* * *
Герца обошла всеобщая радость победы над нацизмом. Радость он испытал позже, когда, завалив камнями труп Лайдемыра Тхора, участвовал в антифашистском восстании, кровью проложившем союзникам легкий путь на Восток.
Повторявшая государственный флаг повязка выше локтя, лиловая с алым кругом, где пять корон провинций венцом обрамляли главную, столичную, а белые буквы и цифры означали подразделение Освободительных Вооруженных Сил, была знаком доблести. Страна избавлялась от стыда за почти пятилетнее рабство.
Жалел Герц об одном - что нет своей, национальной танковой дивизии, которая первой вошла бы в Ламонт, как генерал Леклерк - в Париж.
После победы Герц пожалел о другом.
"Зачем мы сдали оружие?!"
Как лев взаперти, большой, рыжеволосый, ходит он по тесной комнате, не находя себе места.
Стина курит, ожидая, пока любимый выговорится.
Ей тоже невесело.
Мышастую форму ненавистных наци сменили изжелта-зеленые мундиры янки.
Вместо бесноватого фюрера с душегубками Европу накрыл тенью мелкий лавочник Трумэн, ханжа с брезгливым совиным лицом и атомной бомбой.
"А ты бы хотел, чтобы пришел Сталин?"
"Я бы НИКОГО не хотел видеть в своей стране, - резко поворачивается Герц. - Ни красных, ни звездно-полосатых. Мы бы сами справились. Провели бы плебисцит о том, нужна ли нам монархия. Выловили и перестреляли всех поганых коллаборационистов. А мы? Мы отдали страну старым долбакам, которые хранились в эмиграции, как в нафталине. Тем, кто бежал от немцев! Своими руками…"
Чтобы Стина не видела, как дрожат пальцы, Герц кладет ладони на подоконник.
"Мы по доброй воле дали еще раз оккупировать себя. Но вышло хуже, чем в сороковом году. Тогда нас смяли, сломили - но мы не сдались. Мы не сдались!"
"Я знаю, успокойся".
"И мы, как шлюха, отдались самому сильному громиле. Янки, будь моим сутенером!.. Это тот конец сказки о деве, колдуне и рыцаре, который скрывают от детей".
Губы Герца искажает злая, горькая гримаса.
"Помнишь? Дева томилась в плену, пришел рыцарь, бац-бац, колдун разрублен пополам. Что было дальше? Остаток жизни она стирала благодетелю кальсоны и каждый год ходила с пузом. А рыцарь всякий раз, напившись, обзывал ее грязной ведьмой. И бедняжка угождала ему, чтобы он не обзывался и хоть изредка дарил то юбку, то рубашку".
Зачем, зачем отряды ОВС сдали оружие?!.
Как образованный европеец, история чьей страны восходила к легендарным временам, когда похожие на леших косматые племенные вожди примеряли нетленные обноски древнеримского величия, нарекали себя герцогами, а своих неотесанных мечников - коннетаблями и сенешалями, Герц ненавидел хамские претензии не имеющей корней заокеанской нации.
Эти жвачные, с их вечной идиотской улыбкой до ушей, смачно и весело сморкались у гробницы Харальда Драконоборца в старой столице - Ольденбурге.
Их генерал устраивал рауты с танцульками в Рэмском замке, и его офицерье, насосавшись коктейлей, выцарапывало клички своих милашек на тысячелетних камнях. Чем, скажите, это лучше эсэсовских камланий в том же Рэме, который Гиммлер хотел превратить в капище вроде второго Вевельсбурга?
Казалось, их тянуло опаскудить достоинство чужой истории, обляпать его своей пошлостью, чтобы скрыть отсутствие своей истории и своего прошлого.
А голодные девчонки, что заучивают "Ай лав ю" вместо "Их либе дих" в надежде на пайковые американские консервы и чулки в уплату за ласки? Сколько весит опознавательный жетон любовника-янки, висящий на груди рядом с распятием, как бирка, подтверждающая право собственности?
А скоморошество судебных фарсов, откуда промышленники, любезно помогавшие Круппу и "ИГ Фарбениндустри" вооружать вермахт, выходили оправданными и незапятнанными, как заново рожденными? И кто судил их? Те, кто вчера судил бойцов ОВС за "преступное противодействие германской армии". Кто вел следствие по их делам, кто собирал улики? Те же ищейки.
Самых отпетых, одиозных пособников арестовали и судили. Но далеко не всех.
Почему?
Янки тоже нужны пособники - услужливые, исполнительные, подлые. Умеющие ловить коммунистов и евреев.
"Нацизм повержен, - уверяют газеты и радио. - Мы денацифицируем Европу! Мы обработаем зачумленный континент хлоркой и лизолом, все наци искренне раскаются, и мы вернем их на руководящие посты. Они - профессионалы, аккуратные и дисциплинированные; как же можно оставить их без работы?.."
Они еще пригодятся.
С евреями и коммунистами сложнее. Иудаизм и марксизм - не в уме, а в крови и плоти. Евреев можно удалить (благо в архивах рейхсканцелярии остались планы выселения их на Мадагаскар), а славян, с их врожденным коммунизмом, - модернизировать всеочистительным огнем атомной бомбы…
В общем, все то же "окончательное решение", только по-английски.
Герца всегда изумляло многовековое постоянство этой европейской idée fixe - перебить евреев и славян.
По себе Герц знал, что евреи терпимы лишь в небольших количествах, как пряности. Но еда без приправ - пресная жвачка, а сталь без молибдена, хрома или ванадия - хрупкое железо. Зачем Европе лишать свою цивилизацию вкуса и прочности?
И славяне… Евреев (и то немногих) можно ограбить, а что взять у русских? Они же до сих пор едят толченых белок (Клейн рассказывал). И тем не менее Наполеон и Гитлер упрямо лезли на Восток. И сломали там шею…
Вспомнив про американцев, Герц опять почувствовал во рту привкус желчи.
Мы спасали их парашютистов, сбитых летчиков. Мы сообщали им все о войсках наци. Мы сберегали мосты от подрыва, чтобы прошли их танки. Мы захватили телеграф и телефон, удерживали до их прихода железнодорожные станции.
Надо было удержать все это ДЛЯ СЕБЯ, а не для них!..
А наш флот? Его можно было спасти, увести в Англию - но англичане его разбомбили в гаванях, "чтоб не достался Адольфу"! вместе с моряками!., чтобы страна осталась безоружной в будущем.
"Ко мне опять приходили из "Джойнта"", - спокойнее сказал он после долгой паузы.
"Зовут ехать в Палестину?"
"Да. Что за чертовщина?.. Немцы вычисляли мою национальность по отцу - и получалось, что я просто не ариец, полукровка, мишлинге второй степени. А эти норовят по матушке, и получается - еврей. Так кто же я, в конце концов?.."
"А сам ты как считаешь?"
"Я кандидат в бакалавры, - грустно пошутил Герц. - Положим, я ходил в хедер и слушал меламеда, но в йешиве не бывал. Не записаться ли сейчас?"
Что в хедере его обзывали "половинка гоя", Герц и в гестапо бы под пытками не рассказал.
"Ну так как же с "Джойнтом"?"
"А… я отказался. Там английское владение, там беспорядки; надо кончить университет…"
Герц лгал. Он иногда сильно хотел покинуть Дьенн, уехать из Европы и увезти Стину - в конце концов станет еврейкой, от любви и не такое делают… И тогда закончится это состояние неопределенности, и его, сына еврейки и католика, перестанут презирать за то, что он - нечто среднее.
Не собирался уезжать он по другой причине.
Он не мог бросить Лайдемыра Тхора, верней - Аларда Клейна, свое взрослое детище. И взять его в дорогу тоже не мог.
"Слушай, что это у тебя так пахнет?.."
"Как?"
"Не знаю, - морщит нос Стина, - как в анатомичке. Может, крыса под полом сдохла?.."
"Надо плотней упаковать Клейна", - мысленно пеняет себе Герц.
В другой раз Стина застает его сильно расстроенным, на Герце прямо лица нет. С ним в квартире - невысокий, плотно сбитый парень, которого Стина раньше не видела.
"Это Алард Клейн. Алард, познакомься, это Стефания Фальта, Стина".
"Драст-вуй-те-е", - неловко, неумело выговаривает парень, широко улыбаясь и щурясь.
"Должно быть, из горного Кольдена; там до сих пор говорят по-славянски". Это все, что знает Стина о Кольдене; то, что Дьенн двенадцать сот лет назад звался Деян, а страна получила имя от славянского "Граден Край", ей неведомо.
"Что-нибудь случилось?"
"Да… ты слышала про "Йециат Эйропа"?"
"Нет".
"Корабль с нашими репатриантами. Английские истребители атаковали его в море у Палестины. Стреляли по палубе, есть убитые… И это после лагерей! после всего этого кошмара! - Герц бесцельно озирался; сознание отказывалось верить. - Дьявол, да что происходит?!. Стина, ведь я мог плыть на "Йециат Эйропа"! Стоял бы на палубе и искал глазами берег… И тут самолеты. Гитлер вернулся".
Но заботы оттесняют видение, проникшее из адского прошлого. Надо дать Клейну образование, легальный статус. Язык сметливый парень ухватывает на лету, и, что приятно, его знания накапливаются, увеличиваются с каждым новым циклом.
"Лотар, нужны документы. Для хорошего человека".
Не всех членов ОВС еще вытеснили из администрации, и надо успеть воспользоваться старыми связями.
"Он что, жизнь тебе спас?" - полушутливо спрашивает Лотар.
"Да", - почти честно отвечает Герц, хотя на деле все было наоборот. Но не будь Клейна, Герц мог оказаться на борту злосчастного судна.
Возникший из ниоткуда кольденский парень прочно поселился в квартире Герца. Стина то и дело сталкивается с ним. Она понимает, что у Герца трудности с деньгами, что Герц скооперировался с Алардом (тот по профессии автомеханик), чтобы осилить квартплату, но Алард ей как-то инстинктивно не нравится.
Нет, он опрятен и вежлив. Но у любви не должно быть свидетелей, даже когда речь идет о взглядах и словах.
И еще что-то в нем… что-то неправильное, неестественное. Она тихо злится на то, что не может понять - что именно?
Он порой замирает, будто прислушивается.
Он разглядывает свои руки, трогает ногтем подушечки пальцев.
Иногда он изучает себя в зеркале, и выражение его лица в этот момент довольно странное.
И… Стина не могла бы поклясться, но однажды, когда она увидела его в темной прихожей, ей почудилось, что ладони и лицо Аларда слабо, очень слабо фосфоресцируют. Тогда Стина перекрестилась и пробормотала краткую молитву; нелюбовь ее к Клейну усилилась.
Герц нашел ее пасмурным днем в клинике; он был взволнован и встревожен.
"Нужен пенициллин, Клейн заболел".
"О, я не знаю, как… Герц, не сейчас; приди попозже, в три".
"Ладно. Приду. Я поищу еще где-нибудь… Денег в обрез, сама знаешь".
"Может, не все так плохо, - подумала она, проводив его. - Надо взглянуть самой".
Вместо обеда поехала на трамвае к Герцу. Позвонив несколько раз, достала свой ключ.
"Герц?.. Алард?.."
Тишина. Окна зашторены. И запах… тот самый, прежний, но сейчас он стал сильнее.
Тень и полумрак ненастья заполнили квартиру плотной мглой; не включая свет, Стина прошла к столу, вгляделась в громоздкий, незнакомый ей электроприбор со свисающими на пол проводами… Часы на стене едва слышно взмахивали маятником.
"Он увез Аларда в больницу?.."
Взгляд ее падает на диван.
Стина не поняла, как оказалась на лестничной площадке, - оказалась, и все тут. Ее трясло, часто стучало сердце, к горлу судорожно подступала рвота. Ни за какие деньги она не согласилась бы вновь войти в квартиру. Быстро сбежала вниз по лестнице.
На обратном пути она успокоилась, точней - старательно успокаивала себя. "Там, на диване, ничего не лежало, правда? Просто скомканное, неприбранное одеяло…"
…с оскаленными зубами, сгнившим лицом, черными руками…
"Всего лишь игра воображения, детка. Ты переутомилась, ясно? Ты же медик, ты должна быть хладнокровна. Ну запах. Герц чем-то занимается в квартире, он так увлечен наукой…
Там не могло быть того, что ты видела. Забудь! выкинь из головы. Померещилось".
"Нет, Герц, и не проси. Ни одной лишней дозы. А… что там у Клейна?"
"Кажется, воспаление легких. У него слабые легкие".
"Он крепкий парень, справится. - Стина отгоняет неотвязное зрелище застывшего на диване тела. - Не было, не было!.."
"Но, может, все-таки найдется доза?.."
"Герц, как будто тебе неизвестно?! У нас есть крайне тяжелые больные, и то не всем достается. Пойдем посмотришь сам".
"Вот, у женщины был криминальный аборт. А теперь - сепсис, заражение крови. Она безнадежна. И даже для нее…"
"Врач Фальта, пройдите к старшему ординатору!"
"Я сейчас, подожди меня".
Оставшись наедине с больной женщиной, Герц пристально смотрит на нее. Обтянутое сухой блестящей кожей изможденное тело сгорает изнутри багровым лихорадочным огнем; свечение жизни почти угасло.
"А ведь у нее был такой большой запас!.. Еще несколько часов - и он иссякнет, бесполезно, напрасно растает в пламени болезни.
Все равно она умрет".
Герц протягивает руку.
Женщина задышала чаще, раскрыла невидящие глаза, потом они ожили и повернулись к Герцу.
Он едва выдержал ее молящий взгляд, чуть не уронил руку, но сосредоточился, глядя не в зрачки, а внутрь, в тело.
Сиреневый свет полился с ее кожи к его пальцам. Герц принял его, как мягкий, но тяжкий удар, как ожог, и устоял лишь усилием воли.
"Будьте добры, передайте врачу Фальта, что я не мог ее дождаться".
"Герц, - ближе к вечеру зовет Стина, едва войдя, - ты видел, как она умерла? Почему ты ушел?"
"Я торопился", - Герц бледен, бледнее обычного, и видно, что он слаб, как после болезни. Левая кисть почему-то выглядит потемневшей, словно он держал ее в растворе марганцовки.
Выглядывает Алард - бодрый, свежий, он прямо лучится здоровьем.
"Драствуйте, Стина".
Ни запаха, ни аппарата на столе. Стина замечает, что форточки широко открыты, несмотря на сильный сырой ветер. Сквозняк носит по комнатам слабый душок дезинфекции, но Стине кажется - пахнет обманом, каким-то чудовищным подвохом.
"У тебя все нормально, Алард?"
"Корошо, порядок. Пить чай? сладкий, сахарин".
Диван застелен плотным, слишком большим - до пола - покрывалом.
Чувствуя, что дольше не может выносить запах лжи, запах грубо скрытого обмана, что молчание сведет ее с ума, Стина срывает покрывало прочь.
На обивке дивана - присыпанные белым бурые пятна, сливающиеся в отпечаток человеческого тела, как на Туринской плащанице.
"Герц, что это?! - Стина не замечает, как срывается на крик. - Я была здесь днем! я видела! Кто здесь лежал?! Он? - тычет она пальцем в Аларда. - Скажи, он?! Он был мертвый, Герц! Мертвый и разложившийся, как падаль!.."
"Стина…"
"А она? Что ты с ней сделал?! Она могла жить еще сутки, двое! А ее нашли через пять минут - уже холодную, окоченевшую!"
"Стина, послушай…"
"Кто он? Кто этот человек? Он человек или нет? Это был мертвец, кадавр, я видела!.. Что ты сделал?! Что ты сделал, Герц?!.."
* * *
- Бабушка Стина ТОЖЕ с вами…
- Нет, просто она в курсе… но то, что я сказал, - прибавил Аник, - одно, а то, чего вы реально хотите, - другое. Я могу повернуть и обратно.
- Вы думаете, она увидит меня и не очень удивится?
- Надеюсь, Марсель. Она была на ваших похоронах, но если я вас представлю, она поймет. На первое время это был бы неплохой выход. А там - видно будет.
- Это хорошая мысль, - благодарно улыбнулась Марсель. - А я не сообразила сразу, что можно так сделать.
- Я тоже не сразу до этого дошел.
- Из уст твоих, о лжец, я слышу травлю, - вздохнул Клейн. - За озаренье свыше выдаешь ты мысли, что вынашивал ты тайно, и коими нас ныне огорошил.
- Клянусь Петром, Неронов луг блюдущим, - Аник поднял ладонь, как для присяги, - что предложенье внес без задней мысли, и приглашаю вас к голосованью. Коль большинством вы голосов решите, что нечего нам делать в Хоннавере, то я штурвал одалживаю Клейну и можете катить куда угодно.
- Голосование - гнилой аппендикс демократии! - возмутился Клейн. - Как будто большинство знает истину!..
- Я - за Хоннавер, - сказала Марсель.
- Я - тоже, - Аник притормозил у заправки; стекло его дверцы плавно опустилось.
- Добрый день! Бензин, сьер? - К "Коню" подошел парень в утепленном комбинезоне, со значком фирмы на тулье кепи.
- Да, и дайте-ка я вам покажу, где смазать, - вмешавшись в разговор и отстегнувшись, вышел Клейн.
"Несерийный мотор?.." - доносилось снаружи вместе с ворвавшимся в салон холодком; Клейн захлопнул дверь.
- Аник, а вы… - неуверенно начала Марсель, - вы навещали кого-нибудь, после того как ожили?
- Я рад, что вы решили сразу опереться на наш опыт…
- А у кого же мне еще спросить?
- Вы сомневаетесь, что стоит ехать к Стине Ларсен?
- О нет! Бабушка Стина - самое то, что надо. Она серьезная, самостоятельная женщина и не забывает о родстве. Мы, Фальта, родом с Сицилии; там принято держаться друг за друга…
"Да, - с уважением отметил про себя Аник, - мафию придумали не в нашем Сан-Сильвере".
- Верный выбор - встретиться с тем, кого ХОЧЕШЬ увидеть. С тем, о ком первом подумал, когда встал из гроба. Тут сказки не врут… Кому призраки являются? родным, любимым.
- Ну, не только. Еще убийцам.
- Как же! кровная связь!.. Но дело, по-моему, не в пролитой, даже не в общей крови. Убийца ПОМНИТ жертву, думает о ней, связан с ней чувством. Вы вникаете?.. Пулеметчик может накосить в бою до сотни человек, но что они ему? мишени! Перестрелял - и забыл. И они его не знают, не запечатлели в памяти. Он равнодушен к ним, они - к нему; встречи не будет. А вот кто помнит, к тем нас и тянет. Я мгновенно понял, кому не безразличен, и шестнадцать лет спустя… Угадайте-ка с трех раз.
- Отец, мать?
- Умерли, я их за морем не встретил.
- Любимая девушка?
- Ой, этих-то было… ту, что меня любила, я не смог найти.
- Значит, сестра или брат.
- Попали. Сестренка. - Голос Аника стал как-то особенно нежен. - Только она и помнила. А кто помнит вас? сильнее всех? Вы чувствуете это?.. Я в том смысле - не ошибся ли со Стиной. Повернуть не поздно.
- Нет, поедем. Фальта могут жить врозь, но всегда останутся одной семьей. А другие… - Марсель серьезно свела брови. - Я сперва Лолите позвонила. Это что-то означает?
- Без сомнения. И если нам не повезет со Стиной…
- А вот вы сказали - "за морем"; я не поняла.
- А, это просто, - с легкостью ответил Аник. - Мой род - моряцкий, нам могила - море…
Тут за бортом "Коня" случилось кое-что, прервавшее их важную беседу.
- Эй, малец! - послышался голос. - Чем ты обычно заливаешь свою клячу?
У соседней колонки встал черный "феррари" с четырьмя парнями на борту; их обслуживали, а они внимательно, оценивающе разглядывали "Коня".
- Азотной кислотой, - охотно ответил Клейн. - А на худой конец - телячьей мочой, так что вы можете помочь мне с топливом.
Нарочито медленно дверцы "феррари" открылись, и так же томно, подражая ползучему движению сытой анаконды, вылезли главарь-рулевой и один из его свиты, спортивного вида юноши с предельно короткими стрижками, снисходительно-брезгливыми лицами, в подчеркнуто мужественных костюмах, представляющих смесь эстрадного наряда Майкла Джексона с потертостями и грубыми швами одежды охотников Дикого Запада.
- Терпеть не могу таких, - сказала, сразу насторожившись, Марсель, но относилось это не к одежде парней.