Неудивительно, что в начале разговора не было сказано ни слова о родных - в беседе старых партийных товарищей той поры не услышишь пожеланий здоровья маме и папе, впрочем, чаще всего ты и не знал, кто родители у твоего товарища. Отец Софьи Перовской был губернатором, отец Троцкого - богатым арендатором, отец Ульянова - штатским генералом, отец Джугашвили - сапожником. Отцы приговаривались к забвению. Товарищ по партии, член секты был ближе родителей.
Евгения Бош спросила:
- Как обстановка в Севастополе? Она меня тревожит. Сама понимаешь, какая у нас связь с Крымом - Главное, - ответила Нина, разливая хорошо заваренный чай по принесенным половым из лучшего гостиничного сервиза чашкам, - что нам удалось отстоять Крым как от украинцев, так и от татар.
- Трудно было?
- Несколько недель в боях, - ответила Нина. - Мы потеряли много товарищей. Ты помнишь Бураева?
- Бураева? Мишу, из Нарына?
- Нет, я имею ввиду Баню Бураева. Его захватили эскадронцы в Евпатории. Он был там председателем ревкома.
- Сильно мучили? - спросила Бош.
Как профессиональный революционер она всегда ждала смерти и старалась подготовиться к ней. Правда, с годами шансы мученически погибнуть уменьшались, а после двадцатого года исчезли совсем, Осталось только желание мстить врагам, которые заставили тебя просыпаться ночью в ожидании поражения и страшной гибели.
А потом, когда врагов не осталось, - мстить врагам воображаемым. Но это феномен будущего. О нем Бош и Островская в феврале 1918 года еще не подозревали. Но было страшно. Женя Бош стояли как на вершине, открытая ветрам. Партия вознесла ее на немыслимый пост диктатора Украины. Ради партии она стояла на вершине и дрожала от ледяного ветра ненависти, дующего в лицо.
- К сожалению, - сказала она задумчиво, - здесь трудящиеся массы отравлены духом национализма.
- Я никогда не любила Киев, - ответила Нина. - Мещанский чиновничий город.
- У меня только завод "Арсенал", - сказала Бош, глядя прямо перед собой и не видя Нину. - И донбасские шахтеры.
- Завтра придет отряд из Севастополя. Они следуют за мной.
- Я получила телеграф. Они задержались - бьются с бандой Махно.
- Это еще кто?
- Какой-то мелкий бандит. Таких тут много.
- Мы послали следом бронепоезд, на нем две роты самых сознательных товарищей из дивизиона эсминцев, Для Евгении Бош разницы между эсминцами и крейсерами не было, но Нина за месяцы в Севастополе научилась разбираться в различиях настроений дивизионов, экипажей и корабельных команд.
- Ты можешь быть спокойна, - продолжала Нина, - с юга тебе ничто не угрожает. Мы тебе всегда поможем.
- Спасибо.
- А что ты знаешь о Бресте? - спросила Островская. - До нас доходят смутные слухи - связь плохая.
- У нас было задание - взять Киев до того, как Рада подпишет договор с немцами.
Мы послали нашу делегацию. Пока немцы упрямятся. Ильич уверяет, что Украину необходимо отстоять, Слово "Ильич" Евгения произнесла особенно: Ленин был авторитетом для профессионалов - с ним можно было спорить, его можно было не слушаться, но в партии не было человека, который был бы равнодушен к вождю революции. Обеим собеседницам приходилось видеть Ленина, говорить с ним, и обе имели основания полагать, что и Ленин их помнит.
- С запада у меня нет заслонов, - сказала Бош.
Она не имела опыта в делах военных, но, будучи председателем украинского правительства, считала своим долгом разбираться в них лучше любого генерала. Она искренне верила, что в конечном счете побеждает не умение и не знания, а сила идей. Еще вчера у нее был спор с Шахраем, который предложил брать на службу в штабы и управления армии тех офицеров, которые дадут клятву честно сотрудничать с большевиками, Бош была категорически против этого и настояла на том, чтобы провалить план Шахрая на заседании правительства. Она была убеждена, что классовое происхождение офицеров делает всех их предателями. Евгению Богдановну поддержали тогда Бакинский и Люксембург, а когда план Шахрая был отвергнут, с кратким сообщением выступил Скрыпник. Он сообщил, что по его сведениям как раз перед сдачей города большевикам Центральная Рада провела регистрацию всех офицеров, и им были выданы розовые учетные карточки. Это белый крест на воротах гугенотов, сказал Скрыпник, и Бош его поняла, Командирам красных отрядов и патрулей был дан приказ вылавливать на улицах и в домах всех, у кого розовые карточки, и считать этих людей предателями дела рабочего класса.
Об этом Евгения не стала рассказывать Нине - это дела внутренние, почти хозяйственные. Истребление крыс.
Перед уходом Бош договорилась с Ниной, что та возьмет с собой для личной передачи Свердлову секретный пакет. Конечно, можно было бы послать фельдъегеря.
Но Бош больше верила товарищу по партии.
Женщины расстались на грустной ноте. Ведь когда-то даже железные женщины должны поплакать. И плечо, на которое они опускают свою усталую голову, должно быть родным, плечом другого члена партии.
- Мне трудно, Ниночка. - Голос Жени Бош дрогнул. - Я тут совсем одна, Если я не успею убежать, то погибну…
- Что за чепуха! Почему они возьмут Киев?
- Я здесь чужая.
- Я попрошу Свердлова, чтобы он направил меня сюда, - сказала Островская. - Можешь мне поверить.
- Спасибо! - Евгения сжала руку Островской.
Было уже пять часов, Бош должна была выступать в университете - там готовился митинг революционной молодежи. Она вытерла слезы, надела шинель.
- А этот молодой человек… Берестов, он надежен? - спросила она перед уходом.
Ее не столько беспокоила нравственность Нины, как сохранность секретного пакета.
- Я за него отвечаю, - ответила Нина. - До встречи.
- Привет Якову, - сказала Евгения. Ей не хотелось уходить.
- Я всем передам приветы. Они наверняка с вниманием и надеждой следят за тобой и за твоим правительством.
Бош резким движением распахнула дверь и пошла, не оборачиваясь, по коридору.
Нина смотрела от двери, как Бош легким девичьим шагом улетает по длинному гостиничному коридору.
Нина подумала о том, что Коля, наверное, сидит сейчас голодный и даже обиженный.
Ведь для члена партии обидно недоверие товарищей.
Нина подошла к двери Беккера и, постучав, вошла, Беккер лежал на постели, не сняв сапоги.
- Товарищ Берестов, - сказала Нина. - Пошли ко мне, самовар еще горячий.
Глаза Коли были закрыты.
- Я знаю, что ты не спишь, - сказала Островская и улыбнулась: он еще совсем мальчик и обижается, как мальчик. - Вставай, вставай.
Коля открыл глаза и сел на кровати. Он вовсе не был обижен и с удовольствием поспал на мягкой постели - в жизни еще не приходилось спать в такой роскошной гостинице. Но если Нина хотела, чтобы он перестал обижаться, для этого следовало сначала обидеться. Так что Коля не смотрел на свою спутницу и скучно думал, глядя в незанавешенное синее окно: "Вот и еще один день прошел…"
Нина положила ему руку на плечо. Плечо было крепким, молодым, совсем как плечо Сурена Спагдарьяна.
Нина, хоть Коля и был убежден, что она - старая дева раньше была близка с мужчиной, с Суреном. Сурен жалел ее, но хоть и был горячим кавказским человеком, женщины в ней не понял. Они были близки всего один раз, летом, в Монастырском.
Сурен был пьян, он кашлял, и все говорили, что он скоро умрет от чахотки. Она терпела, потому что Сурен сделал ей больно, но не смогла удержаться от плача. "Я большой грешник, - говорил Сурен, - меня бог накажет. Ты весталка революции, тебя нельзя трогать". Она не поняла, зачем он это говорил. Сурен умер за несколько недель перед революцией, в Курейке, была зима, и Нина не смогла приехать на похороны.
Коля поднялся и сделал к ней шаг. Нина отшатнулась - но лишь чуть-чуть. Коля положил ей руки на плечи и притянул к себе.
- Не надо, - сказала Нина серьезно, - я весталка революции.
Коля улыбнулся. Вокруг глаз Нины было много мелких паучьих морщинок. Как будто поняв, что его взгляд критичен, Нина положила голову ему на плечо. Ее прямые черные волосы приятно пахли дешевым мылом - сегодня она смогла помыться в настоящей гостиничной ванне. Коля поцеловал ее в затылок. Среди волос были седые.
- Пошли чай пить, - сказала Нина. - У меня чай остывает.
Пальцы Коли опускались по ее спине - к талии и даже ниже. Нина сделала попытку отодвинуться.
- Это глупо и несерьезно, - сказала она хрипло.
- Молчи.
- Нет, я должна сказать - возразила Нина, словно это был политический спор. - Ты меня совершенно не знаешь.
- Нет знаю, - возразил Коля. Он хотел сказать, что любит Нину, но было неловко так говорить. Это было бы полной неправдой. И в то же время Коля испытывал сильное возбуждение и желание одолеть Нину, овладеть ею, потому что в этом было некое торжество над властью, над силами, правящими этим миром. Ведь легенду о красоте Клеопатры придумали ее любовники для того чтобы оправдать свое желание обладать самой знаменитой женщиной мира - красоту ей они придумали потом.
Коля замер, прижавшись к Нине, потому что вдруг ощутил себя нерадивым учеником - он забыл, что надо делать дальше. Нина почувствовала, как ослабли его пальцы, и вдруг испугалась, что он отпустит ее, попросит прощения и отодвинется…
- Скажи что-нибудь - попросила она.
Коля, как бы вспомнив, поднял за подбородок ее тяжелую послушную голову и, отыскав губами ее губы, начал ее целовать Нина отвечала ему неумело, стиснув зубы. Потом вдруг рванула, освобождая, голову и сердито - это ему показалось, что сердито, а на самом деле в страхе - приказала:
- Погаси свет, нельзя же так!
* * *
Когда все кончилось, суматошно, неправильно, потому что Коля, ломая неожиданное, запоздалое, но упорное сопротивление Нины, не сдержался и завершил любовный акт, лишь начав его, он отодвинулся и стал смотреть в потолок. Глаза уже привыкли к темноте. Островская тихо дышала рядом, касаясь его плечом и обнаженным бедром.
От ее волос неприятно пахло дешевым мылом.
Я этого не хотел, думал Коля мне это вовсе не нужно. Она сама пришла ко мне, чтобы меня соблазнить, и потому все получилось по-дурацки. Теперь она думает, что я никуда не гожусь как любовник! И мне придется распрощаться с карьерой в партии большевиков - может, это и лучше? Может, судьба распоряжается мной, оберегая от страшного безбожного дела… Я уйду и сегодня же отыщу здесь офицеров. Здесь должны быть офицеры, они знают, как пробраться на Дон, там наши сопротивляются… А почему бы мне не пробраться в Америку? Я могу быть полезен Александру Васильевичу. Он будет мне рад, и когда мы выстроим на Марсовом поле последних пленных большевиков, я замечу в заднем ряду Нину - оборванную, голодную, запуганную… И я скажу начальнику караула: "Вон ту, которая похожа на ворону, попрошу освободить". И он ответит, пожав плечами: "Слушаюсь, господин полковник!"
- Я пойду? - спросила Нина, Словно он мог запретить ей уйти.
- Хорошо, - сказал Коля холодно. - Иди, уже поздно.
Нина поднялась, Коля закрыл глаза. Он слышал, как она натягивает чулки, застегивает юбку, блузку, щелкает застежками… это было бесконечно. Неужели она не научилась этому за свою долгую жизнь? Интересно, она могла бы быть его мамой?
Ей около сорока, ему - двадцать два. Вполне возможно… а вдруг она - его мать?
Ну что ты несешь, Беккер! - сказал он себе. А Нина все застегивала крючки. Она молчала, и молчание было тягостным.
- Я пошла, - сообщила она, Коля промолчал.
Нина приоткрыла дверь и выглядывала в коридор, чтобы никто ее не заметил. Коля внутренне улыбнулся - поглядела бы сейчас госпожа Бош, как ее подруга и диктаторша Крыма смотрит в щелочку, держа в руке туфли.
Убедившись, что в коридоре никого нет, Нина хотела было юркнуть в дверь, но тут замерла, остановленная мыслью.
- Коля, - сказала она виновато, - самовар еще горячий. Отдохнешь, приходи ко мне… если хочешь.
- Спасибо, - сказала Коля и отвернулся к стене. И вскоре заснул. И проспал часов десять!
Утром следующего дня Коля поднялся чуть свет. Он не сразу вспомнил, что же гложет его. Потом спохватился. Воспоминание было противным. И не потому, что Нина была ему неприятна, в ней даже было нечто трогательное, неистраченное, девичье. Гадко было собственное поведение. Можно соблазнить нежную девушку, потому что страсть овладеть ее нежным телом сводит тебя с ума. Колю же ничто не сводило с ума. Он хотел обеспечить себе будущее, потому что не верил в любовь большевиков к бывшему адъютанту Колчака, и не придумал ничего лучше, чем роль альфонса. Да, альфонса! Он сознавал мерзость своего поступка настолько, что готов был назвать его именно таким словом…
В дверь постучали. Неужели опять она?
Но пришла горничная. Она быстро проговорила:
- Госпожа из восемнадцатого приглашают пана на кофий.
Захихикала - видно ей еще не приходилось передавать такого приглашения.
Нина была в новой блузке.
- Садись, - откликнулась она на его приветствие.
Форточка была открыта, с улицы доносились голоса, скрип колес. Ничего прошлым вечером не случилось - это было лишь плодом Колиного воображения. Перед Ниной на столе лежали газеты, она их просматривала. На туалетном столике под зеркалом Коля заметил стопку исписанных листов. Нина перехватила его взгляд и сказала, наливая ему в стакан чай из заварочного чайника:
- Всю ночь пришлось работать. Я обещала Евгении Богдановне оставить справку о расстановке сил в Крыму и ходе последних боев. Им здесь, в Киеве, нужны свидетельства из первых рук.
- О себе не забыла? - спросил Коля, осмелев от спокойного тона Островской.
- Не говори глупостей, - холодно оборвала его Нина. - Мы, большевики, никогда не гонимся за личной славой. Если справедливое общество будет построено на нашей планете, благодарные потомки не забудут о нас. Тебе покрепче?
- Спасибо, достаточно.
- У нас в ссылке в Курейке мужчины пили очень крепкий чай, в Сибири его зовут чифир. Не слыхал?
- Откуда мне!
- Вот именно - откуда тебе. А знаешь, Николай, в чем твоя беда? Твоя беда в том, что тебе не пришлось переносить настоящие испытания, не пришлось рисковать жизнью и страдать.
- Ты мало обо мне знаешь.
- На тебе все написано, Ромео.
Такое обращение Коле не понравилось, потому что в нем угадывался намек на вчерашнее. Но он промолчал…
Он смотрел на ее щиколотки. Щиколотки были видны из-под юбки, в узкой полоске чулка между верхом башмака и подолом.
В дверь постучали. Пришел студент, посланец от Бош. Откозырял, передал конверт с билетами на поезд, сказал, что авто подано, и если товарищи из Севастополя хотят осмотреть город, то они могут распоряжаться мотором до самого отъезда. Нина отдала студенту листы, написанные за ночь, и тот сказал, что знает об их ценности, И тут же передаст курьеру.
После его ухода Нина подошла к окну и стала смотреть на улицу.
- А в Москве сейчас еще холодно, - сказала она.
Коля подошел к ней - совсем близко. Он положил руку ей на плечо, не потому что хотел этого, а чтобы проверить - как она себя поведет. Нина не шевельнулась. Она продолжала говорить:
- Я не люблю Петербург. Там неуютно, там все улицы просматриваются. И очень много шпиков.
- Ты откуда родом? - спросил Коля.
- Мой папа был ветеринаром, - сказала Нина. - Я не люблю животных. Может быть, проедемся по городу, погуляем? Я тут не была с последнего этапа. Видела Киев через решетку фургона.
Внизу, в конфискованном, еще шикарном авто их ждали шофер и студент. Нина предложила было студенту отдохнуть, но тот сказал, что в городе еще много всякой нечисти и могут быть провокации.
Коля отдал бы сейчас полцарства, только бы не кататься по городу в обществе этой женщины.
Но почему я раздражен? Ведь она ведет себя идеально - ни словом, ни жестом не показала мне, что наши отношения изменились. Чего же я хочу?
День был солнечным, совсем весенним, но Нина мерзла - вскоре она велела шоферу остановить машину и поднять верх. Люди на тротуаре замедляли шаги, смотрели на большевичку и молодого человека рядом с ней. Потом видели студента с винтовкой.
И старались больше на машину не смотреть. Потому что после первых дней устройства на новом месте власть большевиков принялась карать совершенно не готовых к этому киевских обывателей, Словно она и на самом деле взяла штурмом вражеский город, который был отдан на поток и разграбление.
Новое правительство Украины смертельно боялось мятежа и измены, хотя бы потому, что не имело оснований рассчитывать на преданность киевлян. А для того, чтобы искоренить мятеж в зародыше, следовало ликвидировать самых опасных врагов. Самых опасных - значит мужчин молодого и среднего возраста, желательно буржуев.
Автомобиль, в котором прогуливались Нина с Колей, проехал вдоль всего Крещатика и свернул налево, к Софийской площади. Он затормозил возле собора, и Коля хотел было помочь Островской спуститься на мостовую, но та словно не заметила руки молодого человека, а решительно широким шагом направилась к храму. Площадь была пуста, Коля не смотрел в окна домов - иначе бы мог, поднявши голову, увидеть в окне третьего этажа дома на углу площади и Большой Владимирской своего старого приятеля Андрея Берестова. Но Андрей его увидел.
Андрей знал, что Коля теперь служит большевикам, и видел, как тот приехал к собору с какой-то стремительной худой дамой. Спуститься к Коле? Но захочет ли того его приятель? Какую роль он играет при этой большевичке?
Так что Андрей остался у окна - все равно надо дождаться доктора, который поехал с визитом к своему старому пациенту - хоть и не ездил по визитам, но тут отказаться было нельзя. После этого они собирались вдвоем поехать на Подол, там, говорят, разгрузились две баржи с севера - привезли картошку. Если сейчас не купишь, весной будет совсем трудно.
По площади, дребезжа, ехала извозчичья пролетка, в ней, развалясь, сидели два солдата в папахах, на которых по диагонали были натянуты красные ленточки - единственный пока знак различия в революционной армии. Другой извозчик, не подозревая плохого, обогнал их и остановился на углу Большой Владимирской.
Элегантный Жолткевич, адвокат, сосед доктора Вальде, стал расплачиваться с извозчиком. Второй извозчик, с солдатами, поравнялся с ним и остановился.
Солдаты что-то спросили у адвоката, который уже опустился на землю и ждал сдачи.
Тот что-то ответил, потом достал бумажник и протянул солдатам розовый листок бумаги.
Солдат жестом приказал адвокату забираться в пролетку. Адвокат показывал на свой дом, видно, старался объясниться.
- Пора идти, отклейтесь от окна! - крикнул доктор Вальде из прихожей. Он незаметно вернулся домой и даже переодел пальто.
Андрей пошел одеваться.
- Что вы там увидели? - спросил доктор Вальде.
- Нашего соседа Жолткевича задержали, - ответил Андрей. - А он показывал им какой-то розовый листок.
- Розовый листок? дурак! Ах, какой дурак! - расстроился доктор. - Это же очень рискованно. Дай бог, чтобы обошлось!
- Почему?
- Месяц назад пан Петлюра решил зарегистрировать всех военнообязанных. Годным раздали розовые квитки. А у многих теперь других документов нет. Попался патрулю - что-то надо показать… Говорят, что красные всех, у кого есть такой квиток, забирают.