Утром его разбудили непонятные, радостно-озадаченные чертыхания и грохот упавшего жестяного ведра, стоявшего в уголке рядом с входной дверью в квартиру, – все это вместе сработало не хуже корабельного ревуна. В результате Савва увидал своего офицера в чем мать родила, зато с "рокотом" в руке. А князь поглядел вначале на руки, нежно обнимающие его дорожный баул, потом на самого денщика, даже в лежачем положении умудрившегося вытянуться по стойке "смирно", ну а затем освидетельствовал старое мусорное ведро, прочно застрявшее на ноге Савватея.
– С возвращением, Александр Яковлевич!
– Ну, Савва-а-а!
Александр не удержался и от души зевнул, едва не переклинив себе челюсть, после чего щелкнул предохранителем на пистолете, перехватил за ствол и всласть почесал спину. Глянув на настенные часы, он опять зевнул и поплелся приводить себя в порядок. Через полчаса, садясь за уставленный тарелками стол, князь не смог удержать короткий смешок – Савва изо всех сил делал вид, что ничуть не удивился, обнаружив на кителе в шкафу новенькие погоны штаб-ротмистра. Сил хватило ненадолго, и всего через пять минут денщика прорвало:
– Александр Яковлевич, а как это, а?
– Очень точный вопрос, и главное – понятный. Ты разве не знаешь, Савватей, что чем ближе к большому начальству обретаешься, тем быстрей чины растут? При определенной удаче, конечно. И все на этом! Поведай-ка мне лучше, как у нас на заставе дела обстоят? Мне в штабе сказали, что тишина и никаких происшествий?
– Да где тама тишина. Почитай, каждый день постреливают.
Офицер досадливо поморщился и поторопил замолчавшего денщика:
– Давай все по порядку, с того времени, как я отъехал из Олькуша.
Слушая Савву, князь без аппетита ковырялся вилкой в остывшем омлете, а потом и вовсе отложил ее в сторонку. Новости не радовали, одним словом. Ротмистр Розуваев (чтоб его "контрабасы" залюбили насмерть) воспользовался подвернувшейся возможностью (один офицер отсутствует, второй во всем подчиняется) и навел-таки порядок. Свой. И даже добился заметных результатов: например, строевая подготовка у нижних чинов поднялась на должную высоту, позволяющую в абсолютно любой момент и без особых проблем провести маленький парад или хотя бы смотр. И несение караульной службы стало почти образцовым, с точки зрения действующего устава. Особенно радовала и ротмистра, и каптенармуса заметная экономия патронов, появившаяся, разумеется, не на пустом месте, а после приказа стрелять только в случае самой крайней необходимости, то есть когда нарушитель совсем уже распоясался и на словесные уговоры не реагирует. Про то, что большинство этих самых нарушителей при виде дозора вначале стреляет, а потом убегает (это если их было немного), или подбирается поближе, чтобы попасть уже наверняка, ротмистр, видимо, не знал. А может, и не хотел знать. Зато он не ленился лично расследовать каждый случай "необоснованного перерасхода боеприпасов" и отправлять виновников на трехдневный отдых в отрядную гауптвахту, расположенную в холодном и сыром погребе. Особенно часто там отмечались ветераны и старший унтер второго взвода. Командиру заставы не понравилось то, что они на личные деньги приобрели две сотни патронов и пытались пользоваться ими по назначению, отстреливая обнаглевших несунов. Последние же не сразу поверили в свалившееся на них счастье: сначала исчез непонятно куда обладавший мрачноватой славой поручик Агренев, затем новый командир заставы приказал в них не стрелять, вернее, приказал не стрелять в сторону сопредельного государства, но разница была невелика. А поверив, стали все больше наглеть, безнаказанно обстреливая дозоры и свободно шастая по приграничной полосе. Пока солдат сильно выручал устроенный в прошлом году "ландшафтный дизайн": все удобные подходы к линии дозоров были или завалены буреломом до полной непроходимости, или представляли собой отлично просматриваемое место, и чтобы подобраться вплотную, требовались незаурядные способности к маскировке или мимикрии, что практически было одним и тем же. Так что раненые хоть и были, но всего двое: у одного пуля застряла в плече, и все кончилось благополучно, а второй – конный объездчик – неудачно спрыгнул с подстреленного коня, заработав сильный ушиб копчика и легкое, но болезненное растяжение.
"Что не смогли сделать купцы-делавары и контрабандисты, легко сделал Григорий свет Анатольевич. Одним росчерком пера на тексте приказа перечеркнул все мои старания".
– Ладно. Пора мне уже и в канцелярию отправляться, наверняка ротмистр порадуется моему возвращению на службу.
И точно – командир заставы так воодушевился, увидев штаб-ротмистра Агренева, что невольно поперхнулся своим утренним чаем и минуты две надсадно кашлял, заглушая тем самым негромкий голос своего так неожиданно объявившегося комвзвода-два. Не обращая внимания на такие мелочи, Александр спокойно закончил доклад, радушно поприветствовал вытаращившегося на него корнета Дымкова (вот уж кто обрадовался по-настоящему), после чего уселся за стол и подтянул к себе поближе подставку с чернильницей и нетолстую пачку писчей бумаги. Одинаково удивленные ротмистр и корнет с всевозрастающим недоумением разглядывали князя, пока тот быстро что-то выводил на белой глади листа. Наконец молчание нарушил молодой офицер:
– Александр Яковлевич, от всей души поздравляю вас с очередным званием! Не поведаете ли нам, как вас приняли на конкурсе? Как все прошло? Каков результат ваших странствий?
– Благодарю, Игорь Владиславович, и надеюсь, что вы непременно вскоре меня догоните в чинах. Прошло все хорошо, винтовку мою довольно быстро приняли на войсковые испытания.
Говоря это, штаб-ротмистр закончил писать и поставил последнюю точку, еще раз перечитал, кивнул сам себе и расписался. Не успел корнет спросить, над чем же таким срочным трудился его сослуживец, как тот встал, сделал два шага и положил перед непривычно молчаливым ротмистром Розуваевым оформленный по всем правилам рапорт с прошением об отставке с действительной военной службы, после чего продолжил рассказ:
– Собственно, я думаю, через полгода станет известен явный фаворит конкурса. И очень надеюсь, что им будет…
Краем глаза Александр наблюдал за командиром. Тот сперва не поверил собственным глазам (даже зажмурился на мгновение), но после того, как в третий раз перечитал прошение, медленно и неторопливо, до него все же дошло, что он держит в руках. После чего, видимо опасаясь, что поручик… штаб-ротмистр Агренев передумает, ротмистр, не прощаясь, вышел из канцелярии, бережно укладывая драгоценный лист бумаги в специальную папку для официальных документов.
– Капитан Мосин, Сергей Иванович, и его винтовка МАг.
– Как?! Вы желаете победы не для себя, а для соперника?
– Ну какой же он мне соперник, Игорь Владиславович? Скорее соавтор. Винтовка системы МАг означает – винтовка системы Мосина – Агренева, так что…
Полюбовавшись спиной командира заставы, мелькнувшей в воротах отрядной конюшни, Александр невинно поинтересовался.
– Ежели не секрет, а куда это Григорий Анатольевич так заторопился? Или ему сегодня велено на доклад?
– Признаться, в точности не уверен. Да нет, сегодня по плану были очередные экзерциции на плацу. Право, я сам в недоумении. А как вам столица?
– Вы знаете, я почти все время провел вдали от нее – то на полигонах Офицерской стрелковой школы в Ораниенбауме, то в оружейных мастерских. Вот разве что успел приобщиться к высокому искусству балета.
Через час князь закончил общение с изнывавшим от неожиданного приступа любопытства (приправленного самую малость завистью, но не черной а, так сказать, белой) корнетом и вышел на крыльцо, направляясь в "свою" казарму. Каждый встреченный им солдат очень четко отдавал воинское приветствие и так искренне радовался его возвращению, что у Александра даже немного защемило на сердце. Офицер в очередной раз задумался: правильно ли сделал, что подал в отставку? Здесь он свой, знает всех и все знают его.
"А там – большой мир и большие возможности. Тем более что почти все ветераны рано или поздно уйдут за тобой и к тебе! Так что не распускаем сопли и помним правило: сделал – не жалей. Однако и расставаться с ротмистром просто так нельзя, мусор за собой надо будет убрать обязательно. Время есть, что-то да придумается. Пускай строевой подготовкой каких-нибудь поляков или чухонцев радует, колобок на ножках".
В казарме второго взвода на него поначалу не обратили никакого внимания: дверь открылась-закрылась без скрипа и шума, в прихожей было темновато. А потом у одного из солдат при виде своего любимого командира от неожиданности разжались руки, и на пол громко брякнулся тяжеленный утюг из чугуния, битком набитый багрово рдеющими угольками.
– Яго благородия вернулися!
Недоверчиво-счастливое лицо Григория, довольные улыбки солдат и радостный гомон подтвердили Александру то, что он и так знал – его здесь ждали.
Нормально поговорить с Гришей удалось только вечером, на квартире у князя. Пока денщик суетился, расставляя многочисленные тарелки, Александр распотрошил пару свертков и достал давно заготовленные подарки. Усадив всех за стол, чему никто и не сопротивлялся, он начал раздачу "слонов":
– Савва! Вот Марысе твоей отрез на платье, а это конфеты шоколадные дочке. Ну а тебе табаку привез хорошего, крепкого да душистого – "Капитанский" называется. А то от твоей махры даже мыши в подполе кашляют. Ну а ты, Григорий, примерь давай обновку-то!
Унтер ненадолго скрылся в соседней комнате, откуда вышел походкой зомби. Вместо привычной формы на нем оказалась одежда… гражданского образца. И выглядел он в ней очень даже неплохо – как работник какой-нибудь конторы в столице, вполне преуспевающий на службе и имеющий возможность позволить себе потратить целых тридцать пять рублей на хороший, добротный темно-серый костюм-тройку. Вот только борода немного портила вид, но ее ведь и подровнять чуток недолго.
– Эт чего, мне?
– Ну не мне же? Садись давай.
Милосердно подождав, пока его собеседники и некоторым образом собутыльники (Григорий для обретения утраченного душевного равновесия выпил стаканчик хлебного вина, словно простую воду, а потом и повторил процедуру разок) ощупают, огладят и даже укусят свои подарки, князь объявил:
– Я подал в отставку.
В отличие от недоверчивого ротмистра, Савватей и Григорий ему поверили сразу. Только отреагировали по-разному: денщик открыл-закрыл рот, после чего заметно сгорбился и приуныл, а унтер покосился на графинчик с водкой и невозмутимо уточнил:
– А мы теперь как?
– Вы? Вы за мной. Дел много предстоит сделать, а кому мне верить, как не вам?
– Ну… это оно конечно. Куда ты, командир, туда и я – вот и весь мой сказ!
– Ну а ты, Савва?
От волнения тот пошел красными пятнами по лицу, но все же смог выдавить из себя обреченно-угрюмое:
– А Марыся с Улькой?
– И их не забудем и к хорошему делу пристроим – будут работать твоей женой и дочкою.
– Тогда по гроб жизни я вам… Христом Богом клянусь!
– Все-все, я понял. Тогда так. Подавайте в отставку, вам все быстро устроят. Это мне невесть сколько ждать. И готовьтесь навестить родню. Ты, Савва, говорил как-то, что из Вологодской губернии будешь родом?
– Так точно, из села Опалихино, что в Грязовецком уезде.
– Вот там и будешь жить и выполнять мое поручение. Подробности позже узнаешь. Но думаю, что тебе все понравится.
– С тобою, Гриша, потом поговорим. Может, и мне с тобой поехать удастся, на родных твоих поглядеть, житье-бытье казацкое.
На следующий день, прямо с утра, на заставу прибыл подполковник Росляков, с ходу попросивший-приказавший оставить его наедине со штаб-ротмистром Агреневым.
– Александр Яковлевич, ваш непосредственный командир вчера меня изрядно озадачил вашим рапортом. Вы не раскроете причины вашего… столь неожиданного решения?
Пока князь пересказывал (почти слово в слово) то, что он до этого уже успел повесить на уши начальнику штаба бригады, его собеседник задумчиво кивал и непроизвольно подкручивал свои усы, а дослушав, деликатно уточнил:
– Это все причины? Вы знаете, до меня дошли слухи о некотором недопонимании между вами и ротмистром…
"Ну надо же, и у этого есть свой дятел на заставе! И наверняка писарь, больше никто тот наш разговор не мог услышать. Нда. Интересно, а кому каптенармус постукивает? Толкушкину или таможенникам? Надо скорее своей СБ обзаводиться, пока на фабрике все тайными агентами полиции не стали".
– Ну что вы, Валериан Петрович, это к делу никоим образом не относится! Уверяю вас, что мое решение принято под впечатлением от общения с членами Комиссии по выработке нового оружия. Особенно с его превосходительством генерал-лейтенантом Чагиным. Николай Иванович неоднократно выражал свое неудовольствие сложностью конструкции и изрядной тяжестью творения господина Хайрема "максима" и обещал мне некоторое содействие, если я решу заняться этим вопросом.
"Вернее, это я "случайно" проговорился в присутствии трех генералов, но интереса так и не дождался. Вот интересно, если бы я выкатил уже готовый "станкач" и пригласил их всех в соавторы – что бы мне на это сказали? Что-то я отвлекся".
– Вот как? Александр Яковлевич, а ведь ваш чин дает право на командование заставой. Вы и от этого хотите отказаться?
С заставы подполковник уехал слегка раздраженным: все его попытки оставить на службе молодого и очень перспективного офицера потерпели полное фиаско. А князь спустя полчаса после отъезда Рослякова отправился в компании с унтером на заросший травой полигон – отвести душу. Еще спустя полчаса и две сотни патронов туда заявился румяный (или несильно багровый?) ротмистр Розуваев.
– Штаб-ротмистр, потрудитесь прекратить! Ежели вы запамятовали, я наложил запрет на проведение здесь любых стрельб.
– Каюсь, господин ротмистр, забыл. Но исключительно потому, что приказ был отдан в устной форме. Возможно, во избежание недоразумений, он появится в письменном виде?
Розуваев покачался на каблуках и процедил сквозь зубы:
– Появится.
– Как только он появится, я сразу же начну его выполнять. А пока… унтер!
Григорий сделал три гигантских шага и оказался напротив своего командира.
– Здесь, ваше благородие!
– Установить новые мишени!
– Есть! Разрешите приступать?
Приказ появился уже через сорок минут – именно столько времени понадобилось ротмистру, чтобы добраться до канцелярии, наорать на писаря, составить приказ и послать вестового на полигон – ознакомить своего подчиненного с ним под роспись. Спустя день появился приказ о запрете на обучение грамоте нижних чинов – Александр стал страдать избирательной амнезией и не помнил ничего, что ему приказывали на словах. Затем еще один – и личные тренировки по рукопашному бою пришлось прекратить. Рядом с заставой. И продолжить в подходящем леске, в двух верстах от Олькуша и семи – от границы. Солдаты второго взвода ничего не понимали, но всей душой болели за своего командира: князь первым же делом отправил своего денщика в Ченстохов за патронами и лично оборудовал десяток надежных тайничков, с тремя боекомплектами в каждом и набором для чистки оружия. Кажется, мелочь, а вот контрабандисты были очень недовольны. Как и ротмистр: вроде и стреляли, а лядунки у солдат полные, нагара в стволах нету и глаза у солдат какие-то… наглые, что ли? Корнет Дымков смотрел на все происходящее и откровенно не понимал, чего добивается его более опытный товарищ, но тоже поддерживал (и не забывал появляться на всех занятиях – даже в ущерб делам службы). В то, что Александр решил просто позлить командира заставы, Игорь не верил и, выбрав удобный момент, поинтересовался:
– Александр Яковлевич, развейте мое недоумение. Чего вы добиваетесь своими действиями?
– Да вроде ничего такого. Ну хорошо, сдаюсь: уж больно грозно вы на меня смотрите. Придется выдать страшный мой секрет.
Корнет не выдержал и засмеялся.
– Князь, право же, с вами не соскучишься. И все-таки?
– Да все просто, Игорь. Хочу, чтобы по моим солдатам не могли безнаказанно стрелять. А милейший наш Григорий Анатольевич своими действиями на посту командира Олькушской заставы меня несколько… разочаровал. Вот я и огорчаюсь… по-своему.
– М-да-с… новые порядки… не совсем, да. Будем надеяться, что все вернется на круги своя.
– Ну, я не надеюсь, я это твердо знаю. Ротмистр Розуваев своими приказами оказал себе же дурную услугу: боеготовность Олькушского отряда понизилась, перехват нарушителей уменьшился, да практически прекратился – они теперь попросту убегают прочь, прекрасно зная, что по ним стрелять не будут. Следовательно… А вот скажите мне, Игорь Владиславович, сколько конфисковали контрабанды за последние два месяца? Учитывая при этом, сколько перехватывали ранее, в прошлом году.
Корнет озадаченно пожал плечами и примерно минуту сосредоточенно размышлял, после чего с нотками удивления выдал:
– Почитай, и нет ничего. Разве что позапрошлое задержание в мое дежурство. А вообще вы правы – мелочь всякая, даже не стоящая упоминания! Но я полагал, что это следствие ваших фортификационных усилий, в некоторых местах не то что лошадь – человек не пройдет.
– Ну, было бы желание пройти… Просто старый состав несунов сильно прорежен, а новый и непуганый еще только осваивается. Так что все еще впереди.
– Право же, Александр Яковлевич, на мой взгляд, вы излишне пессимистичны!
– Время покажет. Так вот, ротмистр уже вызвал недоумение у господ таможенников, а вкупе с последними приказами, вернее, правильным их толкованием, очень возможен перевод Григория Анатольевича куда-нибудь подальше от Олькуша, где он наконец-то в полной мере сможет раскрыть свои несомненные таланты строевого командира. А там, глядишь, и признание заслуг его… настигнет.
Как Александр и предсказывал, первым дембельнулся его денщик. Тем же вечером князь выдал Савве обещанные подробности вместе с инструкциями.
– Село у тебя большое?
– Ну так! Почитай, дворов двести будет, а может, и поболе. Я уж давненько своих не навещал.
– Вот и отлично. Ты теперь не солдат-отставник Савва, а губернский представитель РТК, господин Савватей… Напомни-ка мне свое отчество.
Денщик, находясь в изрядном удивлении, все же привычно напомнил имя своего отца:
– Елпифидорович. А это чего такое – ну, чего я там буду представлять-то?
– Российская торговая компания. Принадлежит мне, как сам понимаешь.
– И это чего я должен буду представлять? Александр Яковлевич, ну какой из меня этот… а?
– Какой надо! Как прибудешь на свою малую родину, первым делом озаботься нормальным жильем, чтобы не было стыдно. Да вот хоть меня в гости позвать. Потом… а у тебя родни-то много?
– Да. Почитай, полсела будет.