Море - темное море, на котором видны ослепительно белые, словно подсвеченные снизу барашки. Небо на востоке, в сторону Гурзуфа и Массандры, глубокое, почти черное, а на западе - красно-лиловое, полосатое. Вдали, на границе моря и неба, совсем черный, четкий хищный силуэт миноносца "Керчь", который набирает скорость, уходит к Севастополю. И как бы парящая в невесомости в центре этой композиции - девушка в длинном, не модном уже, но элегантном пальто и без шляпки. От непрочности и ненадежной легкости фигурки нетрудно вообразить, что новый порыв ветра сейчас сорвет ее с набережной и кинет туда, где волны разбиваются о камень.
Коля поймал себя на том, что идет к одинокой девушке, охваченный желанием схватить ее, удержать, увести от опасного края моря.
Девушка неожиданно обернулась. Ее лицо на таком расстоянии виделось белым треугольником. Коля сразу замедлил шаги - он не хотел испугать девушку.
Та, будто поняв, что намерения Коли безвредны, снова стала смотреть на волны. И тут Коля увидел, что на обширной и доступной всем ветрам сцене появился еще один актер.
Очевидно, тот человек вышел из освещенного ресторана или гостиницы дальше по набережной. Завидев девицу, он направился к ней широкими уверенными шагами, как капитан Скотт к Южному полюсу, и в первое мгновение Коля решил было, что человек знаком девушке и даже договорился с ней о встрече в таком неуютном месте, как набережная. Но по мере того как человек приближался к девушке, та начала волноваться повернулась спиной к морю и смотрела то на Колю, то на человека - словно оказалась между двух огней. Коля к собственному удивлению понял, что он все еще идет к девушке, и заставил себя остановиться - столь очевиден был ее испуг.
Девушка все быстрее шла вдоль края причала прочь от Коли и неизвестного, Она направлялась к мостику через речку, в сторону рынка.
Коле, которому стало зябко, повернуть бы назад - что за дело ему до девиц, рискующих честью на пустынной набережной, - но он увидел, как целенаправленно и равномерно - с равномерностью паровоза - неизвестный повернул за девушкой. И тогда Коля тоже пошел следом. Правда, на значительном расстоянии.
Девушка шла все быстрее, потом мелко и небыстро побежала.
Коле почему-то показалось, что девушка похожа на Лиду. Разве не здесь они когда-то познакомились - она гуляла по набережной с подругой Маргаритой, а он был один в белой летней студенческой тужурке, на которую, будучи лишь гимназистом, не имел никакого права… Как давно это было! Еще до войны, еще тогда, когда набережная была щедро освещена и заполнена шумной толпой гуляющих.
Неизвестный перешел на бег и догнал девушку у одиноко горящего фонаря. И только тогда Коля окончательно уверился в том, что тот человек не только не знаком с девушкой, но наверняка это грабитель или насильник. Он схватил девушку за руку, и она стала вырываться, но вырывалась слабо и неловко, как маленькая птаха, попавшая в зубы кошке и даже готовая вот-вот смириться со своей смертью.
И тогда Коля побежал на помощь девушке. Он бежал к ней, как бежал бы на помощь Лидочке или своей сестренке Нине. Как цивилизованный человек он должен был спасти девичью честь… так это еще недавно называлось? У меня сохранилась способность видеть мир в свете иронии, подумал он, это хорошее качество.
Девушка неожиданно вырвалась от нападавшего, но ненадолго через пять шагов он догнал ее, схватил за плечи и начал трясти - он кричал что-то, но Коля не мог разобрать слов, потому что их уносил ветер.
Но когда приблизился, услышал слова - неожиданные для слуха, ибо ожидал услышать что угодно - но иное.
- Я тебя давно вижу, жидовня! - кричал мужчина. - Я давно вижу, как ты город поганишь!
Мужчина был без шляпы, у него было мясистое грубое лицо и бобриком подстриженные волосы. На вид ему было немного лет - вряд ли больше тридцати.
Девушка молчала, прядь темных волос упала ей налицо, а потому Коля не смог ее разглядеть.
Мужчина еще раз рванул девушку к себе и, оттолкнув, отпустил - девушка послушно упала на колени.
И тогда Коля, не останавливаясь, тараном врезался на бегу в мужчину. Мужчина от неожиданности ринулся в сторону, но не упал, а удержался на ногах. И тут же обернулся к Коле.
Глаза у него были пьяные, мутные и злые.
- Это что еще происходит! - Голос Коли сорвался, и конец фразы прозвучал высоко, по-детски.
Коля всегда, еще с первых лет гимназии, со страхом относился к любым физическим столкновениям, к дракам или даже мальчишеской возне. Он не был особенным трусом, но любое столкновение вызывало в памяти прошлое - мальчиком его часто и больно бил отец. Бил непонятно за что - вернее всего, за собственные беды и собственную бедность. Соприкосновение с мужчиной вызывало боль и оскорбление.
И еще полгода назад Коля, даже увидев, что обижают девушку, никогда бы не решился вмешаться, он заранее признал бы свое поражение и ушел быстро и тихо; чтобы не привлекать к себе внимания.
Но сегодня все было иначе. Совместилось и воспоминание о первой встрече с Лидочкой, и трогательность девичьего силуэта на фоне зимнего моря, и главное - осознание себя Важной Персоной.
Потому что здесь в Ялте, что подчеркивалось сегодня весь день местными чинами и должностными лицами, - он был начальником, представителем всемогущего Центрфлота и Севастопольского горкома партии большевиков. Не сам он, а идея, которую он олицетворял, была всемогущей. Он играл роль наследного принца в заколдованном королевстве. И в этом королевстве не было места несправедливости и жестокости.
Мысленно Коля увидел гигант-платан и ноги повешенных, видные из-под ветвей - это тоже было доказательством торжества справедливости и его, Коли, могущества.
- Чего происходит? - спросил мужчина со скотской рожей. - А то, что жидам пощады не будет! Понял сука?
Человек говорил с мягким, очевидно, прибалтийским акцентом. Конечно же, он был пьян.
- Молчать, скотина! - закричал Коля и полез в карман черной шинели со споротыми морскими погонами, будто намеревался вытащить оттуда револьвер системы "Наган" с только что присланными из Севастополя патронами.
Пистолета в кармане, конечно же, не было - Коля никогда не носил с собой пистолета, в нем не было столь обычной в его возрасте любви к огнестрельному оружию. Он предпочел бы иметь сейчас за своей спиной двух матросов с Хаджи-бея".
- Это ты брось! - испуганно крикнул мужчина, лицо его покраснело от гнева. Коля шагнул к нему и неожиданно получил удар в лицо - видно, мужчина выставил вперед свой здоровенный кулак, и Коля как бы сам ударился о него скулой.
Он не понял, что произошло - все было слишком быстро, - будто его сбило пушечным ядром.
Мостовая набережной сильно ударила его в спину, отталкивая и заставляя подняться.
Но подняться не было сил, зато слух работал изумительно - каждый шепот, каждое движение были слышны до болезненности.
- Получил жидовский выкормыш?
И Коля понимал, что, выкрикнув эту фразу, мужлан снова затопал вслед за девушкой, лицо которой за последние секунды он успел рассмотреть и запомнить: треугольное лобастое, но с маленьким подбородком большеглазое растерянное губы сжаты, тонкие голубоватые ноздри раздуты, а черные прямые, чуть вьющиеся на концах волосы рассылались, закрывая глаз и щеку.
Мужчина бежал за девушкой - он настигал ее, Коля хотел подняться, чтобы остановить скотину, но ноги его не слушались - они перепугались куда больше, чем голова.
И ему стало все равно, как бывает только в кошмаре. Он знал, что уже не в силах помочь этой девушке…
Догнав девушку, мужлан замахнулся, и Коле казалось, словно это происходит медленно и долго. Медленно поднимается кулак и медленно отклоняется девушка, стараясь избежать удара.
И тут между Колей и мужчиной появился еще один человек.
Коля так и не понял, откуда он взялся.
Высокий, худой человек в длинной кавалерийской шинели и фуражке с сорванной кокардой ловко, как бы походя, раскрытой ладонью ударил мужлана по уху. И тот, громко ахнув, схватился за ухо и, согнувшись, завыл.
- Бородино, Аустерлиц, - произнес Коля, но никто его не услышал… Коля неловко поднялся - болела переносица. От нее по всей голове шел болезненный гул - лучше бы остался лежать… Но нельзя, простудишься, Беккер.
Высокий кавалерист поманил воющего мужчину пальцем, как бы притягивая к себе, И тот покорнейшим образом распрямился и даже по мере сил постарался вытянуться во фрунт. Драма превращалась в анекдот.
Девушка отпрянула на несколько шагов, но совсем уйти не смела, словно обязана была каким-то образом отблагодарить спасителя.
- Ты кто? брезгливо спросил кавалерист. У него была маленькая голова, но крупный нос и глаза. Конечно же, он военный, и говорит, как столичный гвардеец.
Почему-то мужчина принялся расстегивать пальто, достал из внутреннего кармана бумажник, раскрыл и толстыми испуганными пальцами вытащил из него визитные карточки. Молча протянул карточку кавалеристу и другую, после секундного колебания, словно боялся удара, сунул в руку Коле.
Визитка оказалась необычной, Коля такой еще не видел, она была лживой, как сама красная рожа ее владельца. Тонким почерком рондо на визитке было напечатано: "Альфред Вольдемарович Розенберг. Студент Рижского университета". Словно звание студента соответствовало штаб-офицерскому чину.
- И что же вы, - усмехнулся кавалерист - на дуэль меня так вызываете, милостивый государь?
Он поднял руку с визиткой и раскрыл пальцы. Визитка вырвалась из пальцев и, подхваченная порывом ветра, взлетела над набережной светлым осенним листом, затем, сделав круг в вышине, сгинула над черным морем.
Альфред Розенберг смотрел вслед визитке.
Коля спрятал вторую визитку в карман. Может быть, придется еще встретиться с этим человеком.
- И что же, лейтенант, мы с ним сделаем? - спросил кавалерист, дружелюбно оборачиваясь к Коле, И хоть Коля давно уж не носил погонов и не ожидал обращения как к морскому офицеру, ему польстило, что высокий кавалерист угадал его недавний чин и признал в нем своего.
- Пускай катится отсюда, - сказал Коля, стараясь попасть в тон кавалеристу.
- А ну! - прикрикнул кавалерист на Розенберга. - Вы слышали?
Розенберг постарался отдать честь, но был не приучен к военным жестам - получилось комически.
- Спасибо, - сказал он с искренней радостью человека, которому сказали, что зуб драть не обязательно. - Вы чего не подумайте, Ваше Превосходительство!
- Иди, иди, мерзавец!
Розенберг послушно отшатнулся и чуть не налетел на девушку, неподвижно стоявшую в трех шагах от них. Коля видел лицо девушки - беззащитное и жалкое, и надутый молодой густой кровью затылок Розенберга. Видно, девушка что-то заметила во взгляде студента или в движении губ - Розенберг знал, что его лицо скрыто от мужчин. Она закрыла глаза тонкой рукой, пересекла лицо длинными белыми пальцами.
Высокий кавалерист тоже увидел, как Розенберг исподтишка испугал девушку. И хоть их разделило с Розенбергом не менее сажени, он сделал легкий шаг вперед и умудрился, не потеряв равновесия, послать носком сапога молодого мерзавца далеко вперед. Пробежав несколько метров, тот все же не удержался на ногах и следующий отрезок пути, к удовольствию зрителей, совершил на четвереньках. Коля рассмеялся.
Кавалерист тоже смеялся, но девушка засмеяться не посмела, хоть ей хотелось улыбнуться.
- Молодой человек, - обратился кавалерист к Коле. - Могу ли я надеяться, что вы проводите девицу до дома?
- Так точно! - ответил Коля, чувствуя, что в голосе и манере кавалериста было особое качество, которое заставляет людей испытывать радость от подчинения.
- Спасибо, - сказала девушка, глядя в упор на Колю черными глазами. - Большое спасибо вам, господа, вы были очень любезны.
Так как мужчины молчали, не зная, как вести себя дальше, девушка продолжила:
- Этот господин преследовал меня сегодня… он несколько раз подходил ко мне. И оскорблял… Я не жалуюсь, не думайте, в конце концов, я привыкла. И наверное, смогла бы постоять за себя… Но тем не менее еще раз спасибо, и не стоит меня провожать - я живу вон в том доме. Мне осталось сто шагов. Спокойной ночи.
Она запахнула пальто - словно ей стало очень холодно. Потом поглядела на Колю и попрощалась с ним отдельно - так он понял ее взгляд.
Девушка побежала через площадь, через мостик к угловому дому на втором этаже горели два окна. Было еще не поздно, но светились лишь редкие окна.
Электрическое освещение включили только прошлой ночью - до того Ялта провела больше недели без света. Обыватели предпочитали не зажигать огня, не привлекать уличных хищников.
- Ну что ж, - сказал высокий кавалерист. - Очевидно, нам самое время познакомиться.
Он снял тонкую кожаную перчатку и протянул Коле руку.
- Врангель Петр Николаевич, - сказал он размеренно. - Бывший командир Нерчинского казачьего полка.
- Андрей Берестов, - представился Коля, - Я… служу.
- Служите? А раньше что делали? - Врангель насторожился.
Коля ощущал тягучее желание понравиться Врангелю.
- Служили по флоту?
Врангель был одного роста с Колей, но держался столь прямо, чуть откидывая назад небольшую породистую голову, что казался несколько выше.
- Так точно, служил.
- И сейчас служите большевикам?
Вопрос был таким неожиданным, что Коля не успел собраться с мыслями и ответил машинально:
- Служу. В Центрфлоте.
- Приятно было познакомиться, - сухо подытожил Врангель.
И Коля понял, что сейчас этот кавалерист со знаменитой фамилией, командир Нерчинского полка, повернется и уйдет, презирая тебя, Беккер. И мысль о том казалась невыносимой. Врангель уже отворачивался, и тут Коля не выдержал:
- Простите, господин барон, - сказал он, перекрывая взвизгнувший ветер. - Но у меня нет средств к существованию…
Прозвучало неубедительно.
- Средства… - Кавалерист снисходительно сощурился. - В вашем ли возрасте думать об этом? С таким образом мыслей вы не должны были вступаться за еврейскую девицу.
Но Коля не сдавался.
- Простите, - произнес он в отчаянии, предавая тех, с кем связал судьбу в последние недели. - Но я был адъютантом Александра Васильевича. И Александр Васильевич, отбывая в Соединенные Штаты, оставил меня здесь, сделав мне поручение особой важности.
- Какой еще Александр Васильевич? - раздраженно произнес Врангель, но тут же сообразил, откашлялся и сказал холодно, как прежде, и так же не глядя на Колю: - Вы имели в виду вице-адмирала Колчака? Тогда я не понимаю, почему вы считаете возможным делиться чужой тайной с незнакомым человеком? А может быть, вы поделились ею и со своими большевистскими товарищами? - Последнее слово прозвучало как оскорбление.
И Врангель зашагал прочь, не оборачиваясь и не кланяясь ветру, превратившемуся в ураган.
"Ну и черт с тобой!" - мысленно крикнул вслед Врангелю Коля. Было обидно.
Коля посмотрел на дом, в котором скрылась девица. На втором этаже загорелось еще одно окно. Слава богу, что хоть девушка в безопасности.
Коля пошел обратно по набережной, но на полпути понял, что дорога проведет его мимо гигантского платана, и потому свернул от моря, обойдя тот участок набережной переулками, чтобы не увидеть повешенных.
Поздно вечером Коля сидел у окна в номере "Ореанды", где с трудом поддерживалось великолепие былых времен - суррогатный кофе из серебряного кофейника и пшеничная каша на мейсенской тарелке. За окном несся мокрый снег, и не верилось, что он где-то сольется с морем, а не вернется к облакам. Было грустно, и Коля ощутил в себе стремление описать события дня - в их противоречии и правде: последние папиросы офицеров, прогулку с Мучеником, пьяного Андрющенко, сцену с девицей и генералом… Но Коля знал, что дневника никогда вести не будет - это слишком опасно для эмиссара партии большевиков…
Подобные соображения не останавливали генерал-майора Врангеля, который отсиживался в Крыму, не желая служить в украинской армии и уж тем более сотрудничать с большевиками, которых считал изменниками России. Возвратившись на квартиру и рассказав супруге за чаем о конфликте, свидетелем и участником которого ему довелось быть, Врангель прошел в комнату, служившую ему временным кабинетом. Там он записал все в дневник. Правда, отвел столкновению всего шесть строчек - остальная страница была занята рассуждениями генерала о переменах в народной нравственности под влиянием тяжких и кровавых событий.
Выводы генерала были пессимистическими. Потом Петр Николаевич отложил ручку и задумался - его отец уехал в Ревель, и от него уже три месяца не было вестей, но хуже того - с матерью, оставшейся под большевиками в Москве без средств к существованию, генерал тоже потерял связь. Он опасался, что баронесса может пострадать из-за того, что у нее два сына в высоких чинах.
Краткую запись о событиях того вечера оставил в своих записках вечный студент из Риги Альфред Вольдемарович Розенберг, ненавидевший евреев не только за то, что они окутали весь мир сетью жидомасонского заговора, но и за то, что ему, чистейшей воды немцу, тысячу раз в этой дьявольской стране приходилось выслушивать вопрос: "Розенберг, а вы из евреев?" и отвечать на него: "Я лютеранин!" И слышать в ответ смешок и видеть паскудную славянскую усмешку. "Страна славянских лицемеров, - писал он быстро, с нажимом, мелким почерком, - которые осмеливаются напасть на тебя, только если они вдвоем, вооружены и знают, что ты безоружен".
Розенберг отложил перо. Он стал думать о том, что его отпуск в Крыму слишком затянулся. Пора возвращаться в Ригу. Но в Ригу возвратиться трудно, потому что перед ней пролегла линия фронта. При первой же возможности следует ехать в Германию, в страну великую, рождающую гениев и мыслителей. Там он будет среди своих, там его оценят и поймут.
А на третьем этаже углового дома, также у окна, выходившего в сторону моря, глядя в мерцание снежинок под одиноким желтым фонарем, сидела черноволосая девушка. Ей и в голову не приходила мысль описать сегодняшние события - она твердо знала, что революционер никогда не носит с собой лишних бумажек. Сколько товарищей лишились свободы, подвели организацию и в конечном счете погибли только из-за того, что доверились белой предательнице - бумаге! Дора потушила свет, чтобы не разбудить кузину, которая, проснувшись, начнет задавать лишние и ненужные вопросы. Она вглядывалась в полет снежинок и с тупой тоской думала о том, что ей уже двадцать седьмой год, что она стареет, что она подурнела. А что в том удивительного, если она десять лет своей жизни провела на каторге и в ссылке?.. Молодой человек в черном плаще и морской фуражке, вступившийся за нее на набережной, был хорош собой и благороден. Ах, чертова, чертова, чертова жизнь!
Завтра уезжать в Москву - потому-то она и прощалась с вечным и прекрасным морем.
Никогда ей не увидеть больше этого юношу, как, впрочем, и этого буйного, свободного моря!
- Дора, спать, - окликнула ее из соседней комнаты кузина. - Тебе завтра в шесть вставать на автобус.
Дора Ройтман погасила лампу и легла спать.
Завтрашним дневным поездом она возвращалась в Москву.