Пришлось мне признаться:
- Я знаю Кошкина. Толковый морпех.
- И впрямь толковый, - согласилась Любаня. - Он на флотилии быстро бузу прекратил, почти без крови обошлось.
Но тут выступил казачий атаман Семёнов. Он со своими забайкальцами сначала в Читу сунулся, но оттуда его шуганули. Тогда он оседлал верхушку КВЖД, а к Харбину не полез, понял, что и оттуда шуганут. Но он и так неплохо устроился: отрезал КВЖД от России и перерезал Транссиб. Тогда из Петрограда…
- Стоп, подруга! - остановила я Любаню. - Если ты нам про отправку корпуса Слащёва поведать хочешь, то можешь времени попусту не тратить, мы про это лучше тебя знаем.
- Ну да, - смутилась Любаня, - конечно. Но только пришёл из Петрограда приказ: до прибытия корпуса Слащёва мятежников с железной дороги сбить!
- Вадиму, что ли, приказ пришёл? - спросила Наташа.
- Так а я про что? - воскликнула Любаня.
Наташа посмотрела на меня. Я сделала вид, что не понимаю причину этого с её стороны внимания, сама беру на заметку: надо Васича про эту директиву спросить, она мимо него никак проскочить не могла. А пока спрашиваю у Любани:
- Что дальше-то было?
- Дальше поехал Вадим в Хабаровск, созвал там совещание всех местных воинских начальников и пригласил туда же атаманов Амурского и Уссурийского казачьих войск. Он мне, когда то совещание описывал, сильно смешно у него получалось, только чую, там ему было вовсе не до смеха. Воинские начальники в один голос твердят: нет у нас в гарнизонах лишних солдат. Выделим – ослабим оборону. Вадим на атаманов: а вы чего примолкли? Те мнутся. Мы, мол, против власти не шли, когда нас Семёнов звал, но и против братьев наших тоже не пойдём. Ладно, говорит Вадим, поступим так. Вы, говорит он военным, как хотите, но бригаду, да с артиллерией, мне наскребите! А дыры, что в гарнизонах образуются, мы на время рабочими дружинами закроем. Теперь вы, повернулся он к казакам. Если считаете, что вольны отказаться воевать с забайкальцами – бог вам судья! Но только когда мы "братьев" ваших с железной дороги собьём, взять её под охрану вы будете обязаны! На том и порешили. Вскоре из Хабаровска в сторону Читы выдвинулся экспедиционный корпус, состоящий из двух полевых бригад: "кошкинской", и той, что вояки насобирали, при двух бронепоездах и с артиллерией. Стали забайкальских казаков с железной дороги сбивать, как в игре в городки фигуры битой сбивают. Собьют и дальше идут. А на их место амурские да уссурийские казаки встают. Воевать против них забайкальцы не посмели. Пробовали разагитировать, но успеха не добились. В общем, к прибытию корпуса Слащёва железная дорога на всём протяжении была взята под контроль. Ну а корпус Слащёва, когда выгрузился, начал наступление на казачьи станицы. А в корпус Слащёва входил ещё конный корпус, собранный из казаков Дона, Кубани, да Терека. Командовал тем корпусом Семён Михайлович Будённый. Мне про него ещё отец рассказывал. Нехорошо он о Будённом отзывался. Я в причину из вражды не вникала. Что-то они во время Первой мировой войны не поделили. Так вот, "будёновцы", сказывают, пуще остальных мятежников били. Выходит, не всякий казак казаку брат… Кончилось всё вблизи родной станицы Семёнова. Зарубил в бою атамана Будённый, своей собственной рукой зарубил. А потом приказал труп на станичной площади повесить, а рядом двух ближних помощников Семёнова. Больше никого из казаков не казнили. Некоторых, правда, арестовали, а в основном пороли и отпускали.
Когда корпус Слащёва двинулся в обратный путь, Будённый и сколько-то там казаков в Забайкалье остались. Чуть позже выбрали Будённого новым Забайкальским атаманом.
Всё, что я вам сейчас рассказываю, это я потом узнала, а тогда только краем уха про все эти дела слышала. Потому, когда Вадим меня упредил, что на обед у нас будет казачий атаман сотоварищи, я нисколько не насторожилась. Это уже за столом, когда увидела рядом с Будённым своего ближнего родственника, мне прям нехорошо стало. Извинилась я тогда перед гостями, сослалась на внезапную хворь, и ушла из-за стола.
А на следующий день опять Будённый явился, на этот раз один. Вадим его встретил. Я к гостю не вышла, осталась у себя. Через некоторое время заходит Вадим и говорит, чтобы я вышла к Будённому. Тот, мол, зла мне не желает, но хочет про отца рассказать. Как тут не выйти? Вышла. Поздоровалась. Будённый со мной ласково говорил, всё землячкой называл. А про отца сказал, что был он в том бою ранен и попал в плен. Его вылечили, потом судили. Приговорили к десяти годам лагерей. А про место, где отец свой срок отбывает, Будённый ничего не сказал, сослался на то, что сам этого не знает.
Тогда Вадим обратился к начальнику Приморского НГБ. Где-то через месяц иду я по улице, рядом притормаживает автомобиль. Открывается дверца, а из салона смотрит на меня тот самый, из НГБ. Что вы, говорит, Любовь Родионовна, ноги сбиваете, давайте я вас подвезу. Я смекнула, что к чему, и села в автомобиль. Оказалось: всё верно, "товарищ" завёл разговор об отце. Всё рассказал: и где сидит, и как себя чувствует, а потом попросил меня, пока отец в лагере, ни через Вадима, ни через кого другого, больше не пытаться влиять на его судьбу. Сказал, так будет лучше для всех.
- Так вот почему ты мне про это не рассказала… - произнесла Наташа. - Нынче же поговорю с Николаем!
- Не надо, - попросила Любаня.
- Не надо, - повторила за ней я.
- Ну с тобой, положим, ясно, - кивнула Наташа в сторону невестки. - А ты-то почему такое говоришь? - это уже мне.
- Да потому, - отвечаю, - подруга, что в чём-то тот "товарищ" из Владивостока прав. В этом деле не надо волну гнать. К нему требуется тихой сапой подбираться.
- А ты это сможешь? - спрашивает Наталья.
Ухмыляюсь: – Обижаешь, подруга! - И к Любане: – Выкладывай все данные, что у тебя на отца есть!
1925 год
Как и следовало ожидать, результат моих изысканий проявился не сразу. Лишь в апреле 1925 года в моём телефоне прозвенел нужный звонок…
- На Соловки? - удивился Глеб. - За какой надобностью?
- Да вот, понимаешь, выяснилось, что у меня неиспользованных отгулов поднакопилось, хочу их с пользой провести.
Глеб заглянул в мои невинно хлопающие ресницами незамутнённые глаза, не увидел там никакого двойного дна, исключительно по причине их бездонности, после чего пожал плечами.
- Дело, конечно, твоё, но если хочешь знать моё мнение, лучше бы тебе махнуть на юг!
- Почему? - поинтересовалась я.
- Там море теплее!
- А что мне это даст, если купаться всё одно нельзя?
- Разве? - удивился Глеб. - Хотя… начало мая… пожалуй, ты права! Ну тогда тебе точно одна дорога – на Соловки!
Катер пришвартовался у причала. Мне подали руку, помогая перейти по трапу на деревянный настил. Я не буду описывать здешнюю природу, на то без меня охотников пруд пруди. Замечу только, что она (природа) столь же сурова и прекрасна, как и я сама.
Настоятель Соловецкой обители архимандрит Вениамин принял меня без задержки, ждал, наверное. Разговор у нас получился коротким, в конце настоятель спросил:
- Вы, Ольга Владимировна, погостите у нас?
- Нет. Как только поговорю с человеком, ради которого сюда прибыла, сразу отправлюсь в обратный путь.
- В таком случае, Благослови Вас Господь!
Мужчина в монашеском одеянии встал передо мной, смиренно склонив голову.
- Здравствуйте, Родион Яковлевич! - произнесла я.
Весь обратный путь от Соловков до Петрограда я размышляла о том, что сообщить Любане об отце? Написать, что теперь он свободен? А смена лагеря на монастырь – это свобода? По мне так больше похоже на пожизненное заключение. А как она воспримет известие о том, что отец благословляет её и внуков, но видеться не желает. Мне он такое решение объяснил очень просто: боюсь навлечь несчастье на новую семью дочери. И, что самое обидное, есть, Ёшкин каравай, в его словах сермяжная правда!
Не знаю, сколько бы я так маялась, когда бы в процесс не вмешался Ёрш.
Председатель КГБ СССР Николай Ежов на правах друга семьи (фактически родственника) захаживал в наш дом без церемоний. Вот и сегодня явился не зван, но встречен был, как всегда, радушно. Пока я накрывала на стол, мужчины уединились в кабинете мужа, и, как я потом поняла, сплели против меня коварный заговор. Глебу в их плане отводилась простая роль: как бы само собой оставить меня с Ершом наедине. И когда такое случилось, Ёрш сразу взял корову (ну не быка же?) за рога.
- Ты же слышала о том, что я лечу в командировку во Владивосток? - спросил Ёрш.
- Разумеется, - ответила я, - я же не глухая.
- Значит, могу взять на себя миссию сообщить Любе об отце.
- Как ты… - начала я и осеклась. Вон оно, значит, что…
- А ты всерьёз полагала, что можешь втайне обтяпывать свои делишки за спиной Конторы? - поинтересовался Ёрш.
Честно сказать, я много чего о себе полагаю, но в данном случае о том лучше промолчу, насуплюсь и помолчу.
- И чего ты надулась, как мышь на крупу? - Ёрш смотрел на меня, как учитель смотрит на провинившегося школяра. - Никто ведь тебя ни в чём не обвиняет. Скажу больше, ты молодец!
Правда? Впрочем, это я и сама знаю, но приятно услышать лишний раз со стороны.
Увидев улыбку на моём лице, Ёрш облегчённо вздохнул.
- Другое дело! Теперь давай поговорим серьёзно. Ты тогда рассудила верно. Некоторые вопросы лучше начинать решать снизу. Когда инициатива карабкается снизу вверх, она приобретает статус народного мнения. И если в народе зародилось мнение о несовершенстве существующей пенитенциарной (уголовно-исполнительной) системы, то власти к этому следует, как минимум, прислушаться. И тут подворачивается под руку этот соловецкий монах – отец Вениамин, кажется? - который предлагает разрешить тем заключённым, которые того пожелают, часть срока провести за стенами монастыря. А почему нет? - решили мы. С уголовниками, пожалуй, погодим, а вот на политических вполне можно попробовать. Тем более что это выгодно и государству и церкви. В государстве сократится число политзаключённых, а церковь увеличит число монахов. И почему не начать с отца Любы? Тем более что половину срока он уже отсидел?
- Так вы что, ждали, пока он эту самую половину отсидит? - возмутилась я. - Да ты знаешь, какие в монастыре суровые условия? Любой лагерь обзавидуется!
- Не горячись, - стал гасить моё благородное негодование Ёрш. - Ничего мы не ждали. Просто шестерёнки в государственном аппарате крутятся медленно. Ты ведь не забывай, исполнение наказания к моему ведомству отношения не имеет.
- Ладно, - кивнула я, - считай, что оправдался. И что, теперь многие "политические" получат возможность уйти в монахи?
- Разумеется, нет, - ответил Ёрш. - Отец Любы возглавил этот список лишь благодаря твоей активности, считай, в качестве эксперимента. А теперь туда (в список) будут попадать только самые достойные.
Кто и как будет определять, кто достоин, а кто нет, я уточнять не стала…
КОДЕКС ЗВЕЗДЫ
1933 год. Москва
Воробьёвы горы
Петлявшая по лесу тропинка в этом месте заканчивалась. Если рискнёшь, сделаешь ещё хоть один шаг, можешь не удержаться на краю крутого обрыва, сорвёшься, полетишь вниз к Москве-реке, костей не соберёшь…
Вот только зачем куда-то идти, если ты уже пришёл, если открывается перед тобой простор необозримый, и весь он до самого горизонта заполнен одним только городом, имя которому Москва.
- Папка, как здесь здорово!
Жехорский посмотрел на счастливое лицо дочери, и уголки губ невольно раздвинулись в доброй улыбке. Им редко доводилось куда-то выбираться вдвоём. Этим летом так почти и не виделись. Сначала Анна-Мария гостила в Петрограде, потом подоспела путёвка в "Артек". Её отец, Секретарь Госсовета, в год Президентских выборов об отпуске вообще не помышлял. Но на этот день Жехорский заранее запланировал после обеда свободное время, которое без остатка и сожаления посвятил дочери.
Анна-Мария забрала из рук отца тяжёлый морской бинокль и стала рассматривать город в многократном увеличении.
"Когда же она успела вырасти? - думал Жехорский. - Вот и пионерский галстук сносила. Теперь носит на груди – Господи, у неё уже наметилась грудь! - "молодогвардейский" значок ("Молодая гвардия" – молодёжная организация партии эсеров). Позади Средняя школа. Завтра первый день учёбы в Старшей школе. Инженером быть не захотела, выбрала гуманитарное направление. Ну и правильно!"
- Папка, а я нашу новую квартиру разглядела! - похвасталась Машаня.
- Молодец! - похвалили Жехорский, хотя прекрасно понимал: привирает. Нет, саму стройку в начале Кутузовского проспекта отсюда рассмотреть, да ещё в бинокль, конечно можно, но чтобы квартиру…
- Папка… - голос Анны-Марии чуть заметно дрогнул. - А мама любила здесь бывать?
Жехорский привлёк дочь, и та сразу к нему прильнула.
- Честно говоря, не знаю. - Жехорский невольно кинул взгляд на золотые купола Новодевичьего монастыря. - Боюсь, что она вообще про это место не знала. Мы ведь, когда её не стало, в Петрограде жили.
Какое-то время они стояли молча, любуясь открывающимся видом. Потом Машаня спросила:
- Папка, ты не знаешь, зачем по лесу геодезисты шастают?
- Если ты имеешь в виду тех, что попались нам по дороге сюда – знаю, - улыбнулся Жехорский. - Они площадку под строительство университета намечают.
- В Москве собираются строить ещё один университет? - удивилась Машаня.
- Нет, мы просто собираемся вынести существующий университет за пределы Садового кольца, - пояснил Жехорский. - Это место – одно из трёх возможных, куда он может быть перенесён.
- Хорошо бы – сюда, - мечтательно произнесла Машаня. - Я бы здесь училась…
- А вот это точно нет, - огорчил дочь Жехорский. - Строительство начнётся не скоро, и к тому времени, когда оно завершится, ты уже закончишь учёбу в университете.
- Жаль, - вздохнула Машаня. Потом как-то странно посмотрела на отца. - Можно, я у тебя спрошу?
- Спрашивай, - разрешил Жехорский.
- Правда, что ты пишешь все указы, а Вавилов их только подписывает?
- Откуда ты извлекла подобную глупость? - удивился Жехорский.
- Из Жанки Каганович! - рассмеялась Машаня. - Она меня ещё "кардинальшей" дразнит. Сказать, почему?
- Не надо, - отказался Жехорский.
О том, что заместитель председателя Государственного Транспортного Комитета СССР (ГТК) коммунист Лазарь Каганович в числе прочих недоброжелателей за глаза называет его "серым кардиналом" при Президенте СССР, ему было известно.
- Права твоя Жанка только в одном. - Жехорский взглянул на дочь. - Составлением текста указов занимается не один Президент. Для этого у него есть большая группа помощников, и я среди них. Но подписывает указы Николай Иванович сам, никто в это время у него за спиной не стоит, и уж тем более рукой его не водит. Усекла?
- Усекла! - кивнула Машаня.
- И давай-ка ты Жанку поменьше слушай, - посоветовал Жехорский.
- Так я и не хочу слушать, - вздохнула Машаня, - да приходится: она ведь за соседней партой сидит. Папка, ответь, почему её отец на тебя так сердит, вы ведь одно дело делаете?
- А с чего ты взяла, что он сердит на меня? - удивился Жехорский. - Нет, дочь, это он на себя сердит. Не понимает в полной мере Лазарь Моисеевич того дела, которое делает, а впотьмах-то работать кому уютно? Вот и сердится. А поскольку признавать этого не хочет, то и ищет виноватых вокруг себя. Не было бы меня, нашёл бы кого другого.
- А заменить его разве нельзя? - спросила Машаня.
- Вот вырастешь, выучишься и заменишь! - отшутился Жехорский. Потом решил сменить тему разговора: – Ответь-ка мне вот на какой вопрос, - обратился он к Машане, - что ты думаешь о Соединённых Штатах Америки?
- Это наш самый большой торговый партнёр и самый непримиримый идеологический противник! - не задумываясь, выпалила Машаня.
- Молодец, вызубрила, - похвалил Жехорский, - и в чём эта самая непримиримость состоит?
- В том, что у американцев на первом месте стоит жажда наживы, а у нас – жажда знаний. Папка, кончай меня экзаменовать!
- Уже кончил, - поспешил успокоить дочь Жехорский. - Тем более что ответила ты верно. То, что американцы – безусловно, великая нация – попутали приоритеты и поставили наживу впереди знаний – это их большая тактическая ошибка. Заметь, дочь, тактическая! А вот в стратегии мы с ними почти во всём совпадаем. И у нас, и у них основным государственным приоритетом является Кодекс Звезды.
- Кодекс Звезды? - удивилась Машаня. - Никогда не слышала…
- И ни от кого, кроме меня, не услышишь, - подмигнул дочери Жехорский, - потому что я его сам придумал.
- Расскажи! - попросила Машаня.
- Да там всё очень просто. Я имею в виду, Кодекс Звезды очень прост: светить всем!
- И это всё? - удивилась Машаня.
- А чего больше-то? В переложении на государство это означает предоставление равных прав и свобод всем, в этом государстве рождённым, всем без исключения!
Машаня задумалась, потом в сомнении покачала головой:
- Но ведь и у них – я имею в виду негров – и, если присмотреться, у нас, существует неравенство. Откуда оно в таком случае берётся?
- Вот! - поднял палец к небу Жехорский. - Откуда неравенство… Я ведь не зря давеча сказал "рождённый". Человек под Кодексом Звезды рождается свободным. Свободу он начинает терять потом. Против воли: из-за цвета кожи, классовой принадлежности, и т. п. Или добровольно: в основном, из-за лени, хотя тут можно долго спорить, и найти, в конце концов, ещё тысячи причин.
Но главная причина неравенства состоит в ненадлежащем исполнении основного закона государства, если этот закон соответствует Кодексу Звезды.
Машаня разочарованно вздохнула.
- Папка, я, честно говоря, не улавливаю разницу: с Кодексом Звезды, без Кодекса Звезды, если потом всё равно найдутся те, кто всё испортит.
- Не скажи, - покачал головой Жехорский. - Под Кодексом Звезды всегда остаётся шанс, что всё когда-нибудь наладится, а без него – полная безнадёга. Простой пример. Ты знаешь, что такое фашизм?
- Ну да – не очень уверенно ответила Машаня. - В Италии, и, кажется, в Германии…
- Добавь сюда ещё Японию, - посоветовал Жехорский. - там, если не по названию, то по сути, то же самое. А именно: превосходство одной расы над другими, неприятие всякого инакомыслия, идолопоклонничество и прочие антидемократические "прелести". О причинах возникновения этой плесени на теле человечества много говорить не буду, скажу только: они есть, они объективны, в них надо разбираться, чтобы они не возникали впредь.
- Но пока эта, как ты её называешь, плесень, только распространяется, или я не права?