* * *
День выдался хлопотным. С утра поляки большими силами перешли в наступление, смяли малочисленное прикрытие и резво продвигались к крепостным укреплениям, окружая город с суши. Англичане им явно подыгрывали. Мало того, что их корабли препятствовали нормальной постановке на внешнем рейде пришедших из Хельсинки кораблей эскадры Развозова, так они ещё всячески мешали постановке к причалам транспортов во внутренней гавани Данцига. В акватории порта то и дело возникали аварийные ситуации. Англичане сыпали обвинениями в адрес российских моряков о нарушении Морского права в части уклонения от столкновения при маневрировании, те, стиснув зубы, продолжали делать своё дело. Шишко откровенно задолбался отвечать на звонки проанглийского коменданта торгового порта, который требовал убрать транспорты от причалов – ему-де они нужны для начала экстренной эвакуации граждан из стран-участниц Лиги Наций. Шишко было не до его проблем, да и надоело, и он перепоручил вопрос одному из своих морпехов. Полковник был мужик неразговорчивый, он просто перестал отвечать коменданту и лишь приказал усилить охрану причалов и маршрутов следования воинских подразделений и грузов.
Комендант торгового порта, прекратив терзать бесполезный телефон, просто следил за действиями русских, благо из широкого окна кабинета были видны многие причалы, где шла разгрузка. Комендант был откровенно шокирован: такого он просто не ожидал. Предполагалось: всё, что русские успеют к этому времени доставить по морю – одна стрелковая бригада и какое-то количество боеприпасов. Но вот уже выгрузилась как минимум дивизия, а количество ожидающих на рейде транспортов не уменьшилось и вполовину. Когда же с одного из судов на причал стали выгружать броневики, и даже танки, комендант срочно связался с командующим английской эскадрой.
В каземат Шишко не пустили. Дорогу преградил полковник в форме спецназа НГБ.
- Товарищ контр-адмирал, вам сюда нельзя! - вежливо, но твёрдо объяснил полковник.
- Что значит, мне сюда нельзя?! - взревел Шишко. - Да кто ты, чёрт побери, такой?!
- Поверьте, это в ваших же интересах, - сказал полковник, одновременно протягивая адмиралу бумагу.
По мере чтения левая бровь адмирала удивлённо приподнялась, гнева на лице поубавилось, зато на нём проявились признаки растерянности. Вернув бумагу полковнику, Шишко некоторое время топтался на месте, явно не зная, как поступить. Потом обратился к спецназовцу, уже не повышая тона:
- Можно вас на минутку?
Они отошли в угол, где их разговор никто не мог услышать, и там Шишко спросил:
- Кто эти люди там, за дверью?
- Вы уверены, что хотите это знать, товарищ контр-адмирал? - голосом, в котором слышалось предупреждение, спросил полковник.
- Да!.. - начал вскипать Шишко, но тут же осёкся. - Да, полковник, я в этом уверен.
- Хорошо, - вздохнул спецназовец. - Но эта информация только для вас. В каземате размещена особая штрафная команда.
- Фу ты ну ты! - воскликнул Шишко. - Да у меня этих штрафников почитай батальон наберётся, но никто их так не стережёт. Этим-то откуда столько чести?
- Обычные штрафники могут искупить свою вину на поле боя и вернуться в строй, или, как минимум, рассчитывать на смягчение наказания, - ответил полковник. - А эти, - он боднул головой в сторону двери каземата, - могут только достойно умереть на поле боя: другого им не дано.
Шишко порадовался, что тут так темно, и полковник вряд ли заметит, как побледнело его лицо.
- Так там?.. - он не закончил фразы, но полковник его прекрасно понял.
- Точно так, товарищ контр-адмирал, - со значением подтвердил он.
В этот миг из каземата донёсся приглушённый толстой дверью взрыв смеха.
- Они ещё могут смеяться, - покачал головой Шишко.
Ещё несколько дней назад людям, дружный смех которых так удивил Шишко, было совсем не до веселья. Все они (общим числом пятнадцать) принадлежали к когорте особо опасных мятежников и содержались в одиночных камерах тюрьмы Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. В тот день они впервые после ареста встретились в небольшом внутреннем дворике. До этого им приходилось бывать здесь только поодиночке во время коротких прогулок. Теперь они сдержанно здоровались, некоторые даже обнимались, но особой радости эта встреча никому не принесла, потому что все думали об одном.
- Как думаешь, Паша, зачем мы здесь? - негромко спросил Крыленко у Дыбенко.
Тот не успел ответить, его опередил находившийся поблизости Тухачевский:
- Чтобы встать к стенке, - пожал плечами бывший начальник Генерального штаба, - ежу понятно!
Поскольку сказал он это достаточно громко, все головы повернулись в его сторону, а Блюмкин хотел что-то возразить, но открылась дверь, выбежали спецназовцы с "Самопалами" и выстроились вдоль стены. Их командир, тот самый полковник, что позже беседовал с Шишко, сделал приглашающий жест в строну каменной стены.
- Прошу, граждане!
Шли неохотно, построились, как попало. Полковник раскрыл папку, которую держал в руке, и зачитал бумагу, из которой следовало, что следствие по делам закончено, но, прежде чем они (дела) попадут в трибунал, фигурантам предоставляется возможность принять участие в боевых действиях. Ропот и переглядки, потом Тухачевский спросил:
- С кем воюем, гражданин полковник?
- С поляками.
Дальше полковник кратко обрисовал создавшуюся на западных рубежах России обстановку, не забыв упомянуть о том, что немалая доля вины в том, что она (обстановка) сложилась именно так, лежит на всех пятнадцати фигурантах.
Голос подал Дыбенко:
- Я правильно понимаю, гражданин полковник, нам предоставляется возможность искупить вину кровью?
- Мёртвые сраму не имут – жёстко ответил полковник. - В этом заключается весь ваш шанс. Кто хочет его использовать, выходи вперёд!
Первыми от стены отошли Дыбенко и Крыленко, чуть позже к ним присоединился Тухачевский, за ними потянулись остальные. Вскоре у стены остался одиноко стоящий субъект, отрешённо разглядывающий что-то у себя под ногами.
- А ты чего, Паша? - крикнул Блюмкин.
Тот не ответил и взгляда от земли не оторвал.
- Твой архаровец? - поинтересовался Дыбенко у Блюмкина.
- Мой, - подтвердил тот и попытался пояснить странное поведение бывшего подчинённого: – У него, в отличие от всех нас, ни чина, ни звания, вот и надеется на снисхождение.
- А как же он бесчинный и беззванный в нашей компании-то оказался?
- Видно, из-за фамилии, - криво усмехнулся Блюмкин.
- Что за фамилия такая? - удивился Дыбенко.
- Негодяев!
- Что, серьёзно? - не поверил Дыбенко, потом с сомнением произнёс: – Фамилия и правда чудная, но неужели его только из-за этого к нам определили?
- Да не ведись ты. - Тухачевский произнёс это с раздражением, наивность Дыбенко стала его доставать. - Не видишь, он так шутит. Я слышал, у этого Негодяева руки по локоть в крови.
- Это точно, - подтвердил Блюмкин.
То, что повезут в Данциг, от них не скрывали. С судна вывели под вечер уже в темноте, везли в закрытой машине. Заведя в каземат, дали одну свечу на всех и закрыли дверь. Кое-как осмотрелись. Обстановка небогатая: параша, ведро с водой и тюфяки, набитые соломой, вдоль стены. Подушек нет, но есть одеяла. Зато сухо и не очень холодно. Стали укладываться спать, когда у дальней стены послышался крик:
- Товарищи, здесь есть кто-то ещё, тащите свечу!
Старожил каземата заслонялся от света руками, но его всё равно опознали.
- Негодяев!
- Паша!
- Ты как здесь?
- Всё-таки решил с нами? - поинтересовался Тухачевский, нагибаясь к Негодяеву. Чего молчишь? - Что-то рассмотрел у того на лице, распрямился и воскликнул:
- Вот потеха, он не решил, а они его всё одно сюда доставили!
Конец фразы потонул во взрыве смеха, который и услышал Шишко.
Петроград
Генеральный штаб
Начальник Генерального штаба, генерал-лейтенант Бонч-Бруевич, пребывал в недоумении. Он только что ознакомился с заявлением Советского правительства и теперь усиленно морщил лоб, пытаясь вникнуть в суть документа. За этим занятием и застал его нарком обороны Абрамов.
- Что, Михаил Дмитриевич, - весело спросил он, после того, как они поздоровались, - не по зубам орешек?
- Скорее, не по уму, Глеб Васильевич, - вздохнул Бонч-Бруевич. - Никак не возьму в толк: война это, или как?
Текст, внёсший сумятицу в ум бравого генерала, гласил: "Несмотря на все усилия, предпринятые СФРР и рядом других государств, членов Лиги Наций, разрешить так называемый "Польский вопрос" путём дипломатических переговоров не удалось. В ночь с 8 на 9 октября 1920 года польские войска вторглись на территорию Западной Пруссии (ныне подмандатной территории СФРР) и в настоящее время продвигаются по обоим берегам Вислы в направлении Данцига. В связи со сложившейся обстановкой Советское правительство приняло решении о введении военного положения в некоторых западных областях (перечень прилагается), где с нынешнего дня объявляется частичная мобилизация, а также на Балтийском флоте. Для восстановления утраченного по вине польской стороны статуса-кво войскам ныне образованного Западного фронта под командованием генерал-лейтенанта Егорова отдан приказ: при поддержке Балтийского флота провести на территории Польши ограниченную военную операцию по принуждению к миру. В целях недопущения потерь среди мирного польского населения, войскам Западного фронта предложено воздержаться от применения осадной артиллерии и авиации при ведении боевых действий в непосредственной близости от городов и других крупных населённых пунктов, при условии, что польская сторона также будет придерживаться этих правил".
- Дорогой Михаил Дмитриевич! - дружески произнёс Абрамов. - Не мне вам говорить, что войны бывают разные. А новые времена требуют и новых подходов к ведению боевых действий. Ограниченная военная операция отличается от полномасштабной войны, во-первых, сроками: на всё про всё не больше месяца; во-вторых, тем, что в ней мы не стремимся завладеть ни пядью чужой земли даже на время, то есть на временно занятых нашими войсками территориях не будет вводиться даже оккупационный режим – власть, если это, конечно, мирная власть, какой была, такой и останется, а контакт военных с населением будет предельно ограничен. Для этого мы и направили в войска специально подготовленные отряды милиции. Контакт с населением – их задача. Они же совместно с воинскими патрулями будут пресекать любые поползновения со стороны наших солдат к мародёрству, насилию и прочей уголовщине. А в будущем в армии появится специальная военная милиция. Да вы же соответствующие директивы сами подписывали!
- Подписывал, - согласился Бонч-Бруевич, - не сильно, честно говоря, вникая в их смысл. Мне было достаточно того, что под ними уже стояла ваша подпись.
- А вот это вы зря, - пожурил начальника Генерального штаба нарком обороны. - Вникли бы тогда, не было бы вопросов теперь.
- Разумеется, вы правы, - вздохнул Бонч-Бруевич. - Но сроки, сроки. Ведь едва успели подготовить военную часть операции.
- И справились с этой задачей отменно! - подтвердил Абрамов. Потом посмотрел на откровенно огорчённое лицо Бонч-Бруевича, и сказал вроде как примирительно: – Не огорчайтесь, Михаил Дмитриевич. Главное вы сделали, а политесам будем учиться на ходу.
Гродно
Штаб Западного фронта
Как и большинство военных, генерал-лейтенант Егоров "голубые мундиры" не жаловал, пусть они нынче и иного цвета, и обладатели их называется иначе, чем в прежние времена. Потому присутствие возле себя генерала НГБ терпел с трудом. Мало что сатрап, так ещё в одном с ним звании! Члену Военного совета Западного фронта генерал-лейтенанту Бокию сносить такое стало невтерпёж, и он вызвал командующего фронтом на откровенный разговор.
- Вот что, Александр Ильич, - сказал Бокий, глядя прямо в глаза Егорову. - Предлагаю поговорить не как генерал с генералом, а как коммунист с эсером.
- Давай попробуем, - с лёгкой усмешкой согласился Егоров.
- Тогда не скалься, товарищ, а слушай. Мне на твою спесь золотопогонную плевать с высокой берёзы, понял?! Меня сюда направили дело делать, и я его, будь спокоен, сделаю, а ты, будь добр, сделай своё!
- Так я ж разве против? - слегка смутился такого напора Егоров.
- А мне как раз показалось, что против! - продолжил наседать Бокий. Но увидев, что Егоров опять набычился, перешёл на другой тон.
- Да пойми ты, дурья башка, я твоему единоначалию не помеха. Как начнёшь наступать, так и вовсе меня не увидишь. Твой фронт – мой тыл, лады?
- Лады, - чуть поколебавшись, согласился Егоров. - Только ты в моих тылах не сильно-то гайки закручивай.
- А ты придерживай своих орлов от ненужных контактов с мирным населением, так мне, может, гайки и вовсе крутить не придётся.
- Легко сказать, - вздохнул Егоров, - солдат из боя по-разному выходит, иной никак остановиться не может.
- Так на то у тебя комиссары имеются, чтобы горячие головы остужать, - напомнил Бокий.
- А вот тут у тебя ошибочка вышла, - обрадовался чужой промашке Егоров, - нетути больше комиссаров!
- Тьфу, зараза! - ругнулся Бокий. - Совсем я с тобой зарапортовался. Не комиссары, конечно, офицеры по воспитательной работе.
- Другое дело, - улыбнулся Егоров. - Ладно. Напрягу я своего зама по этой самой воспитательной работе, чтобы он подчинённым хвосты накрутил.
- Во-во, - одобрил Бокий, - чем лучше они со своей задачей справятся, тем меньше у нас с тобой будет поводов встречаться.
- Да не так уж и сильно ты мне мешаешь, - соврал Егоров, и тут же перевёл разговор на другую тему. - Ты мне лучше вот что заясни. Меня этим мой зам по тылу озадачил, а я, стало быть, у тебя хочу спросить. По новой моде мы по мере продвижения вглубь польской территории ничего у местного населения реквизировать не будем, так?
- Так, - подтвердил Бокий.
- А как? Неужто всё из России завозить будем?
- Зачем, - улыбнулся Бокий. - Реквизировать не будем, будем покупать.
- У нас что, на это деньги есть? - удивился Егоров.
- А ты об этом у своего начфина спроси, - посоветовал Бокий.
Когда начфин подтвердил, что в его распоряжении имеется достаточное количество польских марок (денежная единица Польши), Егоров только головой покачал.
* * *
За эту операцию командир спецподразделения был представлен к ордену Красной Звезды.
Литерный поезд шёл из Варшавы в сторону границы. В одном из вагонов везли деньги для нужд Центрального фронта. В виду предстоящей военной операции сумма была весьма внушительной. Учитывая обстоятельства, с охраной тоже не поскупились. Мало что в вагоне с деньгами помимо банковских служащих было несколько вооружённых охранников, так ещё рядом был прицеплен вагон с жандармами. После одной из станций, где до конечного пункта следования было уже рукой подать, жандарм, дежуривший в тамбуре последнего вагона, заблокировав дверь, ведущую в вагон, открыл заднюю дверь вагона. Поезд после стоянки ещё не набрал ход, потому те несколько человек, что влезли в вагон через открытую дверь, сделали это быстро и без особого труда. Когда огни станции померкли в ночи, дверь снова открыли, и диверсанты (будем называть их так) перебрались на крышу. Жандарм в тамбуре закрыл дверь наружу и разблокировал дверь в вагон. А диверсанты были уже на крыше вагона с деньгами. Заложили под верхний люк взрывчатку и распластались на крыше. Хлопок – и люк, подскочив на несколько сантиметров, улетает в ночь. Взрыв малой силы услышали только в самом вагоне, но не сразу сообразили, в чём дело. А когда сообразили, стало поздно: в люк полетели баллоны со слезоточивым газом. Трое диверсантов в противогазах спрыгнули в люк, двое остались на крыше.
Жандарм в тамбуре последнего вагона услышал условный стук и открыл заднюю дверь, не забыв вновь заблокировать дверь в вагон. Диверсанты сначала спустились в вагон, а потом, дождавшись, когда поезд на очередном опасном участке замедлит ход, по очереди стали спускаться на рельсы, скинув туда же мешки с деньгами. За последним диверсантом жандарм запер дверь, разблокировал дверь в вагон и спокойно продолжил дежурство. Потом его, разумеется, неоднократно допрашивали, но доказать его участие в акции так и не смогли.
Так польское правительство само оплатило будущие расходы русской армии на закупку продовольствия и фуража у польских крестьян.
Осталось добавить, что акции предшествовали упорные тренировки, сначала на стоящем вагоне, а потом на ходу, на безлюдной тупиковой ветке под Петроградом. Курировал операцию сам нарком ГБ Ежов. Он же изготовил взрывчатку.
Западная Украина
- Что, брат, потрепали тебя гайдамаки? - спросил Миронов у своего старого знакомца, полковника Кожина.
- Тю на тебя! - ответил тот. - Чтоб ты знал, не родился ещё тот гайдамак, что победит Кожина!
- А как же тогда прикажешь понимать твой драп нах остен?
- Так то не гайдамаки были, - сплюнул Кожин, - то пшеки.
- ?
- Ну ляхи, - так понятнее?
- Пшеки, ляхи… поляки, что ли? - нахмурился Миронов. Уверен?
- Я что тебе, регулярное войско от гайдамаков не отличу? - обиделся Кожин.