"Я жила где-то здесь, - затравленно озиралась Марсель, - в этой тюрьме, в клетке, а они творили со мной что хотели. Я ничего не помню! ничего! а вдруг они сделали мне операцию на мозге?! нет, я ведь думаю, понимаю… превратили меня в зомби, запрограммировали, заставляли что-то делать, и я их слушалась, как собака! что мне могли приказать? убить кого-то?"
Чистенькая палата в одно мгновение сделалась адом, профессор - чудовищем! Все стало невыносимо ясно - толстенное непроглядное окно, дверь с тем же пуленепробиваемым стеклом… на двери нет ручки изнутри!
- Марсель, вам нехорошо? - привстал было профессор, но она отскочила от него, подыскивая, чем бы защититься.
- Не подходите!
- Успокойтесь, Марсель…
Она схватила свободный стул.
- Что вы сделали со мной?! вы! отвечайте!
Герц остановился - миловидная тоненькая девчушка вся кипела, глаза ее зло горели, руки вцепились в спинку стула.
- Зачем вы меня здесь держите?!
- Исключительно для вашего блага.
Пятясь, Марсель искала телефон, он работает, почему работает - думать некогда; сейчас, сейчас я вам устрою…
- Что вы хотите делать?
- Вызвать полицию! Сидите там, а то я вас ударю!
- Напрасный труд, Марсель, - со змеиной вежливостью заметил профессор. - Имейте в виду, что при наборе номера полиции аппарат отключится.
- Тогда… вы один не выйдете отсюда, только со мной!
- И угрожаете вы мне зря. Во-первых, я намного сильнее вас, а стул - не оружие. Во-вторых, дверь не заперта, и я вас не держу. Одежду вы можете взять у Клейна, моего ассистента, он подобрал для вас кое-что подходящее по нынешней погоде. Но если вы не дослушаете меня, то попадете в скверную историю.
С каждым его словом хватка Марсель ослабевала - может, этот ровный глуховатый голос так действовал или почти бездвижный бледно-голубой взгляд; ее охватывало тошнотворное вялое отчаяние, она не понимала еще, что ждет ее за дверью, но рвануться и выскочить уже не могла. Скверная история - да, правда. Скверная история…
Стул опустился, и, держась за него, она сползла на пол, сжалась.
- Не плачьте, Марсель. Все не так плохо, как вы думаете… - Герц замялся. Утешать он никогда не умел, он старался убеждать, но порой его доводы не имели смысла. Он не мог просто выпустить девушку из дома - она сразу же столкнется с такими проблемами, что поневоле хочется посадить ее под замок. Но все собранные документы, даже видеопленка - в ее глазах ложь, подтасовка, мастерская фальсификация, ведь она ЖИВА. Ей пришло в голову самое естественное решение - махинации врачей, хитростью завладевших ею для секретных, запрещенных экспериментов, лишивших ее памяти. Она беззащитна, она в их власти - вот что она думает. И лишь в ночь с воскресенья на понедельник, около 01.55 Марсель поймет, что он ее не обманывал, потому что в это время она начнет умирать.
Марсель рыдала, а Герц ничем не мог помочь ее горю. Он ждал.
- Я вас не держу, - выждав, повторил Герц. - Но вы должны быть готовы к тому, что вам окажут не слишком любезный прием. Бывают случаи необыкновенного сходства и бывает, что люди пользуются этим… не всегда корыстно, а чаще повинуясь болезненному желанию уподобиться до мелочей своему двойнику. Так могут подумать и о вас, но всерьез бояться этого не стоит, ведь вы - Марцелла Фальта и можете это доказать.
Спустя некоторое время Марсель затихла. Она была опустошена, и в душе остался один страх - неотвязный, тикающий, как адская машина. "Я уйду, уйду, - думала она, - уйду немедленно. Да, уйду… а что дальше? они позовут меня, и я вернусь. А если захочу рассказать о них, что будет со мной? упаду в обморок? язык отнимется? наверное, я выполню любой приказ… я даже его не услышу!.. Зомби, я - зомби! па, мне страшно…"
- У меня есть к вам три просьбы, Марсель. Это именно просьбы - я прошу вас никому, кроме вашего отца, не говорить о том, что вы были у меня. Затем - я прошу вас избегать знакомых, кроме тех, с кем вы действительно были близки. И последнее - я прошу вас до понедельника не уезжать из Дьенна. В ваших силах исполнить эти просьбы без вреда для себя. Вы можете ничего мне не обещать, но помните - от этого зависит ваше будущее.
"При чем тут отец? - промелькнуло у Марсель. - Он знает об этом?! я ничего не пойму…"
Она собралась с духом:
- Профессор… сьер Вааль, я хочу спросить…
- Помочь вам?
- Нет, я сама. - Марсель встала, выпрямилась, но боязнь и смятение не отпускали ее, мешали твердо поставить голос. - Я… выполню ваши требования… но с условием.
- Я слушаю.
- Вы мне скажете… должны мне сказать правду. Или я вообще никуда не пойду!
"И это было бы прекрасно, - мрачно подумал Герц. - Лучше не придумаешь".
- Я хочу знать, - чуть не по слогам, но тверже и тверже выговаривала Марсель, - хочу знать, что вы со мной сде-ла-ли. Только правду.
- Боюсь, Марсель, вы мне не поверите.
- Скорее всего не поверю.
- А если я предъявлю доказательства?
- Попробуйте.
- Воля ваша. Включите видеомагнитофон. Вот кассета.
Пока экран мерцал и рябил, Герц счел нужным пояснить:
- Первая запись сделана около девяти часов тому назад на кладбище Новых Самаритян; светочувствительность камеры переменная. Вторая запись - здесь, этажом ниже. Теперь глядите.
Первая часть фильма была очень короткая, вторая - подлиннее. Марсель смотрела молча, едва дыша; фильм кончился, она перемотала пленку обратно и посмотрела еще раз.
Содержание фильма пересказывать излишне.
- Нет, - сказала она. - Нет…
- Побывайте у Новых Самаритян, удостоверьтесь.
Марсель нашла у себя пульс на запястье, хлопнула себя по щеке.
- Не верю. Этого быть не может. Вы это… сами смонтировали.
Герц помолчал, кашлянул и сказал уже не так официально:
- Марсель, я дам вам машину и шофера, так будет удобней…
Марсель сидела на кровати, закрыв глаза, и мяла в ладонях край одеяла. Снова и снова видела она - не на экране, но видела - заоваленный сверху надгробный камень со своим именем, обугленную вспучившуюся землю. Худощавый малый в комбинезоне хирурга колол ей руку блестящим инструментом… эти ранки, вроде мелких подсохших царапин - да, вот они, чешутся немного, отсюда текла и не сворачивалась кровь, а он их заклеивал. И на животе тоже должен быть след укола длинной иглой. Санитар Клейн бил ее током, а она дергалась на высоком узком столе с трубчатыми железными ножками.
- Ног я живая, - неуверенно сказала она.
- Теперь - да.
- Все равно не верю, - прошептала Марсель, упрямо качая головой. - Так не бывает.
Только что окружающее представлялось ей кошмаром, и профессор играл роль хладнокровного ученого-истязателя. Нельзя же быть наивной и воображать, будто яйцеголовые умники не пользуются любой лазейкой, чтобы по заказу, по циркуляру военного ведомства или для проверки своих душегубских замыслов производить опыты, от которых у нормального человека волосы дыбом встают. На то они и ученые, что им никакие законы не писаны. "Но ведь это в кино, - убеждала себя Марсель, - так бывает в кино… а Долорес?! почему она послала меня к черту? три года… - мысли жужжали и бились как мухи о стекло, она сжала пальцами виски, чтоб не сойти с ума. - Я заболела. Инфекция. Было плохо. Я почти ничего не соображала. Мне явился Сатана и стал тащить меня… это был бред, бред. А потом…"
Ветер! вот что было потом!
Ей померещилось - с громовым ревом реактивного истребителя она пронеслась над городом и устремилась в бездонную ночь; далеко внизу вздыхало море, над головой влажно колыхались тучи, ни звезд, ни Луны, только мгла и впереди - зев тоннеля, куда властно влек ее Ветер.
Вздрогнув, она поспешно открыла глаза, и гул надвигающейся смерти оборвался; она находилась в светлой палате, в недоброй тишине, под пристальным взглядом профессора. Здесь все замерло, застыло, лишь мигали зеленые цифры отсчета времени на панели видеомагнитофона.
- Что же - я умерла?
- Да, Марсель.
- И меня…
Сердце Марсель заколотилось, ладони взмокли, и холодные мурашки поползли по коже, взбираясь по ногам, по животу; это проснулось и начало подбираться к сердцу старинное, ребяческое, не раз ею укрощенное, но не сдавшееся видение морга и вскрытия на анатомическом столе. Она видела - и не однажды - фильмы, где показывали морг, мертвецов и равнодушно-спокойных врачей; она до боли явственно представляла, что лежит на гладком зеркальном металле, все видит, все чувствует, но не может шевельнуться; ей зачесывают волосы вперед и коротким ножом рассекают кожу на голове - нож тупо скребет по черепу, - сдирают скальп, пилят голову круглой электрической пилой, и пила с визгом врезается в мозг… нож проходит по груди, оставляя длинную зияющую рану, режет ребра, она кричит, но ее никто не слышит, а резиновые пальцы деловито трогают сердце, лезут под горло, норовя задавить ее крик… дальше было еще хуже. Видение приходило к ней то перед сном, то во сне, она просыпалась, отбиваясь от кого-то, в слезах бежала к близким, пытаясь что-то сказать сбивчивой скороговоркой, и успокаивалась под ласковые утешения, но видение было на редкость устойчиво - стоило расслабиться, как оно невинным шепотком звало к себе - "А что если подумать о том, как лежится в гробу? почему бы не подумать об этом? ты только представь себе…" - и кто-нибудь, па или ма, вели ее к психологу, который на первый взгляд был не лучше видения, потому что, улыбаясь, предлагал поиграть с другими детьми в смерть, в морг и в похороны, ссылаясь на то, что в Мексике есть веселый праздник - День Мертвецов, там запросто беседуют с покойниками, смеются над курносой, и неизбежная в будущем неприятность кажется не такой уж страшной. Этот неотвратимый пустяк сильно не нравился Марсель, хотя, честно сказать, игры стирали осадок видения. Но… как это противно - лежать без движения и видеть, слышать…
- …меня вскрывали?
- Да.
И сразу ей стало легче. Видение не сбылось. "Я последняя дура, - ликуя и стыдясь думала Марсель. - Живой, здоровой - и такое воображать! ну, миленькая, ты даешь…"
Она искоса посмотрела на профессора - тот сидел, немного осунувшись, на удобном стуле, и лицо у него было по-прежнему спокойное; глаза их встретились.
- А почему теперь я жива?
- Потому что я так сделал.
- Вы?
- Да, я.
"А зачем?" - чуть не брякнула Марсель, но сдержалась. Какая разница зачем?
Герц с облегчением наблюдал, как ее лицо разглаживается, как огоньками из глубины загораются остывшие глаза.
- Разве можно оживить мертвого?
- Можно.
- Вы колдун? - уже другим голосом спросила Марсель.
- Нет, я биофизик. Профессор Дьеннского университета.
- А как вы это сделали?
- Марсель, я подозреваю, что у вас очень много вопросов, - Герц скупо улыбнулся, как вначале, - Давайте условимся, что я буду отвечать на них постепенно, по мере нашего знакомства. Для начала я отвечу на тот, который еще не пришел вам в голову. В воскресенье вам надо будет вернуться сюда для контроля; я должен проверить ваше состояние… оживление не настолько просто, как может показаться и… согласитесь, что у меня есть причины беспокоиться о вас.
- Знаете, я все-таки не очень вам верю… - Марсель насупилась, но сердце прыгало и хотелось ходить по палате колесом. Сомнение смешалось в ней с дикой радостью, она едва могла усидеть на месте, но совершенно не знала, куда кинется, если Герц отведет глаза.
- Верите вы или нет - это не важно. Вы живы - вот что главное. И я счастлив, что мне это удалось.
- Я тоже, - силясь удержать самую глупую и счастливую улыбку, Марсель прикусила губу, но помимо ее воли лицо - брови, глаза, щеки, нос - выдавало улыбку и, к великому ее смущению, профессор видел это.
- Не буду больше вас задерживать, Марсель. Клейн довезет вас в любое место, куда вы скажете. И не забудьте, о чем я вас просил.
- Постойте! - встрепенулась Марсель, когда Герц собрался встать. - Погодите… а… что я им скажу?
- Ума не приложу, - Герц пожал плечами, собирая "доказательства" в папку.
- Отец меня ждет?
- Нет. Пока никто не знает, что вы живы.
- Никто?
- Только я и мои ассистенты.
- И вы меня отпускаете?
- Что в этом плохого?
- Извините, я… я поеду.
Сказав это, она очень захотела остаться. Просто не могла решиться выйти отсюда. Куда ехать? разве к… ну и фокус будет!
- Про вас я ни с кем не должна говорить? - Марсель почти овладела собой, лишь нетерпеливо перебирала пальцами.
Герц взвесил в руке видеокассету.
- Я бы этого не хотел… исключая вашего отца, конечно… но связывать вас обещанием я не намерен. Поступайте по своему выбору.
- Я буду молчать, сьер Вааль.
- Не зарекайтесь, Марсель… но если так - я буду вам благодарен.
Он как раз смотрел в сторону окна - пожалуй, пора открыть его, а то комната выглядит слишком герметически замкнутой - и неожиданно получил быстрый поцелуй.
Марсель что-то горячо, торопливо говорила, запиналась, оправдывалась, не то просила о чем-то, а Герц нажал потайную кнопку, и стеклянный щит двинулся вверх, шурша в пазах; за окном был пустой, припорошенный снегом сад, и вдали над крышами голубел узкий просвет в редеющих серых тучах.
"А давно не целовали меня с такой чистой радостью", - подумал Герц.
Глава 4
Июнь.
Дьенн, здание на набережной Рубера, у Красного моста.
Флаг. Имперский орел.
Черные лаковые лимузины. Кургузые подслеповатые полицейские автобусы. Армейские грузовики в маскировочных разводах.
Здесь все подтянутые, молодцеватые, сильные - ну кого не украсит черная с серебристыми руническими молниями форма? Здесь все заняты. Щелкают каблуками у парадного входа, приветствуя старших по званию. Звякают подковками сапог по широким лестницам. Отпускают изысканные - как им кажется - комплименты валькириям, стрекочущим на пишущих машинках. Озабоченно листают подшивки документов. Четко докладывают. Звонят по телефону в Мюнс, в Ламонт, в Боррун, а кое-кто - прямо в Берлин, в штаб-квартиру гестапо на Принц-Альбрехтштрассе. Дела, круглые сутки дела! после высадки союзников в Нормандии враги рейха резко активизировались!..
У дьеннского филиала сектора IV D 4, ответственного за дела на западных территориях, - дни напряженной работы, предчувствие наград и поощрений. Раскрыта и в целом ликвидирована подпольная сеть, охватившая север и центр страны, связанная с английской разведкой.
Среди прочих - одно неподатливое дельце.
Врач согласен. Пациент в сознании, можно продолжать.
Шарфюрер сомневается - некуда руку приложить, живого места нет. Если будет позволено…
Да, разумеется.
Затем следует перерыв на обед, пока пациента отливают и дают вдохнуть нашатыря.
И вновь все собираются в подвальном помещении.
Показания этого рыжего уже ничего не изменят. О нем многое известно, есть свидетельства его сообщников, но, может быть, удастся узнать кое-что о его связях и знакомствах. Для следователя дело имеет принципиальное значение, но рыжий упорно молчит!
В подвалах здания на набережной Рубера молчать не полагается. Молчание простительно лишь мертвым.
Шарфюрер осторожно высказывает предположение: "Это фанатик, такие встречаются".
Наконец следователь устает.
"Подержать ли его пока? для опознания или для очной ставки…"
"Он видит?"
Врач раздвигает заплывшие, пропитанные кровью веки.
"О да!"
"Я вижу…"
"Браво. Он еще и говорить может".
"Осмелюсь доложить, челюсти у него целы".
"…я к тебе хорошо присмотрелся".
"Это твое последнее впечатление".
"Как знать".
"Оптимист! надо было раньше зарабатывать себе жизнь, ублюдок".
"Я хочу сказать…"
"Любопытно, послушаем. Итак?.."
"Вы все свидетели. Слушайте и запомните. Вот этот человек… - Он морщится - нет, правая рука непослушна - и показывает на следователя левой. - …приговорен к смерти. Я тебя приговорил. Ты умрешь вместе со мной. В один день, в один час, в ту же минуту, что и я".
"Как насчет посетить вечером девочек, камрад?"
"С удовольствием".
"Гельмут, можешь убрать его".
"В камеру?"
"Нет, ТУДА".
"Слушаюсь".
Теплой звездной ночью из ворот здания на набережной выезжает фургон; у казарм к нему присоединяется крытый грузовик с солдатами. Спустя полтора часа они сворачивают с мюнсской дороги в лес. Останавливаются у рва. Рядом - груда вырытой земли, урчит бульдозер, освещая место фарами.
Кого волоком, кого как - людей из фургона худо-бедно размещают вдоль рва. Выстраиваются автоматчики.
Кто-то из стоящих на краю ямы молится: "Шма Йис-раэль, Адонай Элогэйну, Адонай Эхад…" Другие - "Miserere mei Deus…"
"Готовься".
"Целься".
"Огонь!"