустишь шанс, и все. Второго приглашения не последует.
– Тогда, наверное, есть смысл воспользоваться новым!
22 октября 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
– … и клянусь хранить в тайне дела клуба, членов его и свои собственные, – голос профессора Фонти звенел, а от невысокой фигуры исходила такая властность, что ее хватило бы на нескольких генералов.
– … и клянусь хранить в тайне дела клуба, членов его и свои собственные, – повторил Рышард, ощущая, что участвует в каком-то диком древнем ритуале. – И пусть сожрут мою печень черви, а труп осквернят псы, если нарушу я эту клятву!
– Прекрасно! – Фонти утер блестевший от пота лоб. – Теперь вы, мистер Крачковский, полноправный член нашего клуба!
Профессора, доктора социологии, утонченного интеллектуала не смущала совершенно идиотская клятва, которую он только что принял.
Прочие члены "дискуссионного клуба" дружно захлопали.
– Господа, занимайтесь своими делами, – сказал Фонти, когда аплодисменты стихли. – А мне, как полагается по правилам нашего клуба, предстоит провести вступительную беседу. Пойдемте, мистер Крачковский.
Вслед за хозяином дома Рышард покинул зал со старинной мебелью и тканью на стенах и оказался в небольшой комнате, единственными элементами обстановки в которой были два кожаных кресла.
– Садитесь, – предложил Фонти.
Кресло заскрипело, принимая в себя гостя.
– Итак, я должен изложить историю вопроса, которым мы в основном занимаемся в нашем клубе. Я имею в виду научный расизм. – Под пылающим взглядом Фонти Рышард чувствовал себя достаточно неуютно. – Причем термин "расизм" не несет для нас отрицательного содержания. Он просто означает объективное признание различий между расами. Надеюсь, что вы это понимаете?
– Понимаю, – кивнул Рышард. Какие-то древние инстинкты сладко нашептывали ему из глубины души, что так приятно верить в то, что ты выше и лучше других в силу всего лишь цвета кожи…
– Первая расовая теория изложена еще в Библии, – продолжил тем временем Фонти. – В трех сыновьях Ноя – Симе, Хаме и Иафете – видели праотцев трех ветвей человечества, или трех "рас": от Иафета пошли белые, или европейцы, от Сима – семиты, а от Хама – негры. В русле этой мифологии Георгий Хорниус в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году писал о трех расах – яфетской, семитской и хамитской. Позже появились работы Бернье и "Система природы" Линнея. Число расовых классификаций, предложенных антропологами, очень велико. Так Эммануил Кант разделил человечество на четыре расы: "белую", "негритянскую", "монгольскую" и "индийскую". Согласно французскому анатому Кювье, человеческих рас три – белая (кавказская), черная (эфиопская) и желтая (монгольская). Андерс Ретциус признавал существование только двух рас – долицефальной (с удлиненным черепом) и брахицефальной (с коротким черепом), а Иоганн Фридрих Блюменбах насчитал пять рас – кавказскую, эфиопскую, американскую, монгольскую и малайскую.
Имена авторов и содержание их теорий следовали одно за другим, и Рышард ощутил, как его погребают под самой настоящей горой информации. Но деваться было некуда.
– Наиболее полно антропологическую теорию изложил Уильям Эдварде. – Похоже было, что Фонти решил прочитать настоящую лекцию. – Он опубликовал знаменитую книгу "О физиологических свойствах человеческих рас в связи с их историей". Следующий шаг в книге "О неравенстве человеческих рас" сделал французский исследователь граф Артур де Гобино. Что важно, он отметил, что из-за недооценки миром важности расового фактора все расы перемешались, и потому в будущем нельзя будет отыскать силу, которая поведет человечество к прогрессу.
– Но он же оказался не прав! – попробовал возразить Рышард.
– Еще как прав! – Сбить Фонти с мысли оказалось невозможно. – Только кризис наступил позже, чем предполагал Гобино, и по иным причинам, но он наступил!
Смешение рас – зло, но зло меньшее по сравнению с нарушением нормальной пропорции в численности различных рас! В девятнадцатом веке белых было до тридцати процентов от населения Земли, сейчас же – менее семи! Неудивительно, что в последние двести лет мы практически топчемся на месте в плане технического, общественного и культурного развития. Слишком мало творцов! Политика "политкорректности" и "равных прав", развиваемая с двадцатого века, вылилась в угнетение белых и оказалась убийственной для человечества!
Наверное, все это можно было оспорить на интеллектуальном уровне. Но Рышард вовсе не собирался вступать в дискуссию. Он внимательно слушал, удивляясь тому, что под воздействием речей Фонти ощущает себя все более угнетенным и обиженным.
А профессор распалялся все сильнее.
– Настало время вернуть белой расе ее величие! – вещал он. – Возвратить то место, которое она должна занимать! Мы должны законодательно установить коннубий – запрет на браки между представителями разных рас! А еще – дать белой расе превентивные права на размножение, ограничив воспроизводство других!
– Непросто будет это сделать! – покачал головой Рышард.
– Да, задача сложная! – Фонти кивнул. – Но она выполнима, если мы будем действовать вместе, ведомые великой идеей обновления человечества! И первым шагом для тебя, – профессор незаметно перешел на "ты", – будет исследование, которое ты сейчас проводишь…
В последующие пятнадцать минут Рышард получил указания относительно того, как он должен сместить акценты в своем исследовании.
– Мы же не собираемся врать? – убеждал его Фонти. – Немного развернем картину, чтобы стало ясно, кто именно является угнетенным меньшинством и нуждается в целевой помощи! Публикацию результатов я возьму на себя…
Еще через десять минут они вернулись в большой зал. "Дела", о которых Рышарду так ничего и не удалось узнать, судя по всему, были уже завершены, и члены "дискуссионного клуба" просто беседовали, разбившись на группы.
– Ну что, на сегодня все? – Фонти выглядел утомленным. И неудивительно – при его болезни выдерживать подобные нагрузки нелегко.
– Все, – ответил Эрлингмарк.
– Тогда расходимся.
На улице уже стемнело. На небосклон высыпали звезды. Ветер нес с Мексиканского залива влажные соленые запахи.
– Ну что, может быть, отметим мое вступление в клуб? – предложил Рышард. – Я угощаю!
– Не знаю, – неуверенно пожал плечами Ральф, – у нас как-то не принято…
– Почему бы и нет? – неожиданно согласился Сайрус О'Лири. – Пара кружек пива еще никому не вредила!
– Ладно, – сдался Эрлингмарк. – Пойдем!
Рышард улыбнулся, понимая, что сегодня ему удалось вбить в ритуалы "Белого Возрождения" первый клин. Пока крошечный, но в дальнейшем на этом месте можно будет пробуравить хорошую дыру.
29 октября 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
– Что ты можешь нам сказать, Вильям? – Заседание "дискуссионного клуба" вновь вел Фонти. Сегодня Рышард первый раз присутствовал в качестве полноценного члена и, соответственно, слушал во все уши.
– Айвен Рид даст денег на газету, – ответил Кокс. – Он готов одолжить нам кое-кого из своих репортеров!
– Отлично! – возликовал Фонти. – Я сам напишу статью для первого выпуска, а выйти он должен не позднее Нового года! Тебе ясно, Вильям?..
– Что за газета? – шепотом спросил Рышард у сидящего рядом Эрлингмарка.
– "Огненный вестник", издание, посвященное перестройке общества и расовым вопросам, – также негромко сообщил Ральф. – Мы зарегистрировали его давно, и вот Рид, медиа-магнат, сочувствующий нашим идеям, согласился помочь…
– Так, что у тебя, Сайрус? – Фонти повернулся к бывшему офицеру.
– Ничего особенного, – пожал тот плечами. – Мы нашли того парня, которого оправдал суд. Теперь он больше не сможет коснуться белой женщины!
– А, так это его показывали вчера в новостях? – спросил тощий белобрысый юноша. Голос у него оказался на удивление сильный и глубокий. – С отрубленными руками и кастрированного?
– Его самого, – О'Лири улыбнулся.
– Надеюсь, все сделано чисто? – спросил Фонти.
– Не сомневайтесь! Он нас не видел! Мы сами вызвали репортеров, и они приехали быстрее полиции, так что надпись: "Так будет с каждым", вырезанную на его груди, видел весь американский континент!
– Славная работа, – улыбнулся доктор социологии, – и отличная реклама для нашего движения. Теперь каждый черный ублюдок сто раз подумает, прежде чем попытается изнасиловать белую!
Рышард судорожно сглотнул. "Белое Возрождение" боролось за то, что оно называло справедливостью, предельно жесткими методами. Но назвать их неэффективными было нельзя.
– Что там в городском управлении юстиции? – Очередной вопрос оказался адресован худощавому молодому человеку.
– Все документы поданы, – ответил тот, – оснований отказать в регистрации у них нет. На следующей неделе я встречаюсь с чиновником, который ведет наше дело. Если будет затягивать, то подаем на него в суд – за расовую дискриминацию. Почему черные или желтые могут защищать свои права, а мы – нет?
– Отлично, – кивнул Фонти. – Все идет, как мы планировали! Что еще?
– Надо обсудить еще вопрос, – сказал Кокс, бросив опасливый взгляд на Рышарда. – Но он не для всех…
– Я выйду, – сказал Крачковский, не дожидаясь, пока его попросят.
– Прекрасно, что ты все понимаешь! – Фонти ободряюще улыбнулся. – Подожди в гостиной, мы закончим быстро. Можешь налить себе выпить.
Рышард кивнул и направился к двери. Он чувствовал что-то вроде обиды, хотя оскорбляться было глупо – наивно полагать, что все тайны "Белого Возрождения" будут сразу открыты новичку.
Но обида подсказывала ему – Виктору, что его маска функционирует достаточно эффективно, даже на эмоциональном уровне генерируя фальшивые чувства и скрывая тем самым профессиональное равнодушие офицера СЭС.
– Что, по пиву? – предложил он Эрлингмарку, когда двери зала для совещаний распахнулись и оттуда начали выходить соратники.
– Можно, – ответил тот. – Только вот Сайруса захватим!
В результате все трое оказались в том же баре, где выпивали и в прошлый раз.
– А что это за белобрысый парень, который сидит по левую руку от Фонти? – полюбопытствовал Рышард, когда им принесли слегка запотевшие бокалы.
– Это Эрик Данн, – со странной миной, выражающей смесь презрения и зависти, ответил О'Лири. – Его первый помощник и будущий глава партии, которая сейчас создается для защиты прав белых.
– Глава партии? – удивился Рышард. – А почему не сам Фонти?
– Нам нужен истинный лидер, – встрял Эрлингмарк, – за которым повалит народ… Толпе претят интеллектуалы, такие как Фонти. Он сам это прекрасно понимает и поэтому отошел в сторону.
– Но почему именно Данн? Он же так молод!
Удивление Рышарда имело куда более глубокие корни, чем могли подумать его собеседники. Эрик Данн был среди тех, на кого в Службе имелось досье, но в нем молодой человек представлялся обыкновенным рядовым исполнителем "Белого Возрождения", пешкой в руках лидеров.
Похоже было, что аналитики СЭС в этом случае ошиблись.
– Эрик Данн истово верит во все, что Роберт говорит о расах, – сообщил Эрлингмарк. – Он фанатик, и к тому же он вызывает жалость – как ветеран войны.
– Ветеран, – кивнул Сайрус, – пять лет в космосе. Получил отравление каким-то газом и был демобилизован. Настоящий герой, в которого легко поверить!
– И сознание которого легко формировать, – добавил Ральф. – Роберт обучает его ораторскому искусству, социологии, умению убеждать – всему, что знает сам. Он делает из Данна настоящего вождя! Мы все для этого, – Эрлингмарк горько усмехнулся, – слишком стары и обладаем слишком зрелой психикой!
– Но зачем так сложно? Фонти не боится, что его создание отодвинет его в сторону, когда возмужает?
– Его это не пугает, – покачал головой Ральф. – Фонти болен и не успеет дожить до этого. И он счастлив тем, что сыграет роль Дитриха Эккарта. Ты ведь знаешь, кто это такой?
– Нет.
– О нем мало кто помнит, но именно он создал немецкий национал-социализм как целостное учение. Три года, с тысяча девятьсот двадцатого и по тысяча девятьсот двадцать третий, до самой смерти в Берхетсгадене, поэт, драматург, журналист и оккультист Эккарт обучал и готовил Гитлера.
– Так что, Фонти надеется слепить собственного фюрера? – Рышард подпустил в голос немного ужаса, который и должен испытывать добропорядочный обыватель при упоминании самого страшного диктатора в истории человечества.
– Можно сказать и так, – проговорил О'Лири. – Старт политической карьеры Данна намечен на начало следующего года, когда будет зарегистрировано общественное движение "Равенство". Летом Эрик будет баллотироваться в городской совет – первый шаг на длинном пути к посту президента…
– Да кто же его поддержит! – возразил Рышард. – Ты же сам говорил, что белых на планете всего семь процентов! Все остальные будут против!
– Цветные тоже не едины: китайцы не любят негров, евреи – арабов. Они передерутся между собой, а уж использовать принцип "разделяй и властвуй" мы сумеем. – О'Лири глумливо ухмыльнулся.
– Кроме того, самые страшные идеи можно упаковать и подать красиво, так что не беспокойся о поддержке. За него найдется кому проголосовать. – Эрлингмарк опустошил бокал и довольно крякнул: – Отличное пиво! Ну что, возьмем еще по одному?
5 декабря 2219 года летоисчисления Федерации
Земля, Сан-Антонио
– Ну что, все готово? – спросил Рышард у бухнувшегося на соседний стул Эрлингмарка.
– Все, – ответил тот. – Сейчас начнут!
Зарегистрировать общественное объединение "Равенство" удалось куда быстрее, чем предполагалось. Городское управление юстиции не стало артачиться, и к концу ноября Эрик Данн получил все необходимые документы.
На сегодня была назначена пресс-конференция, посвященная этому событию. Выбранный для нее зал оказался не особенно велик. В век, когда политика является скучной обыденностью, появление в Сан-Антонио еще одного общественно-политического движения мало кого заинтересовало. Журналистов собралось не так много, а те, что пришли, лениво переговаривались и позевывали.
– Ничего, мы взорвем это сонное царство! – сказал Эрлингмарк с нервным смешком. Члены "дискуссионного клуба", не занятые непосредственно в подготовке мероприятия, расселись в последнем ряду.
На сцене появился Эрик Данн. По его бледному, точно поганка, лицу нельзя было однозначно утверждать, что лидер "Равенства" волнуется.
– Добрый день, дамы и господа, – сказал он, и журналисты оживились. – Как гостеприимный хозяин, я обещаю, что вам сегодня не будет скучно!
– Это уж точно, – прокомментировал Ральф. – Ведь речь для этого сукиного сына настрочил сам Фонти!
– Наше политическое объединение будет отличаться от всех остальных, вам известных, и в первую очередь – целями, – начал Данн, и стало ясно, что он выучил речь наизусть. – Во-первых, мы не собираемся придерживаться глупых ограничений, именуемых гуманизмом… Великие цели требуют решительности!
С этого момента никто из журналистов ни разу не зевнул.
Данн говорил истово, вдохновенно, он почти захлебывался словами. Его волосы растрепались, костюм измялся, но все это было не важно, поскольку перед микрофонами стоял не исхудавший юноша, а полный энергии лидер, знающий, чего и как он хочет добиться.